х меридиан.
     - Вы красивый мужчина! - оценивает хозяйка подстилок.
     - Да, - говорю я, - как раз на прошлой неделе в газете "Франс Суар" был репортаж на эту тему. Министр искусств даже предложил мне место жеребца-производителя в особняке Бретей. Я отказался, потому что пришлось бы вести оседланный образ жизни.
     Натюрлих, сборщица зрелых бананов не сечет в такого рода остротах.
     Так вот, вода остыла, и, кроме того, я тороплюсь использовать ее грандиозную наколку, ласково намекаю ей, что она может проститься со мной.
     - Ты дашь координаты своего сутенера женщине внизу, чтобы мы в свою очередь помогли ему.
     - Спасибо, мсье комиссар!
     - Не называй меня все время мсье комиссар, особенно когда я нагишом, это оскорбляет достоинство моей профессии.
     - И все же я не могу вам сказать мадемуазель, - делает ударение она, разглядывая резиденцию моего самолюбия.

***

     Через три четверти часа, промчавшись через Пантрюш на такой скорости, которая оставила в растерянности всю русскую знать, сидящую за рулем своих такси, я высаживаюсь у конторы.
     Берюрье уже здесь, занят тем, что запихивает в тело содержимое банки печеночного паштета. Его вставные кастаньеты звонко щелкают, губы блестят, как зеркало.
     Я чувствую, что этот спектакль оскорбляет мое человеческое достоинство.
     - Что ты так смотришь на меня? - беспокоится отвратительная особь.
     - Ничего, дремучий ты человек! - вздыхаю я.
     - От такого и слышу! - парирует Жирный, закрывая нож, лезвие которого он только что вытер о лацкан куртки.
     Я берусь за трубофон, чтобы связаться с префектурой в Ивлин, с ее службой технических паспортов. Пока меня соединяют по коммутатору, я вооружаюсь лупой в духе Шерлока и рассматриваю номерной знак гоночной машины, стоящей под задницей метиски. Номер можно разобрать даже невооруженным глазом. Он оканчивается на 78. Интересная штука жизнь, правда? Догадывался ли этот чудак в ту секунду, когда останавливал свой шарабан, что простое нажатие на педаль тормоза повлияет на его судьбу? Если бы он остановил свой М. Ж, на пятьдесят сантиметров дальше, я продолжал бы топтаться в тумане, тогда как благодаря этому мне удастся, может быть...
     - Алло! Полиция! Фамилию владельца машины под номером 518 ББ 78, поживее!
     Пока служащий прочесывает бассейн Аркшоны, я рассеянно наблюдаю за моим толстым Берю. Милый коллега заканчивает вытирать пальцем банку от паштета. Он сосет указательный палец, как славный толстощекий бутуз, который предпочел свиной жир меду - Алло!
     - Я слушаю!
     И как слушает ваш малыш Сан-Антонио! Все мое естество дрожит, как скрипичная струна, с которой играет котенок.
     - Транспортное средство принадлежит некоему мсье Сержу Кайюк. оптовому торговцу, авеню Мнерасскаж-о-Беде, 56, в Рамбуйе - Спасибо, - выдыхаю я.
     Рамбуйе! Рамбуйе! Помните, я говорил вам, что с девяти утра, как только моя пятка коснулась коврика, я предчувствовал перемены.
     И тут происходит явление несказанного Пинюша, носителя удочек и одного сачка.
     - Ты переезжаешь? - спрашивает Берю.
     - Завтра суббота, - объясняет человек с моргающими глазами - Думаю пойти подразнить уклейку в Уазе.
     - Оставь свою вязанку! - предписываю я дорогому человеку Он подчиняется. Я обнажаю его голову и запечатлеваю на этом заурядном лбу благородный поцелуй.
     - Благодаря твоей дедукции, старик, мы, может быть, добьемся результата. Твоя идея поднять прошлое была по-настоящему гениальна.
     Он сияет Берю злобно швыряет банку в корзину для бумаг, где уже лежат пустая литровка и косточки от олив.
     Я связываюсь с транспортной службой. Там дежурит Алонзо Бензен.
     Серьезный парень.
     - У тебя есть фургон ЭФ? - спрашиваю я.
     - Да, мсье комиссар - Он готов?
     - Да - Тогда напяливай униформу и скажи Бадену, чтобы он делал то же самое Сбор во дворе через пять минут. Не забудь погрузить туристические принадлежности.
     - Для большого пикника?
     - Да, полный набор: Томпсон, гранаты со слезоточивым газом и другие закуски - Понял - Куда ты едешь? - спрашивает Пино.
     - Увидишь, потому что примешь участие в нашей небольшой прогулке - Ты думаешь, мы вернемся до закрытия магазинов? - беспокоится он Мне надо купить конопляного семени на завтра!
     - Если мы не вернемся до шести, это будет означать, что мы сыграли на три метра под землю, кавалер. В этом случае тебе будет легко раздобыть червяков.
     - А я? - брюзжит берюрианская Опухоль.
     - Что ты?
     - Я участвую в организуемой поездке?
     - А как же? Разве ты видел когда-нибудь цирк без клоуна?

Глава 10

(продолжение)

     Нет ничего более практичного, чем этот фургон, оборудованный людьми, у которых в башке свекольная ботва. Внешне это обычная колымага с двумя дверцами сзади и кабиной спереди. На боках белыми буквами написано "Электричество Франции". Но точки над "и" - это крошечные потайные глазки, позволяющие сечь панораму изнутри.
     Внутри все как у людей. Кожаные сиденья, радиопередатчики, бронированные плиты на стенках, ящики для оружия. Короче, все готово к делу. Тем более что на тележке стоит не ее родной мотор, и эта каравелла жарит 180 в час так же легко, как Берю выжирает литр 12градусной с зеленой этикеткой.
     Бензен и Баден, одетые, как служащие ЭФ сидят в кабине. Пино, Толстый и я развалились на молескиновых сиденьях. Покачивание фургона убаюкивает удава Берю. Глаза Пино, погруженного в мечты, отвратительны, как слизняки в раковинах. На протяжении тридцати миль он сосал эмбрион окурка, и вот он уже тянет собственные усы, прикурив их от сварочной горелки, которая служит ему зажигалкой.
     - Ты думаешь, что этот Кайюк все еще живет в Рамбуйе? - спрашивает Пинюш после того, как предотвратил беду, угрожавшую его волосяному покрову.
     Я никогда не видел, чтобы моя славная развалина принимала расследование так близко к сердцу.
     - Искренне надеюсь. В любом случае это подтвердило бы твои блестящие умозаключения, касающиеся покушения.
     Удовлетворенный этой новой похвалой, он снимает шляпу так, как лишается венца властелин, и это меня удивляет, ведь я всегда воображал, что резьба на его головном уборе сорвана.
     Появляется гипсовый череп, к которому пристали бесцветные волосы.
     Пино чешет черепаховым ногтем бляшку экземы и возвращает на свою выпуклость заплесневевший кусок фетра, бесформенный и грязный, который бы толкнул мсье Моссана на самоубийство, если бы он смог еще прочесть свой ярлык внутри.
     - Рамбуйе! - объявляет Баден в микрофон, вмонтированный в зеркало заднего вида.
     - О'кей! - отвечаю я. - Вы знаете, что должны делать?
     - Да, патрон.
     - Будьте особенно осторожны!
     - Хорошо!
     Фургон поворачивает на авеню Мнерасскаж-о-Беде, тихую улицу городка, расположенную перпендикулярно к южной поперечной оси замка по отношению к меридиану Гринвичской деревни и к квадрату гипотенузы.
     - А вот и сорок пятый номер, патрон, - объявляет Баден. Я втыкаю свой рысий взор в потайной глазок. Вижу красивую собственность из камня в стиле "перестроенный старинный хозяйский дом". Она состоит из прямоугольного жилого корпуса и ангара-гаража, который выходит на улицу. Низкую стену с решеткой поверху диким виноградом заволокло (как Шодерло) Видны открытые ставни в цокольном этаже. В первом этаже они закрыты.
     Я толкаю ногой костыли Толстого, чтобы разбудить его, так как его могучие рулады рискуют нагнать страху на мирное местное население, заставив их думать, что в драндулете установлен турбореактор Диплодок издает "уа-уа" и пускает в ход домкрат, позволяющий поднять веки.
     - Рамбуйе! - повторяет Пино.
     Толстый поспешно опускает свои шторы.
     - Я схожу в Ренн, - вздыхает он.
     Ударами локтей мы выволакиваем его из сна, и он с трудом восстанавливает то, что с натяжкой можно назвать ясностью ума.
     Бензен и Баден уже вкалывают. Они вытащили из кабины моток электрического кабеля и вот уже лезут на столб, делая вид, что восстанавливают разрыв.
     Затем они разматывают кабель до двери дома, который и был целью нашего путешествия. Звонок в дверь. Или, скорее, погребальный звон Надтреснутый звук оного поет в моей нежной душе забытую песнь босоного детства (читатели, которые оценили истинную красоту этой фразы, могут написать мне, чтобы получить и другие. Их есть еще запас на складе, который я готов уступить им по себестоимости. Скидка на десять процентов многодеткам, ветеранам войны и диабетикам).
     Проходит минута. Потом в окне показывается мужское лицо. Моя аорта кричит браво. Мысленно я пою благодарственный гимн мисс Сахарный Тростник: это мой дергатель стопкрана. Но изменившийся после курса омоложения. Если ему тридцать пять годков, то это конец света! Грива у него не седая, а приятно белокурая. Я опознаю его по носу, немного расширенному книзу.
     - Что такое? - спрашивает он.
     Баден говорит невинным голосом:
     - Это ЭФ, мсье. Меняем все подключения на этой улице. Кайюк внимательно смотрит на двух мужчин. Он видит провод, который свисает со столба, фургон с успокаивающими буквами, простоватые рожи двух моих людей и бросает:
     - Одну секунду!
     Дверь открывается, в ней появляется хозяин, рядом с ним стоит громадный боксер, который, если бы курил сигару, был бы похож на Черчилля.
     - Зверюга злая? - спрашивает Бензен.
     - Когда как, - таинственно заявляет Кайюк.
     - Когда как зависит от кого? - шутит Баден, страдающий собачонкофобией, особенно если у них кишки, как у вешалки для полотенец.
     - Только от меня, - бросает Кайюк, отходя от двери. Оба моих агента проникают в дом, разматывая дурацкий кабель. Кайюк, засунув руки в карманы, созерцает представление, как настоящий ротозей. И надо же, тут его мерзавец пес кидается к фургону, лая все, что он умеет.
     Ужасно, он нас унюхал!
     - Что с вашей псиной? - невинно спрашивает Бензен. - Моя тачка его не устраивает?
     - У меня такое впечатление, что да, - уверяет Кайюк, нахмурив брови.
     - Там, наверное, кошка под ней! - лицемерно подсказывает Баден.
     Но собака опровергает это предположение, бросаясь на задние дверцы машины. Она яростно царапает колеса. Теперь она больше не лает, а испускает глухое злобное рычание.
     Кайюк подходит.
     - Что с тобой, Крифт? - бормочет он. Он протягивает руку. Я понимаю, что он хватается за ручку двери. Этот хмырь - редкостный нахал!
     - Вы позволите? - бросает он через плечо двум честным служащим из ЭФ.
     И открывает. Мы сталкиваемся нос к носу. Какое самообладание, мадам Дюран!
     Вместо того чтобы воскликнуть что-то типа "О Боже! супруг мой" или "Кого я вижу!", Кайюк бросается назад, яростно оттолкнув дверцу. Он меня узнал сразу, и его решению не понадобилось и сотой доли секунды, чтобы созреть в белокурой голове.
     Я посылаю отработанный удар ногой в дверь. В ту секунду, когда она распахивается, раздается длинный свисток. Я выпрыгиваю из фургона и вижу, что у Кайюка в зубах свисток. Он дает сигнал тревоги.
     Определенно, это его вторая натура. В считанные секунды, которых не хватит даже на то, чтобы усыпить комиссию сенаторов, я оказываюсь на Кайюке, и он принимает в челюсть кило моего кулака. Его свисток отлетает в сторону. Берю и Пино, которые вылезают из тачки, устремляются ко мне.
     - Усмирите его! - кричу я.
     Галопом, как всегда, я бросаюсь в дом с "дурой" в руке и делаю знак Бадену следовать за мной. Мы внутри.
     Я слышу, как хлопает дверь, щелкает ключ. Это в конце коридора. В доме есть второй выход, он должен выходить в проулок за строениями.
     Действительно, рычит мощный мотор. Понимая, что у нас нет времени вышибать дверь, я кричу моим бойскаутам валить к машине.
     Берю только что украсил Кайюка декоративными браслетами, а Пино шлепнул боксера, который желал ему только добра.
     - В машину и чос! - бросаю я. Начинается высший пилотаж. Все взлетают в машину, кроме папаши Пино, который запутался копытами в электрическом кабеле. На этот раз за рулем я, и, прошу вас поверить, резина на колесах слегка дымится. Я делаю поворот направо, еще один...
     Действительно, тихая улочка тянется вдоль строений. На горизонте пусто. Я давлю на газ, мы выскакиваем на более оживленную магистраль.
     Я резко торможу перед остолбеневшим пацаном, который играет в классы.
     Он застыл на одной ноге, как журавль.
     - Малыш, здесь машина проезжала?
     - Да, мсье.
     - Что за машина?
     Во мне все кипит при мысли, что тем временем тачка тех других жрет километры.
     - Я не знаю, - отвечает сосунок Вот тебе на! Обычно все современные пацаны, как только у них прорезается первый зуб, уже знают все автомарки. Это один из пороков эпохи.
     - Какого она цвета?
     - Черная.
     Полный недоносок. Везет же мне, надо, чтобы самый последний придурок в стране оказался единственным свидетелем.
     - В какую сторону она поехала?
     - Туда!
     И то хорошо! Я давлю на педаль, и фургон срывается с места. Мы попадаем на площадь, мощенную булыжником. Тоскующий дворник заметает кучу навоза, напевая "Опавшие листья".
     - Скажите, мсье, вы не видели черную машину, которая пронеслась на всех парах?
     - Видел, - говорит хозяин метлы.
     - Какой она марки?
     - Она не французская.
     - С открытым верхом?
     - Нет, наоборот...
     - По какой дороге она поехала?
     Он делает рукой дворника королевский жест.
     - В направлении Шартра.
     Я включаю микрофон, чтобы связаться с внутренностью фургона.
     - Берю?
     - Н-ну?
     - Сообщи дорожным службам. Задержать черную иномарку, направляющуюся в Шартр. Пусть поставят заграждение!
     - О'кей!
     Стиснув зубы, я вписываюсь в крутые виражи. Вот и дорога на Шартр.
     Я вижу, что она ведет и в Париж, в зависимости от того, повернете ли вы направо или налево. Мой славный уборщик лошадиных субпродуктов сказал "Шартр", потому что он расположен к гуанотике, кроме этого он ничего не знал.
     Снова микрофон.
     - Берю?
     - Ну-ну? Сообщение передал.
     - Уточнение. Заграждение также и в направлении Парижа.
     - Н-ну.
     - Вежливо узнай у мсье, который сопровождает тебя, марку машины и ее номер. Если он не захочет говорить, будь настойчив, ты меня понимаешь?
     - Н-ну! Он тоже поймет!
     Баден и Бензен, зажатые в кабине у меня под боком, ждут решения моей доброй воли. Что делать? Куда идти? Куда бежать? Направо? Налево?
     Я бы поехал прямо, но это приведет меня прямо на парапет Итак-с-сс?
     - Может, в Париж? - осмеливается сказать Бензен, который хочет успеть домой к обеду. Я подчиняюсь... Даю полный газ. Мы проезжаем с десяток миль, и я начинаю ругаться, как Жанна д'Арк в Реймсе, бикоз я не вижу на горизонте ни одного полицейского мотоциклиста. Может, кожаны устроили мотопробег?! Но речь не идет о том, чтобы представлять фирму Чинзано на Тур де Франс перед изумленной публикой!
     Охваченный сомнением, как мсье Дон Диего, я включаю микрофон.
     - Ты точно передал второе сообщение, Берю?
     Вместо лаконичного ответа я слышу свист, к тому же мелодичный.
     - Эй! Толстый, не разыгрывай из себя райскую птичку, отвечай!
     Нахальный свист продолжается.
     Черт меня побери, я резко торможу на обочине и забегаю за машину, чтобы открыть дверцу. Печальная картина: Толстый на полу в состоянии кей'о. Кайюк, который его вырубил, держит в руках, скованных наручниками, милую пушку из одного из ящиков для инструментов. Тотчас он плюет свинцом. Мое счастье, что коротким движением руки я захлопываю дверцу и что она бронированная, иначе ваш юный друг в настоящее время представлял бы из себя решето кроссворда.
     Я же говорил вам, ребята, что нужно быть осторожными, может вылететь птичка!

Глава 11

Что называется, дать тягу

     В жизни бывают обстоятельства, при которых, чтобы принять решение, не обязательно собирать семейный совет или проводить тайное голосование. Для того чтобы сообразить, что этот человек опасен, учитывая, что имеет в распоряжении весь наш арсенал, а в лице Берю важного заложника, мне нужно не больше времени, чем продюсеру фильма, чтобы прочесть сценарий. Вы скажете мне, что на планете, где цветы увядают, любовь проходит, а человек кончает тем, что превращается в скелет, беречь персону Берю для времени "X" - глупо! Пусть так, но опыт показывает, что лучше играть со своей жизнью, чем со смертью других.
     Я бросаюсь к кабине и кричу Бадену, чтобы он дал мне дымовую шашку.
     Только бы этот ублюдок Кайюк не угрохал Толстого. Баден протягивает мне штуковину.
     Теперь дело за малым: закинуть ее внутрь "Летучего голландца" и не схлопотать бортовой залп.
     Я снова открываю дверцу, с большими предосторожностями, как вы понимаете, и посылаю свой свадебный подарок с доставкой на дом.
     Раздается бум! Кайюк отвечает предусмотренной тирадой, но я уже успел закрыть дверцу. Сейчас мсье начнет мерзко кашлять. И Толстый будет аккомпанировать ему на своих расстроенных голосовых связках.
     Мои помощники рядом со мной. Я описываю им шабаш, который произошел внутри.
     Он вырубил Толстого в то время, когда тот передавал сообщение.
     Надеюсь, что он его пристукнул не до смерти.
     Ждем несколько секунд. Желтоватый дым просачивается сквозь щель под дверцами.
     - Если ждать слишком долго, они загнутся, - замечает Баден, который испытывает слабость к Берю.
     Я знакомлю их со своим планом действий.
     - Ты, Бензен, укроешься в кювете и будешь стрелять в парня в случае передряги. Предпочтительно в ноги.
     - Ясно!
     - Ты, Баден, открываешь дверцу. Держись за бортом шарабана.
     - Хорошо, патрон. А вы? - спрашивает он.
     Вместо ответа я лезу на капот и бросаюсь ничком на крышу тарантаса.
     Если бы вы видели рожи проезжающих водил, вы бы немного развлеклись, честное слово! На них застыл один вопрос: во что здесь играют?
     Я делаю знак Бадену открыть дверцу. Жирное облако вырывается из фургона, за ним сразу измученный Кайюк, который кашляет так, что глаза лезут на лоб, и при этом потрясает пушкой. Красавчика Сержа тут же ждали с распростертыми объятиями и моим приветом!
     Я прыгаю на него, как это делает леопард, переодетый тигром. Он падает! Удар лодочкой в челюсть, второй по хранилищу желчи - и все нормально.
     - Займитесь Толстым! - кричу я дружкам. Автомобилисты притормаживают, происходит столпотворение машин! Как на ярмарке в Троне.
     Баден и Бензен извлекают из фургона харкающую, кашляющую, грязную, хрипящую массу. Берю приходит к нам, так же, как и в себя, в своем элегантном костюме, скроенном из половой тряпки, рубашке, засаленной до блеска, и очаровательной шляпе, купленной по случаю у отставного огородного чучела.
     Его откачивают, искусственное дыхание, полноценный стакан с ромом, компрессы... Он лежит, как на вершине Анапурны, наш яйцеголовый, которого ни одна курица не согласилась бы высиживать. Он исходит слезами, он зеленеет, он обрастает дорожной пылью и посылает ругательства на все стороны света.
     Парень в "шевроле" спрашивает, не нужна ли его помощь. Те, кто остановились первыми, рассказывают вновь прибывшим фантастические версии в стиле Рокамболя. Эти, в свою очередь, повторяют ее новичкам, которые учат ее наизусть, чтобы воспользоваться в будущем, и так продолжается до тех пор, пока грифы, прибывшие на своих пятьсотсильных мотоциклах, не восстанавливают движение.
     Я представляюсь им, и они успокаиваются.
     - Вас вызвали по радио? - спрашиваю.
     - Нет, мы проезжали мимо...
     Я присаживаюсь на корточки рядом с Берю. Он фиксирует на мне глаза, налитые кровью. Его пучки лезут из витрины.
     - Послушай, Толстый, он вырубил тебя до того, как ты должен был во второй раз связаться с полицией?
     - Да! Ах! Тетушка, - пускает пузыри Берю. - Я только начал их вызывать, совсем забыв про это ничтожество. И вот получаю плюху, которая сбивает меня с катушек.
     Я взбешен. Вывод ясен, по дороге на Париж нет кордона. Я лезу в тарантас, не обращая внимания на остатки дыма, стелющегося п