спичка упала
на пол, валявшийся рядом кусок серпантина тоже загорелся, и я  раздавил  его
каблуком. Слабое освещение исчезло.
   Увидев два грузовика во дворе, я подумал об автомобиле Драве.
   Не вернулся же он домой пешком? Я напрасно оглядывался вокруг - машины не
было. Не было ее и на улице. Может  быть,  кто-нибудь  подвез  его?  И  этот
кто-то унес с собой мою маленькую картонную клетку, припудренную серебряными
блестками. Исчезновение этой клетки волновало меня  не  меньше,  чем  смерть
переплетчика.
   Я сделал несколько шагов, со злостью засунув руки в карманы пальто. Я был
зол на этот мир за его безжалостность. После шести лет мучительного томления
в тюрьме после угрызений совести, которые я испытал, после бессонниц,  более
жестоких, чем любой кошмар, я вновь оказываюсь среди крови, в  самом  центре
драмы.
   Смерть Анны не вылечила меня от отчаяния, я продолжал  агонизировать.  3а
эти шесть лет я забылся всего лишь на два часа, встретив  мадам  Драве.  Два
часа - это слишком мало.
   Я  должен  был  бежать  из  этого  квартала,  бежать  как  можно  дальше,
продираясь сквозь костер полыхавшего  вокруг  общего  веселья.  Но  какая-то
тайная сила продолжала удерживать меня рядом с этим домом. Я  никак  не  мог
принять ситуацию такой, как она была, я никак не  мог  согласиться  оставить
между спящей маленькой  девочкой  и  трупом  мужчины  женщину,  которой  был
обязан, может быть, самыми прекрасными мгновениями своей жизни.  Между  нами
не было ничего, кроме двух поцелуев; оба прекрасно знали,  что  для  нас  не
существует "завтра", но поцелуи соединили нас сильнее  клятвы,  крепче,  чем
самые страстные объятия, надежные формальные узы.
   Она выставила меня на улицу. У нее были жестокие глаза  женщины,  которая
не прощает обиды. Я оскорбил ее тем, что не мог помочь. Она  поняла,  что  я
должен исчезнуть, поняла, но не приняла.
   На другой стороне улицы располагалась стройка, окруженная полисадником. В
центре бывшего пустыря возвышались гигантские  подъемные  краны  и  пирамиды
различных  материалов.  Возле  полисадника  находилось  стеклянное  строение
автобусной остановки.
   Я скользнул в это укрытие и прежде чем сесть на каменную скамейку, поднял
воротник пальто.
   Я хотел дождаться дальнейшего развития событий. А вдруг я еще понадоблюсь
ей. Не знаю как, но я это чувствовал. Вот-вот должна  прибыть  полиция.  Она
будет обследовать место происшествия.  Как  мадам  Драве  выйдет  из  такого
трудного положения?  Ведь  не  может  же  она  утверждать,  что  не  слышала
выстрела!  С  другой  стороны,  если  она  признается,  что   выходила,   то
полицейские спросят, где она была, а тут она ничего не может сказать... Если
только... Да, именно так! Это хорошая идея!
   Я покинул свое убежище и побежал в ближайшее кафе. Не в то,  где  недавно
мы были вместе, а в маленькое, вроде конуры бистро, которое было  открыто  в
эту ночь.
   Внутри были только стойка и три столика, тесное  помещение  разделено  на
две части, во второй половине продавали пакеты с древесным  углем  и  охапки
дров. Хозяева и полдюжины завсегдатаев бодрствовали. На  одном  из  столиков
стояла сковородка с кровяной колбасой, от которой шел приятный запах теплого
масла. Гости слишком много выпили и не  разговаривали.  Они  казались  почти
грустными. На меня посмотрели, как на чужака.
   - Телефон, пожалуйста!
   Хозяин, толстяк маленького роста с усами и жабьей кожей на  носу,  нехотя
со вздохом поднялся. Он держал салфетку в руке.
   - Рядом в магазине.
   Уходя из ее дома, я случайно запомнил номер  телефона  Драве,  написанный
краской на воротах. Быстро, насколько можно, я  пытался  набрать  номер,  но
среди утерянных мною навыков было и  умение  пользоваться  телефоном;  палец
срывался и мне пришлось набирать несколько раз.
   Наконец мне это удалось, раздались гудки. Мой Бог! Только бы полиция  еще
не принялась за дело. Ритмичные гудки сводили с ума.
   Я уже собирался нажать на  рычаг,  как  кто-то  словно  снизошел  к  моей
мольбе, поднял трубку и стал ждать,  не  говоря  ни  слова,  даже  принятого
"алло".
   В горле у меня пересохло. Никаких сомнений, это какой-нибудь инспектор. Я
прекрасно знал  манеры  полицейских...От  стремительных  мыслей  закружилась
голова. Что  делать?  Ничего  не  говорить?  Это  покажется  подозрительным.
Сделать вид, что я ошибся номером? Но я чувствовал, что не способен на блеф.
Я был уверен, что ляпну какую-нибудь глупость.
   - Это я, - пробормотал я жалобно.
   Ее голос прозвучал для меня лучше всякой музыки.
   - Я не сомневалась в этом. Что вы хотите?
   - Вы одна?
   - Да.
   - Вы предупредили...
   - Я жду полицию.
   - Я подумал... Мне  кажется...  В  конце  концов,  чтобы  объяснить  свое
отсутствие, вы можете сказать, что ходили на мессу в полночь...
   - Не беспокойтесь об этом. Я прошу вас больше не  пытаться  связаться  со
мной тем или иным образом.
   Она повесила трубку. Усатый ворчун перестал ковырять в зубах.
   Полуночники в зале старались вести беседу, но лыка уже не вязали.
   - Ожен, - позвала хозяйка. - У тебя все остынет.
   - Иду.
   Он погасил свет в магазине, даже не дожидаясь, пока я выйду.
   Гости пьяно смотрели на меня.
   Когда-то мы с матерью по-своему праздновали Рождество. Мы  закрывались  у
себя дома, я ставил на мраморный столик для посуды старый крест с  гипсовыми
фигурами, местами отколотыми. Наш  ужин  состоял  из  холодного  цыпленка  и
бутылки шампанского. Так мы проводили  вечер  в  колышащемся  свете  толстых
свечей, которые иногда служили нам еще и на следующий год...
   - Выпьете что-нибудь? Я посмотрел на хозяина.
   - Запри двери после мсье, - бросила ему жена с полным ртом.
   - Марк.
   Он наполнил мне стакан размером чуть больше наперстка. Две красные  капли
в форме маленьких звездочек на оловянной поверхности  стойки  напомнили  мне
пятнышки на рукаве мадам Драве.
   Я вспомнил о том, с какой поспешностью она постаралась избавиться от них.
Теперь я был уверен, что это была кровь.
   Мысль взволновала меня.
   Я заплатил и вышел, даже не выпив, и  только  на  улице,  уже  отойдя,  я
вспомнил о маленьком стаканчике. Естественно, я вернулся на остановку, чтобы
наблюдать  за  домом  напротив.  Около  сооружений  Драве  не  было  никаких
полицейских машин. Неужели у полиции столько  срочных  вызовов?  Почему  они
задерживались? Более четверти часа прошло с тех пор, как я покинул квартиру.
   Когда я первый раз пришел к мадам Драве, неся на руках спящую девочку,  у
меня возникло мимолетное чувство тревоги. Мне показалось, что  я  перешагнул
порог таинственного лабиринта и погружаюсь в темноту его  переходов.  Теперь
это чувство вернулось ко мне и стало еще более отчетливым.
   Большие черные ворота  со  светлыми  буквами  напоминали  обложку  книги,
которая могла бы рассказать темную историю одной семьи.
   Одинокая  женщина  с  ребенком  в  рождественскую  ночь,   муж,   который
застрелился перед нарядной новогодней елкой.
   Две капли крови на рукаве.
   Картонная елочная игрушка, исчезнувшая с ветки...
   Да еще четвертый персонаж - я! Я, играющий такую важную роль.
   Роль свидетеля.
   Легкий скрежет заставил  меня  подпрыгнуть.  Ворота  ателье  открывались.
Мадам Драве в своем каракулевом манто  выходила,  держа  за  руку  маленькую
дочь.

6. УЛОВКА

   Она прикрыла за собой тяжелые ворота, не  заперев  их;  затем  посмотрела
налево и направо, будто не зная, в какую сторону  идти.  В  действительности
же, мне кажется, она искала меня, но инстинкт сработал, и я успел вжаться  в
угол своего стеклянного убежища. Она боялась столкнуться со мной. Отныне моя
помощь должна быть незаметной.
   Разбуженная малышка тихонько хныкала, топая рядом с матерью.
   Куда  они  шли?  Неожиданно  я  испугался,  что   мадам   Драве   приняла
какое-нибудь роковое решение. А может, для нее это был  единственный  выход.
Или она устала бороться и, предупредив полицию, решила покончить со всем?
   Когда я увидел перед собой мертвую Анну, мне тоже показалось,  что  моему
существованию пришел конец. Я хотел оставить жизнь, уйти, как выпрыгивают из
мчащегося автомобиля. Тогда я сжал зубами дуло револьвера. Я  задохнулся  от
запаха пороха. До сих пор мне кажется, что лишь резкий приступ кашля помешал
довести дело до конца.
   Два силуэта удалялись в холодную ночь. Они направлялись к центру.  Далеко
перед ними светлым нимбом висло над Парижем небо.
   Я позволил им уйти подальше, вышел из укрытия и последовал за ними.
   Они пересекли пустынную площадь, и, когда на  краю  эспланады  неожиданно
возникла церковь с  освещенными  витражами,  я  понял,  что  женщина  решила
воспользоваться моим советом. Она шла на рождественскую мессу. Вместо  того,
чтобы лгать полиции, она готовила ей правду. Это было большой хитростью.
   Когда я вошел в церковь, раздался звонок, и все встали.
   Церковь была переполнена, и мне пришлось остановиться  у  входа  в  толпе
сосредоточенных людей. Все склонили головы. Я тоже попробовал было молиться,
но не мог думать ни о чем, кроме этой женщины, затерянной среди молящихся.
   Только она что-то значила. Она начала рискованную игру, и я  все  сильнее
хотел помочь  ей.  Воспользовавшись  тем,  что  все  застыли  в  религиозном
экстазе, я оглянулся. Мадам Драве стояла в начале центрального прохода,  она
смотрела на алтарь и, казалось, молилась. О чем она  думала?  Испытывала  ли
страх перед опасностью, которая нависла над ней, или вспоминала  о  любви  к
Жерому Драве? О чем просила она Бога - о спасении тела или души?
   Раздались вибрирующие всесильные звуки главного органа.
   По  присутствующим  прошла  дрожь  -  задвигались  потревоженные  стулья,
хористы запели громче, чтобы перекрыть топот ног.
   Некоторые уже покидали церковь, и мадам Драве пошла вдоль ряда в  поисках
свободного места. Она скользнула в один  из  проходов  недалеко  от  хора  и
исчезла из моего поля зрения.
   Кажется, в этот момент и я должен  был  уйти.  В  небесном  покое  церкви
чувствовал я, как тяжело давит на меня усталость этого дня и  еще  больше  -
усталость и переживания этой ночи. Мне нужна была сейчас хорошая  комната  в
отеле, желательно окнами во двор.
   Ах! Упасть на кровать, закрыть глаза и забыться! Мою первую ночь  свободы
я провел в поезде, где не смог сомкнуть глаз. Ночник в  купе  напоминал  мне
тот, что был у меня в камере. Разве я не  находился  все  еще  в  тюрьме?  В
тюрьме, которая передвигалась со скоростью сто километров в час, а рядом  со
мной лежали такие же обычные люди, как в узилище Бомэтт!
   Церемония продолжалась в свете полыхающих свечей.  Теперь  все  воспевали
рождение Христа. Я был без сил. Я переминался  с  ноги  на  ногу,  борясь  с
усталостью. Внезапно раздался шум опрокинутого стула, и  почти  одновременно
плач ребенка. Предчувствие заставило меня посмотреть  в  сторону  хора.  Там
возникло  движение,  затем  небольшая  группа  людей  стала  приближаться  к
центральному проходу.
   Мне показалось,  что  меня  ударили  кулаком  в  грудь!  Два  неизвестных
господина несли к выходу совершенно безжизненную  мадам  Драве,  а  какая-то
женщина  вела  за  руку  маленькую  Люсьенну  всю  в  слезах.  Когда  кортеж
поравнялся со мной, я подошел. Мне вдруг представилось, что женщина,  прежде
чем прийти сюда, отравилась.
   - Что с ней? - спросил я одного из мужчин.
   - Стало плохо.
   Мы вышли все вместе. На крыльце я посмотрел на мадам Драве, и заметил  ее
странный  взгляд  из-под  длинных  опущенных  ресниц.  Это   был   абсолютно
сознательный, чрезвычайно внимательный взгляд.
   - Вы ее знаете? - спросила женщина.
   - Я... Видел несколько раз. Мы живем в одном квартале.
   - Надо отвезти ее домой, - решил один из мужчин. - Мсье, если  вы  будете
так любезны и подержите ее, я сбегаю за машиной. Она здесь, рядом.
   Мужчине, который остался со мной, было на вид лет пятьдесят,  и  я  сразу
догадался, что женщина, которая в  этот  момент  занималась  Люсьенной,  его
жена.
   - Я не понял, что произошло, - сказал он. - Она  сидела  рядом  со  мной,
потом поднесла руку ко лбу и повалилась  вперед...  Как  вы  думаете  -  это
серьезно?
   Мадам Драве, бледная, с подрагивающими ноздрями,  прекрасно  играла  свою
роль.
   - А меня вот беспокоит крошка, - со знанием дела заметила женщина.
   Она  погладила  по  щеке  Люсьенну,  которая  теперь  сопела,  бестолково
оглядываясь по сторонам.
   - В церкви малышка заснула, а мать, падая, разбудила ее...
   Я испугался, что ребенок  узнает  меня.  Правда,  она  видела  меня  лишь
мельком в ресторане.
   Мужчина скоро вернулся за рулем черной "403", которую, остановил у  самых
ступенек церкви. Он открыл заднюю дверцу и сделал знак рукой. Пока  мы  шли,
поддерживая псевдобольную, она выдохнула тихо:
   - Не садитесь!
   Возле машины она шумно вздохнула и открыла глаза.
   - Вам лучше? - участливо спросила дама.
   - Что со мной?
   - Обморок. В церкви было так душно... Мы сидели в самом душном месте.
   - А моя дочь?
   - Она здесь. Вас сейчас проводят домой.
   - Спасибо, мадам.
   Муж прошептал, склонившись к шоферу:
   - Если ей стало лучше и этот господин поедет с вами.
   Наверное, у него впереди был рождественский ужин и его ждали друзья.
   - Естественно, -  словно  набивая  себе  цену,  ответил  автомобилист.  -
Счастливого Рождества, дамы и господа.
   Мужчина был постарше меня, наверное, лет сорока высокого  роста,  пышущий
здоровьем. На нем было кожаное пальто и шерстяное  кепи.  Хороший  парень  -
добряки, без сомнения, материалист!
   Мы усадили мадам Драве с девочкой на заднее сиденье.
   - В какую сторону? - спросил водитель.
   -  В  конце  площади  поверните  налево.  Перед  тем  как  тронуться,  он
внимательно посмотрел на пассажирку.
   - Вам лучше?
   - Да, спасибо, - пробормотала она. Мое присутствие в  автомобиле  сводило
ее с ума, я мог завалить весь ее план.
   - Подождите, я опущу вам стекло. Знаете, свежий воздух для  вас  -  самое
лучшее, - продолжал услужливый владелец машины.
   Я сидел, прижимая девочку к себе. Машина сделала круг, а затем ринулась в
нужном направлении.
   - Может быть, вы хотите, чтобы мы заехали к какому-нибудь доктору?
   - Не стоит. Спасибо, мсье, вы очень любезны.
   Он пожал плечами и прошептал удовлетворенно:
   - Вы так считаете...
   Когда мы очутились у темных ворот с франтоватыми  буквами,  к  горлу  мне
словно подступила тошнота. Все начиналось с нуля.
   Женщина, наверное, испытывала нечто похожее. По какому праву я вновь влез
в ее судьбу, из которой она меня выгнала?
   Мужчина в кожаном пальто покинул свое место у руля и обошел машину, чтобы
помочь пассажирке выйти. В тот момент, когда он проходил в желтом свете фар,
она сказала мне, не поворачивая головы:
   - Я прошу вас исчезнуть!
   Он открыл дверцу и протянул ей заботливо свою большую руку.
   - Выходите осторожнее. Ну как, сможете? Может быть,  мы  с  мсье  отнесем
вас?
   - Нет-нет. Вот только если бы вы проводили меня до двери.
   - Конечно, а как же!
   И этот весельчак, здоровый тип, посмотрел  на  меня  так  игриво,  что  я
задохнулся от злости.
   - Я поддержу ее, а вы займитесь машиной.
   Мадам Драве не могла удержаться от испепеляющего  взгляда.  В  ее  темных
глазах было все: отчаяние, страх, и злость.
   Я вел себя так, словно не замечал этого. Решительно взял девочку на руки.
Мы подошли к воротам.
   Все начиналось заново.

7. ТРЕТИЙ ВИЗИТ

   Колокола возвестили о конце ночной службы. Их звон был  веселым,  но  мне
казался мрачным, потому что я знал, что меня ожидало.  Я  знал,  что  сейчас
снова увижу мертвеца, и должен вести себя так, будто вижу его впервые. Какой
дьявол-искуситель заставил меня вновь вернуться  в  это  проклятое  место  и
участвовать в этом опасном спектакле?
   Только недавно я стремился как можно скорее избавить этот  дом  от  своей
уважаемой персоны и дать мадам Драве свободу действий.
   А теперь наперекор всем опасностями просьбам женщины я вновь  навязал  ей
свое  присутствие.  Мой  разум  взбунтовался.  Еще  было   время   придумать
какой-нибудь предлог и уйти, но я продолжал решительно шагать через двор.
   - Ваш муж переплетчик?
   - Да.
   - А я занимаюсь производством обоев. Можно сказать, что  это  похоже,  не
правда ли?
   Мы уже подошли. Вторая дверь - я продолжал двигаться вперед в лабиринте.
   - Здесь темно, как в печной трубе...
   - Перегорела лампа.
   - У меня есть зажигалка, постойте. Подождите, я вижу лестницу.
   - Нет необходимости, здесь есть лифт. Грузовой лифт.
   Она открыла дверь, и мы вошли в кабину, дверь захлопнулась с  характерным
лязгом. Мужчина в кожаном пальто спросил с сомнением в голосе:
   - У вас есть кто-нибудь дома?
   Этот банальный вопрос поразил меня. Я завидовал спокойному  голосу  этого
человека, у него не было никаких предчувствий и опасений. Это было  существо
без всяких комплексов, не умеющее  ловчить.  Должно  быть,  он  очень  любил
работу, удовольствия и ближнего своего.
   Я  пожалел,  что  все  происходило  в  темноте,  мне  бы  очень  хотелось
понаблюдать за мадам Драве - хватит ли у нее сил сыграть роль до конца?
   Она открыла дверь безо всякой дрожи,  вошла  первой  и  включила  свет  в
вестибюле. Она избегала встречаться со мной взглядом.
   Действительно, она была немного бледна, но тот, другой, разве не видел ее
только что в обмороке?
   - Сейчас я провожу вас  в  салон,  -  объявила  она  голосом  глухим,  но
твердым.
   Я сжал ладонь маленькой  Люсьенны,  я  не  хотел,  чтобы  она  видела  то
отвратительное зрелище, которое ждало  нас.  Мадам  Драве  зажгла  люстру  в
салоне и отступила, давая нам возможность пройти  внутрь.  Вобрав  голову  в
плечи, я приготовился услышать тревожный крик мужчины в кожаном пальто.
   - О! Какая красивая елка! - прошептал он, переступив порог.
   Я отстранил его, чтобы тоже посмотреть. В комнате больше не было трупа.
   - Садитесь, господа.
   Ее лицо было непроницаемым, но, кажется,  я  заметил  как  по  нему  едва
уловимо скользнула улыбка.
   Что она сделала с трупом своего мужа?  Решившись  передвинуть  его,  она,
может быть, все испортила. Я был зол на нее за это  безумие.  Я  оглядывался
вокруг в поисках следов драмы. Их не было. Она вымыла кожаный диван. Тогда я
посмотрел, висит ли на вешалке пальто Драве, но его  там  не  было.  Видимо,
мадам Драве не упустила ничего. Но куда,  черт  возьми,  она  могла  уволочь
тело? И если она решилась убрать труп, то зачем тогда  вся  эта  комедия  на
рождественской мессе?
   Я отдал бы десять лет жизни за возможность откровенно поговорить с ней.
   - Я вам бесконечно благодарна, господа. Вы были так добры...
   - Ну что вы, это ничего, - заверил ее мужчина  в  кожаном  пальто,  очень
довольный тем, что ему удалось совершить благодеяние на Рождество. Наверное,
он все-таки был верующим, раз ходил в церковь. И, без сомнения,  думал,  что
его вера обеспечит ему вечное блаженство.
   - Доставьте мне удовольствие - выпейте чего-нибудь,  пока  я  уложу  дочь
спать...
   - Может быть, мне помочь вам? - поторопился я с  предложением,  чтобы  не
упустить возможность поговорить с нею с глазу на глаз.
   - В этом нет необходимости, мсье.  Спасибо.  Ее  голос  был  вежливым,  а
взгляд ледяным.
   - Садитесь.
   Мужчина расстегнул пальто и плюхнулся на диван. Я почувствовал, как дрожь
прошла по всему моему телу.
   - Что вы будете пить?
   Она подняла наши рюмки и поставила на место - в  маленькие  металлические
корзинки на столике бара.
   - Что вам угодно. Желательно что-нибудь покрепче, отозвался автомобилист.
   - Коньяк?
   - С удовольствием.
   - А вам, мсье?
   В этот взгляд я вложил всю душу, мне ужасно хотелось обнять ее за  талию,
прижать к себе и тихо сказать: "Прекрати эту идиотскую игру, я помогу  тебе.
Мы попробуем уладить это дело".
   - Тоже коньяк.
   Она сама налила нам. Я сел в маленькое кре