сердится, догадывалась даже почему, но ничуть  не  тревожилась,  а  только
забавлялась. Если бы даже она по-настоящему поссорилась с любым  человеком
и по-настоящему огорчилась этой  ссорой,  она  все  равно  бы  пальцем  не
шевельнула, чтобы положить конец недоразумению: уж очень много хлопот. Все
и так окончится хорошо, все устроится само собой.
   За столом Кристофа усадили  между  мельничихой  и  толстой  краснощекой
девицей, - Кристоф уже шел с нею в паре в церковь, но тогда не  удосужился
даже обернуться в ее сторону; а  тут  он  решил  разглядеть  получше  свою
соседку,  нашел,  что  она  недурна,  и,  желая  отомстить  Сабине,   стал
любезничать со своей дамой, надеясь привлечь внимание изменницы. Он  успел
в своем замысле,  но  не  такой  женщиной  была  Сабина,  чтобы  ревновать
кого-нибудь к кому-нибудь; лишь бы ее любили, а там не  важно,  любят  или
нет  еще  и  других,  и,  не  почувствовав  никакой  обиды,  она  от  души
радовалась, что Кристофу так весело. Она  посылала  ему  через  весь  стол
самые очаровательные улыбки. Кристоф был  обескуражен,  он  не  сомневался
более в полном равнодушии Сабины; он вдруг сердито замолчал,  и  слова  из
него нельзя было вытянуть - не помогли  ни  шутки,  ни  вино.  Наконец  он
совсем раскис, ругательски ругал себя за то, что согласился поехать на эти
проклятые крестины,  и  не  слышал  даже,  как  мельник  предложил  гостям
покататься на лодке, а кстати развезти кое-кого по домам. И не видел,  как
Сабина быстро кивнула ему головой, приглашая сесть в одну с ней лодку.  Но
когда Кристоф спохватился, места в лодке уже не  оказалось,  ему  пришлось
сесть в  другую  лодку.  Понятно,  эта  новая  незадача  не  улучшила  его
настроения, но он сообразил, что, к счастью, почти все спутники постепенно
сойдут на берег. Тогда он воспрянул духом и стал даже  любезно  улыбаться.
Да и прекрасная прогулка по реке,  удовольствие,  которое  ему  доставляла
гребля, веселый смех и шутки соседей  окончательно  развеселили  Кристофа.
Раз Сабины нет с ним, он  может  дать  себе  волю  и  со  спокойной  душой
развлекаться не хуже остальных.
   Гости разместились в трех лодках. Шли они корма  в  корму  и  старались
обогнать соседей. С лодки на лодку неслась веселая  и  беззлобная  ругань.
Когда лодки Кристофа  и  Сабины  поравнялись,  он  увидел  веселый  взгляд
молодой женщины и сам улыбнулся в ответ: оба поняли, что мир восстановлен.
Ведь Кристоф твердо знал, что обратно они поедут вместе.
   Гости запели на четыре голоса. Каждая группа пела один  куплет,  а  хор
подхватывал припев. Лодки плыли теперь на значительном расстоянии одна  от
другой, и голоса доносились, как эхо.  Звуки  скользили  по  воде,  словно
птицы. Время  от  времени  какая-нибудь  лодка  причаливала  к  берегу,  и
двое-трое приглашенных крестьян высаживались; и долго еще  они  стояли  на
берегу, махая рукой вслед отплывающим. Компания таяла. С каждой остановкой
хор все редел. Наконец Сабина, Кристоф и мельник остались одни.
   Они пересели в одну лодку и пустили  ее  вниз  по  течению.  Кристоф  и
Бертольд, сидевшие на веслах, бросили грести.  Сабина,  пристроившаяся  на
корме лицом к Кристофу, говорила с братом, а смотрела на Кристофа. Так они
могли  вести  немую  беседу  и  знали,  что  их  диалог  оборвется,  стоит
замолкнуть ненужным словам. Слова, казалось, говорили: "Я гляжу  вовсе  не
на вас". А взгляды говорили: "Кто ты? Кто ты? Ты, кого я люблю! Ты, кого я
люблю, каков бы ты ни был!"
   Небо нахмурилось, с  лугов  потянуло  сыростью,  над  рекой  заклубился
туман, и в нем потухли последние лучи солнца. Сабина продрогла и  накинула
на голову и плечи небольшую черную  шаль.  Она  выглядела  усталой.  Лодка
скользила вдоль берега под ветвями плакучих ив. Сабина прикрыла глаза,  ее
маленькое личико побледнело, вокруг губ легла страдальческая складка,  она
не шевелилась; казалось, она страдает, отстрадала, уже умерла. У  Кристофа
сжалось сердце.  Он  нагнулся  к  Сабине.  Она  подняла  веки  и,  заметив
тревожный, вопросительный взгляд Кристофа, улыбнулась ему.  Это  было  как
солнечный луч. Он сказал, понизив голос:
   - Вы больны?
   Она отрицательно покачала головой и ответила:
   - Нет, просто замерзла.
   Мужчины набросили на нее свои пальто, закутали ей ноги, подоткнули края
пальто под колени, словно ребенку в кроватке. Она молча приняла их  услуги
и поблагодарила взглядом. Заморосил мелкий,  холодный  дождик.  Кристоф  с
мельником приналегли  на  весла,  торопясь  поскорее  добраться  до  дома.
Тяжелые тучи обволокли все небо. Нос лодки рассекал чернильно-темную воду.
В окнах домов замелькали огоньки. Когда они добрались до  мельницы,  дождь
хлынул вовсю, и Сабина окоченела.
   В кухне растопили камин, и в ожидании, когда  прекратится  ливень,  все
уселись у огня. Но дождь усилился, поднялся ветер, а до города  надо  было
ехать целых три лье. Мельник заявил, что ни за что не  отпустит  Сабину  в
такую погоду, и предложил Кристофу и сестре переночевать у него на  ферме.
Кристоф не знал, соглашаться или нет, он пытался прочесть ответ  в  глазах
Сабины, но взгляд Сабины не отрывался от  яркого  пламени;  казалось,  она
боится поднять  глаза  и  подсказать  Кристофу  ответ.  Когда  же  Кристоф
согласился, она молча повернула к нему  порозовевшее  личико  (или,  может
быть, то был отсвет пламени), и черты ее выразили удовольствие.
   Незабываемый вечер...  На  дворе  бушевала  непогода.  Пламя,  лизавшее
черную пасть очага, рассыпалось роем золотых звездочек.  Гости  и  хозяева
сидели у  огня.  По  стенам  скользили  их  причудливые  силуэты.  Мельник
показывал дочурке Сабины зайчиков,  ловко  складывая  пальцы.  Девочке  не
верилось, и она  все  смеялась.  Сабина,  немного  нагнувшись,  машинально
шевелила поленья длинными щипцами; она очень устала и рассеянно  улыбалась
своим мыслям; видно было, что она не слушает  золовку,  которая  что-то  с
жаром  рассказывала  гостье  о  домашних  делах,   и   только   для   виду
утвердительно кивает головой. Кристоф, сидя в темноте рядом  с  мельником,
ласково перебирал волосики девочки и смотрел на улыбающиеся  губы  Сабины.
Она знала, что он на нее смотрит. А он знал, что  она  улыбается  ему.  За
целый вечер им не удалось обменяться ни словом, не удалось даже  поглядеть
друг другу в глаза, да они и не стремились к этому.
   Спать разошлись рано. Сабину и Кристофа поместили в  смежных  комнатах.
Кристоф машинально взглянул на дверь, которая вела  в  комнату  Сабины,  и
заметил, что задвижка находится с той стороны. Он лег  и  честно  старался
заснуть. В окна стучал дождь.  Ветер  сердито  завывал  в  трубе.  Наверху
хлопала дверь. Тополь, сгибаясь под порывами бури,  надсадно  скрипел  под
окном. Кристоф лежал с открытыми глазами. Он думал,  что  она  рядом,  под
одною с ним крышей, только  стена  их  разделяет.  Из  комнаты  Сабины  не
доносилось ни звука. Но ему казалось, что он видит ее. Присев на  кровати,
он звал ее тихим голосом, он  говорил  ей  туда,  через  стену,  нежные  и
страстные слова. Он протягивал к ней руки. И ему  чудилось,  как  отвечает
ему милый голос, как повторяет его слова, зовет его шепотом, и он не знал,
действительно ли говорит Сабина, или он  сам  отвечает  на  свои  вопросы.
Вдруг призыв стал так внятен, что Кристоф не  выдержал...  Он  соскочил  с
постели, ощупью добрался до двери - он не хотел ее отворять; ему  было  бы
спокойнее, если бы она была заперта. Но когда он еще  раз  коснулся  ручки
ладонью, то почувствовал, что дверь подалась...
   Кристоф оцепенел. Он тихонько  прикрыл  дверь,  снова  открыл  и  снова
закрыл. Разве Сабина не заперла только что дверь? Заперла,  он  знал,  что
заперла. Кто ж  тогда  ее  открыл?  Сердце  бешено  стучало  в  груди,  он
задыхался. Он оперся о  спинку  кровати  и  присел,  стараясь  отдышаться.
Страсть сразила его, лишила возможности смотреть, слушать, шевелиться;  он
дрожал всем телом.  Ему  внушало  страх  то  самое  неизведанное  счастье,
которое он призывал долгие месяцы и которое теперь было здесь,  рядом,  от
которого его  ничто  не  отделяло.  И  этот  обуянный  неистовой  страстью
подросток вдруг почувствовал лишь ужас и отвращение теперь, когда  желания
его сбывались. Он стыдился своих желаний, стыдился того, что  должно  было
произойти. Он слишком сильно любил и не смел насладиться своей любовью, он
пугался этой мысли и готов был на все, лишь бы избежать  счастья.  Любить,
любить. Неужели любовь - это осквернение того, что любишь?..
   Он снова подошел к двери и, дрожа от  страсти  и  ужаса,  ухватился  за
косяк.
   А по ту сторону двери стояла босыми ногами на каменных плитах дрожавшая
от холода Сабина.
   И так они ждали... Сколько времени? Минуту?  Час?..  Никто  из  них  не
знал, что рядом, за дверью, стоит другой, - и все-таки знал. Они  тянулись
друг к другу: он не смел войти, раздавленный бременем любви, а она  ждала,
звала его и трепетала при мысли, что он войдет. И когда он решился наконец
войти, было поздно - она тоже решилась и заперла дверь.
   "Сумасшедший!" - шептал он. Он  налег  на  дверь  всей  тяжестью  тела.
Прижав губы к замочной скважине, он умолял:
   - Откройте!
   Он шепотом звал Сабину; до нее долетало его  прерывистое  дыхание.  Она
стояла,  прижавшись  к  двери,  неподвижная,  застывшая,  зубы  ее  громко
стучали, она не имела силы ни открыть дверь, ни отойти от двери...
   Порывистый ветер стучался в ставни, гнул под окном  жалобно  скрипевшие
деревья. Сабина и Кристоф медленно разошлись по своим  кроватям,  чувствуя
усталость во всем теле и тоску в сердце. Хрипло пропел петух, ему  ответил
другой;  забрызганные  грязью  окна  посветлели   -   начинался   рассвет.
Безрадостный, белесый рассвет, еле пробивавшийся сквозь упрямый дождь...
   Кристоф поднялся с постели, спустился на кухню, заговорил с  хозяевами.
Ему хотелось поскорей уехать. Он боялся остаться  наедине  с  Сабиной.  Он
почувствовал облегчение, когда мельник сказал, что Сабина  прихворнула,  -
перемерзла вчера на лодке и в город сегодня не поедет.
   Как мрачен был обратный путь! Кристоф  отказался  от  тележки  и  пошел
пешком; он брел по мокрым лугам в тумане, желтым саваном окутавшем  землю,
деревья, дома. И вся жизнь казалась тусклой, как этот свет.  Все  казалось
призрачным. И сам он был словно призрак.


   Дома его встретили  сердитые  лица.  Все  были  возмущены,  -  провести
неизвестно где ночь, да еще с Сабиной! Кристоф заперся в своей  комнате  и
сел за работу. Сабина вернулась на другой день и  тоже  не  выходила.  Они
избегали встреч. Погода стояла дождливая, оба не выходили из дому. Но  они
видели друг друга сквозь стекла плотно закрытых окон. Сабина, укутавшись в
шаль, сидела у очага и о чем-то думала. Кристоф не подымал головы от своих
бумаг. Они раскланивались через окошко, сдержанно, даже холодно, и тут  же
с нарочитой поспешностью брались за прерванное занятие.  Они  не  отдавали
себе ясного отчета в своих чувствах: просто сердились друг  на  друга,  на
самих себя, на все и на вся. Они изгнали из  памяти  ночь,  проведенную  у
мельника; они краснели, вспоминая о ней, и не знали, краснеют ли,  стыдясь
охватившего их тогда безумия, или, наоборот,  стыдятся,  что  не  уступили
ему. Видеться для них стало мукой, - при встречах они вспоминали  то,  что
хотелось забыть, и словно по уговору избегали встреч и  сидели  безвыходно
дома, надеясь, что все забудется. Но это оказалось не так-то легко, и  оба
страдали,  чувствуя  неприязнь  друг  к  другу.  Кристофу  всюду  чудилось
выражение холодной отчужденности, подмеченное им как-то на личике  Сабины.
А Сабина тоже страдала от таких же мыслей. Напрасно она боролась, напрасно
пыталась их подавить; они были с ней всегда. Да еще стыд от сознания,  что
Кристоф догадывается об ее переживаниях,  жгучий  стыд  оттого,  что  сама
предложила себя... предложила и не посмела отдаться.
   Вот почему Кристоф с жаром ухватился за предложение уехать с концертами
в Кельн и Дюссельдорф. Ему улыбалась перспектива провести  две-три  недели
подальше от дома. Приготовления к  отъезду  и  новая  соната,  которую  он
торопился закончить, чтобы исполнить в концертах, поглотили его, и в конце
концов назойливые воспоминания отошли куда-то. Отошли  они  и  от  Сабины,
которую снова засосала цепенящая скука будней. Они уже думали друг о друге
с полным безразличием. Любили ли они друг друга? Теперь они сомневались  в
этом. Кристоф готов был уехать в Кельн, даже не попрощавшись с Сабиной.
   Накануне отъезда их свел случай.  Было  это  в  воскресенье  к  вечеру.
Фогели и Эйлер отправились, по обыкновению, в церковь. Кристоф тоже ушел в
город, решив сделать покупки к отъезду. Сабина сидела  в  своем  крошечном
садике, греясь в лучах заходящего солнца. Кристоф возвратился; он  спешил,
и первым его побуждением было поздороваться с Сабиной и молча пройти мимо.
Но когда он поравнялся с нею, какое-то смутное чувство удержало его.  Было
ли тому причиной бледное лицо Сабины или неясный страх, угрызения совести,
нежность?.. Он остановился, подошел и, опершись  о  проволочную  изгородь,
поздоровался с Сабиной. Она молча протянула ему руку. На губах  ее  играла
добрая улыбка, такой доброй  улыбки  он  еще  ни  разу  у  нее  не  видел.
Доверчиво протягивая Кристофу руку, она, казалось,  говорила:  "Мир,  мир!
Забудем все". Он схватил  протянутую  сквозь  проволочную  изгородь  руку,
нагнулся и поцеловал ее. Сабина не отняла  руки.  Ему  хотелось  броситься
перед нею на колени, закричать: "Я люблю вас..." Они молча глядели друг на
друга. Но объяснение не состоялось. Подождав с минуту, Сабина отняла  руку
и отвернулась.  Кристоф  отвернулся  тоже,  желая  скрыть  охватившее  его
волнение. Потом они снова поглядели друг на друга просветленным  взглядом.
Солнце садилось. По холодному и  чистому  небу  легко  пробегали  лиловые,
оранжевые и розовые отблески. Таким знакомым и милым жестом Сабина плотнее
закуталась в шаль.
   - Как вы себя чувствуете? - спросил Кристоф.
   Сабина сделала гримаску, словно отвечать  не  стоило.  Счастливые,  они
смотрели друг на друга. Им казалось, что они потеряли было  друг  друга  и
вот нашли.
   Кристоф первый нарушил молчание.
   - А я завтра уезжаю, - сказал он.
   Сабина испуганно взглянула на него.
   - Уезжаете? - повторила она.
   - Всего на две-три недели, - поспешно добавил Кристоф.
   - На две-три недели, - произнесла она уныло.
   Кристоф  объяснил,  что  согласился  дать  несколько   концертов,   но,
вернувшись домой, уже никуда не тронется  с  места,  целую  зиму  просидит
здесь.
   - Зиму, - повторила Сабина. - До зимы далеко...
   - Да нет, - возразил Кристоф, - совсем недолго.
   Она, не глядя на него, покачала головой.
   - Когда же мы увидимся? - спросила она, помолчав.
   Кристоф не понял ее вопроса: ведь он же сказал - когда!
   - Сразу же, как вернусь, - значит, через две-три недели.
   Но Сабина по-прежнему сидела с таким  растерянным  видом,  что  Кристоф
решил пошутить.
   - Ну, для вас время быстро пройдет, - сказал он, - будете спать.
   - Да, - сказала Сабина.
   Она  упорно  не  подымала  глаз,  пыталась  улыбнуться,  но  губки   ее
задрожали.
   - Кристоф! - вдруг произнесла она, подавшись к нему всем телом.
   В ее голосе послышалось смятение. Казалось, она молила:
   "Останьтесь! Не уезжайте!"
   Кристоф схватил Сабину за руку, посмотрел на нее; он не понимал, почему
так испугала ее эта разлука, ведь они не увидятся всего две недели;  и  он
ждал от нее одного-единственного слова, чтобы ответить: "Я остаюсь..."
   Сабина хотела что-то сказать,  но  калитка  распахнулась,  и  появилась
Роза.  Сабина  отдернула  руку  и  быстро  ушла  к  себе.  На  пороге  она
обернулась, посмотрела еще раз на Кристофа и скрылась за дверью.
   Кристоф надеялся увидеть Сабину вечером. Но под бдительным оком Фогелей
он не сумел вырваться к ней ни на минуту, сам, по обыкновению,  замешкался
с приготовлениями к отъезду, да и мать ходила за ним весь вечер по пятам.
   На следующий день он уехал, как только забрезжил рассвет. Проходя  мимо
домика Сабины, он хотел зайти, постучать в окошко, - так  мучительно  было
расставаться, не  сказав  ей  "до  свидания",  ибо  вчера  появление  Розы
помешало ему произнести эти слова. Но он решил, что  Сабина  еще  спит  и,
пожалуй, рассердится, если он разбудит ее в такую рань. Да  и  что  он  ей
скажет? Сейчас уж поздно отказываться от поездки, а вдруг она именно этого
попросит? И к тому же ему было приятно чувствовать свою  власть  над  нею,
хотя даже от себя он скрывал эту мысль: что ж, пусть немножко  помучается.
Он никак не мог поверить, что Сабина действительно так  близко  приняла  к
сердцу его отъезд; и он радовался при  мысли,  что  эта  недолгая  разлука
только усилит ее нежность, если она вообще чувствует к нему нежность.
   Он побежал на вокзал. По дороге его все-таки мучили угрызения  совести.
Но  как  только  тронулся  поезд,  все  было  забыто.  Сердце  захлестнула
безудержная молодость. Он весело посмотрел на  удалявшийся  старый  город,
крыши и башни которого розовели в первых лучах солнца,  и  с  беспечностью
уезжающего послал последнее прости остающимся и забыл о них.
   За все время, проведенное в  Дюссельдорфе  и  Кельне,  он  ни  разу  не
вспомнил о Сабине. С утра до ночи шли репетиции, а потом концерты,  обеды,
разговоры, новые впечатления, горделивое  сознание  успеха,  -  просто  не
хватало времени на воспоминания. Только раз, на пятую ночь после  отъезда,
он вдруг проснулся после кошмара и понял, что во сне думал  о  ней  и  что
именно от этой мысли проснулся, но не мог вспомнить, как он о  ней  думал.
Только  какая-то  тоска  и  волнение   не   унимались.   Впрочем,   ничего
удивительного в этом не было: вчера он играл в  концерте,  после  концерта
его  пригласили  ужинать,  а  за  ужином  он   выпил   несколько   бокалов
шампанского. Заснуть он больше не  мог  и  встал  с  постели.  Его  упорно
преследовала одна музыкальная фраза. Он сказал себе, что именно эта  фраза
мучила его во сне, мешала ему спать, и он  записал  ее.  Прочитав  ее,  он
удивился, до чего печально она звучит, а ведь когда писал, он не испытывал
грусти, - так, по крайней мере, ему казалось. Но он тут же  вспомнил,  что
не раз уже в минуты грусти писал только веселую музыку,  и  эта  веселость
оскорбляла его. Кристоф не задумался над этим обстоятельством. Он привык к
таким неожиданным переменам в себе и даже не пытался понять их. Он  тотчас
же заснул, а проснувшись, ничего не помнил.
   Кристоф решил задержаться  еще  дня  на  три  -  на  четыре.  Ему  даже
нравилось, что он задерживается, тем более что стоило ему захотеть,  и  он
мог бы сразу же тронуться в обратный путь, но он не торопился. Только сидя
в поезде, увозившем его в родные места, он вдруг вспомнил о Сабине. Он  ни
разу ей не написал. И по  беспечности  не  потрудился  зайти  на  почту  и
спросить, нет ли писем до востребования. В этом он находил  даже  какую-то
радость, - он знал, что его ждут и  любят.  Любят?  Ни  разу  она  еще  не
сказала ему, что любит, и ни разу он ей не сказал того же. Оба  знали  это
без слов. Но ведь ничто не могло сравниться с признанием. Так зачем же они
медлили? Всякий  раз,  когда  они  готовы  были  заговорить,  какое-нибудь
случайное  обстоятельство  мешало  им.  Почему?  Почему?  Столько  времени
потеряно зря! Кристоф жаждал услышать слова любви из  милых  уст.  Ему  не
терпелось произнести их, и он произносил их вслух в  пустом  купе.  И  чем
ближе подходил к родному городку поезд, тем сильнее томили его  нетерпение
и тоска. Скорее! Скорее же! О, подумать только, что через  час  он  увидит
ее!..


   Была половина седьмого утра, когда  Кристоф  добрался  домой.  Все  еще
спали. Окна Сабининой квартиры были закрыты. На цыпочках Кристоф прошел по
двору, боясь, как бы она не услышала его шаги. Вот будет весело застать ее
врасплох!