комец угрожал
присутствующим пистолетом, посмела вырвать из наших ртов сигареты!
     Он вздыхает:
     -- Я люблю свою жену, господин комиссар.
     --  Если ты ее  любишь, дружище, немедленно эвакуируй  ее из этой среды
психопатов. Объясни  ей, что на свете существуют не только  такие чопорные и
ненормальные люди. Я  надеюсь, ты не  станешь  воспитывать своего отпрыска в
этой тронутой умом  семейке? Ты  не  имеешь права, сынок.  Лично я тебе  это
запрещаю!
     Он  рыдает.  У него  нет больше  сил.  Вот  уже который  месяц кряду он
стискивает зубы, кулаки, ягодицы. Он  сжат, как пружина, спаян,  как  сплав,
склеен, как фанера. Скоро с  ним можно будет разговаривать только  с ножом в
руках для открывания

     *  Напомню, что "лионская пинта" представляет собой бутылку емкостью 46
сантилитров. -- Примеч. авт.

     створок раковины устриц.
     --Я несчастный человек,--лепечет он, не переставая рыдать.
     Хозяин бистро думает, что мы изрядно насосались и продолжает натягивать
резинки  на бутылки,  готовясь  к  завтрашнему  дню.  Он  же  никого,  кроме
пьянчужек,   здесь   не   видит.   А   сейчас  как   раз   наступило   время
пьяниц-интеллектуалов. Алкаш-простолюдин уже  давно  накачался  и дрыхнет  в
своем алькове. Остаются одни буржуа с тонкой душой.  С печальными лицами они
ведут  душевный разговор  за  жизнь, что  она  такая, какая есть,  и никакая
другая.  Лионский буржуа  -- это особая  категория. Он ездит  на  авто марки
"Дофин"  или "Пежо-404" и  при  этом  имеет  еще американский  хромированный
лимузин или спортивный "Мерседес", стоящий где-нибудь в сарае фермера. А  по
уикендам он выводит его тайком из сарая и катает свою секретаршу. Он не дает
чувствам брать верх.  Он очень осторожный  мужчина. Поэтому он  лишь изредка
позволяет себе  удовольствие  потешить  свою душу  со  своей  секретаршей, о
которой  я  вам уже говорил, на письменном  столе своего  кабинета, да и  то
после того, кик все служащие уйдут с работы. На работе он крепко держится за
принцип "что касается меня". Для него счета  одно, а копуляция -- другое. По
вечерам он ведет умные беседы  за рюмкой доброго вина со  своими закадычными
друзьями.  Он  заедает божоле  вонючим сыром.  Либо поджаренными  на шампуре
свиными колбасками. Пьянка идет медленно, но верно. Каждый платит за себя, и
все  потом начинается сначала. Наступает дьявольский  цикл  "по  последней".
Каждый пьет свою  последнюю. Никаких излишеств, упаси  боже.  Справедливость
прежде  всго!  Все  платят одинаково.  Никто  никому  не должен.  Начинается
застольная  беседа. Никто  особо  не откровенничает, говорят  вообще.  Когда
плачут,  то плачут только о своей  печали.  Причем, плачут  слезами  второго
сорта. Постоянно те же. Каждый имеет свою  точку падения, которая зависит от
качества  вина. Владельцы лионских кабаков -- это что-то вроде канатоходцев:
они  постоянно рискуют. Их репутацию может подмочить всего  лишь одна партия
некачественного  вина.  Если  вино  урожая  такого-то  года   не  доставляет
удовольствия  клиентам,  жди их массового  бегства;  может начаться  великий
перегон  пьяных  мужиков  на  новое  пастбище.  Бывает,  что  после  первого
невпечатляющего глотка  с  насиженного  места  снимаются  целые  компании. С
общего  согласия.  Один красноречивый взгляд,  и все  уходят, даже  не допив
первую  бутылку.  В таких случаях хозяину все становится ясно. В голову  ему
лезут мысли о харакири.  Он осознает,  что его стандингу  угрожает серьезная
опасность, что из-за одной или двух бочек вина он  может потерять свое лицо,
честь и вообще. Лион -- единственный город в мире, где сила неба оказывается
сильнее силы привычки.
     Мы даем Матиасу возможность излить свои горечи. А они переполняют  его,
как тесто квашню.
     -- Кстати, -- спрашиваю я Берю, -- ты зачем приходил к нему с визитом?
     Толстый, который  пролил слезу сочувствия за  здоровье  нашего  Рыжего,
сразу же меняется в лице.  Его  физиономия  вытягивается, а взгляд повисает,
как глаза у космонавтов, закладывающих вираж на космической ракете.
     -- Мне нужно было задать ему доверительный вопрос.
     -- И какой же?
     Он колеблется, грызет ноготь и  непринужденно сплевывает его -- да  так
метко -- в мой стакан.
     -- О,  в  конце  концов, я  бы очень хотел, чтобы  ты оказался  на моем
месте. Это касается тебя.
     Щелчком  пальцев  он  делает  знак  бармену  принести  еще  горючего  и
продолжает:
     -- Сегодня вечером на лекции, когда Матиас пришел к тебе, я все просек.
     --Что?
     --  Прежде   всего,  я  узнал  тебя.  До  этого  у  меня  было   только
предчувствие, но когда я увидел вас вдвоем, я усек, что ты был именно ты.
     -- Браво, Толстый.
     Но его трудно умаслить этой  похвалой.  Его  злость на меня замешана на
хороших  дрожжах,  и  мне  придется  приложить  немало  усилий, чтобы  вновь
завоевать его расположение.
     --  Затем,  --  продолжает  Внушительный, --  до  меня  дошло,  что мое
назначение преподом -- все это туфта и ничего больше.
     Его голос дрогнул. Его тщеславие дало трещину в направлении высоты.
     Он надавливает своим чудовищным  указательным пальцем на  нижнее веко и
оттягивает его вниз, обнажая громадный, неподвижный и кровянистый глаз.
     --  А это  видел?  --  говорит  он.  --  Ты  думаешь,  что я ничего  не
соображаю, Сан-А. Матиас здесь препод. Ты  гримируешься под слушателя. Меня,
как по волшебству, назначают преподомстажером. Если тебе хочется  сыграть со
мной  в какую-то  идиотскую  игру,  то  ты  еще  не  выиграл,  хочу  я  тебя
предупредить.

     Я улыбаюсь, чтобы выиграть время.
     -- В чем же суть твоей извилистой мысли. Толстый? Скажи...
     -- Когда я приехал, я узнал, что два слушателя отправились на тот свет.
Потом кто-то роется  в моей комнате, все перстряхивает в чемодане, вплоть до
камамбера, а  это  была единственная живая вешь, которой  я запасся на время
моего пребывания здесь.  А если  ты  хочешь знать суть  моей мысли, торговец
несвежим салатом, то слушай. В общем, в школе происходит что-то темное. Тебе
поручают провести расследование. И  мосье Сан-Антонио моей бабушки,  хитрый,
как два торговца рогатым скотом,  направляет члена нумбер ван своей  команды
на место, чтобы обеспечить свои тылы в нужный момент.
     -- Ну и что. Толстый, это же даже-почетно, как я понимаю?
     -- Это  было  бы так, если бы ты играл в  открытую, а не заставлял меня
поверить в то, что я настоящий преподаватель хороших манер!
     -- Но ты же и есть  преподаватель, жизнерадостный кретин! Согласен, это
я попросил, чтобы тебя назначили преподом. Но ведь сейчас ТЫ ПРЕПОД! -- реву
я. -- Ведь важен результат, разве нет!
     Это  успокаивает  его.  Он  рассматривает  белок  моего   глаза,  чтобы
убедиться,  не  осталось  ли  там   капельки  обмана,   а  потом  спрашивает
повеселевшим голосом:
     -- Почему ты не ввел меня в курс?
     -- Потому что я хотел, чтобы мы замаскировались по-разному  и ни у кого
не возникло подозрений, что мы с тобой заодно, понимаешь?
     Он  не  понимает,  но из-за  моего  таинственного  тона, тем не  менее,
говорит,  что  да.  Берюрье --  сама искренность  в своем  роде.  Послушный.
Ворчливый, но довольный,  когда  его вынуждают закрыть поддувало.  Он знает,
что он небезгрешен и небеспределен.
     -- Я предпочитаю играть  с открытыми  картами.  Толстый, и хочу сделать
тебе комплимент по поводу твоих лекций. Все, о чем ты рассказывал --  высший
класс. Ты можешь продолжать свою программу, это отличная работа.
     От комплимента он розовеет и прячет свое смущение в своем стакане.
     Четверть часа спустя мы расстаемся с Матиасом. Наше мероприятие сегодня
вечером оказалось безрезультатным. Абонент  не позвонил, но кое-что все-таки
произошло, не так ли?
     И не банальное!
     --  Тебя  проводить  до  твоей  тещи?  --  спрашивает  Толстый приятным
голосом.
     -- О, нет! О, нет! -- живо отвечает Рыжий, -- на сегодня хватит.
     И  он  удаляется под робкую сень  пустынной улицы,  сгорбив спину.  Его
шевелюра мерцает, как японский фонарик.



Глава десятая
     Третий урок Берюрье: отрочество и помолвка

     Я  на  цыпочках  крадусь  по  коридору нашей общей  спальни,  но едва я
подхожу к своему боксу, меня перехватывает голос Ракре.
     -- Месье возвращается после партии экстаза?
     -- Да нет, я навещал свою старую тетю, которая живет недалеко отсюда.
     Он  играет  серенаду  на  духовом  инструменте,  которым  его  наделила
природа. Это он от радости.
     -- Я уверен, что твоя старая тетя мне понравится, -- шутит он.
     -- Я могу устроить тебе с  ней  встречу, может  быть, ты в ее вкусе, --
говорю я, разоблачаясь.
     -- А как она из себя, эта красотка?
     --  В стиле  Полины Картон, только качеством похуже.  В мое  отсутствие
ничего стоящего не случилось?
     -- Ничего!
     Я залезаю под одеяло и тут же засыпаю.
     На следующий день стоит чудесная погода.  Солнце еще бледновато, но тем
не  менее усердно заливает  своим живительным  светом школу (Черт  возьми! Я
начинаю ударять по классике!).
     Объявление, вывешенное в холле, извещает слушателей, что в связи с тем,
что у них в среду вечером будет свободное время, лекция по правилам хорошего
тона начнется в 13 часов.
     На занятиях по  другим дисциплинам я не проявляю особой активности. Мне
не терпится встретиться с Матиасом, чтобы узнать, давал или нет о себе знать
корреспондент после вчерашнего бурного  вечера.  Но я напрасно верчу головой
по сторонам. Огненного нигде не видно. Я  надеюсь,  что его родственнички по
линии жены не слишком строго его наказали!
     В полдень я случайно встречаю Берюрье. Он сидит на скамейке в парке. Он
задумчив и немного не в себе. Я подхожу к нему.
     -- Вы запутались в ваших мыслях, господин преподаватель? -- подчеркнуто
громким голосом говорю я.
     Его  тяжелые   веки  на  несколько  миллиметров  приподнимаются,  и  он
устремляет на меня свой потухший взгляд.
     -- Я обмозговывал, -- говорит он.
     -- Что? -- спрашиваю я, присаживаясь рядом.
     --  Вопрос  о  липовой религии  папаши  Клистира.  В  конце концов  это
неплохая штука.  А почему бы мне не  создать свою  религию, а? Я бы назначил
себя папой. Готов биться об заклад, что Александризм было бы совсем неплохо.
Я бы стал проповедовать культ вина и дружбы. О нем совсем забыли. Нужно  его
возродить. Ну, а потом, когда я стану папой,  у  меня будет такая власть над
моей благоверной...
     Он качает кумполом.
     -- Интересно, стала Берта  потоньше после лечения или нет. Я получил от
нее открытку о том, что  там в  Бриде вроде все нормально, но она ничего  не
говорит о весах.
     -- Она хочет сделать тебе сюрприз.  Ты расстался с Матильдой Казадезюс,
а встретишься с Жанн Моро.
     Он морщится.
     -- Это далеко не так. Я боюсь, брат, я боюсь. В супруге все должно быть
в достатке. В  любви я люблю изобилие. Малюсенький флюгер, который  крепится
на громоотводе, -- это не для меня.
     Он еще немного о чем-то мечтает и шепчет:
     -- А я все же хочу вернуться к этой истории с религией. Ты думаешь, что
я бы смог?
     --  Почему  бы и нет.  Я уже готов записаться  в певчие мальчики  хора.
Александр-Бенуа Первый -- это  звучит здорово. Ну, а пока суть да дело, ты о
чем сегодня будешь говорить?
     Он  шмыгает носом, улыбается и заявляет, похлопав через карман по своей
энциклопедии:
     -- Об отрочестве, Сан-А. Меня очень беспокоит эта глава.
     Он торжественно смотрит на часы.
     -- Та  знаешь  новость? Моя графиня  послезавтра  приезжает в  Лион.  Я
думаю, что она простила мне ее  разломанный старинный кабинет. Я хочу, чтобы
она приняла  участие  в моей лекции, для практической наглядности. Настоящая
дама из высшего света, -- разве это не лучшая иллюстрация?
     -- Это фантастическая идея, -- соглашаюсь я, но мой голос дрожит от еле
сдерживаемого смеха, -- ты думаешь, она согласится?
     Нс без  благородства он  вытаскивает  из кармана телеграмму и небрежно,
двумя пальцами, протягивает ее мне. Я разворачиваю ее и читаю:

     С БОЛЬШИМ  УДОВОЛЬСТВИЕМ  ПОМОГУ ВАМ,  МОЙ ДОБРЫЙ ДРУГ. ОХОТНО ПРИНИМАЮ
ВАШЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ДО ПЯТНИЦЫ.
     ГРАФИНЯ ТРУССАЛЬ ДЕ ТРУССО.

     --   Быстро   ты  все   провернул,   поздравляю,  --   оцениваю  я  его
оперативность.
     --  Ты   понимаешь,  я   хочу  воспользоваться   этим   случаем,  чтобы
продемонстрировать  светские  правила  в  ее  присутствии.  Сегодня  я  буду
говорить  о юности  и о помолвке, завтра я расскажу им о женитьбе, так что к
ее приезду у слушателей уже будет солидная база.
     Затем, сменив тон, он шепотом спрашивает:
     -- А как твое расследование?
     Бравый Берю -- полицейская ищейка, верная и влюбленная в свою работу.
     -- Безысходная тишина. Все  как  в тумане.  Если  бы не  было этих двух
покушений  на Матиаса и на меня, прошлой ночью, я бы и вправду поверил,  что
речь идет о двух самоубийцах.
     -- Это самое  простое решение, -- неодобрительно  говорит Неуступчивый.
--  Ты меня знаешь, Сан-А,  ты знаешь,  что я  нюхом чувствую темные дела. В
общем,  я  могу тебя заверить,  что  мы оказались в поганой ситуации. Что-то
назревает, парень. Открой глаза. Что-то назревает дрянное.
     Он встает, разглаживает ладонью сморщившиеся в гармошку штаны.
     -- Ну, а пока, долг прежде всего!
     И  как прелат, который твердит  про себя молитвы из своего требника, он
удаляется  по  аллее,  перелистывая "Энциклопедию светских  манер".  Он  уже
сейчас похож на папу своей  неторопливой и мудрой  походкой, своими елейными
жестами, своим озабоченным видом, который оттягивает его огромную башку.

     Он ждет, пока мы все зайдем в конференц-зал, и только после входит сам.
В одной руке он держит свою шляпу, в другой -- вспоротую папку. Он идет, как
Святой  Марс,  идущий  на смертные муки. Он твердой поступью  поднимается на
эстраду,  оборачивается, с  сожалением смотрит на несколько пустых скамеек и
заявляет:
     --  Я  вижу, что  кое-кого нет. К ним-то,  в частности, я и  обращаюсь.
Ладно,  мои лекции  факультативные, но  те, кто прогуливает их под предлогом
того,  что  сегодня  вечером  увольнение  и  что  нужно  надраить  фамильные
драгоценности  для того,  чтобы пойти  повеселиться  с подружками,  являются
самыми нестойкими  типами. Когда-нибудь они пожалеют об этой слабости. Когда
им  устроят письменный  экзамен  по  хорошим манерам,  и  когда  они  сдадут
чистенькие листы  бумаги экзаменатору, они с  большим сожалением вспомнят  о
Берюрье, но будет уже слишком поздно, и эти идиоты так и закостенеют в своем
невежестве. Садитесь!
     Мы выполняем команду.
     -- И наоборот, -- продолжает он, -- я поздравляю присутствующих. И я не
удивлюсь,  если кто-то  из  сидящих  здесь дослужится  однажды  до  префекта
полиции!
     Он садится. Какой-то недобрый  шутник расшатал его  стул,  ножки  стула
разъезжаются, и Его Святейшество под грохот  ломающегося дерева приземляется
на свой широкий зад.
     На  какое-то  мгновение  он  замирает в  неподвижности, восседая  своим
огромным  курдюком на  груде обломков, не веря своим ушам и испытывая больше
страданий от  уязвленного  самолюбия, чем от ушибленного  зада.  Наконец  он
качает головой и поднимается, потирая пониже спины...
     -- Я  полагаю, -- говорит он, -- что шутник, который подстроил  это  со
стулом, входит в число отсутствующих?
     И  поскольку  мы храним  молчание,  крепко  сжав зубы,  чтобы  удержать
рвущийся наружу смех, он продолжает:
     -- Раз  вы  все  ищейки, ребята, то  найдите  мне  виновного.  Для  вас
провести такое расследование -- пустяк, правда?
     Его кислая улыбка исчезает с его лица, и он ревет на весь зал:
     -- Я  его  хочу  завтра,  и  без  всяких.  Иначе я  сам  лично  займусь
расследованием, и тогда дело будет дрянь!
     Он  посылает за мебелью, которая будет способна  выдержать его  вес, и,
яростно сметя ударом ноги обломки стула, приступает к теме:
     -- Сегодня, давайте, храбрецы, потолкуем о молодости: от отрочества  до
помолвки, попутно  затронув военную  службу. Это главная  глава,  поэтому  в
ваших же интересах держать ваши евстахиевы трубы открытыми.
     Он вытягивает перед собой руки и сцепляет свои камнедробильные пальцы.
     -- Прежде всего, давайте  договоримся, --  с  пафосом  возвещает он. --
Имеется два сорта  молодых  людей: юноши  и девушки!  По причине  того,  что
французская галантность не имеет для меня, так сказать, секретов, я  начну с
этой второй категории.  У  юношей и  девушек  есть  две общие вещи:  учеба и
сигарета.  Первая иногда заканчивается дипломом, а вторая --  женитьбой.  По
бывают случаи, когда все заканчивается гораздо хуже. Давайте разберемся.
     Самое опасное  у  девушек -- это  то, что они кокетки. По моему мнению,
именно это  является источником большинства  бед. Возьмем главное: здоровье.
Кокетливая  девица с  самых юных лет силком сажает  себя  на  диету  "шиш  с
маслом", чтобы на ее талии можно было застегнуть браслет для наручных часов.
Я, Берю, ответственно  заявляю, что салат и гренки  -- это  бич современного
общества. Те  девицы, которые морят себя голодом, может быть и на самом деле
приобретают стройность велосипедной спицы, но я задам  вам вопрос, по поводу
которого  я  прошу  вас  поразмышлять: "А  что  же  дальше?" Тонкие  девушки
производят  впечатление лишь  на  одну категорию людей: толстых девушек! Они
принимают белое за черное, воображая себе, что мужики будут сходить от них с
ума только по  той причине, что они могут  носить вместо  пояса  кольцо  для
салфеток! Все  мы,  собравшиеся  здесь,  знаем, что  прельщает нас  в дамах:
конечно не их кости, а  их мясо. Чем больше у  них  авантажности в  лифчике,
округлости в  трусиках  и  значительности  под  подвязкой  чулка, тем больше
выгоды  от этого имеет  для себя мужик.  Граждане, относительно  современных
девушек я скажу так: мне за них стыдно и, в то же время, мне их жалко! У них
задний  проход держится на  двух  подпорках не  толще задней  лапки паука, а
корсаж такой же плоский как ландшафт Голландии.
     Они считают себя ослепительными красавицами, а на самом деле  похожи на
мумии.  От этого страдает их  здоровье. Позднее они  будут рожать рахитичных
детишек,  винные фужеры. Поэтому, когда они забеременеют, и не  знаешь,  что
для них  готовить: то  ли  пеленки, то ли формалин. И вы должны задолбить  в
голову вашим супругам, чтобы они, став матерями, сразу же учили  своих дочек
тому, что скелетами те рано или  поздно станут, но жизнь  состоит не в  том,
чтобы демонстрировать свои кости, а в том, чтобы упаковывать их  в красивую,
свежую и  аппетитную  плоть. Если  вы ставите под  сомнение,  что  я говорю,
возьмите  интервью у  помощниц  хозяек тайных публичных домов, и они  скажут
вам, кого, среди их козочек, чаще и охотнее всего дерут за рога: кругленьких
или угловатых, толстых или худых, тех, которые наполняют руку, или  тех, кто
ее  ранит.  Короче, жентельмены,  разуйте  глаза  и кричите на каждом углу в
полный голос о том, что под шелковым чулком гораздо красивее смотрится икра,
а   не   большая  берцовая  кость,  что  кокетливый  бюстодержатель   должен
поддерживать  жаркие,  ядреные  и  торчащие  титьки,  а   не  две  половинки
засахаренных абрикосов,  и  что прозрачные,  воздушные  и  расшитые со  всех
сторон трусики  сшиты  для того, чтобы обтягивать аппетитную круглую буханку
хлеба и прекрасный съедобный плод,  а не болтаться на круглых скобках, между
которыми ничего нет, кроме многоточия.
     Сколько страсти, неудержимого лирического вдохновения в громовом голосе
трибуна, богатого модуляциями и пронизанного гневом и негодованием.
     Берюрье промахивает платком свое  лицо, затем, жестом, воинственным и в
то же  время ласкающим, массирует себе  адамово яблоко через свою  упитанную
бычью шею.
     --  Итак,  -- продолжает  он, --  научите их,  своих  девиц,  презирать
кокет