ет полукруг у Триумфальной арки и  сворачивает  на  авеню  Ваграм.  У
перекрестка с авеню Терн она останавливает свой "ДС"  и  заходит  в  большой
ресторан. Я следую за ней. Вход с тамбуром. В тот момент, когда  я  вхожу  в
тамбур, эта стервоза дверь блокируется, потому что кое-кто внутри сунул свою
ногу куда не надо. Этот кое-кто  -  молодой  парень  с  вьющимися  волосами,
одетый в коричневое пальто, из-под которого выглядывает желтый шарф. У  него
очень глубоко посаженные глаза, делающие его похожим на слепого. Он  пялится
на меня и усмехается.

   Глава 4
   Если у кого возникало  непреодолимое  желание  испортить  портрет  своему
современнику, так это у меня в тот момент.
   Я с такой силой толкаю дверь  плечом,  что  этим  ударом  можно  было  бы
проломить Атлантический вал. Курчавый отлетает в глубь зала  и  теряет  свою
улыбку. В его слепых глазах столько же доброжелательности, сколько у Гадюки,
которую колотят палками.
   Наконец я захожу в заведение и спрашиваю своим самым сладким тоном:
   - Вы не поранились?
   Он не отвечает. Секунду мне кажется, что он  сейчас  вытащит  из  кармана
нож, которым запорол Фердинанда. Но он отворачивается и уходит.
   Эта маленькая сценка с демонстрацией  вежливых  манер  оставляет  у  меня
некоторую озабоченность. Я говорю себе, что курчавый меня узнал. У  него  не
было никаких причин зажимать меня в тамбуре. По-моему, он еще был  на  улице
Аббесс, когда я явился к Ферди. Он понял, что я полицейский, и, увидев  меня
в ресторане, решил,  что  я  пришел  примерить  ему  стальные  браслеты.  Он
струхнул и, чтобы выиграть время, заблокировал дверь ногой.
   Да, объяснение, очевидно, верное, но тогда выходит, что я раскрыт!
   Волна жара заставляет мой лоб покраснеть. Кажется, я вам как-то  говорил,
что среди моих многочисленных достоинств одно отсутствует  напрочь...  Когда
что-то не так, я готов снести мост Александра III.
   Я вдруг спрашиваю себя,  куда  во  время  этой  сценки  девалась  малышка
Хелена.
   Осматриваю зал, но ее не видать. Поскольку в заведении есть второй выход,
я говорю себе, что она меня одурачила и что я крепко проржавел на юге!  Пора
в отставку, ловить рыбу, а то даже  плотва,  едва  взглянув  на  мою  морду,
узнает во мне легавого.
   Я дохожу в своих грустных мыслях до этого места, когда мои глаза начинают
сигналить морзянкой: из подвала выходит Хелена.  Она  садится  за  столик  и
берет меню, которое ей протягивает официант.
   Уф!
   Ко мне подходит метрдотель.
   - Будете ужинать?- спрашивает он. Почему бы нет, в конце концов?
   - Пожалуй, толстячок. Но  сначала  я  спущусь  позвонить  апостолическому
нунцию.
   Я спускаюсь по лестнице в подвал. В этом королевстве унитазов и телефонов
царствует миловидная маленькая толстушка пожилого возраста.
   - Полиция,- говорю, доставая удостоверение.  Это  слово  я  не  произношу
всуе.  Только  когда  уверен,  что  оно  может  произвести  на   собеседника
магический эффект. Как в этом случае. Мадам  Пипи  играет  испанский  романс
своей вставной челюстью с такой скоростью, с какой несется на  зеленый  свет
скорый поезд. Вдруг  она  понимает,  что  благодаря  мне  у  нее  будет  что
рассказать внукам, перед тем как сыграть в ящик. Она становится любезной.
   - Чем  могу  помочь,  господин  инспектор?  Поскольку  я  не  помешан  на
иерархии, то не обращаю внимания на ее ошибку.
   - Отсюда только что  вышла  молодая  женщина  в  сером  пальто  и  желтом
свитере. Видели?
   -Да.
   - Она заходила подкраситься или позвонить?
   - Позвонить.
   Я смотрю на кабины и вижу, что в них  автоматические  аппараты,  то  есть
звонящие сами набирают нужный номер. Черт! Ничего не получится.
   - Вы знаете, по какому номеру она звонила?
   - Нет..
   Я делаю свою праздничную улыбку,  которая  заставляет  красавиц  сообщать
мне, что муж  уезжает  на  охоту,  она  остается  одна,  а  ключ  будет  под
половичком.
   - Кажется, в этом фамильном склепе развлечений маловато, верно?  Так  что
вы - просто чтобы развлечься - немного прислушиваетесь к  болтовне  красивых
куколок?
   Она краснеет.
   - О, месье!
   - Послушайте,- говорю я ей,-  бывают  случаи,  когда  любопытство  -  это
достоинство. Может быть, вы уловили обрывки фраз, даже сами того не желая...
Уверен, что у вас хорошая память.
   - Ну...
   - Она разговаривала с мужчиной?
   - Не знаю... Она говорила не по-французски... Моя злость вмиг поднимается
к горлу. Должно быть, мое  лицо  показывает  температуру  лучше  термометра,
потому что мадам Пипи непроизвольно отшатывается. Таковы все женщины.  Чешут
языком, чтобы показаться интересными, а в  подавляющем  большинстве  случаев
сказать ничего не могут.
   Я собираюсь подняться, бросив  на  почтенную  женщину  последний  грозный
взгляд, когда та, собрав храбрость в кулак, чтобы она не упала, говорит мне:
   - Не знаю,  на  каком  языке  она  говорила,  но  постоянно  повторяла  в
разговоре одно французское слово..
   - А,- шепчу.- И что это было за слово?
   - Гриб.
   - Пардон?
   - Гриб.
   Это меня удивляет.
   - Гриб?
   - Да.
   На этот раз я оставляю мадам Пипи.
   Хелена кладет в рот устрицу. Отличная идея. Я сажусь недалеко  от  нее  и
заказываю то же самое.
   Жуя, я любуюсь ею. Не устрицей, конечно, а  Хеленой.  С  моего  места  ее
видно в три четверти оборота. Приятное зрелище. Какой профиль! А к нему есть
еще второй, под пару! Жаль, что она занимается темными делишками...
   Я высасываю свой стаканчик пуйи.
   В  конце  концов,  нет  никаких  доказательств,  что   она   запачкалась.
Заподозрить ее заставила нас, патрона и меня, простая дедукция. Может, рядом
с ней Белоснежка покажется дешевой потаскушкой...
   Вот только один факт противоречит этому оптимизму. Я не думаю, что  можно
отнести на счет случайности одновременное присутствие в ресторане  Хелены  и
курчавого со взглядом слепого.
   В общем, как говорится, поживем - увидим.
   За десертом происходит нечто новое: за столик милашки садится  красавчик.
Это высокий блондин лет сорока, похожий на донжуана из немого кино.
   Он начинает что-то Нежно нашептывать Хелене, а та, кажется, млеет от  его
трепа и награждает его улыбками размером с почтовую открытку.  Он  суетится,
делает деликатные жесты, не помнит себя... Еще немного, и он выпьет воду  из
вазы с цветами...
   Если дела пойдут на такой скорости, они скоро отвалят;  им  нужно  многое
сказать, а еще больше сделать наедине...
   На всякий случай я расплачиваюсь и возвращаюсь в мою машину. И  правильно
делаю. Не успел я сесть за руль, как появляются они.
   Слежка возобновляется, но ненадолго.  Парочка  останавливается  на  улице
Курсель и заходит в неброский дом, кажущийся мне одним из тех местечек, куда
месье и дамы,  не  состоящие  между  собой  в  браке,  приходят  поиграть  в
папу-маму. После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти  -  это
наилучший способ сделать минуту - и нажимаю на ручку двери.
   Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и
заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком  респектабельного
вида... Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности.
   - Что вам угодно?- спрашивает она.
   - Спальню,-отвечаю.
   Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические
фотографии.
   - То есть комнату,- поправляюсь я.
   Она больше не колеблется и шепотом спрашивает:
   - Вы пришли по чьей-то рекомендации?
   - Разумеется.
   - По чьей?
   - Кузена велосипеда Жюля.  Знаете  такого?  У  него  штаны  разорваны  на
локтях...
   - Месье!- задыхается дама.-Я прошу вас выйти...
   Здесь приличный дом!
   - Да что вы говорите!- отвечаю я,  оглядывая  интерьер.-  В  чем  еще  вы
хотите меня убедить? В том, что шум  моря  мешает  рыбам  спать?  Мне  нужна
комната, для меня  одного.  И  еще.  Не  то  чтобы  у  меня  были  постыдные
наклонности, но эта комната  должна  находиться  рядом  с  той,  где  сейчас
голубки, которые только что вошли, понятно?
   Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой.
   Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами,  и  я  сую  ей  под  нос  мое
удостоверение.
   Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают  место
очень человеческим чувствам: страху и настороженности.
   - В... в чем дело?- спрашивает она.
   - Предлагаю маленькую сделку,- отвечаю я.- Мне надо побольше разузнать  о
только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я  забуду
ваш адрес, сечете?
   Она утвердительно кивает.
   - Долго сюда ходит эта парочка?
   - Пару недель...
   - Часто?
   - Два-три раза в неделю.
   - Вы их знаете?
   - Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во  второй  половине
дня.
   - Они проводят здесь всю ночь?
   - Да.
   - Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут  я
нахожусь в уютной комнатке, обставленной  с  большим  вкусом.  Хозяйка  дома
указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.
   - За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать,- говорит она
и отваливает.
   Я  поднимаю  картину  и  вижу,  что  стена  в  этом  месте  действительно
продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.
   То, что я  вижу,  превращает  мой  спинной  мозг  в  апельсиновый  сироп.
Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается  перед  своим  партнером,
делающим то же самое.
   Я своими глазами убеждаюсь, что ее  формы  полностью  соответствуют  тому
представлению, что  я  о  них  составил.  Она  стройная,  гибкая,  ее  бедра
гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера
Луи.
   Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.
   Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.
   Хелена растягивается на спине. Ее кожа  белая,  как  некоторые  богемские
вазы,  груди  упругие  и  просто  созданы,  чтобы  их  брали  мужские  руки.
Разметавшиеся  волосы  окончательно  придают  ее  образу   умопомрачительный
характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую
остров Сите.
   Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся.
Это маленький магнитофон нашего производства,  способный  работать  в  любых
условиях. Я его подключаю  и  настраиваю.  Теперь  надо  чем-нибудь  прижать
аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю  ее  на  середине,  чтобы
лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю  себе
закурить "Голуаз".
   Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки
Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые  любители
отдали бы за нее целое состояние!
   Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.
   Я собираюсь уходить, но мой взгляд - а он всегда на  месте  -  падает  на
открытую книгу, и на строчке, не закрытой  магнитофоном,  я  читаю:  "Гриб",
бар, улица Фонтен.
   Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу  в
паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.
   Бар "Гриб"! Гриб!
   Как я не подумал об этом раньше?
   Как я не понял, что французские слова, произносимые в  иностранной  речи,
обычно являются названиями?
   "Гриб",- повторяла по телефону Хелена.
   Почему это не может быть баром "Гриб"?
   Я решаю сгонять на улицу Фонтен.
   Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.
   Внизу я говорю мамаше Бордельер:
   - Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо
мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами,  я
отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго
боженьку, зачем он вам дал ноги.
   Затем я лечу на бульвар Батиньоль.

   Глава 5
   "Гриб" я нахожу без труда. Это обычный ночной бар.  Козырек  над  входной
дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид  ядовитого.  Перед  дверью
стоит зазывала -  продрогший  жалкий  тип  с  двумя  сосульками  под  носом,
обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он  уверяет,  что  внутри  самые
красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете... Я  делаю  вид,  что  дал  себя
соблазнить его трепотней, и вхожу в "Гриб".
   Заведение  не  хуже  любого  другого.  Даже  привлекательное.  Маленькое,
уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так  же  как  стулья,
стаканы и морда бармена.
   На крохотной эстраде три девочки, все  хореографические  таланты  которых
заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест
танец.
   На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд,  вполне
достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому  что
девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно  увидеть
самку динозавра, чем сквозняк.
   Я забираюсь на табурет и  велю  бармену  найти  самый  большой  стакан  и
наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро.
   Пока льдинка медленно тает  в  моем  пойле,  я  охватываю  присутствующих
профессиональным взглядом. Моей сет-чатке не  приходится  перегреваться!  На
фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в  те  дни,  когда
гибла  всего  тысяча  человек.  Все  парни,  сидящие  в  "Грибе",   выглядят
нормальными  гуляками,  пришедшими   выложить   три   "штуки"   за   бутылку
выдохнувшегося шампанского.
   Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся.  Лучше  вернуться  на
улицу Курсель, потому что в  заведении  мамаши  Бордельер  идет  куда  более
приятное для глаз шоу, чем тут...
   Три красотки еще некоторое время вертят своими  станками,  потом  уходят,
эффектно качнув перышками.
   Пианист - а пианист составляет весь оркестр - играет мелодию, от  которой
хочется почесаться, после  чего  выходит  безголосая  певичка,  затянутая  в
длинное,  плотно  облегающее  платье  из  белого  атласа.  Она  воет  песню,
рассказывающую о неприятностях легионера, который из-за своей шлюшки опоздал
на вечернюю поверку. Это может выжать слезу даже из кирпича! Все  веселятся,
за исключением малышки из гардероба, которую шедевр берет за  живое.  Должно
быть, ей в лифчик попал горячий песок.
   Я допиваю мой третий стакан виски и  собираюсь  заказать  четвертый,  что
совершенно логично, но бармена  отвлекает  телефонный  звонок.  Он  вынимает
аппарат из ниши и снимает трубку.
   - Алло?
   Звучит громкий мужской голос. Гарсон смотрит на клиентов,  и  его  взгляд
останавливается на мне.
   - Это вас,- говорит он.
   - Пардон?
   - Вас к телефону...
   И кладет трубку мне в руки. Я смотрю на кусок эбонита, как утка на  рожок
для обуви, и спрашиваю себя, что это такое. Наконец ко мне возвращается  моя
инициативность и я прижимаю трубку к уху.
   Мужской голос, очень  густой  и  серьезный,  спрашивает,  я  ли  комиссар
Сан-Антонио.
   Я отвечаю, что минуту назад готов был в этом присягнуть,  но  сейчас  мое
удивление так велико, что я вполне могу быть Реем Вентурой  или  президентом
Аргентины.
   Невидимый собеседник смеется.
   - Все также остроумны, господин комиссар?
   - Все больше и больше,- отвечаю.- Даже продаю хохмы в маленьких пузырьках
тем, кто от рождения обделен серыми клеточками.
   - Скажите,- продолжает неизвестный,- вам хочется узнать  нечто  новое  по
делу Стивенса?
   - В общем, да. А у вас что-то есть?
   - Я знаю место, где вы это найдете...
   - Вы это узнали от вашего пальца?
   - Точно.
   - Я вас слушаю...
   - Вы знаете Лувесьенн?
   - Немного. Один мой приятель держит там ресторанчик на берегу Сены.
   - При въезде в местечко, на  шоссе,  есть  владение,  Которое  называется
"Вязы".
   - Возможно.
   - Даже наверняка...
   - И что?
   -  То,  что  если  вы  туда  съездите,  то,  возможно,   пополните   свое
образование...
   - Вы так считаете?
   - Считаю.
   - А если это ловушка?
   - Слушайте, Сан-Антонио, вы часто видели,  чтобы  полицейским  устраивали
ловушки? Вам прекрасно известно, что если кто из ваших и гибнет, то только в
открытых перестрелках или из-за непрофессионализма...
   - А вы, конечно, призрак Калиостро?
   - Скажем просто, что я друг...
   - Желающий мне добра?
   - Вот именно, желающий вам добра. Он смеется и кладет трубку. Я делаю  то
же самое.
   Расплачиваясь за выпитое, я задаю бармену вопрос, вертящийся  у  меня  на
языке:
   - Тот, кто звонил, обрисовал меня?
   -Да.
   - Он вам сказал, что я сижу в баре?
   - Да
   Я вылетаю на улицу, не дожидаясь сдачи. Если таинственный "друг" мог дать
эту деталь, значит, он видел  меня  на  табурете.  Выходит,  он  был  где-то
поблизости
   На улице народу немного...  Продолжается  дождь...  Мостовые  и  тротуары
блестят, а неоновые вывески дрожат в этой сырости, как клубничное желе...
   Я ищу вокруг бар. Их там целая куча. Искать телефониста бессмысленно.
   Что-то мне подсказывает что есть духу нестись в Лувесьенн. Это "что-то" -
старое доброе чутье Сан-Антонио.
   В путь!
   Я снова еду к Этуаль.  Туристы,  у  которых  дома,  очевидно,  нет  глаз,
таращатся на Вечный огонь на  могиле  Неизвестного  солдата.  Сворачиваю  на
авеню Гранд-Арме. Мощная "де-сото", раздраженная  моей  скоростью,  пытается
меня обогнать. Тогда я чуть нажимаю на газ, и все становится на свои места.
   Дорога до Лувесьенна занимает четверть часа. Кажется, в этом  районе  все
давно спят. Останавливаюсь перед табличкой с названием  городка.  Дождик  не
прекращается...
   Я поднимаю воротник плаща и щупаю под левой мышкой, там ли Проспер.
   Проспер  -  это  игрушка  калибра  девять  миллиметров,  позволяющая  мне
выдавать билеты до рая.
   Я вооружаюсь электрическим фонариком и отправляюсь на поиски "Вязов". Мне
не приходится блуждать долго  -  сразу  же  натыкаюсь  на  ржавые  ворота  с
мраморной табличкой "Вязы". Надпись почти стерлась, но прочитать  ее  можно.
Прежде чем войти, осматриваю уголок. Оказывается, это заброшенный старый дом
прошлого века с  гипсовыми  украшениями  на  фасаде.  Маленький  парк  зарос
травой. Настоящая декорация для фильма про привидения.
   Я прохожу в ворота и следую по  аллее,  еще  различимой  в  этом  царстве
предоставленной самой себе зелени.
   Дохожу до крыльца. Молотком  служит  бронзовая  рука.  Я  ее  поднимаю  и
опускаю.
   Делая  это,  я  совершенно  убежден,  что  это  так  же  бесполезно,  как
вытягивать в грозу руку, проверяя, идет ли дождь. В этой халупе никого  нет,
я в этом абсолютно уверен.
   Сразу видно, что она давно заброшена и пуста...
   Молоток производит перезвон с бесконечными  вибрациями.  Я  жду,  пока  в
мертвом  доме  восстановится  тишина,  потом  берусь  за  дверную  ручку   и
поворачиваю  ее.  Дверь  со   скрипом   открывается.   Все   по-прежнему   в
привиденческом стиле.
   - Есть тут кто?- ору я.
   Мой голос разносится, как в ущелье.
   - Есть кто живой? Глухо.
   Осматриваюсь. Я нахожусь в ледяном холле, воняющем сыростью. В нем двери,
по одной с каждой стороны, и лестница в глубине.
   Я открываю двери одну за другой. Все ведут в пустые  комнаты,  где  давно
никто не живет. Со стен свисают длинные  ленты  обоев,  потолки  облупились,
паркет вздулся.
   Я начинаю думать, что тип, пославший меня в этот замок Спящей  Красавицы,
самый большой шутник, которого когда-либо рожала эта унылая планета...
   По-моему, он хотел на пару часов избавиться от меня, для чего и  направил
по несуществующему следу. Эти ребята должны были здорово повеселиться, когда
увидели, как Сан-Антонио бросился в туман по одному анонимному звонку.
   Хорош супермен, ас из асов! Пора на свалку! Не знаю,  что  случилось,  но
мой нос теряет нюх. Может, это из-за насморка?
   И все-таки я почувствовал, что тут дело серьезное, что... Злясь  на  весь
свет, включая и самого себя, я поднимаюсь по лестнице.
   Второй этаж - точная копия первого.
   Я быстро открываю новые двери.
   Опять  пустые  комнаты.  Правда,  если  н