клиентом?
   В глубине моего существа звенит звонок тревоги.
   Из осторожности я спрашиваю:
   - А ты что предлагаешь?
   - Его нельзя оставлять там надолго, а то стало слишком тепло...
   - Вот именно!
   - Так чего делать?
   Думаю, еще никогда ни один вопрос не ставил меня в такое  затруднительное
положение.
   - Можно за ним съездить,- решаюсь я, спрашивая себя, логично ли  выглядит
мое предложение по отношению к правде, которую я не знаю.
   - Думаю, да,- соглашается Греноблец.
   - Тогда поехали?- настаиваю я. Наступает тишина, и меня охватывает страх,
что я ляпнул что-то не то.
   - Алло!- кричу я в трубку.
   Он кашляет, потом таким Тихим голосом, что его еле слышно, отвечает:
   - Турок, ты ч„, мозги, что ль, перегрелись? Так и есть! Я сказал какую-то
дурость... Черт! Как же исправить положение? О господи...  Достаточно  моему
невидимому собеседнику заподозрить что-то неладное, он повесит трубку и дело
погибнет. Дорога к правде проходит по  этому  телефонному  проводу.  Нажатие
пальцем на рычажок - и хана моему расследованию.
   - Это мы еще посмотрим, у кого чего перегрелось!- ворчу я.- Посмотрим!
   - Но раз жребий указал на тебя,-говорит Греноблец,- значит, ты  и  должен
заканчивать работу... Уф! Я начинаю догадываться, в чем дело...
   - Если бы ты получил  трепку,  которую  мне  задали  мусора,  ты,  может,
смотрел бы на вещи по-другому! Жребий! Не смеши меня,  Греноблец!  Я  считаю
так: когда у одного неприятности, все должны ему  помочь...  Это  нормально,
черт возьми!
   Новое молчание.
   Чувствуя, что он колеблется, ору:
   - Если боишься замарать ручки, не суйся... Я и один справлюсь!
   - Я этого не говорил...
   - Ладно, если ты согласен мне пособить, давай  договоримся  о  встрече  и
закончим это дело! Он вздыхает.
   - Ладно, Турок. Но только  потому,  что  ты  честный  парень...  В  конце
концов, попал ты в дерьмо или нет, а жребий есть жребий,  так?  Зачем  тогда
было устраивать лотерею?
   - Да, я знаю... Ты мне как брат, Греноблец... Раз ты согласен мне помочь,
я в долгу не останусь. Баксы есть... Этот аргумент идет прямо к его сердцу.
   - Раз так, я готов...
   - Ладно. Когда встретимся?
   Он размышляет. Тем временем  Мари-Жанна,  неподвижная,  с  заострившимися
чертами лица, с расплывшейся тушью на глазах, не отрываясь смотрит на меня.
   Старуха за  стойкой  перестает  читать  свой  шедевр,  почувствовав,  что
происходит нечто важное. Корсиканский акцент, вдруг появившийся у меня, ни о
чем хорошем ей не говорит.
   - Алло!- произносит Греноблец.
   - Ну?
   -  Мне  кажется,  в  десять  лучше  всего.  Будет  поменьше  народу.  Где
встречаемся?
   - Слушай, я предлагаю надежный план. После того,  что  произошло  сегодня
днем, надо быть поосторожнее.
   - Что за план?
   - Встречаемся в десять на площади Сент-Огюстен, справа от  церкви...  Жди
меня в своей тачке. Я приеду  чуть  позже  и  посигналю  тебе  фарами...  Ты
поедешь первым, а я за тобой, если за мной не будет хвоста. Идет?
   - Ты боишься, будет хвост?
   - Нет, но лучше подстраховаться...
   - Ладно, Турок, как хочешь... Ну, чао! И он кладет трубку.
   Я делаю то же самое, потом сажусь в плетеное кресло,  издающее  стон  под
моим весом.
   Скрестив руки на животе, я анализирую ситуацию, какова она есть.
   Как я и полагал, у Падовани есть сообщники, по  меньшей  мере  один.  Они
провернули мокрое дело, потом тянули жребий, кому  придется  избавляться  от
трупа. Судьба указала на Турка.
   По неизвестной мне причине Падовани расчленил жертву...
   Голову он спрятал там,  где  мы  ее  нашли...  А  другие  части  мертвеца
остались в месте, известном другим (или, по  меньшей  мере,  Гренобльцу),  и
разложение может выдать присутствие трупа... Так, это ясно... Под "клиентом"
мой собеседник подразумевал труп,  иначе  бы  не  сказал,  что  "его  нельзя
оставлять там надолго, а то стало слишком тепло".
   Я  снимаю  трубку  телефона  и  быстро  звоню  в  управление.  Телефонист
соединяет меня с моей Службой,  но  никто  не  отвечает.  Я  требую  послать
кого-нибудь в бистро напротив проверить, не пьют ли там Пинюш или Берюрье...
Телефонист просит не класть трубку...
   Пока он ищет знаменитый тандем, Мари-Жанна  подходит  ко  мне  и  садится
напротив.
   - Господин комиссар,- бормочет она. Я смотрю на нее. Она так грустна, что
может выжать слезу даже у фининспектора!
   - Что с тобой, красавица?
   - Предчувствие,- отвечает она.
   - Предчувствие?
   - Да. Мне кажется, Турок умер.
   Это для меня как удар молотком по башке.
   - Да с чего ты взяла?
   - Пока вы разговаривали по телефону, я слушала. Вы прекрасно  имитировали
его голос... и я поняла, что он больше не заговорит... Никогда!.. Я не знаю,
как вам это объяснить.
   Это  ясновидение  меня  смущает.  Я  собираюсь  возразить,  но  в  трубке
раздается голос Берю:
   - Я слушаю.
   - Это ты, Толстяк?
   - Он самый, из плоти и крови...
   - Ты забыл о жире! Ладно, у меня есть новости... Сегодня, в десять  часов
вечера, справа от церкви Сент-Огюстен будет сидеть в машине один  парень.  У
меня с ним встреча... Я должен  посигналить  ему  фарами,  а  потом  поехать
следом... Возьми тачку и стой  на  улице  Пепиньер...  Как  увидишь,  что  я
тронулся с места, езжай за мной... Понял?
   - Понял.
   - Вооружись поосновательнее: может начаться заварушка! И возьми  с  собой
кого-нибудь. Чем больше народу, тем веселее...
   - Может, Пино?
   - Почему бы нет. Он еще там?
   - Мы вместе играли в белот... Все козыри так и прут ко мне. Я его уже два
раза...
   Он не уточняет, что именно сделал с Пино.
   -  Убирайте  карты  и  приготовьтесь  к  экспедиции...  Надеюсь,  вы   не
надрались? Толстяк начинает злиться.
   - Что за оскорбительные намеки? Пинюш и я надрались?  С  чего?  С  десяти
жалких стаканов аперитива? Ты нас принимаешь за баб, честное слово!
   - Почему вы до сих пор не ушли по домам?
   - Жена Пинюша поехала к своей сестре, а моя пошла в гости к подруге.
   У меня такое чувство, что подруга Берты Берюрье как две капли воды похожа
на парикмахера Альфреда.
   - Пошли наверх,- говорю я  Мари-Жанне.  Проходя  мимо  стойки,  я  бросаю
старушенции:
   - Не напрягайте серое вещество, мамаша, я из полиции. Все, о  чем  я  вас
прошу,- продолжайте читать, как будто ничего не было!

   Глава 11
   Вернувшись в номер, я осторожно объясняю моей  Помощнице,  что  произошло
сегодня днем в моем кабинете.  Она  не  рыдает  и  ничего  не  говорит.  Мне
кажется, мой рассказ приносит ей успокоение. Когда я подхожу к  финалу,  она
открывает дверь и указывает мне на нее:
   - Пошел вон, мусор! Я так и обалдел.
   - Убирайся, если не хочешь, чтобы я тоже выбросилась из окна. Ты  здорово
одурачил меня своей трепотней! Значит, ты довел моего мужика до самоубийства
и заставил меня сыграть эту мерзкую комедию! Я не могу тебя больше видеть...
Можешь меня посадить. Делай со мной что хочешь. Все лучше, чем  иметь  перед
глазами твою поганую морду! Я готова ее укусить...
   Кстати, об укусах. Лично я кусаю себе локти из-за того,  что  пустился  с
ней в откровения... Сентиментальщина - не моя специализация!
   Это вам доказывает, что у полицейского всегда должно быть острое чутье  и
сухое сердце!
   Чтобы избежать скандала, выхожу из комнаты.
   Снизу  я  звоню  в  контору  попросить  поставить  кого-нибудь  в   холле
гостиницы, чтобы не дать этой мочалке смыться...
   После этого жду,  читая  брехаловку,  которую  мне  купила  горничная.  Я
убеждаюсь в честности Ларута, но сквозь строчки просвечивает его нетерпение.
Если я не проясню историю в следующие двенадцать часов, он сорвется с  цепи.
И тогда вашему любимому другу Сан-Антонио останется только писать мемуары  в
тихом местечке.
   Появляется любезный молодой блондин. Это новичок из соседнего отдела.  Он
с почтительным видом подходит ко мне.
   - Бертье, господин комиссар.
   - О'кей. Сидите здесь и следите за  лестницей.  Возможно,  одна  женщина,
которую вам укажет мадам (я  показываю  на  старуху)  попытается  выйти  или
позвонить. Ваша задача любым способом помешать ей сделать это.  Ясно?  Будет
возникать - надень на нее браслеты или привяжи к кровати... Ну все, гуд бай!
   И вот я уже вдыхаю влажный воздух улицы.
   В  Париже  стоит  чудесная  весенняя  ночь  с  обрывками  тумана   вокруг
светящихся фонарей.
   Я глубоко вдыхаю воздух,  чтобы  проветрить  легкие.  Половина  десятого.
Значит, я могу начать готовиться к выходу на сцену...
   Застегиваю плащ на все пуговицы и надвигаю на лоб  шляпу.  Я  редко  ношу
шляпы... Не  люблю  я  их...  Но  бывают  обстоятельства,  когда  приходится
маскироваться по максимуму...
   Сажусь в машину и еду на площадь Клиши пропустить  несколько  стаканчиков
до наступления часа "Ч". Без пяти десять снова сажусь за руль и  поворачиваю
к церкви Сент-Огюстен. Я делаю вокруг нее первый  круг,  но  не  замечаю  ни
одной стоящей машины. А колокола только что прозвонили десять... В чем дело?
Может, Греноблец передумал?
   Я объезжаю площадь,  что  позволяет  мне  увидеть  Берю  и  Пинюша  в  их
машине... Через лобовое стекло смутно видны их тупые  физиономии...  Сбавляю
скорость, чтобы дать им возможность заметить меня, потом начинаю третий круг
вокруг церкви. Закончив его, я-о счастье!- замечаю серый "пежо 404", стоящий
справа от здания. В нем сидит один человек. Я вижу его силуэт  через  заднее
стекло.
   Торможу, останавливаюсь в десяти метрах и трижды мигаю  фарами...  Парень
заводит свою машину и мягко трогается с места. Я следую  за  ним...  В  моей
груди гудит концерт для хора с оркестром.  На  этот  раз,  ребята,  я  точно
ухватился за кончик ниточки!
   Гордый, как индюк, я еду следом за моим гидом... Мы проезжаем по площади.
Он включает указатель правого поворота, но в  эту  секунду  я  вижу  женскую
фигуру, несущуюся к нему,  размахивая  руками...  Греноблец  включает  фары,
чтобы  осветить  ее,  и  у  меня  вырывается   ругательство.   Это   малышка
Мари-Жанна...  Греноблец  узнает  ее  в  тот  же  момент,   что   и   я,   и
останавливается. Она вскакивает в его машину! Я чуть не плачу!  Все,  конец,
хана, полный финиш! Эта стерва, снедаемая жаждой  мести,  сумела  удрать  от
Бертье.
   Я решаю играть ва-банк, то есть брать Гренобльца... Возможно, его удастся
расколоть...
   Прибавляю скорость, чтобы обогнать его, но он гонит достаточно быстро,  и
настигнуть его не просто.
   Жму на педаль газа изо всех сил. Моя тачка  издает  вой  и  делает  рывок
вперед. Но Греноблец имеет большой отрыв... Он на бешеной скорости летит  по
улице Генерала Фуа, которая еще никогда не видела такого ралли,  сворачивает
на  улицу  Монсо,  потом  на  улицу  Константинополь   и,   наконец,   резко
поворачивает на бульвар Курсель... Я понимаю, насколько гениальным  был  его
первоначальный замысел - повернуть направо, но там путь закрывает автобус, и
он  сворачивает  налево,  описав  дугу  и  едва  не   отправив   к   предкам
ажана-регулировщика...  Тот  хватается  за  свое  орудие  труда   и   издает
пронзительную трель... Все,  то  есть  Греноблец,  Сан-Антонио  и  пара  его
помощничков, на нее плюют и продолжают гонку.
   Греноблец управляет машиной, как чемпион мира. Хотя моя тачка мощнее, чем
его, мне никак не удается его догнать.
   Он проскакивает на красный свет. Я собираюсь  сделать  то  же  самое,  но
передо мной пытается проскочить не в меру торопливое такси, в которое  я  со
всего маху врезаюсь... Тачка моих помощников тормозит рядом  со  мной,  и  я
запрыгиваю в нее, оставив таксиста ругаться над остатками наших экипажей.
   - Гони! Гони!- кричу я Берю.
   Не знаю, говорил ли я вам об этом раньше, но за  рулем  Толстяк  выглядит
более чем прилично...
   Он стискивает зубы, его глаза напряженно смотрят на дорогу.
   - Давай! Давай!- подгоняю его я.
   - Мы расшибемся насмерть,- замечает Пино.
   - Замолчи, старая перечница, ты уже и так зажился!
   - Нам их никогда не догнать,- пророчествует старый козел.
   Тут я замечаю, что в машине, на которой мы едем, есть окно на крыше.
   - Дай мне дудору!- приказываю я.
   Пино протягивает мне новенький "томпсон" с новеньким магазином.
   Задние огни "404-ки" удаляются. Расстояние между нами увеличивается.
   - Ты не можешь стрелять,- кричит Пино.- С такого расстояния ты попадешь в
кого угодно, кроме него...
   Он прав. Мне в лицо хлещет  ветер,  и  моя  шляпа  улетает,  как  опавший
листок.
   Вдруг Берю издает львиный  рык.  С  улицы  Токвиль  выворачивает  тяжелый
грузовик, заставивший "404-ку" сбавить скорость. Греноблец  резко  тормозит.
Его машина идет опасными зигзагами, но он, не теряя ни  полсекунды,  огибает
грузовик, водитель которого, высунув голову из окна дверцы, выдает все,  что
думает о его манере вождения. Берю идет на огромный риск. Не глядя, едет  ли
еще что-нибудь слева, он объезжает грузовик сзади. Он не сбавлял скорость, и
мы приблизились к "пежо".
   Я наклоняюсь:
   - Включай фары, Толстяк!
   Он врубает фары на всю мощность. Улица пустынна. Ладно, рискну.  Прижимаю
приклад автомата к плечу и даю очередь.
   Все маслины вылетают, как один плевок.
   - Попал!- орет Пино.
   Берюрье едва успевает затормозить. "404-ка" Гренобльца  начинает  вилять,
выписывает неподражаемые виражи, вылетает на тротуар и врезается в  железный
ставень какого-то магазина.
   Наша машина останавливается рядом.
   Я  выскакиваю  через  крышу,  а  мои  коллеги  через   дверцы.   Зрелище,
открывающееся нам, не из  приятных.  Малышка  Мари-Жанна  получила  одну  из
маслин в голову, и та снесла ей полчерепушки. Что  касается  Гренобльца,  он
нанизался на руль, ось которого высовывается у него из спины. Плюс  к  этому
его морда изрезана осколками лобового стекла.
   - Вызывай "скорую"  и  полицию!-  приказываю  я  Берю.-  Пусть  приезжают
немедленно...
   Я и Пино пытаемся открыть заблокированные  дверцы  -машины.  Нам  удается
справиться с правой... Мисс Панель мы оставляем без внимания по  причине  ее
кончины! Она уже на том свете... А Греноблец, несмотря на свою ужасную рану,
еще жив... Из его окровавленного горла вырывается глухой хрип...
   Разумеется, появляются взволнованные обыватели и  в  квартале  начинается
суета.
   - Помоги мне вытащить девку,- говорю я Пинюшу.- И скажи  этим  недоумкам,
чтобы заткнулись до приезда патруля.
   После того как мы уложили малышку на землю, я накрываю  ее  голову  своим
плащом и сажусь на ее место, рядом с гангстером. Он в таком состоянии, что я
не могу его трогать... Думаю, когда из него  вытащат  эту  палку,  он  сразу
загнется.
   Я немного поднимаю его голову.
   - Эй,- говорю,- Греноблец, ты меня слышишь? Его хрип прекращается.
   Я думаю, что он умер, но замечаю, что его глаза открыты и  поворачиваются
ко мне.
   - Ты меня слышишь, парень? Это худой тип с седеющими  волосами.  Несмотря
на всю мою черствость, мне становится его жаль.
   - Ты можешь говорить?
   Он отвечает "да", но это скорее стон, чем слово...
   - Тебе больно?
   - Да-а!- выдавливает он.
   - Не волнуйся, тебя отвезут в больницу и там подлатают.
   - Ха... на...- бормочет он.
   Черт возьми, он чувствует, что ему осталось немного.
   - Надейся, Греноблец, пока жив, еще есть шанс... Я хочу спросить тебя  об
одной вещи... Где труп того мужика?
   Он не отвечает... Его глаза закатываются... Белое лицо сереет...
   Я чувствую, что веду себя как последняя свинья. Представляете себе  меня,
сидящего в разбитой машине рядом с умирающим, нанизанным на руль?  И  вместо
того, чтобы помочь ему или  оставить  в  покое,  я  его  мучаю!  Я  совершаю
преступление против человечности.
   - Греноблец, ты должен мне это сказать. Хотя бы покажи  жестом!  Господи,
ведь ты же был ребенком... Дети честные... Так хоть в память  об  этом...  В
память о твоей матери скажи мне, где труп... Ты ведь можешь говорить...
   Его глаза открываются необыкновенно широко, рот тоже. Он делает несколько
вдохов... Из его горла вырывается нечленораздельный звук... Фонетически  это
звучит как "Лискизал".
   Я чуть не плачу:
   - Повтори, Греноблец... Повтори, я не понял... Скажи еще раз...
   Я прижимаюсь ухом  к  его  губам...  Чувствую  кожей  его  липкую  кровь.
Странное дело, но это не вызывает у меня никакого отвращения...
   Прерывистое хриплое дыхание умирающего щекочет мне ухо.
   - Повтори, Греноблец, повтори...  И  происходит  чудо...  Он  на  секунду
перестает дышать и говорит снова:
   - Ли... кий... а... зал...
   - Ли кий а зал,- повторяю я за ним.- Что это может значить?
   И вдруг какой-то передачей мысли до меня доходит.
   - Лионский вокзал?
   - А-ада!
   И он отдает концы. Его лоб остается прижатым к разбитому лобовому стеклу,
изо рта течет кровь... Я вылезаю из машины.
   Пино смотрит на меня.
   - Какой ты бледный!- восклицает он. Я перешагиваю через тело Мари-Жанны и
грубо расталкиваю зевак. Вернувшийся Берюрье кричит мне:
   - Они едут... Ты куда?
   - Выпить стаканчик, я себя дерьмово чувствую.
   - На углу улицы есть забегаловка...
   - Приходи туда вместе с Пино, как только приедут полицейские...
   - Понял!
   Я вялой походкой дохожу до бистро, указанного  моим  достойным  коллегой.
Что-то мне хреново. Сегодня  вечером  жизнь  особо  тяжела...  У  меня,  так
сказать, началось несварение желудка от всех этих трупов.  Моя  Маргарита...
Падовани... Подружка Турка... Греноблец...  А  плюс  ко  всему  маринующийся
где-то безголовый труп!
   Надо мне было стать крестьянином. Ходить за хвостом лошади - разве это не
идеал? Выворачивая эту землю, выжимая из нее лучшие соки, прежде чем  самому
отправиться  удобрять  ее  азотом...  Я  люблю  деревья.  Не  те  пыльные  и
анемичные, что стоят в городских  скверах,  задыхаясь  в  кольце  бетона,  а
другие... Те, что растут сами по себе, потому что ветер разносит  семена,  а
земля плодородна... Те, на которых поют настоящие птицы... Те, под  которыми
растут грибы!
   Открываю дверь бистро. Хозяин в синем фартуке на животе  толкает  речугу.
Полупьяные, клиенты  слушают  его.  А  он  говорит,  что  такие  перестрелки
характерны для квартала... Это уже четвертая за тридцать два  года  (из  них
четыре при оккупации), что он держит бистро.
   - Вы не знаете, что именно там произошло?- обращается он ко мне.
   Я сажусь на свободное место.
   - Одни люди стреляли в других... Принесите мне рому и не волнуйтесь из-за
этого!
   Обидевшись, он с неохотой обслуживает меня. К счастью для его челюсти, он
не ворчит, а то я в таком состоянии, что не смогу стерпеть брюзжание.
   Я  успеваю  выпить  один  за  другим  четыре  стакана  рома,  прежде  чем
появляются мои помощники. У них тоже усталый вид.
   - Стакан красного!- решает Берюрье.
   - А мне белого!- заказывает Пино из чувства противоречия.- У тебя на лице
кровь,- говорит он мне.- Ты ранен?
   Я вытираюсь платком.
   Я им благодарен за то, что они не забрасывают меня вопросами.
   Мы молча пьем, а хозяин и посетители с уважением смотрят  на  нас.  После
появления Берю, пришедшего с автоматом в руке, они наконец поняли, что мы не
просто выпивохи.
   Когда  я  снова  чувствую  себя  в  своей  тарелке,  то   говорю   дуэту,
сопровождающему меня:
   - Типа, что сидел в машине, в блатном мире звали Меме Греноблец.
   - Я его знал,- отвечает Берю.- Я брал его в пятьдесят третьем, когда  еще
работал в криминальной полиции. Кража со взломом...
   - Этот парень был сообщником Падовани по делу с головой... Перед тем  как
загнуться, он мне сказал, что труп спрятан на Лионском вокзале...
   - На Лионском вокзале!-  бормочет  Пино.-  Надо  бы  поискать  в  камерах
хранения. Обычно именно там прячут расчлененные трупы.
   Берю вторит ему  и  начинает  вспоминать  громкие  дела,  начавшиеся  или
закончившиеся в камере хранения...
   - Вместо копания в воспоминаниях лучше съездить на  место,-  перебиваю  я
его.
   - Одну секунду!- умоляет Пино.- Я хочу выпить теплого вина, чтобы не