у городом и деревней:  речки
и улицы, мельницы и луга, - да и работа подходящая для такого человека,  как
он. Я хочу сказать - человека, который надеется  и  желает  возвыситься  над
общим уровнем (а ведь почти все люди хотят  этого  временами),  но  в  конце
концов удовольствуется и общим уровнем, если получит  возможность  приносить
пользу  и  честно  работать,  хоть  и  не  прославится.  Я  думаю,  что  все
благородные души честолюбивы,  но  мне  больше  всего  нравится  честолюбие,
которое  спокойно  выбирает  подобный  путь,  вместо  того  чтобы  судорожно
пытаться перескочить через него. Честолюбие Вудкорта как раз такое.
     - И его назначат на эту должность? - спросила я.
     - Ну, знаете, Хлопотунья, - ответил  опекун  с  улыбкой,  -  не  будучи
оракулом, я ничего  не  могу  сказать  наверное,  но  думаю,  что  назначат.
Репутация  у  него  очень  хорошая,  к  тому  же  среди  людей,  потерпевших
кораблекрушение вместе с ним, оказались йоркширцы, тамошние жители, и как ни
странно, но я верю, что чем лучше ты сам, тем больше у тебя шансов на успех.
Впрочем,  не  думайте,  что  это  доходное  место.  Должность  очень,  очень
скромная, дорогая моя, - работы много, а заработка мало; но можно надеяться,
что со временем положение его улучшится.
     - Бедняки в этом поселке будут счастливы, если выбор падет  на  мистера
Вудкорта, опекун.
     - Правильно, дорогая, в этом сомневаться не приходится.
     Больше мы об этом не говорили, и опекун не сказал ни слова  о  Холодном
доме и его будущем. Потому не сказал, решила я тогда, что я ношу траур и еще
только в первый раз после болезни сижу с ним наедине.
     Теперь я каждый день навещала мою дорогую девочку в том  унылом  темном
закоулке, где она жила.
     Обычно я бывала у нее по утрам, но  всякий  раз,  как  у  меня  выпадал
часок-другой  свободного  времени,  я  надевала  шляпу  и  снова  бежала  на
Канцлерскую улицу. Оба они, и Ричард и Ада, были  так  рады  видеть  меня  в
любое время и так  оживлялись,  заслышав,  что  я  открываю  дверь  и  вхожу
(чувствуя себя здесь как дома, я  никогда  не  стучала),  что  я  ничуть  не
боялась им надоесть.
     Приходя к ним, я часто не заставала Ричарда. Если же он и был дома,  то
обычно что-то писал или читал документы, приобщенные к тяжбе, сидя за  своим
столом, заваленным бумагами, до которых не позволял  дотронуться.  Случалось
мне видеть, как он стоит в нерешительности перед  конторой  мистера  Воулса.
Случалось сталкиваться с  ним,  когда  он  бродил  по  соседству,  бесцельно
слоняясь  по  улицам  и  покусывая  ногти.  Нередко  я   встречала   его   в
Линкольне-Инне близ того здания, где впервые его увидела; но - ах! - как  он
был непохож на прежнего, как непохож!
     Я знала, что состояние, принесенное ему  Адой  в  приданое,  тает,  как
свечи, горящие по вечерам в конторе мистера Воулса.  А  состояние  это  было
очень небольшое. К тому же у Ричарда были  долги  до  женитьбы;  так  что  я
теперь хорошо понимала что значат слова "мистер  Воулс  налегает  плечом  на
колесо", - а он продолжал "налегать", как я  слышала.  Моя  дорогая  подруга
оказалась превосходной хозяйкой и всячески старалась экономить; и все  же  я
знала, что молодые беднеют с каждым днем.
     В этом убогом углу она сияла как прекрасная звезда. Она так украсила  и
озарила его, что теперь его и узнать нельзя было. Сама же она была  бледнее,
чем раньше, когда жила дома, и я удивлялась, почему  она  так  молчалива,  -
ведь она до сих пор не теряла бодрости и надежды, а лицо у нее  всегда  было
такое безмятежное, что, мне казалось, это любовь к Ричарду ослепляет  ее,  и
она просто не видит, что он идет к гибели.
     Как-то раз я шла к ним обедать, раздумывая  обо  всем  этом.  И  вдруг,
подойдя к Саймондс-Инну, встретила маленькую мисс Флайт,  которая  вышла  от
них. Она только что нанесла визит "подопечным тяжбы Джарндисов", как она все
еще их называла, и осталась от души довольна этой церемонией.  Ада  говорила
мне, что старушка является к ним каждый  понедельник  ровно  в  пять  часов,
нацепив на шляпку лишний белый бант, - которого на ней не увидишь  в  другое
время, - а на руке  у  нее  тогда  висит  ее  самый  объемистый  ридикюль  с
документами.
     - Душенька моя! - начала она. - Я в восторге! Как поживаете? Как я рада
вас видеть. Вы идете с визитом к нашим интересным подопечным Джарндисов? ##Ну,
конечно@@! Наша красавица дома, душенька моя, и будет счастлива видеть вас.
     - Значит, Ричард еще не вернулся? - спросила я. - Вот хорошо,  а  то  я
боялась, что немного опаздываю.
     - Нет, еще не вернулся, - ответила мисс Флайт. - Сегодня он засиделся в
суде. Я оставила его там с Воулсом. Надеюсь, вы не любите  Воулса?  ##Не  надо@@
любить Воулса. О-пас-нейший человек!
     -  Вероятно,  вы  теперь  встречаетесь  с  Ричардом  чаще  прежнего,  к
сожалению? - спросила я.
     - Прелесть моя, - ответила мисс Флайт, - я встречаюсь с ним ежедневно и
ежечасно. Вы помните, что я вам говорила  о  притягательной  силе  вещей  на
столе лорд-канцлера? Так вот, душенька моя, если  не  считать  меня,  Ричард
самый постоянный истец во всем суде. Это прямо-таки забавляет нашу маленькую
компанию. Мы оч-чень дружная компания, не правда ли?
     Грустно было слышать  это  от  бедной  слабоумной  старушки,  но  я  не
удивилась.
     - Короче говоря, достойный мой друг, - зашептала мне на ухо мисс  Флайт
с покровительственным и таинственным видом, -  я  должна  открыть  вам  один
секрет. Я назначила Ричарда своим душеприказчиком. Назначила, уполномочила и
утвердила. В своем завещании. Да-а!
     - Неужели? - удивилась я.
     - Да-а, - повторила мисс Флайт самым жеманным тоном,  -  назначила  его
своим душеприказчиком, распорядителем и уполномоченным.  (Так  выражаются  у
нас в Канцлерском суде, душенька.) Я решила, что если сама я не выдержу, так
ведь он-то успеет дождаться решения. Он так регулярно бывает в суде.
     Я только вздохнула.
     - Одно время, - начала мисс Флайт и  тоже  вздохнула,  -  я  собиралась
назначить, уполномочить и утвердить бедного Гридли. Он тоже очень  регулярно
ходил в суд, моя прелесть. Уверяю вас, прямо образцово! Но он  не  выдержал,
бедняга; поэтому я назначила ему преемника. Никому об этом не рассказывайте.
Говорю по секрету.
     Она осторожно приоткрыла свой ридикюль и показала мне сложенную  бумагу
- вероятно, то самое завещание, о котором говорила.
     - Еще секрет, дорогая: я сделала добавление к своей птичьей коллекции.
     - В самом деле, мисс Флайт? - отозвалась я, зная как ей приятно,  когда
ее слушают с интересом.
     Она несколько раз кивнула головой, а лицо ее омрачилось и потемнело.
     - Еще две птички. Я назвала их "Подопечные тяжбы Джарндисов". Они сидят
в клетках вместе с остальными: с Надеждой, Радостью, Юностью, Миром, Покоем,
Жизнью, Прахом, Пеплом, Мотовством, Нуждой, Разорением, Отчаянием, Безумием,
Смертью, Коварством, Глупостью,  Словами,  Париками,  Тряпьем,  Пергаментом,
Грабежом, Прецедентом, Тарабарщиной, Обманом и Чепухой.
     Бедняжка поцеловала меня такая взволнованная, какой я ее еще не видела,
и отправилась восвояси. Имена своих птичек  она  перечисляла  очень  быстро,
словно ей было страшно услышать их даже из  своих  собственных  уст,  и  мне
стало жутко.
     Подобная встреча никак не могла поднять мое настроение; охотно обошлась
бы я и без встречи с мистером Воулсом,  которого  Ричард  (явившийся  минуты
через две после меня) привел к обеду. Обед  был  очень  простой,  но  Аде  и
Ричарду  все-таки  пришлось  ненадолго  выйти  из  комнаты,  чтобы  заняться
хозяйством. Тут мистер Воулс воспользовался  случаем  побеседовать  со  мной
вполголоса.  Он  подошел  к  окну,  у  которого  я  сидела,  и  заговорил  о
Саймондс-Инне.
     - Скучное место, мисс Саммерсон, для тех,  кто  здесь  не  работает.  -
начал мистер Воулс и, желая протереть стекло, чтобы мне  было  лучше  видно,
принялся пачкать его своей черной перчаткой.
     - Да, смотреть здесь не на что, - согласилась я.
     - И слушать нечего, мисс, - отозвался мистер Воулс.  -  Случается,  что
сюда забредут уличные музыканты, но мы, юристы, не музыкальны  и  быстро  их
выпроваживаем. Надеюсь, мистер Джарндис здоров, к счастью для своих друзей?
     Я поблагодарила мистера Воулса и сказала, что  мистер  Джарндис  вполне
здоров.
     - Сам я не имею удовольствия быть в числе его друзей, - заметил  мистер
Воулс, - и знаю, что в его доме  на  нашего  брата,  юриста,  порой  смотрят
недружелюбно. Как бы то ни было, наш путь ясен: хорошо  о  нас  говорят  или
плохо, все равно мы, вопреки всякого рода предубеждениям против  нас  (а  мы
жертвы предубеждений), ведем свои дела начистоту... Как вы находите  мистера
Карстона, мисс Саммерсон?
     - У него очень нездоровый вид... страшно встревоженный.
     - Совершенно верно, - согласился мистер Воулс.
     Он стоял позади меня, длинный и черный,  чуть  не  упираясь  головой  в
низкий потолок и так осторожно ощупывал свои прыщи на лице, словно это  были
не прыщи, а драгоценные камни, да и говорил он ровным утробным голосом,  как
человек, совершенно лишенный человеческих чувств и страстей.
     - Мистер Карстон, кажется, находится под наблюдением мистера Вудкорта?
     - Мистер Вудкорт - его бескорыстный друг, - ответила я.
     -  Но  я  хотел  сказать  -  под  профессиональным   наблюдением,   под
медицинским наблюдением.
     - Оно плохо помогает, когда душа неспокойна, - заметила я.
     - Совершенно верно, - согласился мистер Воулс.
     Такой медлительный, такой хищный, такой  бескровный  и  унылый!  -  Мне
чудилось, будто Ричард чахнет под взглядом своего поверенного, а  поверенный
чем-то смахивает на вампира.
     - Мисс Саммерсон, - продолжал мистер Воулс, очень медленно потирая руки
в перчатках - казалось, его тупому  осязанию  безразлично,  затянуты  они  в
черную лайку или нет, -  я  считаю  брак  мистера  Карстона  неблагоразумным
поступком.
     Я попросила его не говорить со мной на эту тему. Они  дали  друг  другу
слово,  когда  были  еще  совсем  юными,  объяснила  я  ему   (довольно-таки
негодующим тоном), а будущее представлялось им более светлым  и  ясным,  чем
теперь, когда Ричард поддался злополучному влиянию, омрачающему его жизнь.
     -  Совершенно  верно,  -  снова  подтвердил  мистер  Воулс.  -  Однако,
придерживаясь своего принципа высказывать все начистоту, я замечу, с  вашего
позволения,   мисс   Саммерсон,   что   нахожу   этот    брак    чрезвычайно
неблагоразумным. Я считаю своим  долгом  высказать  это  мнение,  долгом  не
только по отношению к близким мистера Карстона, от которых, натурально,  жду
справедливой оценки, но и по отношению к своей собственной репутации, ибо  я
дорожу ею, как  юрист,  стремящийся  сохранить  всеобщее  уважение,  ибо  ею
дорожат мои три дочери, которым я стараюсь обеспечить маленькое  независимое
состояние, и добавлю  даже:  ею  дорожит  мой  престарелый  отец,  содержать
которого я считаю своей почетной обязанностью.
     - Этот брак стал бы совсем другим браком - гораздо более  счастливым  и
во всех отношениях более удачным, мистер Воулс,  -  сказала  я,  -  если  бы
Ричарда можно было уговорить  отказаться  от  роковой  цели,  к  которой  вы
стремитесь вместе с ним.
     Беззвучно кашлянув, или, точнее, зевнув в свою черную перчатку,  мистер
Воулс наклонил голову, как бы не желая резко возражать даже против этого.
     - Мисс Саммерсон, - произнес он, - возможно, что вы и правы; и я охотно
признаю, что молодая леди, столь неблагоразумно  принявшая  фамилию  мистера
Карстона, - надеюсь, вы не посетуете на меня за то, что я из  чувства  долга
перед близкими мистера Карстона повторяю это, -  является  весьма  достойной
молодой леди из очень хорошей семьи. Дела помешали мне вращаться в  обществе
иначе как в качестве поверенного моих клиентов, тем  не  менее,  надеюсь,  я
способен понять, что супруга мистера Карстона весьма достойная молодая леди.
Что касается красоты, то в этой области я не знаток и никогда с юных лет  не
обращал на нее большого внимания; но смею  сказать,  что  эта  молодая  леди
отличается большими достоинствами и в отношении красоты. Ее (как  я  слышал)
считают красивой клерки нашего Инна, а в этом они смыслят больше  меня.  Что
же  касается  того  обстоятельства,  что  мистер  Карстон  печется  о  своих
собственных интересах...
     - Полно! Какие там интересы, мистер Воулс!
     - Простите, - перебил меня мистер Воулс и продолжал все тем же утробным
и бесстрастным голосом: - У мистера  Карстона  имеются  некоторые  интересы,
связанные  с  некоторыми  завещаниями,  которые  оспариваются  в  суде.  Так
выражаемся мы, юристы. Что  же  касается  того  обстоятельства,  что  мистер
Карстон печется о своих интересах, то я уже сказал вам,  мисс  Саммерсон,  в
тот день,  когда  впервые  имел  удовольствие  с  вами  встретиться,  что  я
стремлюсь вести дела начистоту, - я  тогда  употребил  именно  эти  слова  и
впоследствии записал их в свой деловой дневник,  который  можно  представить
для ознакомления когда угодно, - я уже сказал вам, что мистер Карстон желает
следить  за  своими  интересами  лично  и  поставил  мне  условием  подробно
осведомлять его о ходе его дела. Когда же любой мой клиент ставит какое-либо
не  безнравственное  (я  хочу  сказать,  не  противозаконное)  условие,  мне
надлежит выполнить это условие. Я его выполнял; я  его  выполняю.  Однако  я
никоим образом не хочу смягчать положение, когда ставлю о нем в  известность
близких мистера Карстона. С  вами  я  говорю  начистоту,  как  говорил  и  с
мистером Джарндисом. Я  считаю  своим  профессиональным  долгом  высказаться
начистоту, хоть и не могу потребовать за это гонорара. Итак, как ни грустно,
но скажу начистоту, что дела мистера Карстона весьма плохи, что  сам  мистер
Карстон очень плох и что брак  его  -  чрезвычайно  неблагоразумный  брак...
Здесь  ли  я,  сэр?  Да,  благодарю  вас,  я  здесь,  мистер  Карстон,  и  с
удовольствием веду приятную беседу с мисс Саммерсон, за что обязан  принести
вам глубокую благодарность, сэр!
     Так он оборвал наш разговор, отвечая  Ричарду,  который  окликнул  его,
войдя в комнату. Но я уже слишком хорошо  поняла  все  значение  щепетильных
попыток  мистера  Воулса  спасти  себя  и  свою  репутацию  и  не  могла  не
чувствовать, что беда,  которой  мы  так  опасались,  надвигается  вместе  с
угрожающим падением его клиента.
     Мы сели за стол, и я с тревогой воспользовалась случаем присмотреться к
Ричарду. Мистер Воулс (снявший перчатки во время еды)  мне  не  мешал,  хотя
сидел против меня, а стол был не широкий, - не мешал  потому,  что  если  уж
поднимал глаза, то не сводил их с нашего хозяина. Я нашла Ричарда похудевшим
и вялым, небрежно одетым, рассеянным, и если он время от времени  делал  над
собой усилие, стараясь оживленно  поддерживать  разговор,  то  вскоре  снова
погружался в тупую задумчивость. Его большие блестящие глаза, такие  веселые
в былое время, теперь были полны тревоги,  беспокойства,  и  это  совершенно
изменило их. Не могу сказать, что он постарел. В  некоторых  случаях  гибель
юности не то же самое, что старость; и на такую гибель были обречены  юность
и юношеская красота Ричарда.
     Он ел мало и, кажется, относился к  еде  равнодушно;  он  стал  гораздо
более раздражительным, чем раньше, и  был  резок  даже  с  Адой.  Вначале  я
подумала, что от его прежней беспечности не осталось и  следа;  потом  стала
замечать, как ее отблески мелькают на его лице, так же, как видела иногда  в
зеркале какие-то черточки своего прежнего лица. И прежний его  смех  еще  не
совсем  угас;  но  он  казался  лишь  эхом  прежнего  веселья,  и  от  этого
становилось грустно на душе.
     Но со мной он был по-прежнему ласков и, как всегда, рад видеть  меня  у
себя, так что мы с удовольствием болтали,  вспоминая  прошлое.  Наша  беседа
явно не интересовала  мистера  Воулса,  хотя  он  иногда  растягивал  рот  в
какой-то зевок, который, видимо, заменял ему улыбку. Вскоре после  обеда  он
поднялся и сказал, что просит у дам позволения удалиться к себе в контору.
     - Как всегда, всего себя отдаете делу, Воулс! - воскликнул Ричард.
     - Да, мистер Карстон, - ответил тот, - нельзя  пренебрегать  интересами
клиентов, сэр. Только о них и должен думать человек моего  склада  -  юрист,
который стремится сохранить свое  доброе  имя  в  среде  коллег  и  в  любом
обществе. Если я лишаю себя  удовольствия  вести  столь  приятный  разговор,
мистер Карстон, то к этому  меня  до  известной  степени  понуждают  и  ваши
собственные интересы.
     Ричард сказал, что не сомневается в этом, и  посветил  мистеру  Воулсу,
пока тот спускался по лестнице. Вернувшись, он  не  раз  повторял  нам,  что
Воулс славный малый, надежный малый, который выполняет все, за что  берется,
- словом, прямо-таки замечательный малый! И он твердил это  так  настойчиво,
что я все поняла - он уже начал сомневаться в мистере Воулсе.
     Усталый, он бросился на диван, а мы с Адой принялись наводить  порядок,
так как прислуги у молодых не было, если  не  считать  женщины,  приходившей
убирать квартиру. У моей милой девочки  было  маленькое  фортепьяно,  и  она
тихонько села за него и принялась петь любимые песни Ричарда, но сначала  мы
перенесли лампу в соседнюю комнату, потому что он жаловался, что глазам  его
больно от света.
     Я сидела между ними, рядом  с  моей  дорогой  девочкой,  и  слушала  ее
чудесный голос с глубокой печалью. Кажется, Ричард испытывал то же  самое  -
потому-то он, должно быть, и захотел остаться в темноте. Ада пела, но  время
от времени вставая, наклонялась к нему и говорила несколько  слов;  и  вдруг
пришел  мистер   Вудкорт.   Он   подсел   к   Ричарду,   заговорил   с   ним
полушутя-полусерьезно, и само собой вышло, что Ричард рассказал ему, как  он
себя чувствует и как провел  день.  Немного  погодя  мистер  Вудкорт  сказал
Ричарду, что ночь нынче лунная и свежая, так  что  не  пойти  ли  им  вдвоем
погулять по мосту, а Ричард охотно согласился, и они ушли.
     Моя дорогая девочка по-прежнему сидела за фортепьяно, а  я  -  рядом  с
нею. Когда Ричард и мистер Вудкорт ушли, я обняла ее  за  талию.  Она  взяла
меня за руку левой рукой (я  сидела  слева  от  нее),  а  правой  продолжала
перебирать клавиши, но не брала ни одной ноты.
     - Эстер, любимая моя, - начала Ада, нарушая молчание,  -  когда  у  нас
сидит Аллен Вудкорт, Ричард так хорошо себя чувствует, что я за него  совсем
спокойна. За это мы должны благодарить тебя.
     Я объяснила своей милой подруге, что я тут совершенно  ни  при  чем,  -
ведь мистер Вудкорт бывал в доме ее кузена Джона, познакомился там со  всеми
нами, и Ричард всегда ему нравился, а он всегда нравился Ричарду и... и  так
далее.
     - Все это верно, - сказала Ада, -  но  если  он  стал  нашим  преданным
другом, то этим мы обязаны тебе.
     Я решила уступить своей дорогой девочке, чтобы прекратить спор.  Так  я
ей и сказала. Сказала легким тоном, ибо почувствовала, что она дрожит.
     - Эстер, любимая моя, я хочу быть хорошей женой... очень, очень хорошей
женой. Этому меня научишь ты.
     Мне ее научить! Но я промолчала, ибо заметила, как ее  рука  бродит  по
клавишам, и поняла: мне не надо ничего говорить... Ада  сама  хочет  сказать
мне что-то.
     - Когда я выходила замуж за Ричарда, я предвидела то, что его  ожидает.
Я долго была вполне счастлива своей дружбой с тобой, а ты меня  так  любила,
так обо мне заботилась, что я не знала горя и тревоги; но я тогда поняла,  в
какой он опасности, Эстер.
     - Я знаю, я знаю, любимая моя!
     - Когда мы поженились, я немного  надеялась,  что,  быть  может,  сумею
показать ему, в чем он заблуждается... надеялась, что, став моим мужем,  он,
может быть, посмотрит на все это другими глазами, вместо того  чтобы  с  еще
большим рвением преследовать свою