дел. Он
стал похожим на старую восковую свечу из склепа. Когда он ходил делать пипи,
то надевал боксерские перчатки  и обращал взор к небу,  глаза в глаза,  пока
опорожнялся его чудаковатый, на букву "м", мочевой пузырь. Короче, в прошлом
году  я  встретил  его  у  мадам Артура, где  он  исполнял  номер  травести.
Шарахаясь от женщин, как черт от ладана, он сам стал как женщина. Пусть этот
урок послужит вам примером.
     Нравоучитель долго всматривался в нас створоженным взглядом.
     --  Вы  улавливаете   мою  мысль,  ребята?  --  обеспокоенным   голосом
справляется преподаватель хороших манер.
     -- Да, мсье! -- во все глотки вопим мы.
     Толстяк снимает свой левый ботинок,  помогая себе  правым  ботинком. Он
потирает ушибленное колено, скривив сверх всякой меры в гримасе лицо,
     -- Что-то у  меня с ногой не ладится! -- ворчливо произносит он. -- Нет
среди вас какого-нибудь головастого, который изучал медицину?
     Ни секунды не раздумывая, я поднимаюсь.
     -- Есть, мсье преподаватель.
     Он хлопает ресницами.
     -- Посмотрите, что с ней, -- с теплотой в голосе говорит он.
     Как и сегодня утром  в  кабинете  директора, Немыслимый спускает штаны.
Смех  в зале. Видение  Апокалипсиса!  Вид  Берю  со  спущенными  штанами,  в
застегнутом  на все пуговицы  пиджаке, со  смятой  шляпой, в серо-белых (или
бело-серых) длинных трусах  с заплаткой из сатина в цветочек приводит всех в
шоковое состояние!  Сетчатка  вашего глаза не  может  выдержать  этого!  Она
застигнута врасплох, бедняжка! Она трепещет! Она восстает! Она хочет понять!
     Толстый  показывает  на  огромное, распухшее,  посиневшее,  вздувшееся,
глянцевое,  водянистое,   пористое,  раздутое,   круглое,  как   подушка,  и
увеличенное в десять раз колено:
     -- Вот предмет, -- говорит он мне. -- Что скажете?
     Я рассматриваю колено. Берю рассматривает меня. Мы оба задумываемся.
     -- Следовало бы сделать прокол! -- заявляю я. -- Там полно воды!
     Он нахмуривается.
     -- Я не туалетный бачок, -- мрачно  произносит  он.  -- Я воду  люблю в
анисовом ликере, и точка!
     Затем он  внезапно  замолкает.  Один  глаз  у  него  становится  больше
другого! Он медленно, не спуская с меня глаз, почесывает колено.
     -- Снимите-ка ваши окуляры, дружище, -- просит он.
     Я подчиняюсь. Толстый качает головой.
     -- Хорошо, благодарю вас, вы можете вернуться на место!
     Я было подумал, что он узнал меня, но нет. Цвет кожи  и усы сбили его с
толку.
     Берю  медленно  натягивает штаны. Под  его  взглядом  императора  Рэкса
кудахтанье в зале прекращается; он гасит его, как струей из брандспойта.
     Большим и  указательным пальцем он потирает  мочку  уха. Ураганный гнев
Берюрье  выходит  из-под контроля. Усмирить его  не  сможет  никакая система
защиты.
     -- Что же это такое, стоит сделать паузу, -- взрывается он, -- и вы тут
же  начинаете  бузить! В  вашем-то  возрасте!  И  вам не  стыдно! Достаточно
показать  вам  мое  колено, и  начинается черт  знает  что!  Вы  мне  просто
противны. Если бы у меня до такой степени не  было  развито чувство долга, я
бы собрал манатки, и  тогда  вы  бы стали  изучать  прекрасные манеры с моей
ж...!
     Он успокаивается, обрадовавшись вдруг какой-то мысли.
     --  Вы, как  дети, --  с  нежностью произносит он.  -- Самые настоящие.
Покажи вам палец, и вы будете смеяться. Все еще дети! Им говорят о серьезных
вещах.. А  стоило мне показать им мое колено, как на  них будто чума напала.
Послушайте,  парни,  я,  конечно,  не из похоронного бюро,  но мне  же  надо
соблюдать  свой стандинг  преподавателя. А что  сказал бы директор, если  бы
увидел   такой   бардак?   А   я,    как    бы   я   объяснил    ему   такую
недисциплинированность?
     Умиленные и побежденные, мы хором скандируем:
     -- Простите, мсье.
     Берю подмигивает нам.
     -- 0'кей,  я отпускаю грехи. А теперь  давайте  рассмотрим,  как должен
себя вести ребенок в классе.
     Он  листает  свою книгу и время от времени  иронически произносит:  "Не
согласен! Не согласен!", что предвещает нам радость послушать его поправки к
тексту.
     --  Послушайте это, --  говорит он, -- не отрывая  своего  здоровенного
рубильника от книги. И зачитывает следующий приятный текст:
     "В  ряде  случаев  преподаватель,  называемый  тогда  воспитателем  или
учительницей, прикрепляется к дому.
     Его  комната  располагается  рядом  с  комнатой  ребенка,   которым  он
руководит; он вместе с ним ест, прогуливает его и почти всегда не расстается
с ним.
     За столом или на обеде его обслуживают после других, но перед ребенком.
     Правила  приличия требуют, чтобы  мать  присутствовала  на уроках своей
дочки,  если  преподаватель  мужчина;  она  также  может  присутствовать  на
некоторых уроках своего  сына, чтобы  повысить свое образование и  в  случае
необходимости помочь сыну при приготовлении домашнего задания.
     Нет ничего  более прекрасного,  чем молодая мама, с  трудом осваивающая
систему  склонения  по падежам  в  латыни,  чтобы  оказаться полезной своему
ребенку.
     Эти  усилия не напрасны,  так как сыновья  сохраняют в душе  уважение и
почтение к своей матери, которые ничего не может замарать".

     * Текст строго аутентичен. -- Примеч. авт.

     Берю останавливается, чтобы перевести дыхание.
     --  Вы сами  видите, что  не нужно принимать за чистую монету  все, что
написано в книжках! Один  воспитатель для одного  единственного  ученика, да
это же скандал в нашу эпоху, когда система  образования докатилась  до того,
что школьных учителей стали набирать из полковников! Хотя, с другой стороны,
это прекрасно характеризует менталитет этих ушедших времен. Учитель, который
на  краю стола трескает объедки! А  мадам, которая  присутствует на  уроках,
чтобы защитить  девственность  так  называемой мадемуазель!  Вы  представьте
только, как, должно быть, блестели гляделки у этой дамы, когда  она смотрела
на  этого красавчика  лиценциата  в то время, когда  он вел  урок.  А  какие
сногсшибательные  вещи  творились  в соседнем будуаре, когда  у пацана  была
перемена.  Малого виконта отправляли в сад пожевать бутерброды и  проветрить
легкие. А ловкий учитель, в то время как слуги скребли полы,  а месье хозяин
жарил  в городе свою танцовщицу, заставлял хозяйку повторять на своей  манер
склонение падежей в латыни и в дополнение к программе глаголы первой группы:
я  тебя  люблю,  я тебя  целую,  я  тебя  ля-ля-ля!  Неплохое  местечко  для
смекалистых мужиков, у которых немножко жжет внизу живота, я думаю!
     Он пожимает своими мощными плечами кетчиста и со смаком еще раз  читает
последний абзац:
     "Эти  усилия не напрасны,  так  как сыновья сохраняют в душе уважение и
почтение к своей матери, которые ничего не может замарать".
     Он  долго  и  мрачно  смеется,  от  чего  его  физиономия  теряет  свою
привлекательность.
     -- Моя старушка не только не  знала, что  такое склонение  в латыни, но
даже не умела читать  по-французски. И при  всем при  этом я не перестал  ее
уважать, парни. И хотя она не  помогала мне делать уроки,  я  ее по-прежнему
почитаю. Да, по-прежнему.
     Он   вытирает  две   крупные   мужские  слезинки   честного   человека,
высмаркивается и продолжает с пафосом:
     -- Если  верить  этим Учебникам, то выходит,  что только  в свете умеют
любить  себя  и вести себя. И  если  вы хотите  быть культурным, надо нанять
воспитателя. Чепуха! В деревне у меня была славная учителка. Ее муженек учил
больших  ребят, а она недомерков.  Право принести  ей  цветы мы  завоевывали
кулаками.  Раннюю  клубнику приносил ей  тот,  кто первым набирал лукошко. Я
даже кролика  свистнул для нее из родительского крольчатника,  когда однажды
ее улыбка ударила мне по мозгам, как сенная лихорадка. Что доказывает, что в
деревенской школе, как и в другом месте, тоже умеют играть в деликатность, и
часто даже лучше!
     Он вздыхает, устремив взгляд в прошлое:
     --  Я до  сих пор ее вижу, эту  славную учительницу. Брюнетка, а взгляд
такой, что у меня слезы на глаза наворачивались. Однажды она забеременела, и
весь  класс стал  как бы  рогатым. Наша печаль возрастала по мере того,  как
округлялся  ее  живот.  Малыш,  которого она  вынашивала,  был  своего  рода
новеньким,  которого она  предпочла  всем остальным.  Своего  мальчишку  она
родила в четверг, потому что была очень добросовестной училкой. На несколько
дней  два  класса объединили вместе,  и с нами  занимался ее  муж. Моя  мать
испекла торт  для дамы. Когда я принес его учителю, он сказал  мне: "Дорогой
Александр-Бенуа, поднимись к ней и сам преподнеси торт". Я ног  под собой не
чувствовал от радости,  пока  поднимался на второй этаж. Тем  более, что это
было первое  мое  посещение  их  квартиры.  Для меня это  было  таинство.  Я
постучал, она крикнула, чтобы я входил.
     "Сюда!" -- позвала она каким-то ватным голосом.
     Я толкнул другую дверь, в ее комнату.  Если бы вы только видели,  какая
она была бледненькая в своей постели! Ее сосунок сосал ее грудь. Я чуть было
в обморок  не упал, когда увидел, с каким остервенением этот обжора впился в
эту прекрасную с синеватым оттенком сиську. По позвоночнику прошел озноб.
     Ничего  не соображая,  я  положил торт  на  кровать.  Меня качало,  как
пьяного. Я запомнил только запах, запах только что родившихся крольчат.
     "Очень мило, Александр-Бенуа. Передай спасибо твоей маме".
     "Да, мдам".
     "Садись".
     Какой кошмар! Я сел прямо на торт.  Шоколадный  торт с кремом.  А тогда
мне показалось, что я сел на перину.
     "Ты  хорошо выучил таблицу  умножения?"  --  спросила она меня, пока ее
ненасытный сынок доил ее, как дикарь.
     "Да, мдам".
     "Расскажи ее мне!"
     В  таблице умножения,  за  исключением цифры  "5",  я  никогда  не  был
суперменом.  Ну, я и  стал рассказывать на  цифру "5".  Она рассмеялась. Она
догадалась, что я  выбрал самое легкое,  но со своим  дитем у груди она была
сама  благожелательность. А я, еле ворочая языком,  блеял,  что  пятью  пять
будет тридцать пять!  Я хотел ей выдать что-нибудь по первому классу,  самое
трудное, например, таблицу на "9". Но это было бы слишком рисково!
     "Очень хорошо, Александр-Бенуа".
     Мне захотелось стать  ее дитем и присосаться к другой труди. Не потому,
что я развратный человек, нет,  а потому, чтобы  стать ближе к ней, стать ее
вещью, иметь больше права любить ее.
     Я пробормотал "до свиданья". Ноги у меня дрожали, когда я  спускался по
лестнице. И  тем  не  менее  я гордился,  что  мне  оказали  такую честь.  Я
возвращался  в  класс  гордый,  как  вша.  Я  говорил  себе,  что я их  всех
переплюнул, моих дружков-приятелей, что  я навсегда обеспечил себе положение
вожака. Я  уже  посматривал на  них свысока.  От гордости у  меня мутилось в
глазах. Но  когда я  вошел в  класс, они стали  тянуть  вверх  руки, щелкать
пальцами и вопить во все горло: "Мсье, мсье! Берюрье нас... в штаны".
     Торт!
     Он улыбается, вспоминая те далекие дни, и прочищает горло.
     --  Я  немного  уклонился  от темы, но  я хотел вам  сказать,  что  для
формирования  индивидума  нет  ничего  лучше,  чем  деревенская  школа.  Это
единственный момент в жизни, когда люди по-настоящему равны,  за исключением
небольшого умственного  неравенства, которое их разделяет.  У  меня  не было
способностей. Однако я сохраняю самые теплые воспоминания об этом времени. Я
очень  любил  свой  класс  с  развешанными  по  стенам  картами  Франции   и
высушенными травами, наклеенными  на черный картон.  Я помню, что у нас было
дежурство по  чернильницам.  Чернила  в  то время были  фиолетовыми. Однажды
подошла  моя  очередь доливать  в  чернильницы.  Я не был  таким ловким, как
бармен, поэтому все время переливал, и при неосторожном движении чернильницы
могли пролиться. Поэтому лишние чернила  я отпивал. И рот  у  меня  был весь
фиолетовый. Когда я в тот день пришел из школы домой, моя мать подумала, что
я подцепил  какую-то ужасную болезнь.  В  то  время как  раз много болтали о
голубой болезни. Чтобы привлечь к себе интерес, я сделал вид, что мне плохо.
Отец быстро запряг лошадь и, повез меня к врачу. Мой папаша представлял себя
Бен Гуром* и во всю мочь гнал лошадей, опасаясь, что я могу  испустить дух в
дороге. Доктор Сильвэн, со своей  седой козлиной  бородкой и  окулярами, был
малый  не  дурак,  и нечего было надеяться на то, что он  примет чечевицу за
фасоль.
     Он сразу все усек с одного взгляда.

     * Главный герой одноименного американского фильма, прославившийся своей
победой в состязании боевых колесниц -- Примеч. пер

     "Твой кретин напился  чернил", -- сказал он моему папахену. В то  время
лекари еще не покупали себе спортивные автомобили, поэтому денег за прием он
с нас не взял.  И тем не менее, едва мы вышли из  кабинета, отец мне устроил
порку по-домашнему. Кнутом! Больше всего  мйе доставалось  от кончика кнута.
Он  при ударе обвивался вокруг ног  и оставлял кровавые пунктиры  на  нежной
коже икр.
     Берюрье мощно ударяет кулаком правой руки в ладонь левой.
     -- Я дам  вам  один  хороший  совет,  еще  раз. Никогда  не злитесь  на
учителей и учительниц. Они знают свое дело. Если ваш малый приносит из школы
единицы,  значит он заслужил их.  Не  уподобляйтесь тем  скандальным  типам,
которые после уроков спорят и лезут в драку с  учителями из-за того, что  те
не признают  в их чаде  гения. Не нужно силком заставлять работать ребенка и
даже ходить в школу, если  у него нет желания. А уж  если он ходит  в школу,
дайте учителю полную свободу действий и не мешайте ему.
     Прежде чем перейти к главе "Первое причастие", я хотел бы поговорить об
уважительном  отношении детей к  старикам.  Не позволяйте им  дурачиться над
ними, показывать им язык или таскать их за бороду, короче, изводить их. Если
вы  проявите в  этом  вопросе слабость,  это  вам  аукнется в  будущем, и не
мудрено, если ваши дети будут прикладывать  к вам руки. А между тем  оплеуха
-- это не лосось, здесь нельзя плыть против течения.
     Он  срывает  с  головы  шляпу  и  обмахивается ею,  как  веером.  Потом
откупоривает  вторую бутылку. Пока  он пьет, дверь  приоткрывается, и  в нее
просовывается огненная физиономия Матиаса. Рыжий оглядывает аудиторию. Такое
впечатление, что  он  ищет  меня. Я привстаю,  чтобы обратить  на  себя  его
внимание. Он замечает меня и  энергичными  жестами делает  мне знаки выйти к
нему. Ну-ка!  Ну-ка!  Уж  не случилось ли что-то  наподобие  Трафальгарского
сражения?
     Долго не думая, я поднимаюсь  и иду к выходу.  Но преподаватель Берюрье
имеет на этот счет иное мнение и резко окликает меня.
     -- Эй, Подснежник, кто вам разрешил выйти из класса?
     -- Меня вызывает преподаватель пулевых отверстий, -- оправдываюсь я.
     Толстяк,  который  еще  не  знает, что Матиас работает  в  этой  школе,
взрывается:
     --  Да что вы говорите! Это надо же,  оказывается, в этой школе коллеги
позволяют  себе вносить мастурбацию  на  моем  уроке! Придется мне  их  тоже
поучить хорошим манерам.
     Он, взбешенный, опережая меня, бросается к двери.
     При виде Матиаса у него от изумления широко раскрываются глаза.
     -- Почему, почему, -- заикаясь произносит Распухший. -- Ты здесь!
     Друг Матиас  делает  еще более удивленный вид,  и оба господина делятся
друг с другом новостями о своих новых назначениях.
     Я,  как воспитанный слушатель,  ожидаю окончания взаимных поздравлений,
стоя в двух шагах позади Берюрье.
     Обнаружив меня за своей спиной, Берюрье качает головой.
     --  Так это он тебе нужен. Рыжий? -- обращается он с вопросом к  своему
достопочтенному коллеге.
     -- На два слова, если позволишь, -- отвечает Матиас.
     Толстый с недовольной миной утвердительно кивает головой.
     Он говорит "до завтра" своему рыжему товарищу, поворачивается и, прежде
чем подняться на эстраду, говорит мне прямо в лицо:
     --  Послушай,  Сан-А.  Я  пока  не  просекаю,  что   значит  весь  этот
шахер-махер, но у меня такая мысль, что здесь попахивает дерьмом. Если ты не
хочешь, чтобы я  умер  жестокой смертью от  чрезмерного любопытства, приходи
сегодня вечером в мою конуру и объясни, в чем здесь дело.
     Он с важным видом поднимается на эстраду, а я с идиотским видом остаюсь
на месте.
     -- А я-то верил в силу  своего преображения, -- вздыхаю я, чтобы скрыть
свое огорчение.
     Но Матиасу не до смеха.
     -- Что новенького? -- интересуюсь я.
     Он морщится.
     --Мне  домой названивал целый  день  какой-то тип. Он сказал  жене, что
позвонит еще, ровно в десять. Ей показалось, что у кего иностранный акцент и
резкий голос.
     -- И от этого ты такой расстроенный! -- говорю я немного сбитый с толку
его паническим видом.
     По-моему, вся  эта история достала его до  копчика, и он того  и  гляди
совсем потеряет рассудок от страха!
     -- Меня больше всего беспокоит, -- шепчет  Рыжий,  -- что они принялись
за мою жену. А в ее положении...
     Я его успокаиваю с раздражением в голосе.
     -- Да  никто за нее не  принимается,  идиот!  Ведь они просто попросили
тебя  к телефону,  а это, насколько я знаю,  нельзя  назвать насильственными
действиями! Кроме того,  ничто  не подтверждает, что лицо, которое  желает с
тобой  поговорить,  имеет  дурные  намерения.  Напротив,  его  настойчивость
успокаивает  меня. Кто  будет целый день  названивать человеку, которого они
уже дважды пытались отправить на тот свет!
     Он соглашается с этими доводами.
     -- Все же, -- вздыхает будущий папа, -- у меня, господин комиссар, есть
задняя мысль.  И достаточно  хорошо  зная вас,  я думаю, что она  у вас тоже
есть, -- добавляет хитрец.
     Я смотрю на свои золотые. Они показывают 9 часов 10 минут.
     -- Сколько до тебя добираться, мэн?
     -- Минут пятнадцать.
     -- Хорошо. Я  досижу  до конца лекции, чтобы не вызывать подозрений,  и
поедем к тебе.
     Его сияющая физиономия расплывается в улыбке.
     -- Какой вы хороший, господин комиссар.
     Я прощаюсь с ним и возвращаюсь на свое место.

     Его Высочество с упоением рассказывает о первом причастии. И  изредка в
упор смотрит  на  меня.  Своим  презрением  он хочет наказать меня. Он полон
решимости проучить меня за мою скрытность.
     --  Господа! --  с пафосом  взывает  он,  --  я снова  ссылаюсь  на мой
учебник, и  вот что я читаю  по поводу праздничного обеда по  случаю первого
причастия.
     Он прочищает голосовые связки и зачитывает:
     "Скатерть и салфетки на  столе должны  быть белыми, посуда, хрусталь --
все белое.  Цветовое убранство  должно быть девственным и весенним: цветущие
ветки яблонь, черешни, боярышника.
     Очень мило будет выглядеть на столе большой лебедь  из белого  фарфора,
спина которого  сделана  о  виде кашпо. Туда  вставляют ветку  белой азалии.
Блюда тоже  белые. Вот некоторые  блюда, которые можно подавать  к  столу по
такому случаю: суп из устриц, редиска, рыба  в белом соусе,  курица  в белом
соусе, творог и взбитые яйца".*
     Уязвленный до глубины души, он отбрасывает в сторону свою книгу.
     -- Вот  здесь,  ребятки,  нельзя  перегибать  палку.  Девственные  тона
годятся   только   для   рассказа   "Ночное   бдение   в   хижине",   Многие
первопричастники еще до того, как забраться на алтарь, уже не раз забирались
на  свою горничную или обследовали  шахты для размещения ракет у приятельниц
маман. Если говорить  обо мне, то я сводил  своего Ваньку-Встаньку в цирк на
премьеру мирового масштаба ровно за неделю до причастия.

     * Текст аутентичен. -- Примеч. авт.

     Он прищуривает свои  милые  детские глаза. В  этот вечер он определенно
настроен на волну воспоминании.
     --  Это  произошло  так, --  говорит  он. --  После уроков я  собирался
прошвырнуться к сараю на берегу реки, где мясник пускал кровь своей скотине.
Меня всегда тянуло к мясу. Я подавал этому живодеру инструмен