такие минуты мне хотелось его задушить. Но мы не  ссорились.  Мы  просто  не
вмешивались в жизнь друг друга. По всем стенам от пола до  потолка  тянулись
книжные полки, мерцали кожаные переплеты. Это был наш мир - мой и Клодии,  а
Лестат купался в роскоши и покупал новые и новые безделушки. Так мы и  жили,
пока Клодия не начала задавать вопросы.
 
*** 
 
   Молодой человек  нетерпеливо  ждал  продолжения.  Но  вампир  молчал.  Он
молитвенно сложил руки; его белые пальцы светились,  как  шпиль  колокольни.
Казалось, он совсем забыл о собеседнике,  с  головой  уйдя  в  воспоминания.
Наконец он очнулся и заговорил:
   - Я должен был знать, что  рано  или  поздно  это  случится.  Должен  был
заметить признаки приближающихся перемен. Мы с Клодией были  так  близки,  я
так сильно любил ее; просыпался на закате рядом с ней, только она  и  смерть
делили мое одиночество. Но я жил тогда в постоянном  страхе;  мне  казалось,
что мы ходим по краю огромной черной пропасти, стоит сделать  один  неверный
шаг, стоит только задуматься, забыться - и разверзнется страшная  бездна;  и
действительный мир исчезал перед моими глазами, земля  расступалась,  черная
трещина пересекала Рю-Рояль, дома рассыпались в пыль  и  прах;  или  хуже  -
город становился прозрачным, неживым, как  театральный  занавес  из  тонкого
шелка... Но я отвлекся, простите. О чем же я говорил? Ах да, я не заметил  в
Клодии этих тревожных перемен, не хотел ничего замечать,  отчаянно  цеплялся
за счастье, которое она дарила мне каждую минуту.
   А перемены были. Она невзлюбила  Лестата  и  часами  разглядывала  его  с
холодным вниманием. Часто она не отвечала на его вопросы, и невозможно  было
понять  -  то  ли  она  просто  не  расслышала,  то  ли  вообще  не   желает
разговаривать с ним. Он принимал это как оскорбление, и хрупкий мир в  нашем
доме стал рушиться. Лестат не требовал любви, но не мог смириться с тем, что
его присутствие игнорируют. Однажды он набросился на нее и хотел  отшлепать.
Я вынужден был противостоять ему впервые за долгие годы, впервые с тех  пор,
как она поселилась с нами.
   "Она больше не ребенок, - шептал я ему. - Она стала женщиной, хотя  я  не
знаю, как это объяснить".
   Я уговаривал его не прижимать это близко к  сердцу,  и  он  с  притворным
презрением в свою очередь перестал ее замечать. Но однажды он пришел ко  мне
не на шутку встревоженный: она шла за ним по пятам, хотя отказалась идти  на
промысел вместе.
   "Что с ней творится?" - возмущенно обращался  он  ко  мне,  будто  это  я
произвел ее на свет и должен все про нее знать.
   Однажды вечером пропали наши  лучшие  служанки  -  мать  и  дочь.  Кучер,
посланный к ним домой, вернулся с известием, что их нигде не  нашли.  Вскоре
раздался стук в парадную дверь: на пороге стоял отец семейства. Увидев меня,
он отступил назад. Он смотрел на меня с мрачным  подозрением.  Все  смертные
рано или поздно начинали так на нас смотреть, и  этот  взгляд  не  сулил  им
ничего,  кроме  смерти.  Так  бледность  предвещает  скорый  конец  больному
лихорадкой. Я постарался объяснить ему, что  здесь  их  нет  -  ни  той,  ни
другой, - что мы сами собираемся начать поиски.
   "Это ее работа! - злобно прошипел  Лестат,  когда,  выпроводив  гостя,  я
запер ворота. - Она что-то сделала  с  ними,  она  всех  нас  подставила.  Я
заставлю ее все рассказать!"
   Он повернулся и, тяжело ступая, пошел по лестнице  в  дом.  Я  знал,  что
Клодия ушла, незаметно выскользнув на улицу, когда я стоял у ворот.  И  знал
кое-что еще: слабый запах гниения доносился из заколоченной кухни на  другом
конце двора, и я догадывался, что это значит. Могильный смрад тяжелой струей
примешивался к аромату жимолости. Услышав шаги  Лестата,  уже  спускавшегося
вниз, я подошел к низенькой кирпичной постройке  и  взялся  за  полусгнившую
дверь. Здесь никогда не готовили еду, никто  не  входил  сюда,  и  жимолость
облепила стены. Кухня напомнила  мне  старый  каменный  склеп.  Дверь  легко
поддалась, гвозди рассыпались в ржавую пыль; мы вошли в смрадную темноту.  Я
услышал сдавленный всхлип Лестата. Они лежали на полу - мать и дочь.  Голова
дочери покоилась на материнской груди, мать обнимала  ее  за  плечи.  Вокруг
кишели черви. Навстречу нам поднялась  туча  москитов,  и  я  отогнал  их  в
судорожном отвращении. Муравьи ползали по закрытым глазам  и  губам  трупов,
влажные следы улиток серебрились в лунном свете, как русла маленьких рек.
   "Черт ее возьми!" - выругался Лестат. Я крепко схватил его за руку  и  не
отпускал.
   "Что ты собираешься с ней сделать? - спросил я. - Что  ты  можешь  с  ней
сделать?  Она  давно  уже  не  ребенок  и  не  станет   беспрекословно   нам
подчиняться. Мы должны объяснить ей, научить ее, как себя вести".
   "Она все прекрасно знает сама! - Он отступил  назад,  отряхивая  плащ.  -
Ничуть не хуже нас с тобой! Все эти годы она понимала, чем можно  рисковать,
а чем нельзя!  Я  не  позволю  ей  заниматься  подобными  вещами  без  моего
разрешения! Не потерплю этого!"
   "Ты что, считаешь себя нашим мэтром? Разве ты учил ее поступать так? Или,
может  быть,  она  сотворила  это  с  моего  тихого  благословения?   Сильно
сомневаюсь. Она видит себя равной нам, а нас - равными друг другу. Мы должны
поговорить с ней по-хорошему, научить ее уважать то, что принадлежит нам.  И
нам самим не помешает этому поучиться".
   Мне показалось, что он меня понял, хотя и не  подал  виду.  Повернулся  и
ушел. В городе он сумел развеяться и возвратился сытый и усталый. Клодии еще
не было. Он лег на кушетку и поинтересовался:
   "Ты похоронил их?"
   "С ними все кончено, - ответил я, стараясь даже не думать о том,  что  их
останки сгорели в кухонной печи. - Но остались еще отец и брат, с ними  надо
разобраться", - добавил я с опаской: вдруг он вспылит?
   Я хотел поскорее покончить с этим делом и  обо  всем  забыть.  Но  Лестат
сказал, что отца и брата уже нет в живых: сегодня к ним на  ужин  пожаловала
смерть, забрала свое и помолилась за упокой их душ.
   "Вино, - проворчал он и провел пальцами по губам. - Они были  пьяные.  По
дороге домой  я  выстукивал  тростью  по  оградам  забавную  мелодию.  -  Он
рассмеялся. - Но я не люблю вина. У меня от него голова кружится. А у тебя?"
   Он посмотрел на меня, и я вынужден  был  улыбнуться  в  ответ,  чтобы  не
испортить ему настроение. Вино развеселило его, он смотрел на меня  спокойно
и добродушно. Я наклонился и прошептал:
   "Я слышу шаги Клодии. Будь с ней помягче, все уже позади".
   Отворилась дверь, и она вошла. Ленты  ее  шляпки  развязались,  маленькие
ботинки облепила грязь. Я настороженно следил  за  ними  -  Лестат  лежал  и
ухмылялся, она, казалось, его не замечала. Клодия прижимала  к  груди  букет
белых хризантем, такой огромный, что рядом с ним казалась совсем  маленькой.
Она тряхнула головой, шляпка упала на ковер; золотистые волосы  рассыпались,
в них запутались белые перья хризантем.
   "Завтра День всех святых, - сказала она мне. - Ты помнишь?"
   "Да, конечно", - ответил я.
   В этот день все набожные жители Нового Орлеана отправлялись  на  кладбища
приводить в порядок могилы любимых  и  близких.  Они  белили  оштукатуренные
стены склепов, обновляли надписи  на  могильных  плитах,  осыпали  надгробия
цветами. Как раз неподалеку от  нашего  дома  было  кладбище  Сент-Луи.  Там
хоронили самых знатных людей Луизианы, там лежал и  мой  брат.  Возле  могил
стояли маленькие чугунные скамейки, чтобы можно было посидеть  и  поговорить
об ушедших близких, встретиться с другими семьями. Это был большой праздник.
Праздник смерти -  на  взгляд  досужего  чужестранца,  а  на  самом  деле  -
торжество будущей жизни.
   "Я купила цветы", - тихо и загадочно  сказала  Клодия.  Ее  непроницаемый
взгляд не выражал ничего.
   "Для тех двоих, что ты оставила на кухне, надо полагать!" - злобно сказал
Лестат.
   Она впервые обернулась в его сторону, но ничего не ответила. Только молча
разглядывала его, точно никогда прежде не встречала. Потом сделала несколько
шагов к кушетке и снова остановилась. Я шагнул вперед, кожей чувствуя ярость
Лестата, ее холодное презрение. Клодия переводила взгляд  с  меня  на  него.
Потом она спросила:
   "Кто из вас двоих? Кто сделал меня такой?"
   Ее слова  ошеломили  меня,  как  ничто  другое,  хотя  я  знал,  что  они
неизбежны, что именно так должен сломаться лед ее долгого молчания.  Но  она
обращалась не ко мне, она не сводила глаз с Лестата.
   "Ты говоришь, мы всегда были такие, - сказала Клодия  тихо  и  сдержанно,
детским голоском, но серьезно, как взрослая женщина. -  Ты  говоришь,  мы  -
вампиры, а они - смертные. Но так было  не  всегда.  У  Луи  была  сестра  -
смертная, я помню ее. Он хранит ее портрет; я видела, как он подолгу на него
смотрит. Когда-то он был таким же, как она. И я тоже. Если нет, то почему же
тогда мое тело не растет?"
   Она развела руками, и хризантемы упали на пол. Я позвал ее шепотом, чтобы
отвлечь, но было уже поздно. В глазах Лестата вспыхнула злобная радость.
   "Это ты сделал нас такими?" - Ее вопрос прозвучал обвинением.
   Его брови поползли вверх, изображая притворное удивление.
   "Какими - такими? - поинтересовался он. - Могу себе представить,  во  что
бы ты превратилась сейчас, если бы осталась  человеком.  -  Лестат  подобрал
колени и наклонился вперед, глядя на нее сузившимися глазами. -  Ты  знаешь,
сколько лет прошло с тех пор? Расшевели свое воображение, или  мне  придется
привести сюда дряхлую безобразную старуху, чтобы ты могла воочию  лицезреть,
кем стала бы, если б не я".
   Клодия отвернулась от него и застыла, словно не зная, что  делать.  Потом
подошла  к  креслу  у  камина,  забралась  в  него  и  по-детски  беспомощно
свернулась в клубочек. Маленькая и хрупкая, она смотрела на угли, и ее глаза
жили своей жизнью, отдельной от тела. В них не было страха, только спокойная
решимость.
   "Если б не я, ты, может быть, уже оказалась бы на том свете, -  продолжал
Лестат. Ее холодное молчание задело его за живое. Он опустил ноги на пол.  -
Ты слышишь меня? Почему ты задаешь мне этот  вопрос  сейчас?  Ты  же  всегда
знала, что ты вампир". - И он разразился  знакомой  проповедью:  надо  знать
свое естество и следовать ему, убивать и не задавать лишних вопросов. Но  на
этот раз в его словах не было смысла: Клодия и так всегда убивала без всяких
сомнений.
   Она выпрямилась в кресле и медленно, словно нехотя, повернулась  к  нему;
она разглядывала Лестата, как марионетку в руках клоуна.
   "Так, значит, это сделал ты, верно? - прищурившись, сказала она. - Но как
ты это сделал?"
   "С какой стати я стану раскрывать перед тобой секреты своей силы?"
   "Но почему только твоей? - безжалостно глядя  на  него,  ледяным  голосом
спросила Клодия. Вдруг в ней вспыхнула ярость, и она закричала:
   - Как ты сделал это?"
   Это было как удар тока. Лестат вскочил, и в  ту  же  секунду  я  очутился
между ними, лицом и нему.
   "Останови ее! - сказал он мне, сжав кулаки так, что побелели  суставы.  -
Сделай с ней что-нибудь! Она становится совершенно невыносимой!"
   Он направился было к двери, но потом развернулся  и  вплотную  подошел  к
Клодии; он возвышался над ней  как  башня,  его  огромная  тень  закрыла  ее
фигурку. Она смотрела на него равнодушно и отчужденно, без тени страха.
   "Я могу уничтожить сотворенное мною. Это касается и тебя,  и  его.  -  Он
указал на меня пальцем. - Радуйся, что я сделал тебя такой. - Он  оскалился.
- Или я разорву тебя на мелкие кусочки!"
 
*** 
 
   - Итак, мир в доме был нарушен, хотя со стороны могло показаться, что все
спокойно. Дни шли своей чередой, Клодия больше не задавала вопросов,  она  с
головой погрузилась в изучение книг по оккультизму, про  ведьм,  колдунов  и
вампиров. Как вы сами понимаете, последние вызывали у  нее  особый  интерес.
Она читала все подряд: мифы, легенды, даже  романы  ужасов,  засиживалась  с
книгой до рассвета, и я шел за ней, чтобы отвести в спальню.
   Лестат тем временем нанял новую горничную и дворецкого. Пригласил рабочих
и выстроил во дворе огромный фонтан: нимфа с раковиной в  руке,  из  которой
бьет вода. Он даже купил золотых рыбок  и  водяные  лилии,  и  белые  цветки
покачивались на беспокойной воде.
   Примерно тогда же его заметили на Наядс-роуд - это дорога, которая  ведет
в городок Кэролтон. Какая-то женщина  застала  его  на  месте  преступления,
когда он расправлялся с очередной жертвой.  История  попала  в  газеты;  его
появление связывали со  знаменитым  навесь  город  "домом  с  привидениями".
Некоторое  время  он,  к  собственному  удовольствию,  пробыл  "призраком  с
Наядс-роуд", но скоро перекочевал на последние страницы.  Тогда  он  устроил
новое зверское  убийство  в  публичном  месте,  чтобы  еще  раз  расшевелить
воображение обывателей. Лестат  рисковал,  но  я  видел,  что  во  всех  его
действиях проглядывает безотчетный страх.  Он  совсем  замкнулся,  стал  еще
подозрительнее и все время выпытывал у меня, где Клодия, куда она ушла,  что
делает.
   "С ней все в порядке", - уверял я его, хотя сам видел, что она все больше
отдаляется от меня, и мучился, как отвергнутый жених. Теперь она  бывала  со
мной не чаще, чем с ним. Иногда даже выходила из комнаты, не дослушав, что я
говорю.
   "Да уж, пусть лучше постарается, чтобы у  нее  все  было  в  порядке",  -
раздраженно бросал он в ответ.
   "Что ты собираешься с ней сделать?" - пугался я за нее.
   Он смотрел на меня холодными серыми глазами.
   "Присматривай за ней как следует, Луи. Поговори с  ней,  объясни,  что  к
чему! - говорил он. - Все было так хорошо, и  вдруг  эта  никому  не  нужная
история".
   Но я ждал, что она сама придет ко мне.  И  дождался.  Однажды  вечером  я
проснулся рано, но в доме уже было темно. Я открыл глаза  и  увидел  Клодию.
Она стояла у окна в белом платье с буфами и розовым  поясом  и  смотрела  на
вечернюю уличную суету. Лестат был дома, в своей  комнате,  он  умывался:  я
слышал, как льется вода из кувшина. Тонкий запах его одеколона то накатывал,
то стихал, как волны музыки из соседнего кафе.
   "Он не расскажет мне ничего, - сказала она тихо, не поворачивая головы, и
я сначала не понял, что она обращается ко мне. Я  встал,  подошел  к  ней  и
опустился на пол у ее ног; Клодия смотрела на меня с надеждой:
   - Но ты ведь объяснишь мне, как это было, правда?"
   "Ты уверена, что хочешь узнать  именно  это?  -  Я  старался  поймать  ее
взгляд. - Может быть, ты хочешь  понять,  почему  выбор  пал  на  тебя?  Или
узнать, какой ты была прежде? Я не понимаю, что тебе нужно, что значит  "как
это было"? Может, ты сама хочешь попробовать это сделать?"
   "Что - это? Я даже не знаю, о чем ты говоришь, -  холодно  прервала  меня
Клодия. Вдруг она повернулась и  прижала  ладони  к  моим  щекам.  -  Пойдем
сегодня на улицу вместе, - шепнула она страстно, как  влюбленная.  -  Пойдем
вместе убивать, и ты расскажешь мне все, что знаешь. Кто мы?  Почему  мы  не
похожи на них?" - Она кивком головы указала на окно.
   "Я не могу тебе ответить, -  сказал  я.  Клодия  вся  напряглась,  словно
пыталась лучше расслышать, потом покачала головой, но я продолжал:
   - Я и сам ничего не знаю. Да, я могу теберассказать, как стал вампиром...
Да, это сделал Лестат. Но я не понимаю, что скрывается  за  его  действиями,
как на самом  деле  это  происходит!"  С  ее  лица  не  сходило  все  то  же
мучительное выражение, и впервые я увидел  в  ее  глазах  тень  страха,  или
другого чувства, которое было черней и глубже, чем страх. "Клодия, -  сказал
я и взял ее руки в свои. - Несмотря ни на что, Лестат может дать  тебе  один
мудрый совет:  перестань  мучить  себя  и  других.  Долгие  годы  мы  вместе
постигали жизнь людей, их мир, но я не хочу, чтобы ты разделила со мной этот
ужас, эту тревогу. Говорю тебе еще раз: ни у меня, ни у Лестата  нет  ответа
на твой вопрос".
   На мгновение она словно обезумела. Я понимал, что мои слова не  могут  ее
успокоить, но такого не ждал: она вцепилась  в  свои  волосы,  будто  хотела
выдернуть прядь. Потом поняла, что это глупо и нелепо, и отпустила руки.  Но
в мое сердце закралось дурное предчувствие. Клодия вновь  обратила  взор  за
окно и застыла, глядя на сумрачное, беззвездное небо. Сильный ветер  с  реки
гнал стаи облаков. Вдруг ее губы дрогнули, она резко повернулась  ко  мне  и
прошептала:
   "Значит, он сделал меня такой... он, а не ты!"
   Что-то в ее голосе меня испугало, и я даже сам не заметил, как очутился в
другом углу, у камина. Я зажег свечу и поставил ее перед  высоким  зеркалом.
То, что  я  вдруг  увидел,  ужаснуло  меня.  Из  темноты  выступила  жуткая,
таинственная маска, потом видение стало объемным и  превратилось  в  древний
череп. Я пристально  разглядывал  его.  Отполированный  временем,  он  почти
блестел, но все еще хранил слабый запах земли.
   "Почему ты не отвечаешь?" - спросила Клодия.
   Я услышал, как открылась дверь спальни Лестата. Обычно,  проснувшись,  он
сразу же шел на охоту, а я, наоборот, старался первые вечерние часы провести
в тишине, чтобы успокоиться; голод рос во мне, и,  когда  жажда  становилась
невыносимой, я слепо следовал за ней и не думал уже ни о чем...  Просто  шел
убивать.
   Я снова услышал голос Клодии, чистый,  словно  колокольный  звон,  и  мое
сердце забилось в ответ.
   "Да, это он и никто другой! - говорила она. - Он сам так  сказал.  Но  ты
что-то скрываешь от  меня.  Лестат  говорил,  что  без  тебя  ничего  бы  не
случилось!"
   Я стоял и смотрел на череп, ее слова хлестали меня, обжигали,  как  удары
бича, и я повернулся и встретил их в  лицо.  Словно  молния,  меня  пронзила
леденящая мысль: если б не бессмертие, от меня не осталось бы ничего,  кроме
этого черепа, и невольно содрогнулся. Я посмотрел  на  Клодию,  ее  огромные
глаза горели на белом лице, как два черных огня.  Кукла,  у  которой  кто-то
вырвал зрачки и заменил их отблеском адского пламени. Я шел к ней, шептал ее
имя, хотел что-то объяснить, но слова умирали, едва слетев  с  моих  губ,  и
терялись в складках  ее  платья.  Ее  маленькая  перчатка  упала  на  пол  и
светилась в темноте; на секунду мне показалось, что это отрубленная кисть.
   "Что с тобой?.. - Клодия вглядывалась в мое лицо. - Что с тобой творится?
Почему ты так смотришь в зеркало и на перчатку?" - Ее голос звучал  нежно  и
ласково, но... что-то в нем было не так: какая-то задняя  мысль,  непонятный
расчет, едва уловимое отчуждение.
   "Ты нужна мне. - Я сам не понимал, что говорю. - Я не смогу без тебя.  Ты
- мой единственный друг в этом бессмертии".
   "Но ведь наверняка есть и другие! Не может быть, чтобы кроме нас троих на
всей земле не было ни одного вампира! - Она повторила мои давние слова,  они
возвращались ко мне на гребне ее стремления  добраться  до  сути  вещей;  до
смысла ее собственного существования. Но в ее голосе не было моей боли  ,  -
только безжалостная настойчивость, желание во что бы то ни  стаяло  получить
немедленный ответ. - Разве ты не такой же, как я? - Она взглянула на меня. -
Ведь это ты научил меня всему, что я знаю!"
   "Не всему. Убивать тебя учил Лестат. - Я наклонился и поднял  перчатку  с
полу. - Знаешь что... давай выйдем отсюда. Я хочу  подышать  воздухом..."  -
бессвязно говорил я, пытаясь натянуть  перчатку  на  ее  маленькую  руку.  Я
приподнял ее золотистые волосы и бережно расправил их поверх пальто.
   "Но именно ты научил меня видеть! - возразила она. - От  тебя  я  впервые
услышала слова-"глаза вампира". Ты научил меня пить красоту этого мира,  как
кровь, но жаждать не только крови..."
   "Я имел в виду совсем другое.  Ты  поняла  мои  слова  не  так...  -  Она
вцепилась мне в рукав, пыталась поймать мой взгляд. - Идем, - позвал я ее. -
Я хочу что-то тебе показать..."
   Я взял ее за руку, мы быстро пошли  по  коридору,  по  винтовой  лестнице
спустились вниз, пересекли темный двор. Сам не зная, что