езную переводчицу. Она  смотрит  на  меня
вопросительно, подходит ближе и наклоняется над ямой.
   - Это Марта Обюртен, да? - спрашиваю я.
   - Да, - отвечает она, вскидывает  руку  ко  рту  и  пятится.  У  нее  нет
тренировки, у Грейс. - Как вы догадались, что это она? - спрашивает девушка.
   Я показываю ей платок.
   - Вот что я подобрал в саду. Это женский платок.  Нет  ни  инициалов,  ни
запаха духов... Платок женщины без кокетства...
   Грейс кивает головой, и первый раз с тех  пор,  как  я  ее  вижу,  что-то
похожее на восхищение появляется на ее лице.
   - Нужно сообщить в полицию, - говорит она.
   - О'кей, - соглашаюсь я, - но только, пожалуйста, не в местную.  Не  хочу
терять время на тупые  допросы,  поскольку  мне  самому  надо  опросить  еще
множество людей. Я сообщу в  Скотленд-ярд,  с  вашей  помощью,  естественно,
поскольку решил мобилизовать вас под свои знамена...
   Я ставлю лопату на место, нахожу кусок толя  и  несу  его  к  яме,  чтобы
закрыть эту нетрадиционную могилу.
   Наклонившись над ямой, я замечаю правую руку умершей, прижатую  к  груди.
Похоже, она что-то держит в руке. Я разжимаю мертвые пальцы, если только так
можно сказать,  поскольку  впечатление,  будто  разжимаешь  руку  статуи  из
мрамора. Да  что  я  говорю!  Скорее  из  дерева,  настолько  сильный  хруст
раздается при этом. Мне удается вырвать  наконец  ее  добычу  -  пуговицу...
Простая роговая пуговица от  ее  костюма,  которую  она  оторвала  непонятно
почему...
   - Так, теперь можно уходить, - говорю я. - Пойдем в  ближайшую  пивную  и
позвоним в Лондон...
   Грейс идет с опущенной головой.
   - Ее убили? - спрашивает она.
   - У меня все причины думать  так,  хотя  я  и  не  обнаружил  раны...  Но
поскольку у людей не принято хоронить умерших естественной смертью  в  своем
огороде...
   Черная ночь как-то быстро наползает на город, а туман  опять  захватывает
все на свете. Мы идем, погруженные в свои невеселые мысли...
   Она молодец, Грейс. В этих случаях девушки обычно падают  в  обморок  или
кричат как помешанные.
   - Это произвело на вас дурное впечатление? - спрашиваю я.
   Она отвечает тихим голосом:
   - Да, действительно, грустно...
   - Вы никогда не видели мертвых?
   - Нет...
   - Хочу сделать вам комплимент: вы  стойко  держались...  Кстати,  удалось
раздобыть сведения о хозяине дома?
   - Да?
   - Я вас слушаю.
   - Это некто Хиггинс.  Он  снял  дом  три  или  четыре  месяца  назад.  Он
коммивояжер и практически здесь не бывает.
   - Как он выглядит, этот Хиггинс?
   - Среднего роста, седые волосы...
   - К нему кто-нибудь приходил?
   - Несколько раз Марта, как я поняла по описанию, и еще молодой человек...
   - Где работает Хиггинс?
   - Соседи не знают. Он ни с кем не разговаривал... Приезжал  на  день-два,
потом опять пропадал на неделю...
   - На чем он приезжал?
   - На машине. Ярко-красный "хиллман" с откидывающимся верхом...
   - Браво, - говорю я, - у вас явные способности, малыш!
   Она скромно опускает глаза.
   Мы подходим к пабу. Три ступеньки. В этой стране нужно обязательно пройти
по нескольким ступенькам вниз или вверх, чтобы куда-то попасть.
   Мы садимся в баре.
   - Что вы будете пить? - осведомляюсь я вежливо.
   - То же, что и вы, - отвечает она.
   - Я - виски...
   - Я тоже.
   - Двойное виски...
   - Тогда два двойных...
   - Ваше сердечко страдает?
   - Есть такое дело...
   Бармен наливает нам два стакана виски, оставив место, лишь чтобы положить
туда по куску льда. Мы пьем с наслаждением... Звучит тихая приятная  музыка,
причем  не  какая-то  там  американская,  а  настоящая  французская.  И  это
доставляет мне такое же удовольствие, как и алкоголь...
   - Может, позвоним? - намекаю я. - Но, заметьте, мы никуда не  спешим,  а,
учитывая положение дел, спешить вообще некуда...
   Грейс спрыгивает со своего табурета.
   - Пошли...
   Мы втискиваемся в узкую кабинку в глубине зала.
   - Попросите соединить со Скотленд-ярдом, - говорю я, - а как  только  они
ответят, позовите инспектора Брандона для комиссара Сан-Антонио.  Я  буду  с
ним разговаривать сам, так как он понимает мой красивый язык.
   Грейс кивает и начинает объясняться с телефонисткой.
   В этой узкой деревянной клетке я чувствую ее всю. Тепло ее  тела,  тонкий
аромат духов... Наши тела плотно прижаты друг  к  другу,  и  я  ощущаю,  еще
немного, и может случиться так, что ваш дорогой Сан-Антонио получит пощечину
- будьте здоровы!
   Грейс разговаривает, потом умолкает, затем снова что-то произносит...
   Очевидно, ее уже соединили со Скотленд-Ярдом, где велят подождать...
   Наконец она передает мне трубку.
   Эбонитовый микрофон сохраняет запах ее помады... Тепло ее дыхания...
   Грейс хочет выскользнуть из кабины, но я удерживаю ее, прижимая к стенке.
Она не двигается, никак не реагирует, только лишь  дыхание  становится  чуть
чаще, чуть сильнее.
   - Алло! - слышу я далекий голос.
   - Брандон?
   - Yes...
   - Это комиссар Сан-Антонио...
   - О-о! Как ваши дела, коллега?
   - Лучше, чем у Марты Обюртен... Он испускает какую-то непонятную  тираду,
затем любопытствует:
   - С ней случилось несчастье?
   - Можно и так сказать. Она похоронена в саду  некоего  Хигтинса,  это  на
Кастой-Маркет, дом сто двадцать два.
   - Что вы сказали?
   Он, похоже, ошарашен, этот инспектор лучшей в мире полиции.
   - Как вам удалось найти?
   - По нюхомеру...
   - Что это за инструмент? Я смеюсь.
   -  Это  патентованный  французский  прибор,  дорогой  друг...   Я   хотел
поговорить с девушкой, но она пропала. Тогда я решил ее поискать. Вот нашел.
Только, пожалуйста, мне не хотелось бы лезть в это дело,  поэтому  займитесь
им сами. Хорошо? У меня время очень ограничено,  а  мне  еще  столько  нужно
сделать, чтобы дойти до конца...
   - Что вы имеете в виду под "дойти до конца"?
   - Докопаться до  истины.  Я  знаю,  и  вот  вам  доказательство,  что  за
банальным  преступлением  Ролле  скрывается  что-то  серьезное,   понимаете,
Брандон? Вот увидите, мы еще найдем горшок роз в один из дней...
   - Найдем... что?
   Я вздыхаю... Нет, решительно никогда я не смогу привыкнуть к этой стране.
   - Вы приедете сюда?
   - Сейчас же выезжаю.
   - Может быть, мы встретимся? - предлагаю я. - Где вы остановитесь?
   - Ну... я думаю... Скорее всего в "Коронованном льве".
   - Хорошо. Если я не дождусь вас, то оставлю записку.
   - Вы собираетесь уехать?
   - Еще не знаю...
   - Могу ли я спросить, каковы ваши планы на ближайшее время?
   - Выпить двойное виски...
   - Тогда ваше здоровье, комиссар!
   Я вешаю трубку.
   Грейс передо мной, близко-близко, не  двигается,  лишь  грудь  вздымается
из-за частого дыхания.
   Я смотрю на нее, как смотрит юноша на девушку, когда очень ее желает.
   Она чувствует опасность и открывает дверь.
   Мы оба красные, она и я, когда возвращаемся к стойке.
   - Два двойных, - говорю я ровным голосом, стараясь скрыть эмоции.

Глава 6
Где пойдет речь о хозяине гаража, который знает свое дело, и о французском комиссаре Сан-Антонио, который знает свое!

   Мы молча  прихлебываем  виски.  Время  идет,  пластинка  в  проигрывателе
крутится,  и,  очевидно,  кружится  голова  моей  мужественной  переводчицы,
поскольку Грейс хлещет виски, как настоящий мужчина. Но держится молодцом  и
если уж отключится, то еще не скоро.
   Я потихоньку провожу инвентаризацию своих мыслей.
   Пока  у  нас  имеется  три  персонажа  в  этой  истории:  Марта  Обюртен,
еженедельная спутница Ролле, высокий блондин в замшевом жилете, который, как
мне кажется, в чем-то противодействовал Ролле, и  Хиггинс,  арендатор  дома,
где огород служит филиалом кладбища Нортхемптона.
   О первой я кое-что знаю: она работала в аптеке, она не была кокеткой, она
якобы срочно уехала под предлогом болезни  тетушки  и,  самое  главное,  она
теперь мертва.
   О втором я знаю лишь, что он  молодой  блондин  высокого  роста,  который
носит коричневый замшевый жилет.
   О третьем мне известно, что его зовут Хиггинс и у него красный  кабриолет
марки "хиллман".
   Выходит так, что, имея в наличии пока только эти элементы,  мне  придется
продолжать поиски в полном тумане - в прямом и переносном  смысле  -  и  без
знания английского языка. Чудненькая перспектива...
   Я морщусь, и нос у меня вытягивается. Со стороны я,  очевидно,  похож  на
бухгалтера, вспомнившего за вечерним виски, что забыл вставить важную статью
в финансовый отчет.
   Я поднимаю на Грейс глаза, тяжелые от невеселых мыслей.
   - Ладно, - говорю я, - уже поздно. Наверное, вы хотите  вернуться  домой?
Она не смотрит на меня, но отвечает:
   - Нет.
   Коротко и ясно.
   - Но, - бормочу я, - я же не могу вас таскать за собой вечно, а?
   Конечно, она не может понять этот слишком разговорный французский,  да  и
словарь здесь сразу не поможет, но в общий смысл врубается.
   - Если я вам мешаю, - произносит она спокойно, - тогда другое дело. Грейс
соскальзывает с табурета.
   - Всего доброго! Мне было очень интересно. - И направляется к выходу.
   - Э! Подождите! - кричу я. - Только давайте без комплексов.  Естественно,
я предпочитаю, чтобы вы остались со мной, так как  без  вас  я  ощущаю  себя
брошенным в племени папуасов.
   - Так в чем же дело?
   - Просто меня терзают угрызения совести...
   - Мне всегда говорили, что у полицейских их не бывает.
   Я смотрю, что она тоже, как ваш покорный слуга, за  словом  в  карман  не
лезет.
   - Спорим, что я исключение, подтверждающее правило. Мои угрызения совести
являются неотъемлемой частью моих правил приличия. Я,  скажем  так,  мучился
из-за того, что вас, может быть, кто-то ждет...
   - Никто меня не ждет.
   - В вашем возрасте это ненормально...
   - Вы находите?
   - Еще как нахожу!
   - Мои родители умерли...
   - А местные юноши? Что они делают после работы? Вышивают?
   - Они все больше играют в пинг-понг...
   Я умолкаю. Бессмысленно продолжать муссировать тему возмужалости  местной
молодежи. Для меня это так же  странно,  как  надувные  куклы  для  любовных
шалостей.
   - Так, все, - говорю я решительно. - Пошли за мной!
   Мы выходим из бара, и я ошарашен страшной сыростью  воздуха.  Весь  город
как  огромная  губка.  Я  ощущаю  себя  микробом,  загибающимся   в   легких
плевритика.
   - Куда мы идем? - спрашивает Грейс.
   - Подождите-ка минуточку...
   Вдруг мне в тыкву приходит гениальная (как обычно) мысль.  Мысль  старого
автомобилиста...
   - Скажите, а здесь машины оставляют на ночь, как правило, на улице?
   - Нет, - отвечает она, - из-за тумана это запрещено.
   - О'кей...
   Значит, Хиггинс ставит свою тележку куда-то на ночь, когда бывает  здесь.
Поскольку нет возможности запихнуть ее в маленький двор, то он ставит  ее  в
какой-то гараж... И естественно, в ближайший гараж от дома.  Это  нормально,
правда?
   - Послушайте, Грейс, спросите у первого  встречного  адрес  ближайшего  к
дому Хиггинса гаража...
   - Хорошо.
   Увидев полицейского, скучающего на углу перекрестка, она подходит к нему.
Полицейский  указывает  направление  рукой,  подкрепляя  этим  жестом   свои
безусловно бесценные слова.
   - Пойдемте, - говорит она мне, поблагодарив полисмена коротким "thanks".

***

   Гараж называется "Эксельсиор", как везде.
   Но на самом деле стоянка весьма скромных размеров.
   Грейс ведет меня к стеклянной стене, отгораживающей бюро.
   Внутри горит свет. За столом сидит тип  с  темными  волосами  и  горбатым
носом. Он курит сигарету и листает автокаталог.
   Я стучу.
   - Входите! - кричит тип.
   Я вхожу в аквариум. Внутри тепло и пахнет новой резиной,  что  пробуждает
во мне ностальгию по моей новой машине.
   - Добрый вечер! - произношу я тщательно по-английски  и  поворачиваюсь  к
Грейс. - Не могли бы вы спросить у этого господина, нет ли у него клиента по
имени Хиггинс?
   Парень взрывается смехом. Он смеется от всего сердца.
   - Ба! Без базара? - радостно кричит он. - Француз?
   У него парижский акцент - хрен спутаешь!
   Я тащусь!
   - Ты тоже француз? - задаю я дурацкий вопрос.
   - Немножко да, сын мой!
   И мы жмем кости под ошарашенным взглядом девушки.
   Парень кидается рассказывать о  себе:  он  попал  сюда  после  высадки  в
Дюнкерке -  пуля  в  ноге  вывела  его  из  строя  навсегда.  Его  лечили  в
Нортхемптоне. За  ним  ухаживала  сестра,  дочка  хозяина  гаража,  шикарная
девица,  которая  ему  очень  нравилась.  Поскольку   он   любит   рыжих   и
автомеханику, то быстренько женился на обеих, а после  смерти  старика  стал
хозяином гаража.
   - Я, понимаешь, - говорит он, - как бобер строю дом своим...
   Я коротким тычком обрываю его, чтобы избежать смущения Грейс.
   - Ну а ты? - спохватывается он. Я показываю ему свое удостоверение.
   - А, черт! - крякает он. - Легавый! - И тут же исправляется:
   - Извините меня, комиссар.
   - Да брось ты, не надо экивоков из-за того, что я полицейский.  Есть  два
парижанина, случайно встретившихся...
   Я хлопаю его по плечу.
   - Ладно, иди поближе, - лыбится он, опять отбросив официальность, - давай
лучше вспрыснем встречу бутылочкой нашего вина. Мне его  привозят  прямо  из
погребов. Сейчас увидишь, это тебе не чай...
   И мы идем мимо запаркованных машин в квартиру  моего  земляка,  которого,
между прочим, зовут Александр Тюпен.
   Он заводит  нас  в  столовую,  обставленную,  кстати  сказать,  пусть  не
шикарно, но далеко не бедно, и идет за вином.
   Открывая бутылку, он говорит радостно:
   - Представь себе, я, наверное, целую жизнь не видел парижанина!  Как  же,
черт возьми, приятно услышать родной язык. Слушай, ну что Париж, все на  том
же месте?
   - Да, - киваю я, - по крайней мере до следующего ядерного испытания.
   Мы болтаем обо всем сразу и ни о чем, потом, принеся  очередную  бутылку,
он вдруг спохватывается:
   - Кстати, что тебя привело в мою  обитель?  Тебе  нужна  тачка?  Я  трясу
головой.
   - Нет, только информация.
   - По технической части? Клевое воображение у моего земляка.  Он,  видимо,
даже спит на каталогах запасных частей.
   - Скажи, Александр, не было ли среди твоих  клиентов  в  последнее  время
человека по фамилии Хиггинс?
   - Дай сообразить... Нет, думаю,  нет...  Разочарование  отдается  в  моем
желудке.
   - Понимаешь, - продолжает он, - я не очень обращаю внимание на их  имена,
тяжело запоминаются... Ты говоришь - Хиггинс?
   - Да?
   - А! Все может быть... Как он выглядит, этот твой...
   - Сам хотел бы узнать...
   Тюпен становится серьезным.
   - Понятно! Дело важное?
   - Думаю, да.
   - А что у него за тележка?
   - Красный "хиллман", кабриолет... Он подпрыгивает  на  стуле,  будто  его
ошпарили.
   - Знаю! Да, красный "хиллман"... Хиггинс, точно. Мощный парень в возрасте
с седыми волосами.
   - Верно срисовал.
   - Ну и? - спрашивает он.
   - Расскажи мне о нем.
   - Да я лучше тебе расскажу о Тино Росси. Хиггинс этот... Клиент, как  все
другие: залить-поменять-помыть, ну и все...
   - Ты его видел с кем-нибудь?
   - Нет, не помню...
   - Может быть, тебе запомнилось что-нибудь, какая-то мелочь, чтобы  я  мог
его найти?
   - А чего тут запоминать? Его адрес у меня  в  журнале.  Кажется,  площадь
Кастом-Маркет... Рядом с остановкой автобуса, как я заметил...
   - Это я и сам знаю. Только он смотался, и мне  хотелось  бы  знать  куда,
чтобы отловить...
   Мой земляк разводит руками.
   - Ты уж от меня слишком много хочешь!
   Я понимаю, что дальнейшие вопросы бессмысленны, и помогаю ему  прикончить
бутылку.
   Когда я встаю, быстро  поднимается  и  Грейс,  которая  следит  за  моими
движениями и, кажется, готова стать моей тенью.
   Вдруг моего приятеля осеняет.
   - У меня есть идея! - хлопает он себя по лбу.
   - Идея?
   - По поводу твоего этого... Я смотрю на него с нескрываемой надеждой.
   - Что, правда?
   - Послушай. Однажды у него накрылась бобина.  И  он  приехал  с  бобиной,
которую ему дал кто-то из его приятелей, как он сказал. Он попросил заменить
ее, а ту, одолженную, отправить по адресу хозяина. Короче, я помню  адрес  и
имя. Его фамилия Тоун, и он живет в Бате. Я точно запомнил название  -  Бат.
Кажется, где-то под Бристолем...
   Я повторяю:
   - Тоун, в Бате?
   - Точно-точно...
   В конце концов, чем черт не шутит, может быть, мне это  поможет  отыскать
Хиггинса.
   Я записываю сведения в блокнот, и мы прощаемся...
   - Что вы обо всем этом думаете, Грейс?
   Она пытается идти со  мной  в  ногу...  Мне  просто  не  по  себе  от  ее
послушности. Такое впечатление, что ею можно управлять мановением  руки  или
взглядом.
   Девчушек, готовых на все по мановению руки, полно в девичьих  интернатах.
Но те, что слушаются взгляда, - такие встречаются реже!
   - Я ничего не думаю, - говорит она, - я просто иду, и все.  Мне  кажется,
что я живу в каком-то романе. Будь я сейчас дома,  может  быть,  куда-нибудь
пошла... Куда? Не знаю... Бродила бы по улицам или пошла в кино...
   - Вы не хотите есть? Я умираю с голодухи... Спать  тоже  хочется.  Я  уже
двое суток не смыкал глаз...
   - У меня есть холодная курица...
   - Это приглашение?
   - Что вы на это скажете? - спрашивает она, имея в  виду,  похоже,  только
жратву.
   - Я принимаю ваше предложение без ложной  скромности!  Купим  сейчас  чем
залить вашу курицу и еще пирожные. Я никогда не жрал пудинг... Говорят,  это
вполне съедобно?
   Сделав необходимые покупки, мы приходим к  ней.  Она  живет  в  маленькой
квартирке: комната, кухня, ванная. Все очень чисто, мило обставлено, но  без
души. Ясно, что она не цепляется за общепринятые ценности.
   - Вы не боитесь, что я вас скомпрометирую?
   - Мне наплевать, что обо мне подумают  и  будут  ли  судачить.  Так  ведь
говорят у вас?
   - Да?
   Я открываю бутылку, пока она стелет скатерть и кладет приборы...
   По радио кто-то играет на волынке.  Мелодия  писклявая  и  заунывная  для
ушей, но смешная для тех, кто с чувством юмора.
   Напротив свет в доме матушки Фидж...
   Там пустая квартира Марты Обюртен, ее чемодан...
   А где-то посреди города в тумане стоит дом, который через несколько часов
назовут местом преступления.
   - У вас грустный вид, - замечает она.
   - Это из-за климата, я думаю...

***

   Хорошая еда и питье - что еще нужно, чтобы поднять настроение  настоящего
мужчины? Когда я приканчиваю второе крылышко курицы и допиваю третий  стакан
"Шатонеф", мой оптимизм растет, как цены во время инфляции.
   - Что
   - Послушайте, Грейс, будьте откровенны со мной. Мы симпатичны друг другу.
Скажите мне, откройтесь...
   - Что вы хотите узнать?
   - Что вас мучит... Я вижу, что вас что-то гложет изнутри.
   - Это правда, - соглашается она.
   - Расскажите...
   - О! Ничего оригинального: я любила одного человека...
   - И он вас бросил?
   - Нет. Он умер...
   Я опускаю голову; действительно, это грустно... Когда у  молодой  женщины
такая тяжесть на сердце, это всегда невыносимо.
   Грейс садится на диван и задумывается. Я вынимаю сигарету, но вместо того
чтобы прикурить, кладу ее на тарелку.
   Потом в сомнении сажусь рядом с Грейс.
   Придвигаюсь совсем близко, обнимаю за плечи и привлекаю к себе. Она  чуть
сопротивляется, но лишь для вида...
   - Я ненавижу, когда страдают красивые девушки,  -  говорю  я.  -  Слышите
меня, малышка... Я не выношу...
   Она прижимает голову к моей груди.
   - Грейс, я чувствую, что я в вас страшно влюбился.  Вы,  может  быть,  не
знаете, что это такое... Ну и пусть, не буду вам объяснять...
   Я осторожно поворачиваю к себе ее лицо. Ее губы теперь в трех сантиметрах
от моих - дистанция сокращается.
   Она, возможно, и грустит, но целуется классно. Вообще, я  заметил:  очень
часто женщины в грусти  целуются  намного  лучше,  чем  те,  кто  в  веселом
расположении духа...
   Через пять минут мы в постели. Грейс не возражает. Она мягкая  и  упругая
одновременно...

Глава 7
Где пойдет речь о раненом, у кото