чухавшись
после двух часов дремоты на сиденье "мерседеса".
   - В какой еще Дремен?
   - Разве ты не говорил, что мы поедем в Дремен?
   - В Бремен, двоечник  несчастный!  Бык-производитель  разминает  затекшую
спину, так что тяжелую машину заносит.
   - Дремен или Бремен - это идентично одинаково, - уверяет  знаток  дамских
душ и словесности. - Ты же не станешь читать мне нравоучения из-за того, что
я перепутал  буквы  в  одинаковых  словах.  Не  надувай  щеки,  как  учитель
грамматики. Что  ты  все  выдрючиваешься,  Сан-А?  С  таким  низким  уровнем
культуры, как у тебя, тебе следовало бы ее котировать на бирже. И вообще,  -
заключает он трагически, - я хочу есть.
   Берю использует это простое словосочетание, чтобы выразить  беспредельную
тоску своих изголодавшихся внутренностей.
   - Я хочу есть, - повторяет он, чтобы усилить звучание.
   Некоторое время мы едем молча. Шоссе впереди петляет под дождем. Я  то  и
дело обгоняю медленно ползущие машины.
   - Ты заметил, - меняет тему Берю, -  что  здесь  так  же  много  немецких
машин, как и в других странах?
   - Может быть, потому, что мы в Германии? - намекаю я.
   - Да-а, наверное... - соглашается он. - Немцы в большинстве  своем  ездят
как кретины!
   Ковыряясь в мыслях, как в каше, он задумчиво продолжает:
   - Смотришь, как они вежливо уступают дорогу всем и каждому, и  не  можешь
себе представить, что это те же, что и в оккупацию, те, что устроили гетто в
Варшаве, те, что выхватывали младенцев у матерей. Трудно в это поверить,  но
они те же самые. Но  если  вдруг  явится  еще  один  бесноватый  с  усиками,
увидишь, как они тут же гусиным шагом попрутся давить других.  Это  люди,  к
которым у меня уже никогда не будет доверия. Кровь у них та же, и  все!  Как
ты думаешь?
   - Я слушаю тебя.
   - А я не только хочу жрать, но опять испытываю тяжкие муки. Думаю, это от
тряски в машине. Может, полечиться бромом?
   - Вообще-то, пора уж что-то предпринять, друг  мой.  Если  и  дальше  так
пойдет, то ты скоро начнешь насиловать легавых на перекрестках...
   - Не говори мне о насилии. От одного только слова мороз  по  коже  дерет!
Поговорим лучше о работе: что ты рассчитываешь найти в Бремене?
   - Господина из Бремена, о котором говорила твоя последняя подружка.
   - А он большой, этот город?
   - Не меньше полумиллиона жителей.
   Он смотрит на меня презрительным взглядом.
   - И это все, что у тебя есть в качестве приметы? Парень,  которого  зовут
"господин из Бремена"?
   - Нужно довольствоваться тем, что есть, мальчик мой.
   - Негусто!
   - Будем работать с этим...
   Берю выбирает волосок в носу потолще и резким движением  вырывает  его  с
корнем. Он рассматривает его при свете дня, а затем деликатно  прилепляет  к
ветровому стеклу снаружи. Волосок пляшет в потоках встречного воздуха.
   - Благодарность компании "Хертц", - говорю я.
   - Что?
   - Дар в виде бесценного волоска из носа Берю еще больше  укрепит  престиж
этого знаменитого агентства по  прокату  машин.  Его  прикрепят  навсегда  с
помощью присоски, а на приборный щиток привинтят медную табличку с  надписью
о происхождении дара. Так что  будущие  клиенты  компании,  которые  возьмут
напрокат этот "мерседес", будут ехать со  скоростью  сто  пятьдесят  в  час,
зная, что они едут как бы за  тобой.  Таким  образом  родится  культ  твоего
волоса, хотя это всего лишь волосок из твоего носа!
   - В настоящий момент я мучаюсь вопросом, иссяк ли твой  ум  после  такого
крутого прикола? - вздыхает мой чувствительный друг.
   - А что мне делать  со  всем  моим  умом,  как  ты  выражаешься?  Я  ведь
прекрасно функционирую, опираясь единственно на  те  интересы,  которые  мне
служат. Так что не будем расточать свой капитал...
   По обе стороны дороги появились дома.
   Указательный щит  с  надписью  "Бремен".  Александр-Бенуа  тычет  в  него
пальцем.
   - Окраина Бремена, что ли? - высказывает он смелое предположение.

   В портовом ресторане я осторожно пробую поданную мне форель  под  голубым
соусом. Мой друг, обладающий несколько более внушительным аппетитом, заказал
себе такую гору капусты,  что  скрылся  за  ней  практически  полностью.  Но
жадность, с которой он потребляет продукт, настолько велика,  что  вскоре  я
вновь вижу его бычий лоб элитного производителя. Затем глаза, слезящиеся  от
счастья... Его римский нос... И  наконец,  рот,  чья  фантастическая  работа
открывает мне общий вид его хозяина.
   Ему остается сжевать лишь десяток сосисок,  килограмма  полтора  копченой
ветчины и свиную ножку, когда он вдруг решает спросить:
   - Теперь, когда мы прибыли, пошепчи-ка мне немного о том, что, почему  да
как. С тех пор как мы практикуем вместе, я  тебя  знаю,  парень.  Ты  бы  не
приехал сюда, если бы у тебя не было информации высшего сорта. "Господин  из
Бремена", по-моему, слишком мало, чтобы тебя приподнять...
   Молодец мужик! Когда Берю до одури хочется жрать, начинает  собираться  в
кучку его серое вещество. Нужно почаще морить моего друга голодом, тогда  он
созреет до быстрого повышения по службе.
   - Единственный источник информации - моя дедукция, брат!
   Он наливает почти полный стакан рейнского вина и опрокидывает его себе  в
глотку выверенным движением.
   - Ты, если не хочешь, чтобы вздулись ноги от беготни, сделай им горчичную
ванну, понял? Это усиливает циркуляцию крови.
   - Силишься произнести умную фразу?
   - Не хочу бить ноги просто так...
   Однако, вновь энергично вгрызаясь в капусту, он успокаивается и бормочет:
   - Ладно, ты, как всегда, впереди, а я уж за тобой!
   - Как ты считаешь, почему отравили Карла Штайгера?
   - Ну, потому что он шантажировал других?
   - А почему он их шантажировал?
   - Тьфу, твою мать! Ну потому что он был в курсе их игр!
   - А почему это обстоятельство давало ему козыри против них?
   - Ну... Э-э... Потому что... Потому что потому!
   Я многозначительно кручу пальцем у виска.
   - Дурак ты... Потому что операция  удалась,  Толстяк!  Если  бы  трюк  не
удался и камень лежал бы на дне океана, то  им  нечего  бояться!  Во  всяком
случае,  они  бы  не  паниковали  до  такой  степени,  чтобы  тотчас  убрать
шантажиста. Отсюда вывод, что камень уже в Германии, но только  его  еще  не
успели спрятать.
   - А почему ты так думаешь, Сан-А?
   - Объясню, только перестань жевать, как корова,  как  спортсмен  или  как
американец. У меня впечатление, будто ты молишься громким голосом за толстым
звукопоглощающим стеклом.
   - Но нужно же покончить  с  порцией  капусты  или  нет,  черт  возьми?  -
заносится господин Страшный Голод. - Тоже  мне  выискался,  сам  не  жрет  и
другим не дает. Может, вообще никому не питаться, потому что это мешает тебе
думать? Легче всего свалить на ближнего!
   После чего он нацепляет на вилку и отправляет в  рот  такую  гору,  какой
никогда еще не видывали в ресторанах цивилизованных государств.
   Я улыбаюсь и продолжаю:
   - Так вот, мессир, история, какой я  ее  вижу.  Значит,  после  того  как
обнаружили камень, другие (будем называть их так, пока нового не придумали),
прослышав про это, решают завладеть алмазом. Они составляют план.  Им  нужен
дирижабль. Они тут же соединяются со  своим  мюнхенским  корреспондентом,  в
данном случае Штайгером, и  просят  его  поговорить  о  покупке  аппарата  с
маршалом фон Фигшишем, единственным  владельцем  такого  мощного  дирижабля.
Сделка заключена, аппарат переправлен  и  получен.  В  Дуркина-Лазо  команда
других работает и крадет камень. Следишь за развитием мысли?
   Потрясающая отрыжка служит утвердительным ответом.
   Подбодренный этим сигналом, я продолжаю свои рассуждения:
   - Что делать с дирижаблем после того, как он  выполнит  свою  задачу?  Он
пролетает над болотом и летит к морю. Продолжает лететь над морем,  где  его
ждет судно. Груз перегружают на борт корабля, а  дирижабль  взрывают,  пусть
все думают, что алмаз на дне. И действительно, французское спецподразделение
хватает  наживку.  Пока  люди   в   скафандрах   обыскивают   складки   дна,
корабль-призрак идет на всех парах в порт назначения. Понял?
   - Думаю, понял. Ты приехал сюда, в Бремен, потому что  это  порт,  да?  -
произносит Берю, делая широкий жест в  сторону  леса  портальных  кранов.  -
Господин из Бремена... Порт Бремена... Корабль из Бремена? И это расшевелило
тебе мозги? Их ребята потеряли самообладание из-за шантажа  Карла,  так  как
малейший намек мог привести к плачевному исходу по той простой причине,  что
алмаз находится на борту судна, которое идет сюда или уже пришло?
   Я протягиваю ему пять через стол и тарелку с осевшей горой капусты.
   - Отлично, Толстяк! Здорово врубился, прямо с ходу! Молодец!
   Он улыбается, отхлебывает из бокала и  принимается  ковырять  в  зубах  с
помощью одного из зубцов своей вилки, который он предусмотрительно отогнул в
сторону.
   - У меня всего лишь один вопрос: почему Штайгера отправили  на  тот  свет
только вчера?
   Я задумываюсь, но лишь на секунду: ответ готов!
   - Видишь ли, Александр-Бенуа, я подозреваю, что этот  балбес  Штайгер  не
знал, для каких целей тем понадобился дирижабль. И лишь вчера, когда  маршал
позвонил, чтобы сказать ему, что два француза  хотят  купить  дирижабль,  он
понял, что мы полицейские. Он пошевелил мозгами  и  смекнул,  что  дирижабль
выполнял какую-то грязную работу. Подавив страх, он намекнул ребятам, что он
в курсе их дел. А за молчание потребовал компенсацию.
   - И сам первый получил право на молчание, - делает вывод Берюрье.
   Потом щелкает пальцами, чтобы привлечь внимание официанта.
   - Нельзя ли лопаткой побольше зацепить щепотку  капусты,  а,  товарищ?  -
говорит он с улыбкой Мефистофеля.
   Кельнер подкатывает тележку с капустой  к  нашему  столу  и  переваливает
щепотку в пять кило на овальное блюдо, которое служит тарелкой моему другу.
   - А к этому что? - спрашивает официант по-французски с  видимым  усилием,
производя деревянным языком акробатические трюки.
   - А к этому дашь мне адрес хорошенькой шлюхи под мой формат,  -  отвечает
господин Ненасытный. - Она будет на десерт.

Глава (если вы настаиваете) семнадцатая

   Вы меня знаете, я не люблю шутить в вопросах  чистой  любви  (как  сказал
фабрикант  биде),  особенно  если  переношу  всю  тяжесть  расследования  на
пьедестал гипотезы (это тоже не я сказал, а один большой писатель  -  ростом
метр девяносто два), поэтому предполагаю, что последний аргумент  достаточно
крепок, чтобы выдержать тот первый.
   Я  прошу  у  официанта  принести  таблетку  аспирина,  поскольку  у  меня
разболелся недавно запломбированный зуб.  По  всей  вероятности,  эскулап  с
бормашиной наперевес плохо нейтрализовал нерв.
   - У господина барона мигрень? - издевается Берю.
   Вечер лениво опускается на порт. Сырой вечер с полосами фиолетового неба,
угадываемого в разрывах низких облаков. Слышны гудки кораблей,  шум  кранов,
переругивание докеров... Недалеко от нашего  ресторана  находится  пивная  с
танцульками, откуда доносятся музыка и пение. Тяжелые  крестьянские  башмаки
заканчивают доламывать дощатый пол. Вокруг кипит жизнь  немецкого  портового
города, густая, как суп-пюре в кастрюле.
   Мы выходим.
   Воздух пахнет гудроном, а мутная вода - железом.
   - Куда мы идем? - осведомляется вконец обожравшееся Величество.
   Я и сам бы хотел знать...
   Если подумать, кто гарантирован от  ошибок?  Может  быть,  дело  обстояло
совсем не так, как я себе представляю. Еще раз повторю, что это  всего  лишь
моя гипотеза. Но она, похоже, единственная...
   Толстяк останавливается перед огромным чальным кнехтом, который, учитывая
"недуг" Берю, не представляет из себя  что-то  удивительное  по  размеру,  и
показывает мне на стадо темных кораблей, стоящих у  причалов  и  на  якорной
стоянке в темно-зеленой воде Везера.
   - Подумать только, вдруг твой проклятый камень валяется на одной из  этих
посудин!
   - Подумать только - о чем? - спрашиваю я меланхолически.
   - Должен же быть какой-то выход, а?
   - Что ты хочешь сказать?
   - Да узнать, черт возьми! Эти  посудины,  Сан-А,  должны  иметь  какое-то
расписание. В  бюро  порта  обязаны  знать  часы  прихода-ухода!  Даже  яхта
сообщает о своих передвижениях. Это не парковка на  авеню  Георга  Пятого  в
Париже, это - порт!
   Я смотрю на своего друга и чувствую, как закипает у меня в котелке.
   - Это, должно быть, из-за зубной боли, - бормочу я.
   - Что?
   - Запор в мозгах. Черт, а я ведь даже не подумал! Представь себе!
   Александр-Бенуа опускает мне на плечо свою дружескую лапу.
   - Главное, - говорит он, - что рядом с тобой всегда умный человек. Я твой
спасительный кислородный баллон, Сан-А. Когда твоя  извилина  распрямляется,
моя тут же начинает топорщиться и блестеть, что твоя праздничная витрина.
   На нем черная фуражка с якорем и круто опускающимся  козырьком,  так  что
кажется, будто это продолжение его носа. Из-под фуражки  выползают  вьющиеся
вихры седеющих светлых волос. Глаза белесые. На просоленных щеках топорщится
трехдневная щетина.
   - Что вам угодно?
   Казенный вопрос, который на всех языках задают только в офисах.
   - Французская полиция. Мы из Интерпола, господин офицер.
   Для гражданского всегда удовольствие, когда  его  принимают  за  офицера,
примерно как крестьянину хочется, чтобы его приняли за аристократа. Он низко
склоняет голову, что должно означать одновременно  согласие  и  приветствие,
бросает вежливый  взгляд  на  мое  удостоверение  и  указывает  нам  на  два
металлических стула.
   Ваш любимый Сан-А пускается в объяснения, строгие, сдержанные, толковые и
в хорошем тоне. Я вам набросаю в двух словах. "Из достоверных источников нам
стало известно, что один опасный  международный  преступник,  прятавшийся  в
Африке, погрузился недавно на пароход в направлении Бремена. По имеющимся  у
нас сведениям, он плывет из Дуркина-Лазо. Какие суда из  этой  части  Африки
только что прибыли и какие ожидаются в ближайшее время в Бремене?"
   К немцам я отношусь неважно, скажу сразу. Вы знаете, я из тех маньяков, у
которых шкафы-гриль модели Дахау запечатлелись на всю жизнь, но нужно отдать
должное многим  немецким  качествам,  одним  из  которых  -  пожалуй,  самым
блестящим - является профессиональная  честь.  Когда  касается  работы,  они
впереди всех. И парень из бюро навигации порта, стоящий сейчас передо  мной,
- тому живой пример. График движения судов в порту - он его знает  наизусть.
Ему не составляет труда информировать нас, держа в руках журнал записей,  но
не смотря в него, как дирижер руководит оркестром, не глядя в партитуру.
   - Ни один из находящихся сейчас в Бремене  судов  не  делал  остановку  в
Дуркина-Лазо, - говорит он.
   - Когда пришел последний корабль из порта Западной Африки?
   - Три дня назад. "Простатос", греческий танкер.
   Я начинаю лихорадочно подсчитывать. Нет, это судно никак не подходит. Оно
просто не успело бы пройти весь этот путь от Кельбошибра до Бремена.
   - Других нет, вы уверены?
   Служащий хмурит брови,  несколько  недовольный  нахалом,  усомнившимся  в
точности сведений.
   - Нет!
   - Хорошо. Тогда обратимся  к  будущему.  Когда  должен  прийти  следующий
корабль, возвращающийся из Африки?
   Он не раздумывает:
   - Сегодня ночью.
   Мой внутренний голос вздрагивает  больше  обычного.  Можно  подумать,  он
хочет выскочить из своей клетки (грудной), взлететь и разразиться радостными
трелями. Нет, кроме шуток - вы видите расклад? Крылышки  вашего  Сан-Антонио
несут его вверх! И я как бы за руку с самим Господом Богом! Ах, посетитель -
добро пожаловать! Но если я появлюсь перед Ним и успею открыть  рот  первым,
то Он меня заслушается. Иногда я думаю, надо бы составить список всего,  что
я Ему скажу. Книгу жалоб - целый фолиант! У-у, мне есть что сказать!  Многое
надо объяснить. Некоторые вещи в этом мире я  и  сам  плохо  понял.  Кое-что
попавшееся мне на жизненном пути показалось просто шокирующим... Я  вам  так
скажу: Бог, возможно, был хорошим автором, но  у  него,  к  сожалению,  были
очень плохие переводчики! На все языки перевели одинаково плохо! Я бы  хотел
прочитать его в оригинале, хоть немного, кусочек. Или услышать по  радио  и,
таким образом, исключить накопившиеся недоразумения. Ну не сидеть  же  сложа
руки и ждать до Страшного суда, черт возьми!
   -  Какое  плавсредство?   (Как   видите,   я   быстро   овладел   морской
терминологией, поскольку, еще будучи маленьким, какался и писался в короткие
штанишки, украшенные якорем с надписью "Моряк".)
   - "Некмер-Життюр" из пароходства "Замшелл" из Бремена.
   Я записываю на северной (на южной обычно не пишут) стороне коробка спичек
эту бесценную информацию.
   - Других пароходов из Африки в ближайшие дни не будет?
   - Нет, только через неделю.
   По другую сторону стекла на порт опустилась густая  ночь.  Ряды  огоньков
вокруг похожи на китайские фонарики.
   - Во сколько должен прийти этот пароход?
   - Среди ночи, около двух часов.
   - Кто командует судном?
   - Капитан Моргофлик.
   - Он что, не немец?
   - Норвежец. Кстати сказать, судно  принадлежало  скандинавской  компании,
затем было куплено пароходством "Замшелл"...
   - Тип судна?
   - Сухогруз водоизмещением двенадцать тысяч тонн  и  скоростью  семнадцать
узлов...
   - Большая компания "Замшелл"?
   - Одна из крупнейших в Западной Германии. И одна из самых  старых.  Барон
Малхер является президентом-генеральным фюрером.
   Уважительный  тон  моего  собеседника  прямо-таки  внушает   почтение   к
компании. Я встаю и протягиваю ему руку.
   -  Благодарю  за  помощь,  господин  старший   офицер!   Естественно,   я
рассчитываю на соблюдение тайны с вашей стороны.
   - Полное молчание! - заверяет начальник якорных цепей.
   Девять часов.
   Берю дрыхнет на скамейке почтового отделения,  открытого  круглые  сутки.
Через  стеклянную  перегородку  кабины  я  вижу   его   здоровенную   башку,
перекатывающуюся на груди. Кажется, будто он наблюдает за шевелением  своего
так же прикорнувшего дракона.
   Дорогой ты мой смелый Берю,  провалившийся  в  сонную  невинность.  Обмяк
вдруг...
   Позади стойки из черного мрамора телефонист  в  белом  заляпанном  кителе
читает журнал по мотоспорту.
   На другом конце провода надрывается шеф.
   Бесконечный поток слов.
   При  этом  слова,  которые  Старик  не  хочет  произносить,  он  заменяет
междометиями или чем вздумается, что вконец убивает всякое восприятие.  Если
бы были посты прослушивания ночных разговоров с заграницей, то  записывающее
устройство задымилось бы.
   В конце концов шеф после долгих нравоучений позволяет себе паузу.
   - Все понятно, Сан-Антонио?
   - На все сто, патрон!
   - Отлично. Матиас приедет в Бремен примерно в час ночи. Где он должен вас
найти?
   - На причале. Рядом с конной статуей адмиралу Отто  Рино-Гологу.  Я  буду
там, или если не я, то Берюрье.
   - Кстати, а как он себя чувствует?
   -  Дымится,  господин  директор.  Недуг  довольно  тяжелый  -   постоянно
напоминает о себе.
   -  Необходимо  его  лечить,  как  только  вернетесь.  Конечно,   подобная
инвалидность - комплимент французской полиции, но тем не менее...
   Он смеется и вешает трубку.
   От храпа Толстяка трясутся стены. Время от времени  телефонист  поднимает
глаза  на  моего  друга,  чтобы  убедиться,  не  мучают  ли   его   слуховые
галлюцинации в связи с чтением журнала про мотоциклы.
   Память моя барахтается в словесном потоке шефа. Пока человек в  окошке  с
журналом о двухколесном транспорте  занят  по  уши,  я  осматриваюсь  и  мой
пытливый взгляд случайно падает на лежащий передо мной в  кабине  телефонный
справочник города Бремена. Как рождаются идеи? Я никогда об этом  не  узнаю.
Они к вам приходят.  Они  уходят.  Это  тайна  такая  же,  как  сама  жизнь.
Непостижимая.
   Я беру телефонную книгу и принимаюсь ее листать.  Поскольку  я  маньяк  в
вопросе словарей, то у меня дар открыва