носился с правой стороны.  Я сделал несколько
шагов, не помню в точности сколько именно, но что-то между тремя и тремя
с половиной.

Я увидел типа в лохмотьях,  лежащего на земле. Он был молод, насколько я
мог судить по его искалеченной физиономии.  У него были черные маслянис-
тые глаза, его разбитые губы были толстыми, как куски дыни, покалеченные
скулы  кровоточили,  и время от времени он выплевывал один или два зуба,
как обычно выплевывают косточки от винограда. Он стонал. Ему было трудно
дышать,  так как, вероятно, у него было сломано несколько ребер. Короче,
он был в жалком состоянии.

Я нагнулся над ним,  и мне показалось, что я уже где-то видел этого зеб-
ра.

- Кто вы, благородный незнакомец? - ласково спросил я.

Он что-то пробормотал.  Это было похоже на звук, издаваемый сточными же-
лобами, если их быстро заткнуть.

Я решил сходить за Толстяком, чтобы он помог мне.

Я быстро проник в наш фургон и нашел Беру,  развалившимся  на  диване  с
тигром в руках.

- Ты даже не можешь себе представить, насколько эта бестия мила,- сказал
он.- Со мной - настоящий котенок.  Я с каждым часом привязываюсь к  нему
все больше и больше.

- Скажи,  Беру,-  оборвал я его,- в нашем районе не было никакого сраже-
ния?  Там снаружи находится тип,  который похож на что-то среднее  между
жаркое из печенки и Робинзоном.

Мой Беру засмеялся.

- Какое сражение?! Это я отделал его.

- На тебя напали? Я был в этом уверен.

- Нападение-то было,  но только на мою добродетель.  Помнишь ту девушку,
которую я подцепил в коробке и которая пришла туда с маркизом?

- Барбара?

- Да.  Представь себе,  что я продолжал свой сеанс обольщения.  Все  шло
превосходно, она делала мне такие авансы, что я не мог усидеть на месте,
а когда мы вышли из машины, я пошел зигзагами.

- У нее был дружок, который тебя подстерегал и который попытался‡

- Подожди!  Я предложил ей посмотреть на моего бенгальского тигра. Когда
нет японских эстампов, нужно пользоваться тем, что есть, ты согласен?

- Ну, конечно!

- Она согласилась. Я привел ее сюда и показал своего Медора‡ Тут ей ста-
ло страшно,  она стала кричать и ухватывать меня за шею. Видя это, я ос-
тавил своего Медора в ванной и уложил свою деточку на диван,  на котором
сейчас сижу.  Я начал успокаивать эту бедную козочку.  Я немного приврал
ей, немного ее погладил, словом, сам знаешь, как это делается.

Ты не можешь себе представить,  до чего она была хорошей партнершей.  Но
ты ведь знаешь Берурье?!  Разные безделицы - его главный порок. Я решил,
что проведу деликатный вечер, с факельным шествием и хором мальчиков.

Что же касается прелестей,  то их у нее хватало.  И,  надо сказать,  она
умела ими пользоваться.  Моя жеманница продолжала завлекать меня,  и это
ей здорово удавалось.  Я же воспользовался классическим способом, потому
что у меня есть диплом по этому виду деятельности.

Я говорил ей о ее глазах,  а когда я гладил ее ножку, у меня создавалось
впечатление,  что я глажу перья утки. Я сказал ей, что ее рот такой неж-
ный,  как первосортное филе,  а дыхание такое же ласкающее,  как  аромат
воздушного пирога у Гранд Марнье.  Ты улавливаешь стиль человека?  Алек-
сандр Мюссе, Виктор Ламартин, Шатобриан никогда не имели ничего подобно-
го, и, не желая хвастаться, должен сказать, что это мой стиль.

Она просила меня продолжать, и я довел ее до бесчувствия. Я уже пригото-
вился к главной операции, и что же я обнаружил?

- Девушку?

Но Беру не обратил внимания на мое вмешательство.

- Твоя Барбара была мужчиной!  Ты слышишь,  Сан-Антонио?  Какой-то Жюль,
превращенный в девушку, гром и молния! А!? Ты не можешь знать! Если бы я
обнаружил удава в моей тарелке или статую Наполеона IV на моей  кровати,
я бы и то меньше удивился.  Я оставался недвижим, по крайней мере, минут
десять,  прежде чем сообразил.  Вначале я подумал, что эта мышка зашла в
магазин и закупила этих штук и ловушек,  прежде чем прийти в коробку. Но
ерунда!  Она была серьезна.  Тогда я увидел все в красном свете. Большой
танец, вот что ей надо устроить!

Сначала, как  я тебе говорил,  она находила все прекрасным.  Ее просьбы!
"Еще дорогой",- умоляла она меня,- "еще"!  Она получила то, чего добива-
лась.  Я не хочу хвалиться, Сан-Антонио, но я уверен, что самая прекрас-
ная выволочка в моей жизни была та,  что я задал этой бестии! Она закри-
чала,  что я злой, это я-то, Беру?! Ты отдаешь себе отчет?! Вместо того,
чтобы успокаивать меня,  она только трепала мои нервы.  И бац!  И бац! И
вот тебе! Вот тебе! На! Получи!

Рассказывая это, Толстяк яростно боксировал воздух руками.

Тигр, протестуя,  замяукал,  так  как  сотрясения дивана потревожили его
сон. Одним ударом Толстяк успокоил его.

- Это еще не все,- сказал я.- Нужно теперь вернуть твою маленькую женщи-
ну.

- Ах! Не шути со мной по этому поводу! - завопил Беру.- Я этого не выне-
су.

- Ну, Толстяк,- сказал я,- нужно немного умерить свои эмоции.

В нашу дверь постучали.  Я пошел открывать дверь,  в то время как Беру с
заметным хладнокровием набросил покрывало на свою бенгальскую кошку.

На пороге нашей двери стоял Пивуникони,  как всегда с достоинством,  как
всегда немного чопорный, с видом посла в отставке.

- Простите меня за то, что я нарушил ваш покой в такой поздний час,- за-
метил маг,- но мне кажется, что одна персона снаружи нуждается в помощи.

И Храбрец, и я изобразили из себя очень удивленных людей.

- Он,  вероятно, поскользнулся на банановой кожуре,- проговорил мой ком-
паньон.

- Надо позвонить в госпиталь,- сказал я.

Девятый случай!  Просто непостижимо, какое количество людей отправляется
в морг и в госпиталь из-за этого дела.

Остерегайтесь, чтобы вам тоже не попасть туда.  Аспирин не всегда сможет
помочь вам,  парни.  Организм к нему приспосабливается.  Настанет  день,
когда вы упадете без чувств от одного слова Сан-Антонио.  Заметьте,  что
это составит мне рекламу, но, так как у меня доброе сердце, я пролью над
вами одну слезу, особенно если рядом со мной будет находиться лук.

Короче, Беру погружается в холодную ночь забвения.

Пивуникони сказал мне, что он отправится в свой фургон за лекарствами.

Я пользуюсь  возможностью проинтервьюировать молодую девушку,  лежащую у
моих ботинок.

- Скажи-ка,  девочка,- спросил я,- вы давно уже дружите  с  маркизом  ди
Чаприни?

Она выплюнула два последних зуба, которые еще остались у нее.

- Со вчерашнего дня.

- А как вы познакомились?

- У Тортиколи. Я новенькая, приехала из Содома, где работала танцовщицей
в Йеллоу Гранд. Но я не знаю никакого другого случая‡

Это все, что я хотел узнать.

Пивуникони вернулся, нагруженный медикаментами. Он продезинфицировал ра-
ны несчастной и приложил к ним какие-то снадобья. Потом он перевязал их.

Короче, когда  появилась  санитарная карета,  им оставалось лишь забрать
молодую женщину.

Беру был мрачен, его испорченный вечер испортил ему желудок.

- Не доставите ли вы мне удовольствия,  выпив со мной немного  пунша?  -
любезно предложил Пивуникони.

Я собирался отказаться,  так как чувствовал, что глаза мои начинают сли-
паться, но Беру уже ответил:

- С большим удовольствием.

Так что мы оказались у мага раньше,  чем успели бы прочитать полное соб-
рание сочинений Жюля Романа.

В помещении Пивуникони чувствуешь себя довольно странно.  Мисс Лола, его
партнерша,  барышня,  исчезающая из чемодана,  несмотря на поздний  час,
очень любезно встретила нас.

Час был настолько поздний, что уже наступало утро.

Пивуникони приготовлял пунш как алхимик, готовящий сложный опыт.

Нос у него был крючком,  взгляд пристальный и лихорадочный, а скулы выс-
тупали так сильно, как выпавшая буква в вывеске предпринимателя.

Забавный парень!

- В этом цирке происходят страшные вещи,  не правда ли?  -  сказал  Беру
мисс Лоле.

Лола - это не звезда Голливуда,  торгующаяся из-за каждого доллара.  Она
бедна,  покорна и немного жеманна.  Принужденная жить в чемодане и исче-
зать, она в конце концов стала похожа на дымок.

Безусловно, маг  поражает ее.  Он же считает себя Наполеоном иллюзионис-
тов.  Первым манипулятором мира, как объявляют о нем афиши. Афиши, кото-
рые он сам сочиняет,- я, кажется, говорил вам уже об этом?

В настоящий момент он придумал новую. Он представляется на лошади, стоя-
щей на розовом облаке. Его вытянутая рука мечет молнии, и все это проис-
ходит над планетой Земля. Его улучшенная фотография, на ней его физионо-
мия имеет что-то анархическое.

- Красивая работа,- сказал я,- у вас просто талант.

У него появился тик в углу губ,  благодаря которому становятся видны два
красивых зуба из золота, стоимостью приблизительно в сто франков каждый.
Кроме того, он слегка улыбается довольной улыбкой.

Никогда я не видел человека до такой степени довольного собой. Он должен
был  бы прикрепить к потолку зеркало,  чтобы можно было любоваться собой
спящим. Я завидую ему. Как хорошо, должно быть, быть вселенной для само-
го себя. Он для себя храм и Пантеон, сам для себя устанавливает законы и
нормы поведения.  Маленький бог и неплохой черт.  К тому же, у него есть
возможность,  какой  у других нет.  Он может взять у вас наручные часы и
вынуть их из трусиков у королевы или герцогини. Это здорово, правда?

- Как это случилось, что вы еще не легли в такой поздний час? - осторож-
но осведомился я, дуя на свой пунш, чтобы остудить его.

Он сардонически рассмеялся, и смех его был похож на карканье ворона, ко-
торого охотник-дальтоник принял за фазана.

- Спросите у мисс Лолы.

Мисс Лола бросила на него  восхищенный  взгляд.-  Профессор  никогда  не
спит,- пробормотала она.

- Как это так - никогда?

- Я  - как лошадь,  мой дорогой,- пояснил Пивуникони,- когда мне хочется
спать, я сплю стоя.

- Это,  вероятно,  очень практично,- заметил Берурье.- И это,  возможно,
сослужило вам добрую службу в армии, особенно когда вы находились на ча-
сах?

Я стремился поскорее убраться отсюда. Мне была ненавистна атмосфера это-
го помещения. Все ненормальное мне противно. И еще, вид этой бледной де-
вушки нервировал меня.  Она никогда не получала в подарок букета фиалок.
Магические  фокусы  - только это мог предложить ей этот пресыщенный кон-
дор.  Ее любовь к Пивуникони могла бы заинтересовать психиатра.  К  тому
же,  этот тип до такой степени принадлежит ей,  что все остальные должны
отступать.

А он требует от мисс Лолы лишь того, чтобы она кричала "браво" и хлопала
в ладоши. Если бы у меня было немного побольше времени, я бы заинтересо-
вался этой девушкой,  но не так, как вы об этом думаете: я не стал бы ее
удочерять, на это я не способен. Но я хотел бы проделать с ней собствен-
ные фокусы, вот!

Ну, вот‡ Я опять вас шокировал? До какой же степени вы можете быть стыд-
ливы, ну?

Я опорожнил свой стакан, а что касается Беру, то у него эта операция бы-
ла давно проделана, и мы распрощались с этими господами.

- Я не пожелаю вам доброй ночи,- сказал я Пивуникони,- потому что вы  не
спите, а скажу: "Добрый день!"

Беру зевал так, как будто присутствовал на концерте Дебюсси.

- Скорее в постель,- сказал он.- Я очень рад,  что нашел Медора. Он сог-
ревает меня. Должен тебе сказать, он стоит настоящего одеяла.

- Почему ты зовешь его Медор, ведь это собачье имя! Если бы оно было хо-
тя бы кошачьим!..

Это замечание огорчило его. Он нахмурился.

- Вот уж не ожидал, что ты можешь быть таким формалистом.

Затем он внезапно понял справедливость моего замечания.

- В сущности,  ты,  возможно, и прав. А как же, по-твоему, я смог бы его
окрестить?

- Три Лансье,- предложил я.

- А может быть, Бисскот?

- Почему?

- Потому, что он из Бенгалии.

- Нет,  это уж слишком длинно. Нужно, чтобы имя было резким и легко про-
износилось.  А  у  тебя  есть намерения продолжать жить с этим животным,
Толстяк?

- Естественно. Я его усыновлю. Я куплю его у Барнаби и увезу его в Париж
вместе с нами, когда мы вернемся туда.

- Но мне кажется, что ты собрался подать Старику заявление об отставке?

- Я  это сказал так просто,  чтобы что-нибудь сказать,  но мое последнее
выступление заставило меня задуматься.  Если я буду продолжать эту рабо-
ту, то кончится тем, что у меня не выдержит кишечник.

Наконец, мы  оказались  в своих апартаментах.  Я ощупал стальные мускулы
Толстяка.

- Ты на самом деле хочешь спать, Беру?

- Немного,  племянничек.  У меня такое ощущение,  как будто к моим векам
привязали пудовые гири.

- В таком случае, я отправляюсь один,- сказал я.

- Куда?

- В то место, куда Барнаби отвез свой таинственный товар.

- А что там делать?

Я удивленно посмотрел на него.

- Скажи,  Беру, ты не вспоминаешь про то, что мы с тобой легавые, прово-
дящие определенное следствие?

- Мы должны заниматься кражами картин, а не другими вещами.

- А кто тебе сказал, что в этих коробках не картины?

Теперь наступила его очередь выразить удивление, не лишенное жалости.

- Ты можешь представить себе картину в футляре для флейт?

- Картина, вынутая из рамы, Беру, сворачивается как бретонский блин.

Убежденный, он опустил голову.

- Я не рассматривал проблему под таким аспектом.

Он задумался.

- Хорошо,  я буду сопровождать тебя,- проговорил  он  в  порыве  горячей
дружбы.- Мы доставим себе удовольствие утром.  Я прошу у тебя только де-
сять секунд, чтобы пойти к Медору и дать ему сахару.



 Глава 11



По дороге я рассказал ему о деле Градос.  Его Величеству  не  понравился
мой рассказ.

- Видишь,  какова жизнь,- вздохнул он.- Ищут вора картин, а находят тор-
говцев наркотиками:  это как Генрих IV на вокзале  Аустерлиц:  ты  ждешь
грущи, а появляются боши.

Турин почти пуст.  Это как раз то время ночи, когда те, кто возвращаются
домой,  встречаются с теми, которым рано выходить на работу‡ И те и дру-
гие падают от недосыпания‡

Темнота так же плотна,  как испанское вино. Несколько капель дождя упало
на асфальт.

- Видишь,- пробормотал Беру,- если у тебя есть порок,  ты за  него  пла-
тишь.  Каприз мадам Кабеллабурна, ее шофер, Градос, другой парень, о ко-
тором ты говоришь,  и его мышка, если бы они были нормальными, то в нас-
тоящий момент они были бы живы.

- Да,  но время относительно!  - вздохнул я.- Человеческая жизнь так ко-
ротка, Толстяк! Так ненадежна!

- Я дам тебе посмотреть на мою‡ если она ненадежна,- возмутился булимик.

Наши шаги гулко раздавались по пустой улице.

- Разве ты не чувствуешь,  до какой степени настоящее мимолетно, Берурье
Александр-Бенуа? Ты не ужасаешься при мысли, что каждая секунда промель-
кает раньше, чем ты сумеешь ее прочувствовать?

- Ты в настоящий момент занимаешься тем, что декальцинируешь свой мозг,-
изрек Скромный.- Настоящее - это не секунды, которые мелькают, Сан-Анто-
нио,  ты здорово ошибаешься. Настоящее - в том, что ты жив и хорошо себя
чувствуешь в своей шкуру и что есть‡ другая половина человечества.

Убедительно, а?  Это  разговор  двух  французских фликов в конце ночи на
улицах Турина. Беру, в своем роде, это думающее животное.

- Барнаби был здесь,- сказал он мне, указывая на низкую дверь в облупив-
шемся фасаде дома.

Я осмотрел  окна.  Они были темны,  как намерения садиста.  Надо войти в
этот дом.

Я достал свой "сезам" и начал работать над замком.

Мы проникли в прохладное место, в котором пахло салом, вином и макарона-
ми.

Я включил  свой карманный фонарик и в его свете обнаружил,  что мы нахо-
димся в складе лавочника.  Бочки и фляги с вином,  коробки,  круги сыра,
бутылки с оливковым маслом заполняли низкое помещение.

Я продолжал осмотр и обнаружил другую дверь. Перед нашим взором открылся
еще один склад.  Огромные окорока ветчины и сосиски были привязаны к по-
толку. Огромное количество соленых сардинок и селедок занимало это поме-
щение.

- Это пещера Люстикрю! - пошутил я и осторожно чиркнул несколько спичек,
так как у меня много ума.

Треть следующего подвала была занята картофелем.  Огромная куча поднима-
лась до самых потолочных балок.

Его Величество поставил ногу на одну из картофелин,  выбранную случайно.
Он покачнулся и упал,  а картофель стал осыпаться. Большая куча, богатая
крахмалом,  из семейства пасленовых, употребление которых распространено
во Франции, стала разваливаться под тяжестью увальня. Это падение откры-
ло черную вещь,  спрятанную среди картофеля.  Вещь,  о которой я говорю,
имела вид ящика с закругленной крышкой - футляр от кларнета.

- Признайтесь, что мне здорово везет! - торжествовал Храбрец.- То, что я
не чую носом, я нахожу при помощи ягодиц: это признак упадка, не так ли?

Я открыл футляр: он очень легко открывался.

Поднимая крышку,  я был готов к худшему.  И что же я  увидел‡  аккуратно
уложенное на подстилку из бархата цвета синего южного моря‡ Догадайтесь.
Вы не угадали? Противное меня бы унизило. Ну, сделайте усилие. Нет?

Итак, в футляре для кларнета лежал - кларнет! Я его вынул, осмотрел, по-
дул  в него‡ Это кларнет.  Была только одна интересная деталь:  он весил
очень много,  гораздо больше,  чем обыкновенный  кларнет.  Меня  осенила
идея,  и я стал кончиком ножа скоблить инструмент.  Это платина! Кларнет
из платины‡ Парни, я не знаю, отдаете ли вы себе отчет о стоимости этого
предмета?

Мы стали нервничать и шарить среди картофеля.  Наши труды не пропали да-
ром:  одна флейта и один кларнет из платины,  золотая гармоника и  гади-
кон-бас из массивного серебра!

Сокровища Али-Бабы!

- Посмотри,- усмехнулся Беру,- он неплохо живет, наш Барнаби.

Только он выговорил эти слова, как отворилась дверь.

На пороге стояло существо весьма необыкновенное. Человек, о котором идет
речь,  был,  вероятно,  не моложе ста лет. Во рту у него оставалось лишь
два зуба.  Белые гальские усы располагались под носом, похожим на обесц-
веченную землянику.  На нем была ночная рубашка и колпак,  а в руках  он
держал ружье, похожее на тромбон.

Он задергался при виде нас и стал издавать звуки,  похожие на верблюжьи.
Он говорил на непонятном языке и прицелился в Беру. Толстяк стал прибли-
жаться к нему, забавляясь как караван верблюдов.

Тогда старый хрен спустил курок, мушкетон выстрелил, и на его руку посы-
пался порох.  Его крики удвоились.  У него начали гореть усы,  и мы вос-
пользовались имеющейся здесь минеральной водой, чтобы погасить пожар.

Кончилось тем,  что "несчастный случай" был ликвидирован, как сказал Бе-
ру.

Одна сторона усов сгорела, но с другой стороны ничего не пострадало.

- Этого ему будет достаточно, чтобы сфотографироваться в профиль,- шутил
Толстяк.

Я пытался расспросить старика, но он находился в шоке и что-то бессвязно
бормотал. Потом появилась толстая матрона, в двенадцать тонн весом, тоже
с гальскими усами,  с глазами-точками и голыми ногами, более волосатыми,
чем у гориллы.

Она присоединила свои крики к крикам своего папаши, так как она была его
старшей дочерью.

Я спрятал платиновый кларнет обратно в футляр и сказал Толстяку, что на-
до убираться отсюда.

Мы быстро смылись.

Крики раздавались теперь по всему кварталу, и если мы не поспеем, то бу-
дем сбиты человеческим потоком, на самом деле совсем бесчеловеческим.

- Куда мы идем? - спросил Берурье, труся около меня.

Погода была прекрасной,  мы совершенно не задыхались,  и ноги сами несли
нас, так как дела шли прекрасно.

- В цирк Барнаби, Толстяк!

Заря медленно разгоралась.  Начиналось  утро  понедельника.  Воздух  был
грязно-серый, цвета фабричного дыма.

- Я  начинаю пресыщаться этой страной,- заявил Беру,  когда мы пришли на
площадь, на которой располагался цирк.- Но куда ты идешь?

Да, куда я иду?..  Сказать "доброе утро" нашему дорогому патрону, только
и всего.



Барнаби проснулся,  подпрыгнув  на  кровати:  этот аттракцион принес ему
много бы золота (если я могу так выражаться после нашего открытия).

Мадам была в ночной рубашке, почти прозрачной, фиолетовых тонов с черны-
ми кружевами.  Ее к