вительно, маркиз,- ответил я.

- Меня зовут Умберто,- продолжал маркиз.  И добавил:  - Мои друзья зовут
меня Тото.

- Это  редкая  привилегия,- серьезно проговорил я,  отодвигаясь на шесть
сантиметров, так как Тото касался меня.

Я попал в забавное положение, мои овечки! По счастью, он - маркиз, и это
позволит мне выйти, пятясь задом, так что не нужно бояться его заигрыва-
ний.

Он прибавил голосом, который заставил меня задрожать:

- Вы случайно не француз?

- Да,- ответил я.- А как вы догадались об этом, монсиньор?

- Ваш заальпийский акцент восхитителен,- проворчал Умберто,  лаская  мне
щеку легким прикосновением руки.

Он улыбнулся.

- Таким образом, милый друг, это Градос послал вас ко мне?

- Это они были причиной моего визита,- ответил я.

- Вы с ними друзья?

- Да, монсиньор.

- Почему вы не приходили вместе с ними ночью к Тортиколи?

- Я был слишком занят в цирке.  Дело в том,  я причесывал жирафу,  а ка-
кой-то бездельник спрятал мою лестницу.  Мне пришлось  обходиться  собс-
твенными средствами.

- Но ведь это опасно! - процедил Умберто.

- Нельзя, конечно, страдать головокружением. Но у меня крепкая голова.

- А как сегодня поживают мои милые Градос?

Я открыл свой клюв так же широко, как ворона, которая захотела сыра.

Этот типчик  блефует  или на самом деле не знает о том,  что случилось с
Градос? Если он играет комедию, поверьте мне, это было очень хорошо сде-
лано, так как в его взгляде скорее сквозило откровенное простодушие.

- Вы не читаете газет, Тото? - резко спросил я.

- Напротив, я читаю "Римскую газету".

- И только?

- А к чему этот вопрос?

Разумеется, если он интересуется только римской чепухой, он еще не узнал
о новости, происшедшей этой ночью.

- Сегодня ночью с Градос произошел несчастный случай, монсиньор.

- Святая девственница!  - воскликнул он на языке Данте.- Во время их но-
мера?

- Нет. В фургоне. Их оглушили!

- Оглушили? Но это невероятно!

- Увы, это так.

- И это серьезно?

- Исключительно серьезно, потому что они умерли!

Мой маленький маркиз издал слабый крик и потерял сознание.  Я бросился к
нему.  И мне известно, что делать в таком случае, так как я читал романы
княгини Сожор. Я взял его за руку и похлопал по ней.

- Маркиз! Маркиз! Придите в себя, моя дорогая!

Эффект не  заставил себя ждать.  Ди Чаприни открыл свои красивые глаза и
сказал умирающим голосом:

- Где я?

Я ответил,  что он у себя.  Он бросил взгляд на стену и,  увидев портрет
своего прадедушки, пришел в себя.

- Вы, значит, так любили их? - прошептал я.

Вместо того, чтобы ответить, он вздохнул на языке Д'Анунцио:

- Я что, должен говорить обо всем сам?

Надо было думать, что между ними троими была большая любовь. Меня беспо-
коила только одна штука: Градос были людьми из цирка. Они не должны были
бывать  в Турине больше одного-двух раз в год,  и их сношения с маркизом
должны были быть лишь эпизодическими.  Откуда же такая  сильная  печаль,
вернее, такое сильное волнение?

Моя мысль закрутилась.  Я посмотрел на свои ногти, подул на них, как это
делал один американский актер в Вестерне, когда его зацапал шериф, и по-
тер их о лацкан.

- Я  один из первых прибыл на место происшествия,- сказал я.- Донато был
еще жив и смог сказать мне‡

Я старался не смотреть на маркиза,  но в то же  время  очень  пристально
следил за ним в зеркало.  Мне кажется, парни, что он покраснел под слоем
румян и, видимо, задавал себе вопрос, что же мне нужно, так как наступил
момент перейти к основному.

- Он рассказал мне о некоторых вещах,- бросил я.

- Ах, да? - пролепетала эта кукла.

Я молчал.  Это было угрожающее молчание,  тяжелое молчание.  Парень Тото
больше не пытался поближе удостовериться, хорошо ли я выбрит. Ему стоило
огромных  трудов  проглотить  слюну.  Он также не говорил ни слова,  это
очень удивительно с его стороны.

Наше молчание напоминало салон.

- Это ужасно,- выдавил Умберто без малейшего выражения.

Он еще надеялся, что я заговорю, но я почувствовал, что он дошел до пре-
дела и воздержался от этого.

- Что же вам сказал этот бедный Донато?

- Я вам сказал: кое-какие вещи.

- Какие вещи?

Я проделал с ногтями ту же операцию, но на другой руке.

- Знаете,  Тото, когда человек, на которого напали, делает перед смертью
заявление, то его следует передать только полиции.

Он глубоко вздохнул, как ребенок, который долго плакал.

- Сколько? - жалобным тоном спросил он.

Магическое слово! Сколько в нем самоотречения! Высшая самоотверженность!
Самопожертвование!  "Сколько"! Сколько за то, чтобы секрет был сохранен!
Сколько за то,  чтобы быть спокойным?! Чтобы мерзость была скрыта, порок
был неизвестен, честь женщины спасена!

- Это зависит от вашего доброго сердца,- ответил я, приветливо улыбаясь.

У бедного  монсиньора изменился цвет лица.  Можно было подумать,  что он
спал в экспрессе.

- Пятьсот тысяч лир!

- Вы принимаете меня за нищего, Тото. Лира - такая жалкая монета.

- Тогда сколько же вы хотите?

Его жалкое представление о лире и его предложение указывало на  то,  что
чего он опасался было не таким уже серьезным. Но, может быть, он скупой?

- Десять миллионов,- брякнул я наугад,- и это моя последняя цена.

- Нет,  пять миллионов,  а это как раз та сумма, которую я дам полицейс-
ким, чтобы замять дело, так что видите‡

Я дал ему небольшого тумака и вытащил удостоверение.

- Полюбуйтесь немного на этот пейзаж, Умберто.

- Полиция! - воскликнул он.- Французская полиция! Но что все это означа-
ет?

- То,  что вы все мне объясните,  дорогой маркиз.  Донато,  увы, был уже
мертв,  когда я его обнаружил,  но я вам сказал неправду,  чтобы  узнать
правду.  Итак,  вы скажете мне всю правду.  Если вы этого не сделаете, я
устрою такую бурю с громом, что вам вашими пятью миллионами придется ус-
покаивать журналистов.

Бедное создание разразилось конвульсивными рыданиями. Оно стучало ногой,
терло лицо и проливало горькие слезы на шелк дивана.

- Вы очень злой, очень отвратительный полицейский,- сетовал Умберто.

- Вместо того,  чтобы изливать свою экспансивность, вы бы сделали лучше,
если бы осведомили меня. Если вы будете говорить серьезно, я сделаю так,
что вы окажетесь в стороне от этого отвратительного дела,  и это даже не
будет стоить вам ни одной лиры.

Наводнение слез сразу прекратилось.

- У меня есть ваше честное слово?

- Вы его имеете,  но никому об этом не говорите: оно было последним, что
у меня оставалось. Итак, прекрасный блондин?!

- Ну вот‡ я‡ у меня период депрессии, и, чтобы подбодриться, мне необхо-
димо немного допинга‡

Я немедленно  вспомнил  о двух пакетах с белым порошком в потайном ящике
Градос. Это осветило все.

- Они снабжали вас наркотиками?

- Да.  Каждый раз,  когда они проезжали через Турин,  они привозили  мне
наркотики. И не дорого, потому что они были настоящими друзьями.

Я задумался.

- А где вы были в эту ночь, маркиз?

Он возмутился:

- Ведь не можете же вы подозревать меня в том,  что я их убил!  Не забы-
вайте, что я маркиз ди Чаприни.

- Э, нет! - проворчал я,- Вам совершенно не нужно кричать об этом, Тото.
Бесполезно повышать голос,  я не вижу причины, почему бы мне не подозре-
вать в убийстве маленького маркиза, начиненного наркотиками и хвастающе-
го тем, что дружит с торговцами наркотиков.

Это удручило его и он заплакал.

- О! Как вы жестоки со мной!

- Ответьте на мой вопрос, прошу вас!

- Эту  ночь  я провел здесь с моими желанными друзьями.  Я могу сообщить
вам их имена, и, надеюсь, они вас убедят.

- Я тоже надеюсь на это, но только ради вас. А что, Градос были крупными
перевозчиками наркотиков?

- Я этого не знаю.

- Но-но,  без вранья,  я этого не терплю.  А если я недоволен, то я сер-
жусь, и не скрываю, что когда я сержусь, то начинаются неприятности.

- Но я действительно не был в курсе их дел.

- Забавно! А у них было много таких клиентов, как вы?

- Я вам клянусь,  что не знаю. Но это возможно, ведь они работали в цир-
ке. Я абсолютно ничего больше не могу вам сказать. Я не могу‡

- С кем, помимо вас, они виделись в Турине?

Красивая "маркиза" пожала хрупкими плечами. Она, вероятно, очень не дур-
на в вечернем наряде.

- Я не знаю.

- С синьорой Кабеллабурна? - наугад спросил я.

Он нахмурил брови.

- Возможно! Я действительно слышал, как в ту ночь Донато звонил этой да-
ме.

- Откуда он звонил?

- Отсюда. Они пришли выпить по стаканчику после выступления у Тортиколи.
Донато попросил у меня разрешения позвонить по телефону, а так как теле-
фон  находится в соседней комнате,  то я отлично слышал,  как он вызывал
синьору Кабеллабурна.

- Что он ей сказал?

Тото наморщил лоб. Он не очень-то хорошо знает. В то время он, вероятно,
баловался с другим Градос, и голова его была занята совсем не этим!

Мы продолжаем.

- А он ничего не сказал,  вернувшись после того, как позвонил? - спросил
я.

Очаровательный маркиз колебался.

- У него был озабоченный вид, и он сказал своему другу: "Джузеппе еще не
вернулся".

Я порывисто схватил ди Чаприни за руку.

- Повторите!

- Он сказал : "Джузеппе еще не вернулся",- заявил Тото.

Не знаю, помните ли вы еще, банда бездельников, что убитого шофера звали
Джузеппе Фаролини.

- А что ответил Поль?

- Ничего. Это, казалось, не слишком его обеспокоило.

- А вчера вы опять виделись с Градос?

- Нет, я был в Милане. Но они должны были прийти сюда вечером.

- Вы знакомы с Кабеллабурна?

- Я встречался с ним на приемах.

- Какого рода эти люди?

- О, он крупный делец. Он очень богат. Его жена‡

Его жена - тоже, вероятно. Хотя она уже мертва.

- Ну, что же его жена? - спросил я.

- Она, казалось, скучала в жизни.

- И она пользовалась наркотиками?

- Я могу в это поверить,- ответил Тото.

Мой мизинец сообщил мне, что мне больше нечего вытянуть из этого херуви-
ма. Я встал, чтобы выйти.

- Вы сообщите об этом итальянской полиции? - спросил он.

- Нет,  моя  прелесть,-  ответил  я  маркизу.- Только не исключено,  что
итальянская полиция сама додумается до этого.  Она захочет спросить  лю-
дей,  с которыми общались Градос после их приезда в Турин, ну, а так как
вы находитесь в их числе, то не исключено‡

Он улыбнулся:

- Это относительно наркотиков?

- Я вас понял.  Но это зависит целиком от вас.  Вам нужно  сыграть  так,
чтобы ваш нос был чист, если можно так выразиться.

Я ушел. А как вы думаете, кого, выходя, я встретил на пороге?

Моего дружка Ферна-Брасса. По его лицу я понял, что наши встречи начина-
ют становиться все менее и менее сердечными.

- Что вы тут делаете? - первым разразился он.

- Я собираю милостыню для церковного прихода,- ответил я.- Вам нет нужды
идти туда, так как мне здесь уже подали.

С этими словами я прошел прочь, адресовав ему приветливую улыбку.



 Глава 7



То, что больше всего взволновало туринцев,- это не убийство Джузеппе Фа-
ролини и не убийство Градос или герцога де Гиза.  Их также не  волновала
кража знаменитой картины,  хотя она и произошла при таинственных обстоя-
тельствах.

Нет, то,  что больше всего заставляло течь чернила и слюну - это бегство
пятнадцати тигров.  Смерть не кусается,  если можно позволить себе такую
фантастическую шутку,  на одну картину стало меньше, что не так уж ужас-
но,  даже  если она изображала Фернанделя,  а вот пятнадцать бельгийских
тигров питаются не бананами. Таким образом, каждый в этом доблестном пь-
емонтском  городке  думал об этих котах и о своих детях,  а также о том,
что они представляют для сбежавших из клеток тигров приятную закуску.

Пожарные, техники,  повозки, берсельеры, полицейские и жандармы с верто-
летами объединились и выступили для действий.

Когда наступил  черный  вечер,  четырнадцать  хищников были водворены на
свои места, но пятнадцатый отсутствовал.

Месье Барнаби,  который надеялся  на  возможность  устройства  вечернего
представления,  должен был разочароваться. Пока хоть один тигр будет на-
ходиться на свободе,  все представления будут отменены. Более того, пре-
фектура приказала ему покинуть город.

Бедный человек  не  знал больше,  к какой груди прильнуть.  Он заперся в
своем фургоне-дворце и там хлестал виски и бил свою жену: все как в ста-
рое доброе время начала его карьеры.

Когда я постучал в дверь его усадьбы,  он был в брюках для верховой езды
и фуфайке.

- Кто это там? - заорал Барнаби.

Я вошел. Он одарил меня мрачным взглядом, как конголезский студент-путе-
шественник.

Его белокурая половина гадала на картах, чтобы провести время. Она пода-
рила мне чисто золотую улыбку всех своих зубов.  Тридцать третий был та-
бурет, на этот раз из дерева.

- Дорогой патрон,- начал я.- Я хотел бы поговорить с вами.

- У меня нет настроения разговаривать,- предупредил меня босс.

- Так говорят, когда находятся в мрачном настроении, но очень быстро об-
наруживают,  что разговор облегчает,- уверил я.- Не хотите ли поговорить
о Градос?

- О  них  уже  нечего  говорить,  потому что они мертвы,- упрямо ответил
месье Барнаби.

Аргумент действительно весомый,  так же,  правда, как и жена патрона, но
он меня не обескуражил.

- Два убийства под сенью цирка - это многовато, вы не находите?

Он ответил,  что единственное,  что его интересует,  так это пятнадцатый
тигр,  и, исходя из этого, его мало интересует, живы или мертвы его сот-
рудники.  Это означает на языке более стильном,  чем мой, что это стоило
бы шелка, как заметил бы червь, выползая из испорченного кокона.

- Я хотел бы доверить вам небольшой секрет, месье Барнаби,- сказал я.

Он зажег сигару длиной 70 сантиметров,  выпустил облако дыма, которое не
осудил бы поезд и проворчал:

- Вы что, принимаете меня за кюре?

- Не совсем так. Но вы - мой патрон, и, в таком случае, я должен вам все
сказать, чтобы быть уверенным, что ничего от вас не скрываю, не так ли?

- Ладно, говорите! - пригласил Барнаби.

- Представьте себе,  что я услышал разговор между комиссаром Ферна-Брас-
сом и одним из его подчиненных‡

Это его заинтересовало.  Глаза у него полезли на лоб,  и он пробормотал,
держа во рту сигару:

- Да, ну а дальше?

- Комиссар говорил своему парню, что Градос были замешаны в грязное дело
с  продажей  наркотиков и вскоре цирку не поздоровится.  Они готовятся к
узаконенному обыску вашего учреждения. Итальянские легавые, не знаю, из-
вестно ли это вам, лучшие в мире по производству обысков. Они дьявольски
ловкие! Они даже раскрошат вашу сигару, чтобы увидеть, нет ли внутри че-
го-нибудь недозволенного. Можете мне поверить.

Я замолчал и, скрестив руки на коленях, стал смирно ждать.

Мое заявление  произвело эффект,  который на театральном жаргоне принято
называть "пустотой".  Барнаби продолжал тянуть свою сигару,  в то время,
как  его мадам продолжала раскладывать карты на маленьком зеленом коври-
ке. Можно было подумать, что достойная пара ничего не слышала.

Прошло довольно много времени,  потом Барнаби сгреб с десертного столика
стакан и поставил его на стол с сухим стуком. Он налил мне довольно вну-
шительную порцию, проделал то же самое со своим стаканом и поднял его.

- Твое здоровье, сынок! - сказал он.

Я, в свою очередь, выпил, не спуская с него глаз.

Карты мадам Барнаби производили легкий шелест. Она открыла трефового ко-
роля и приятно улыбнулась ему, как будто принимала высокого гостя.

- Это все, что ты имеешь мне сказать? - в упор спросил большой босс.

Я отметил,  что он сказал мне "ты". Мне кажется, что в его мнении я под-
нялся на несколько ступенек выше.

- Нет, это не все, патрон.

- Валяй, рассказывай!

- Я не хотел бы, чтобы вы плохо приняли то, что я вам скажу.

- Опорожняйся, я выдержу.

- Так вот.  Я подумал,  что, если вам будет неприятен этот обыск, я смог
бы найти возможность скрыть компрометирующие вас предметы.

- Что такое ты мне рассказываешь?! - раздраженно проворчал он.

В первое мгновение я подумал,  что он даст мне по роже,  так как, в сущ-
ности,  то, что я предложил ему, оскорбительно. Но нет, он только возму-
щен.  Нужно  сказать,  что  за время своей бродячей жизни он насмотрелся
грубостей. Люди его ремесла не водят знакомств с детьми из циркового хо-
ра.

Я встал, чтобы уйти.

- Спасибо,  паренек,-  пробормотал  он,  протягивая  мне свой отросток с
пятью ветками.

Я ушел. Одна попытка ни к чему не привела: я не создавал себе иллюзий. В
нашей проклятой работе много приходится делать впустую.  Незачем оплаки-
вать ни свои подошвы,  ни труды,  ни слюну.  Либо ты уничтожишь препятс-
твия,  либо на тебя сядут. Короче, нужно иметь легкую руку и бронирован-
ную спину.

День заканчивался мрачно. Я смотрел на кран, на самую его макушку, кото-
рая  вырисовывалась  на  усталом небе,  и не мог удержаться от дрожи при
воспоминании о той, что находилась в кабине. Завтра утром, когда рабочие
займут свои места, поднимется дьявольский шум. Да, журналистам Турина не
легко с такими парнями,  как мы!  Завтра они смогут поместить фотографию
самой красивой девочки Пьемонта в "Унита".

Я решил  совершить прогулку в компании Толстяка.  Он вел слишком сидячий
образ жизни, мой парень. Нужно его немного развлечь.

Я нашел его,  развалившегося в кресле,  с иллюстрированным журналом  под
названием "Зигото" в руках. На прекрасно оформленных страницах с красоч-
ными иллюстрациями повествовалось о приключениях исследователя двенадца-
ти лет от роду,  потерянного в экваториальном лесу с единственными пред-
метами цивилизации - свистком и пилкой для ногтей.

- У тебя есть новости? - спросил Его Величество.

Он доволен и на него приятно в связи с этим смотреть.

- Есть кое-что.  Пойди побрейся,  Толстяк, мы оплатим себе небольшую вы-
лазку в город, чтобы немного развлечься.

Он приятно удивился, потом покачал головой.

- Ты считаешь, что мне нужно побриться?

- У тебя такой вид, что тебе нельзя будет посетить приличное общество.

- Но завтра ведь я должен проделывать свой номер!

- Ты проделаешь его бритым, это только поднимет твой престиж перед дама-
ми.

Он с недовольным видом прошел в нашу туалетную комнату. Пока он приводил
себя в порядок, я сменил рубашку и галстук.

Не прошло и десяти минут, как я услышал страшный шум в ванной, смешанный
с шумом текущей воды.  Можно было подумать,  что там  происходит  водное
сражение. Беру закричал как помешанный, потом дверь раскрылась, и он вы-
шел злобный, сося свой палец.

- Падаль! - проворчал он.- Кажется, я порезал палец!

- Что произошло?

Он приложил свой порезанный палец к губам,  чтобы я замолчал и  соблюдал
тишину.

- Пойдем, посмотрим!

Я вошел в ванную комнату.  Великолепный тигр,  самый крупный из зверинца
Барнаби, лежал на полу, скрестив лапы.

- Но ведь это пятнадцатый праздношатающийся! - воскликнул я.- Тот, кото-
рого не нашли.

- Замолчи,- сказал Беру.- Я поместил его здесь для того,  чтобы мы имели
покой.

- Как это - покой?

- Пока его не найдут,  не будет представлений, соображаешь? Вот потому я
и спрятал его.  Но когда я вошел, чтобы побриться, месье захотел сделать
мне неприятности!  Я сказал:  "Не надо, Лизаветта!" Я этой бестии дал на
завтрак жареный бифштекс с луком. Мне противна неблагодарность‡

Он нагнулся к хищнику и немного потрепал его.

- Ты видишь, Медор, когда хочешь сделать Беру неприятности, делаешь хуже
себе. Ты хотел меня цапнуть, так что заслужил трепку.

Тигр ворчал,  но это было не от страха.  Покоренный силой и  авторитетом
Толстяка, он сжался в комок.

Толстяк одним движением задвинул его под умывальник.

- Ну, усатый, устраивайся там. Мне нужно прихорошиться.

Я покинул  этих  двух друзей.  Как сказал кто-то,  Беру не перестает нас
удивлять.

Чья-то тень обрисовалась на стеклянной двери.  Тень вошла, трансформиро-
валась  в  комиссара Ферна-Брасса.  Вид у него был неприветливым и недо-
вольным, он явно был недоволен жизнью. Он жевал кусочек де