ельством своей подружки?
   В кабинет опять вводят Мари-Жанну.
   Увидев, что ее парня здесь больше нет, она немного приободряется. Я делаю
конвойным знак поднимать паруса и встаю перед ней.
   - Слушай, девочка, у меня больше нет времени с тобой  возиться.  Вот  как
обстоят наши дела: твой дружок не захотел расколоться и от всего отпирается.
Поскольку у меня нет против него формальных улик, а  он  малый  хитрый,  мне
придется его выпустить. Ставлю штаны зуава  против  руки  моей  сестры,  что
после того, что произошло, Турок тебя пришьет. Ты ж его  знаешь:  он  парень
нервный.  А  трепка,  которую  мы  ему  задали,  еще  больше  ухудшила   его
настроение.
   Я выбрал правильный тон. Она бледнеет, и ее глаза расширяются от страха.
   - В общем, если хочешь сохранить свои  кости  в  целости,  тебе  остается
одно: расколоться на полную. Тогда мы прижмем Турка, и это пойдет на  пользу
твоему здоровью. Что ты об этом думаешь?
   Она согласна на тысячу процентов.
   - Да, да,- блеет она.- Но я ничего не знаю... Он дал мне вчера конверт  и
велел отнести его на почту. И все!
   Эта дура даже не сечет, что и это тянет на хорошее обвинение!
   - Оставим историю с конвертом. Меня больше интересует другое дело. О  нем
ты что-нибудь можешь рассказать?
   -  Нет.  Скрытнее  моего  мужика  никого  нет.  Могила.  Это  она  удачно
выразилась: Турок теперь - могила. Я бы даже сказал - мавзолей!
   Я немного размышляю, чтобы проветрить мозги.
   - Ладно, подожди, подойдем к делу с другой стороны. Беру листок бумаги  и
карандаш.
   - Где вы оба обретаетесь?
   - В гостинице "Серебряный берег" на улице Милан.
   - Номер комнаты?
   - Четырнадцать.
   - С кем он водит знакомство? Она пожимает плечами.
   - Пфф... С ребятами с Монмартра...
   - Мне нужны имена! Она размышляет:
   - Боб Шалун... Греноблец... Маньен Улыбчивый... Их настоящих  имен  я  не
знаю.
   - С этим я как-нибудь разберусь...  Скажи,  тебе  в  последнее  время  не
казалось, что Турок провернул деликатное дельце?
   - О! По нему никогда ничего не понять... Чтобы узнать, о чем  он  думает,
надо встать очень рано!
   - По ночам он работал?
   - Да, изредка. Но он мне никогда ничего не говорил. Турок был  прямо-таки
герметичным субъектом. Не из тех лопухов, что доверяются бабам. Он прекрасно
знал, что они мелют языком, как помелом! Вы делитесь с ними секретами, но не
успели вы еще закончить, как они мысленно составляют список тех, кому  можно
пересказать эту историю.
   - Это все, что тебе известно?
   - Да, клянусь вам!
   И она торжественно вытягивает руку.
   - Ты чего делаешь?- смеюсь я.- Дождя нет. Обиженная, она опускает лапу.
   - Со своими приятелями он встречался в "Баре Друзей"?
   - Да.
   Ай! Вот этого я и боялся. В данный момент господа  блатные  уже  в  курсе
циркового представления, которое мы там  устроили.  В  среде  урок  началось
большое волнение. Спасайся кто  может!  Простившись  со  своими  шлюшками  и
погладив напоследок их упругие груди, они ложатся на дно.
   Даже если я сумею схватить дружков Турка, вовсе не обязательно,  что  они
были его сообщниками.
   Мне в голову приходит одна идея. И очень даже неплохая...
   Я высовываюсь из окна. Ларут фотографирует мертвеца. Я его окликаю:
   - Не уходите, не поговорив со мной, Ларут. Это крайне важно.
   Затем я вызываю конвой Мари-Жанны и отдаю распоряжение:
   - Слушайте внимательно, ребята. Сейчас два часа пополудни. Вы  продержите
эту девицу до восьми часов, потом привезете ее на машине на  улицу  Милан  и
высадите в пятидесяти метрах от гостиницы "Серебряный берег". Понятно?
   - Понятно, патрон.
   Я обращаюсь к скромной труженице панели:
   - Вернешься в гостиницу, как обычно, и поднимешься прямиком в свой номер,
ясно? Она утвердительно кивает.
   - Не говори ни слова, кроме "здрасте" хозяину гостиницы или горничной. Ни
слова о том, что с тобой приключилось, ты меня понимаешь? Будь  внимательна,
даже стены имеют уши... Если не сделаешь все точно так, как я говорю,  пеняй
на себя.
   Она подтверждает свое полное согласие с моими словами.
   - А когда я приду в номер?- спрашивает она.
   Я улыбаюсь.
   - Не ломай себе голову. Продолжения программы не знаю  даже  я  сам.  Это
будет сюрприз... Я отвожу обоих агентов в сторону.
   - Падовани только что покончил с  собой,  выбросившись  из  этого  окна,-
сообщаю я им тихим голосом.
   - Мы знаем,- отвечают они.
   Их скромность заслуживает всяческих похвал.
   - Браво, мальчики! Раскладушке ни  слова...  Она  не  должна  знать,  что
случилось, иначе весь мой план рухнет.
   - Не беспокойтесь, патрон... Мы составим ей компанию до восьми вечера.
   - Покормите ее, это ее как-то займет...
   В эту секунду в мой кабинет врывается Ларут.
   - Вот это да!- орет он.- Новость так новость!
   Я подскакиваю к нему и, прижав  палец  к  губам,  даю  понять,  чтобы  он
замолчал.
   Он закрывает рот, потом смотрит на Мари-Жанну.
   - Кто эта особа?
   - Наступит день, и я вам скажу. Может быть,- отвечаю я, стараясь говорить
как можно более веселым тоном. Конвоиры уводят киску.  Ларут  и  я  остаемся
вдвоем. Я вытираю лоб рукавом.
   - Вы вогнали меня в дрожь,- признаюсь я ему.- Если бы  вы  сообщили  этой
девице о смерти ее дружка, мой план накрылся бы.
   Я подталкиваю его к столу.
   - Присядьте, Ларут. Я хочу попросить вас о новой отсрочке...
   Он хмурит брови.
   - Ах, вот оно что!
   В его голосе звучат недобрые нотки.
   -  Не  пишите  о  смерти  Падовани  до  завтрашнего   дня.   Он   встает,
прохаживается по кабинету, затем  кладет  руки  на  лежащий  на  моем  столе
блокнот и наклоняется ко мне.
   - Хрен вам, комиссар!
   - Простите?
   - Я сказал: хрен вам. Мне осточертели ваша трепотня, ваши отсрочки,  ваши
блестящие комбинации... Моя работа -  информировать  читателей  раньше  моих
коллег. Вот уже два дня вы не даете мне  опубликовать  материал  для  первой
полосы. Хватит!.. Мне очень жаль, но я буду делать свое дело.
   Вид у него очень решительный.
   - Одну секунду,- говорю я.
   - Нет, я не могу терять ни секунды...
   - Можете. Если вы напишете о смерти этого бандита, все полетит  к  чертям
собачьим... Зато если вы мне поможете, я уверен, что докопаюсь  до  разгадки
этого темного дела.
   Я беру фото, изображающее Падовани с салом на морде.
   - Давайте заключим сделку. Что вы скажете об этом снимке?
   Он хохочет:
   - Забавно!
   - Так вот, вы получите его в эксклюзивное право. Напишите, что  мы  вышли
на след и арестовали некоего Джо Падовани по прозвищу Турок... Была драка...
Снимок был сделан в тот момент, когда Падо получил в рожу  содержимое  банки
свиных консервов... Ничто не позабавит  ваших  читателей  больше  этого.  Вы
скажете, что корсиканец был допрошен, но смог представить безупречное  алиби
и его отпустили. Можете даже написать, что взяли у него интервью,  когда  он
выходил  из  нашего  здания...  Он  вам  заявил,  что  возмущен   поведением
легавых... Также он  сказал,  что  был  арестован  по  анонимному  доносу  и
надеется найти  того,  кто  на  него  настучал...  Напишите  это...  Это  же
сенсация! А правду вы успеете вытащить на свет и завтра.  Таким  образом,  у
вас будут две сенсационные статьи вместо одной. Как видите, я с вами честен!
Разве я не известил вас сразу же? Причем вас одного?
   Он не сводит глаз с фотографии, с его губ  слетает  легкий  вздох,  и  он
кладет портрет в карман.
   - Ладно. Я слабый человек и не могу вам ни в чем отказать.
   - Э! Секунд очку...
   - Да?
   - Отдайте мне кассету с пленкой.  Я  не  хочу,  чтобы  вы  подложили  мне
свинью!
   - Ага, чтобы вы ее засветили!
   - Царит климат доверия,- усмехаюсь я.
   - Я могу ответить вам теми же словами... Мы смотрим друг на друга  такими
горящими глазами, что можно растопить лед на Северном полюсе.
   - Хорошо, поступим иначе... Выньте вашу пленку из аппарата и положите  ее
в конверт...
   - А потом?
   - Вы напишете ваш адрес, и мы попросим дежурного полицейского  немедленно
отнести конверт на почту. Вы получите пленку, но только завтра.
   -Ладно...
   Он вынимает пленку из фотоаппарата, кладет ее в конверт и заклеивает  его
края клейкой лентой.
   Когда он написал свой адрес, я звоню дежурному.
   - Минутку,- предупреждает  Ларут.-  Не  подавайте  ему  никаких  условных
сигналов, иначе я не согласен!
   - Вы что, правда думаете, что у рядового полицейского хватит  ума  понять
условный знак?- возражаю я.
   Все проходит хорошо. Дежурный берет конверт и десять франков от Ларута  и
уходит, взяв под козырек, как перед министром.
   - До завтра,- говорю я Ларуту.- Я на вас рассчитываю. И запомните:  когда
я на кого-нибудь рассчитываю, то не люблю, чтобы меня  разочаровывали.  Если
вы меня киданете, то потеряете семьдесят пять процентов той  сексапильности,
что заставляет секретарш газеты находиться  в  пределах  досягаемости  ваших
рук.
   Он обиженно пожимает плечами, и  мы  расстаемся  без  излияния  дружеских
чувств.
   Является Берюрье в шляпе набок. Он выглядит подавленным.
   - Что с тобой случилось, Толстяк? Он  останавливает  на  моем  лице  свои
налитые кровью глаза.
   - Я только что вспомнил,  что  моя  Берта  приготовила  на  обед  жареную
говядину с луком и морковью.
   - Ну и что?
   Он потрясает изуродованной челюстью.
   - Думаешь, я смогу есть мясо этим?
   - Попроси ее приготовить котлеты, Берю... Или птичье молоко!

   Глава 10
   В  семь  часов  с  несколькими  минутами  я  переступаю  порог  гостиницы
"Серебряный берег". Я обзавелся картонным чемоданом, шляпой и очками; ничего
не дающими мне в плане оптики, только изменяющими мою внешность.
   Заведение третьеразрядное, но содержится в хорошем  состоянии.  Как  и  в
каждом парижском отельчике, в нем пахнет  глаженым  бельем  и  мастикой.  На
регистрационной стойке желтеет рододендрон. За стойкой  пожилая  седая  дама
читает толстую книгу.
   Она улыбается мне.
   - Что угодно месье?
   - Я могу снять номер?
   - Ну конечно!
   Она дает мне номер двадцать пять. Я записываюсь под вымышленным именем, а
в графе "Род занятий", не мудрствуя,  указываю:  "Представитель".  Это  ведь
частично правда.
   Тут любой представляет  кого-нибудь  или  что-нибудь.  Одни  -  компании,
продающие пылесосы, другие - Господа Бога, а  кое-кто  -  закон...  Одни  не
представляют из себя ничего особенного, другие - крупные капиталы. У каждого
своя ниша.
   Миловидная горничная (все горничные миловидные, все коллеги -  достойные,
а машинисты локомотивов - все сплошь многодетные отцы) ведет меня на  второй
этаж.
   Я вступаю во владение моей каморкой. Вышеупомянутая горничная получает от
меня улыбку и чаевые. Щедрость того и другого трогают ее сердечко.
   Она пятится к двери.
   - Месье больше ничего не надо?- спрашивает она, готовая на любые жертвы.
   - Надо,- отвечаю.- Выспаться. Я Провел весь день в  дороге  и  совершенно
вымотался. Надеюсь, здесь не очень шумно?
   - Нет, что вы! Тут очень спокойно.
   - Превосходно. До скорого, зайчик мой...
   Дождавшись, пока она уйдет, выхожу следом. Мне надо  спуститься  на  один
этаж.
   В доме все спокойно. Словно призрак, я крадусь по коридорам, и странствия
приводят меня к номеру четырнадцать.
   Я зову на помощь мою отмычку, инструмент, открывающий любой замок. С этой
штуковиной вы можете приходить куда угодно, как к себе домой.
   Я  быстро  захожу  в  комнату  Падовани.  Ноздри  щекочет   запах   духов
Мари-Жанны...
   Комнатка чистая, прибранная...  Кровать  с  медными  спинками,  гардероб,
стол, два стула и умывальник. В углу у батареи - тумбочка,  похожая  на  те,
что стоят в казармах.
   Начинаю обыск, действуя быстро,  но  без  шума.  Ощупываю  многочисленные
костюмы  корсикашки,  его  белье,  шмотки  Мари-Жанны.   Изучаю   содержимое
тумбочки, поднимаю матрас, зондирую подушку. Результат этих поисков довольно
незначителен: пушка калибра 7,65  с  двумя  запасными  обоймами;  паспорт  с
фоткой Турка, но на туфтовую фамилию. В общем, обычный джентльменский  набор
мелкого гангстера!
   Я отвинчиваю медные шары на столбах кровати и  в  третьей  трубке  нахожу
прилепленный  жвачкой  шнурок.  Вытягиваю  его   и   извлекаю   пачку   туго
перевязанных стодолларовых бумажек.  Пересчитываю  мой  чудесный  улов:  три
тысячи долларов! По текущему курсу это пятнадцать тысяч франков.
   Сую бабки в карман и привинчиваю шар  на  место,  после  чего  ложусь  на
кровать и жду возвращения Мисс Тротуар.
   Только бы Ларут не подложил мне свинью!
   От одной этой мысли я начинаю беситься. Если он  это  сделает,  на  улице
Реомюр начнется большой шухер. После моего  визита  королю  первой  страницы
придется сменить профессию. Я себе прекрасно представляю его  открывальщиком
устриц в месяцы, в названиях которых есть "р",  и  безработным  в  остальное
время.
   Наконец колокол  церкви  Троицы  бьет  восемь  часов.  Скоро  явится  моя
прекрасная опустошительница кошельков...
   Действительно, я слышу шорох в коридоре, в замок вставляют ключ. Дверь со
стоном открывается, и в проеме появляется  силуэт  Мари-Жанны.  Она  входит,
включает свет, оборачивается и вскрикивает, узнав меня.
   - Запри дверь на задвижку, Венера... Так нам будет удобнее...
   Она подчиняется и подходит ко мне.
   - Что вы здесь делаете?
   - Жду тебя, как видишь! Внизу все прошло хорошо?
   - Да...
   - Тебе не задавали вопросов?
   - Нет, а что?
   - Просто так... В этой дыре читают "Франс суар"?
   - Хозяйка, во всяком случае, нет. Разве что если забудет клиент...
   Мне это нравится. Это уменьшает риск получить палки в колеса.
   - Располагайся поудобнее, прекрасное дитя. Нам придется просидеть тут еще
некоторое время.
   Ее взгляд  становится  игривым  (профессиональная  деформация,  полагаю):
пребывание с мужиком в  закрытой  комнате,  согласно  ее  представлениям  об
отношениях между полами, может проходить только в горизонтальном положении.
   Чтобы вывести ее из заблуждения, сажусь верхом  на  стул,  защищая  таким
образом мое достоинство и добродетель.
   - Я должен тебе кое-что объяснить, Мари-Жанна. Поскольку твой  парень  не
заговорил, я  поставил  ловушку,  чтобы  поймать  его  дружков.  Что-то  мне
подсказывает, что то дело  он  провернул  не  один.  Видишь  ли,  красавица,
блатные - они вроде пожарных или семинаристов: всегда работают компашкой.
   - Что вы сделали?- с тревогой спрашивает она.
   - Сообщил журналистам, что произошло недоразумение и  Падовани  отпустили
из казенного дома с  извинениями.  Ставлю  ручку  от  двери  против  золотой
авторучки, что скоро по здешнему телефону раздадутся голоса  его  корешей...
Старуха за стойкой им скажет, что Падо нет, а ты вернулась... Они спросят  у
тебя новости о Турке... Когда они назовутся,  скажешь"  что  для  них  Турок
здесь, но велел отвечать, что его нет, из-за журналистишек, которые хотят  с
ним поговорить, чтобы сбацать свои статейки. Потом ты передашь трубку мне  и
об остальном не беспокойся...
   Она подтверждает, что поняла,  качая  головой,  что  идет  вразрез  с  ее
привычками.
   После короткого раздумья она спрашивает:
   - Вы думаете, мой парень замешан в таком деле?
   - Почему ты  меня  об  этом  спрашиваешь?  Ты  что,  считала  его  святым
угодником?
   - Нет, естественно, но я себе не представляю, чтобы Турок  мог  разрезать
мужика на куски. Замочить  -  да,  возможно.  Он  такой  нервный...  Но  это
разрезание на части не похоже на работу блатных! Это не в их стиле!
   Я размышляю над тем, о чем она  говорит,  и  это  меня  беспокоит...  Вот
почему я уверен, что ее сутенер сработал не один, а в банде...
   - Не надо напрягать серые клеточки, девочка,- шепчу я.- Достаточно просто
подождать...
   - И вы уверены, что ваша хитрость удастся? Я  улыбаюсь.  В  общем-то  она
славная  девчонка...  Я  вполне  представляю  ее  замужем  за   каким-нибудь
работягой... Она бы  содержала  в  порядке  квартиру,  рожала  мужу  средних
французиков и откладывала деньги на отпуск... Она была бы такой же женщиной,
как и все... На ней была бы своего рода невидимая униформа "обычной  жизни",
надетая на любого обывателя или  обывательницу...  Она  бы  имела  право  на
страховку, на уважение, на  карточку  избирателя  и  на  то,  чтобы  бросать
монетки в церковную кружку.
   Ну и дальше что?
   - Почему вы мне не отвечаете7- настаивает она.- О чем вы думаете?
   Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты...
   - Обо мне?
   -  Это  долго  объяснять...  Ты  откуда  приехала?  Из  деревни,  правда?
Устроилась в городе горничной.  Хозяин  тебя  трахнул...  или  ты  встретила
бойкого парня... А потом...
   Она улыбается.
   - Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как  только  начинаете
разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что  ее  довело  до
этой жизни... Можно подумать, мы для вас полная тайна!
   - Это правда,- подтверждаю я,- вы тайна... Огромная тайна!
   - Почему?
   - Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна.
   Она становится задумчивой.
   - Да... Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: "Ты
давно занимаешься этим ремеслом? Почему  ты  им  занимаешься?  У  тебя  были
неприятности?"  Не  было  у  меня  никаких  неприятностей.  Я  всегда   была
распутницей, вот и все... Скорее неприятности начались у меня сейчас...
   Ее слова звучат совершенно искренне.
   - Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть  о
том, как погано им живется... Ты думаешь, у них это получается?
   Заметив, что обратилась на "ты" к офицеру полиции, она извиняется:
   - Ой, прошу прощения...
   - Ничего страшного...
   - После этого они еще грустнее, чем до... Они говорят,  чтобы  попытаться
забыть  обиды  и  огорчения;  говорят  о  чем   угодно:   о   своих   женах,
начальниках...
   Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный  голос  старухи  снизу
зовет:
   - Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю.
   - Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла?
   - Не беспокойтесь.
   И кричит старухе: "Иду!"
   Она направляется к двери, я следом за ней.
   - Вы впутываете меня в темное дело,- говорит мадам Падо.
   - Пойми, девочка, это не ради моего удовольствия. Она пожимает плечами  и
спускается по лестнице. Я за ней. Хозяйка гостиницы удивлена, что видит  нас
вместе,  но,  должно  быть  зная  профессию   Мари-Жанны,   быстро   находит
объяснение.
   Аппарат стоит на столике в глубине холла. Мари-Жанна берет трубку.
   - Слушаю...
   Она  хмурит  брови,  действительно  слушает,  потом   бросает   на   меня
заговорщицкий взгляд.
   - Да, это я... Нет, он здесь... Он так велел говорить из-за  этих  писак,
которые охотятся за ним... Погоди, я его позову...
   Она кладет трубку на стол и подходит ко мне.
   - Это Меме Греноблец.
   - Как его зовет Падовани? Меме или Греноблец?
   - Просто Греноблец...
   - О'кей...
   Сказать вам, что мое сердчишко  не  начало  биться  сильнее,  значило  бы
соврать. Я прочищаю горло и беру трубку. Хотя у  меня  неплохие  способности
имитатора,  а  подделать  акцент  Падовани  совсем  не  трудно,  я  все-таки
опасаюсь, что не смогу сыграть свою роль безукоризненно.
   - Алло,- говорю,- это ты, Греноблец? Звучит надтреснутый голос, который в
Опере распугал бы всю публику:
   - Что это за бардак, Турок?
   - Какой-то сукин сын хотел устроить  мне  неприятности...  К  счастью,  я
чист, как снег. Эти господа чуть ли не извинялись передо мной...
   Тот посмеивается:
   - На них это непохоже...
   - Ты видел, какой цирк был в "Баре Друзей"?
   - Нет, но слышал...
   - Они там чуток перестарались. Заметь, что у них даже ордера не было...
   Греноблец выдает грязное ругательство,  после  чего  в  ясных  выражениях
сообщает, что думает о мусорах. Поскольку я все это слышал уже неоднократно,
то почти не удивляюсь.
   Высказав свое мнение, он спрашивает:
   - Ну, так чего будем делать с