м перезвоню позже!" Понял? До  того,  как
она меня увидела, она обращалась на "ты" к  своему  собеседнику.  А  в  моем
присутствии быстро перешла на "вы".
   - Это интересно, мой Толстяк. А тебе, что она тебе сказала?
   - Она спросила у меня, как это произошло, что я еще до сих пор нахожусь в
ее доме. Я ответил, что заснул. Тогда она побледнела.  Прежде  чем  уйти,  я
позволил себе вольность: закатил пару пощечин ее детям. Старуха,  выходившая
из комнаты, налетела на меня, словно я скот. Она хотела меня поцарапать, эта
мегера. Ее успокоила дочь. Мне бы не хотелось возвращаться к этой гурии!
   Он скребет шею и заявляет:
   - Я отправляюсь пропустить стаканчик, и кто любит меня, следуйте за мной.
   - Это ты сейчас последуешь кое за кем.
   - Ты думаешь?
   -Да.
   Я царапаю на бумажке имя и адрес Беколомба и протягиваю ее Берю.  Я  могу
ошибиться, но готов поставить охотничий рог против  евстахиевой  трубы,  что
бедная безутешная  вдова  звонила  продавцу  аптечно-хозяйственных  товаров.
Неужели этот торговец является хахалем  мадам?  С  его  рожей,  напоминающей
аварию на перекрестке,- это не подарок. Но женщины так капризны! Встречаются
красавицы, которые  отдаются  таким  страшилищам,  которых  было  бы  стыдно
предложить даже обезьяне!
   Этим стоит заняться!
   Толстяк уходит. Прежде чем пересечь порог, он оборачивается и спрашивает,
показывая на свой огрызок галстука:
   - Ты думаешь, мне можно ходить в таком виде?
   - Купи себе другой, Толстый, и запиши на служебные расходы,  поскольку  в
определенном смысле ты потерпел убытки при выполнении задания.
   К нему возвращается улыбка.
   - Я куплю синий галстук в красный горошек. Считаю, что это элегантно. Для
меня это не просто так, туалет для меня - не последнее дело.  Мне  следовало
бы жить в эпоху маркизы де Помпаду4. Мужчины в  то  время  одевались  клево:
белые чулки, шелковые штаны для гольфа,  кружевные  бажо5  и  накрахмаленные
манжеты. Не говоря уже о жилетах и сюртуках  с  отворотами.  Можете  вы  мне
сказать, почему мужчины в наше время одеваются так печально?
   Никто не может, поэтому он уходит, бросив мне:
   - Я там заприметил классный ресторанчик,  где  можно  поесть  в  полдень.
Называется это "Большой Педок"6, должно быть, его хозяин - голубой, но  меню
мне показалось пристойным.
   Уф! Наконец он уходит. Его обезьяний хвост бьет его по икрам ног, донышко
шляпы поднято как створка устрицы, выставленной на солнце.
   - Ну и феномен ваш помощник, господин  комиссар,-  осмеливается  заметить
один из штатных полицейских участка.
   - Берю? Это  радость  детей,  спокойствие  родителей  и  один  из  лучших
представителей полиции! - слагаю я ему панегирик.-  Без  Берю  мир  стал  бы
серым, как День всех святых!
   Я нацарапываю еще одну заметку на своих листах. Она  касается  гражданина
Беколомба. Мое воображение совершает бег с препятствиями.  А  что  если  это
сделал любовник мадам Монфеаль? А вдруг они оба решили  прикончить  мужа?  А
что, если...
   Я резко торможу. Если я позволю вовлечь  себя  в  одолевающую  меня  игру
воображения, моя голова станет такой же большой, как  тыква,  превратившаяся
по велению феи в карету для Золушки.
   Мое  воображение  также  подчиняется  волшебной  палочке.   Подхватываешь
обрывок фразы, случайно уловленной сонным и взбешенным Берю,  и  воображение
трансформирует его в многосерийную историю!
   Вот каков я!
   ГЛАВА VIII
   Ресторан, который Берю назвал "Большой Педок", на самом  деле  называется
"Королева Педок". Надеюсь, вы сообразили,  что  к  чему,  и  внесли  в  свои
суждения соответствующую поправку. Я прекрасно осведомлен о вашем уме, вашей
эрудиции и вашей находчивости, чтобы в  них  сомневаться  более  полутораста
лет! Это изысканная харчевня. В тринадцать часов по французскому  времени  я
занимаю здесь место, а в тринадцать двадцать ко мне присоединяется  ликующий
Тучный, в голубом галстуке в красный горошек и в шляпе,  скрепленной  вверху
булавками.
   - Ты похож на Людовика XI,- говорю я,- Только упитанней.
   - Почему ты так считаешь?
   - Из-за твоей шляпы с булавками. Ты мог бы купить другую.  Ты  бесчестишь
сейчас полицию.
   - Полицию,- отвечает он,- с... я хотел на нее.
   И он садится напротив меня.
   - Ты не только на полицию с..., но ты мог  нас...  и  на  свои  подтяжки,
грязный мусорщик.
   Он вскакивает, ощупывает задницу и обнаруживает на ней подтяжки.
   - Так вот почему прохожие оглядывались на меня все время!
   - Именно поэтому,- говорю я и протягиваю ему меню.- У тебя  есть  новости
и, наверное, стоящие?
   - Да, месье.
   - И чего ты ждешь, чтобы предложить мне хороший товар?
   - Жду, пока ты закомпостируешь7 мое меню.
   И, обращаясь к неподвижному официанту, который ждет  наших  распоряжений,
он командует:
   - Принесите мне колбаску на шампуре, сосиску...
   Он умолкает и обеспокоено спрашивает вполголоса:
   - А они не припахивают, ваши сосиски?
   - Господин шутит! - возмущается официант,
   - Жаль,- вздыхает Берю.- Сосиски - это все равно  что  дичь,  они  должны
припахивать. Я все же попробую! Затем  вы  подадите  мне  тушеную  говядину,
грибы с чесноком (и чтоб побольше чеснока), сыр и слегка поджаренный омлет.
   Я  заказываю  более  человеческое  меню,  и  разносчик   съедобных   блюд
удаляется.
   - Слушай, приятель,- атакует меня Мамонт,- это божье благословение, что я
заснул у мадам Монфеаль и подслушал ее телефонный разговор.  Представь,  что
после ухода из магазина Беколомб отправился в церковь.
   - Ax вот как?
   - Я думал, что он пошел помолиться, но на самом  деле  он  встречался  со
вдовой.
   - Не может быть!
   - Честное слово! И в таком темном уголочке, что ты смог бы там  проявлять
пленку. Там не было ни души. Ни  души!  Кроме  меня,  естественно!  Какое-то
время они говорили шепотом, потом брызнули в разные стороны. Согласно  твоим
распоряжениям, я продолжил слежку за  малым.  Он  отправился  в  ресторан  с
фиксированным меню, в котором в этот самый момент, когда мы с тобой говорим,
потчует себя жалкой порцией скверно приготовленного блюда,
   Я хлопаю его по плечу:
   - Хорошую работу проделал, Толстый!
   Он подмигивает мне:
   - Раз ты мною доволен, может, отдашь мне фотографию?
   Я достаю снимок из бумажника и протягиваю  ему.  Он  смотрит  на  него  и
смеется, собираясь разорвать его, но неожиданно передумывает.
   - Прежде чем его уничтожить, покажу-ка я его Пино,- говорит он, засовывая
снимок в свой карман, напоминающий скорее мусорную корзину.
   * * *
   День продолжается, не принося ничего нового. Никаких новостей от Ляплюма.
Ничего нового о садовнике. Я наношу визит в особняк покойного графа, но  оба
ископаемых раба не могут мне сказать ничего такого, чего бы я уже не знал. У
меня складывается впечатление, что эти два дела раскрыть будет очень трудно.
   - Что будем делать? - беспокоится Берюрье к концу дня.
   - Вернемся в Сен-Тюрлюрю,- решаю я.- Нужно дать делу отстояться.
   Когда мы занимаем места в моем авто, мое внимание привлекает предвыборное
панно. Недавно отпечатанная желтая афиша гласит: "Сегодня вечером в 20 ч  30
мин Ахилл Ляндоффе8, независимый  кандидат,  проводит  большое  публичное  и
дискуссионное собрание. Не взирая на кровавого безумца, который  безжалостно
убивает тех, кто предстает перед суверенным народом!"
   - Ты не едешь? - удивленно спрашивает Тучный.
   Я указываю ему на афишу. Он читает по слогам и бормочет:
   - Вот кому повезет, говорю тебе. Если ему удастся выкарабкаться из  этого
дерьма, он точно выиграет выборы!
   - Послушай, Толстячок, а не пойти ли и нам на это собрание?
   Берю морщит нос.
   - Ты что, спятил? Лично я терпеть не могу политики!
   - В данном случае она, кажется,  играет  главную  роль  в  нашей  мрачной
истории. Как раз на следующий день после  подобных  собраний  все  кандидаты
погибали.
   - Что касается меня, мне бояться нечего. Похоже, что вокруг меня  сколько
угодно ангелов-хранителей.
   - Я это хорошо знаю... Но все-таки я поприсутствую на этом собрании.
   Берю колеблется.
   - Я обещал унтер-офицеру Морбле выиграть у него партию в белот,- вздыхает
он.
   Я размышляю.
   - В конце концов, ты мне  не  очень  нужен,  можешь  вернуться.  Попросим
коллег найти тебе машину.
   Толстяк расцветает от радости. Морбле для него - родственная душа.  Рядом
с ним он себя чувствует королем! Это как бы  любовь  с  первого  взгляда.  В
нашем бренном  и  хрупком  существовании  возникают  порой  немотивированные
симпатии. Они не подлежат обсуждению!
   Мы возвращаемся в комиссариат. Нам удается  раздобыть  старый  автомобиль
марки "пежо-403", за руль которого и  усаживается  Берю.  Что  его  особенно
восхищает,  так  это  то,  что  модель  снабжена  экспериментальным   ремнем
безопасности из экстрагибкой стали, а салон обит кожей.
   - У меня такое впечатление,  будто  я  сажусь  в  самолет,-  говорит  он,
прилаживая ремень вокруг своего брюха.- Ты думаешь, это надежно?
   - Похоже.
   Я прошу  его,  чтобы  он  успокоил  Фелицию  и  заглянул  к  садовнику  -
посмотреть, не объявился  ли  вдруг...  Он  обещает,  пытается  тронуться  с
четвертой скорости, но это у него не получается. Тогда он включает первую  и
исчезает.
   В двадцать  двадцать  зал  дискуссионных  собраний  Белькомба  архиполон.
Белькомбежцы явились толпой не столько для того, чтобы оценить красноречие и
программу кандидата, сколько для того, чтобы посмотреть, убьют ли  его.  Это
зрелище, которое нельзя пропустить.  Представьте  себе,  на  следующий  день
объявят, что кандидата убили из автоматической винтовки в то время, когда он
излагал  свои  политические  убеждения.  Они  бы  очень  сожалели,  если  бы
прозевали подобное.
   Ахилл Ляндоффе - человек лет сорока с посеребренными сединой висками. Это
крупный мукомол, который намолол много муки  и  денег,  ибо  выглядит  очень
элегантно. Он высок, выигрышно сложен (он выиграл три  кубка  по  теннису  и
один по водному поло), у него открытый  взгляд,  резкий,  напористый  голос,
повелительные жесты. В нем невольно  проступает  мужчина,  созданный,  чтобы
командовать и зарабатывать деньги.
   Его выход на  эстраду  встречен  шквалом  аплодисментов,  предназначенных
прославить  его  мужество.  Он  простирает   руки,   прося   тишины.   Затем
проникновенным тоном и во взвешенных выражениях отдает должное памяти  своих
столь трагически ушедших из жизни соперников. Он говорит  о  том,  насколько
тяжело видеть гибель двух человек, которые не разделяли его идей, но которые
тем не менее заслуживали уважения. Ему аплодируют.
   Он  делает  заявление,  касающееся  его  веры  в  эффективность  действий
полиции. Виновный будет найден и наказан! Здесь,  мне  кажется,  он  слишком
далеко забросил поплавок.
   Сумасшедший, который как Джек-Потрошитель рыщет по городу в  жажде  новой
крови, не помешает Франции жить спокойно!
   Что касается лично его, он выполнит до конца свою миссию, чем бы  ему  ни
угрожали. И если ему суждено погибнуть, то  он  отдаст  свою  жизнь  стране,
надеясь, что  она  разумно  ею  распорядится  и  что  грядущие  поколения...
тра-ля-ля!
   Новые и новые аплодисменты.
   Затем Ахилл  Ляндоффе  излагает  основные  направления  своей  программы.
Отныне и впредь он намерен поступать, как и прежде, но значительно лучше!
   Ему устраивают овацию.
   Он  выпивает  стакан  минеральной  воды  и  начинает  развивать  проблемы
градостроительства в своем избирательном округе. Он говорит о  прачечных,  о
дорожной службе, об асфальтированных  дорогах,  школах,  клубах,  стадионах,
столовых на производстве, о пенсионерах и т. д. и т. п.
   Лучше бы я пошел в кино и посмотрел фильм "Рука моей  подружки  в  штанах
сутенера". Собрание заканчивается  "Марсельезой",  которая,  хотя  и  звучит
громко, не обходится без фальшивых нот.
   Покидая зал, я думаю, что Тучный был прав: никаких проблем - на  сей  раз
именно  Ляндоффе  выиграет  прогулку  в  Бурбонский   дворец.   Смерть   его
противников позволит ему заполучить депутатское кресло.  Тут  меня  озаряет.
Стоп-стоп, а вдруг в самом деле!
   И в который раз я  наношу  удар  в  щиколотку  моему  воображению,  чтобы
помешать ему нестись галопом. Что же это такое приходит мне в голову! Мы  же
не в Чикаго, в те славные времена, когда запросто убивали одного  за  другим
кандидатов в губернаторы.
   Я подхожу к коллегам, которым поручена охрана доблестного кандидата.  Они
внимательно наблюдают за  ним,  в  то  время  как  он  вовсю  пожимает  руки
белькомбежцам.
   - Не спускайте с него глаз, ребята, до самых выборов,- рекомендую я.
   - Не беспокойтесь, господин комиссар. Мы постоянно попарно следим за  ним
и спим в его прихожей.
   - Ладно. Если с ним что случится, нам  всем  придется,  сколько  нас  тут
есть, изучать объявления в "Франс-суар" о найме на работу.
   Я бросаю последний взгляд на Ляндоффе. Этот мукомол  по-прежнему  окружен
толпой. Его поздравляют, ему пожимают руку. Короче, он предстает как герой.
   Я возвращаюсь в Сен-Тюрлюрю. Мне хочется ощутить  добрый  запах  полей  и
расцеловать мою Фелицию.
   ГЛАВА IX
   Несмотря на поздний час, в комнате моей  мамы  еще  горит  свет.  Полоска
желтого света пробивается из-под  ее  двери,  и,  когда  мой  проворный  шаг
завершает восхождение по  лестнице,  дверь  эта  приоткрывается,  и  я  вижу
половину ее робкого силуэта.
   Она  меня  узнает  и   появляется   целиком,   такая   маленькая,   такая
успокаивающая в своем сером платье с кружевным воротничком.
   - А, это ты, сынок,- тихо говорит она.
   Я ее журю:
   - Почему ты еще не спишь, мама? Ты сегодня много веселилась или что?
   - Я ждала тебя, я была немного обеспокоена.
   - Но я ведь тебе передал через Берю, что вернусь поздно.
   Она хмурит брови.
   - Я не видела господина Берю!
   Внезапно мне сводит  скулы.  Мое  астральное  сухожилие  рвется,  образуя
трещину в цилиндре и люфт в дифференциале. Я вхожу в ее комнатку,  оклеенную
обоями, которая с тех самых пор,  как  ее  заняла  мама,  пахнет  альпийской
лавандой.
   - Не шути, мама! Толстяк не появлялся вечером?
   - Уверяю тебя! Господин Морбле ждал его,  тасуя  карты  до  десяти  часов
вечера. Он велел поставить в холодильник божоле, поскольку считает, что  так
лучше пьется.
   Говоря это, она стряхивает пыль с лацканов моего пиджака,  пыль,  которую
могут  заметить  только  глаза  матери.  Своего  сыночка  она  хочет  видеть
чистеньким и опрятненьким!
   Озадаченный, я шмыгаю  носом.  Это  исчезновение  ни  о  чем  хорошем  не
говорит.
   - Послушай, Берю хотел вернуться домой именно из-за Морбле и их  белотных
планов. Специально для этого он взял машину в комиссариате.
   - Только бы он не попал в аварию! - беспокоится Фелиция.
   - Сейчас узнаю,- говорю я, бросаясь к лестнице.
   Я вхожу в телефонную будку гостиницы и бужу почтовую  даму.  Она  говорит
мне "Алла!" вместо  "Алло!",  потому  что  зевает  так,  что  у  коммутатора
отваливается челюсть.
   - Соедините меня с жандармерией,- приказываю я.
   Она соединяет. Раздается еще один  заспанный  голос,  который  произносит
"Алле-о!"
   - Это жандармерия?
   - Ну и что-с-с? По какому деду-с-с-с? - ворчит голос,  подтверждая  своим
произношением, что он принадлежит местной национальной жандармерии.
   - Говорит комиссар Сан-Антонио!
   Секунда оцепенения, потом торопливый голос:
   - А, превосходно! Весьма польщен! Садитесь, господин комиссар!
   Его внезапное пробуждение сопровождается испугом.
   -  Скажите,  сегодня  сообщалось  о  каком-нибудь  дорожном  Происшествии
вечером?
   - Ни о каком, господин комиссар!
   - Вы уверены?
   - Абсолютно, мадемуазель!
   Он опять засыпает, этот соня. Просто немыслимо!
   - 0'кэй, спасибо!
   - Я полностью к вашим услугам, могу я вам предложить?..
   Решительно, дело осложняется. Я внезапно вспоминаю, что советовал Тучному
заглянуть по дороге к Матье Матье. Предположим,  он  так  и  сделал,  а  там
случилось что-то непредвиденное. Фелиция, склонившись над перилами, тревожно
спрашивает:
   - Есть что-нибудь новое?
   - Никакого несчастного случая сегодня, мама, не зарегистрировано. Я пойду
немного пройдусь.
   Прежде чем направиться к руинам садовника, я вытаскиваю из  кобуры  моего
дружка "пиф-пафа" и кладу его рядом с собой на  сиденье.  Обогнув  рощицу  и
выехав на грунтовую дорогу, ведущую к дому Матье Матье, я замечаю при лунном
свете автомобиль Берю и с тяжелым сердцем мчусь  к  нему.  Что  случилось  с
Толстяком? Несомненно, что-то серьезное!
   Со  стороны  водителя  дверца  открыта,  и  оттуда  торчат  две  ноги.  Я
останавливаюсь и бегу туда сломя голову.
   Тело Берю, точнее, его верхняя часть,  неподвижно  покоится  на  переднем
сиденье. Нижняя часть его туловища  свисает  наружу.  Мой  Берю,  мой  Берю!
Видно, его прихлопнули в тот момент, когда он собирался выйти из  машины.  Я
склоняюсь над ним и кладу  ему  на  лоб  руку.  Он  еще  теплый.  Неожиданно
раздается громкое чихание, и Тучный приподнимается, опираясь на локоть.
   - А, вот и ты, наконец, в Господа-бога отца и сына...- взрывается он.
   - Что с тобой случилось, золотко мое?
   Толстяк более не сдерживается:
   - Случилось то, что, если бы мне  попался  этот  олух,  который  придумал
ремни безопасности, он бы их у меня съел. Знаешь, что произошло?  Я  приехал
сюда после того, как мы с тобой разошлись. Ладно!  Машинально  я  вытаскиваю
ключ от противоугонного устройства, открываю дверцу и  собираюсь  выйти.  Ты
следишь за моей мыслью?
   - Мне это делать легко, потому что,  кажется,  ты  приклепан  к  сиденью,
бедняга!
   - Я совсем забыл про ремень. Обычно  у  меня  резкие  движения,  когда  я
приступаю к действию. Ноги мои были уже снаружи, и я подался грудью  вперед,
чтобы выйти, как этот металлический  ремень  меня  полностью  блокирует.  От
неожиданности я роняю ключ в траву. Ладно! Я хочу снять ремень, но...  из-за
усилия, сделанного мной, чтобы выйти, заклинило треклятую защелку. И  как  я
ни вертел, ни гнул, ни дергал, ни ломал ее - дудки!  К  тому  же  невозможно
было достать этот б... ключ с земли. Я попытался привлечь к  себе  внимание,
нажимая на сигнал. Однако это все равно, что мочиться в скрипку! Все, чего я
добился, это посадил аккумулятор. Выбившись из сил, я в конце концов уснул.
   Я хохочу, как двенадцать тысяч  пятьсот  девяносто  сумасшедших.  Тучный,
пришпиленный к сиденью, словно чудовищное насекомое  к  подушечке,  выглядит
фантастически комично. Я жалею, что у меня под рукой нет кинокамеры или,  на
худой конец, фотоаппарата. Вот была бы потеха для полицейского ведомства!
   - У тебя не больше  сердечности,  чем  в  пиковой  терции!  -  мычит  Его
Величество.- Уже несколько часов я жду тебя на холоде. Если хочешь знать, я,
может, схватил даже воспаление легких9. Послушай, как я кашляю! Я на пути  в
могилу,  а  ты  веселишься!  Что  это  за  дурацкий  край,  где  полицейские
пользуются автомобилями с капканами! Если бы он загорелся, я в  этот  момент
был бы уже древесным углем! Поверь мне, это кошмар в  случае  аварии!  Чтобы
извлечь отсюда человека, надо иметь полный комплект кузнечного инструмента!
   Я пытаюсь раскрыть дьявольскую защелку, но у меня ничего не получается.
   - Придется послать рапорт в  Главное  полицейское  управление,  Толстяк,-
говорю я.- Ты прав, система безопасности оставляет желать лучшего.
   Он больше не возмущается, у этого нежного херувима нервы на пределе.
   - Что со мной будет, Сан-А, если тебе не удастся меня вызволить?
   Я оставляю тщетные попытки починить защелку и ищу ключ  в  траве.  Нахожу
его с помощью электрического фонарика.
   - Слушай,- говорю я,- веди свой "Боинг"  к  населенному  пункту.  Там  мы
разбудим каретного мастера и с помощью пилы по металлу освободим тебя
   Так мы и сделали! Двадцать минут спустя Берю выходит из своей кареты.  Он
делает несколько шагов, массируя брюхо.
   - Это тяжело для нервов! - у