Смит, время от времени поглядывает на мерцающий экран и совершенно  не
боится смерти. Она не обладала внутренней антенной, которая позволила бы  ей
почувствовать присутствие совсем  рядом  на  улице  безумного  призрака  или
монстра, словно дух проникшего в ее кухню.
   Убийца так глубоко погрузился в созерцание своих видений,  что  не  видел
прохожих.  Он  не  заметил   ни   патрулирующую   полицейскую   машину,   ни
подозрительные и угрожающие взгляды облаченных в униформу смертных,  которые
знали о нем все, включая и то, что он совершит нападение сегодня  ночью;  не
знали только, кто он такой.
   По небритому подбородку потекла тонкая  струйка  слюны.  Ни  его  дневная
жизнь, ни страх разоблачения не были  для  него  реальностью  -  реальностью
оставались лишь видения и вызванная ими неуемная дрожь, сотрясавшая все  его
грузное, нескладное тело. Правая рука внезапно дернулась. Левый  уголок  рта
приоткрылся.
   Я ненавидел этого мужика! Я не хотел  пить  его  кровь.  Он  был  убийцей
низкого пошиба. Чьей крови я жаждал, так это ее.
   Она одиноко сидела в тишине, сосредоточенно читая хорошо знакомые абзацы,
и казалась такой маленькой, задумчивой и такой довольной.  Назад,  назад,  к
тем дням,  когда  она  -  элегантно  одетая  молодая  секретарша  в  красной
шерстяной юбке и белой блузке с оборками и жемчужными пуговками на  манжетах
- впервые читала эту книгу, сидя в окружении множества людей у  пузырящегося
фонтана на Лексингтон-авеню в Нью-Йорке. Она работала  в  каменном  высотном
бизнес-центре - поистине великолепном здании с узорчатыми латунными дверцами
лифтов и выложенными темно-желтой мраморной плиткой полами в холлах.
   Я хотел прижаться губами к ее воспоминаниям - о стуке  высоких  каблучков
по мраморному полу, о ее гладких икрах, затянутых в шелковые чулки,  которые
она всегда надевала с величайшей аккуратностью, чтобы длинными  накрашенными
ногтями не зацепить петли. Передо мной на секунду мелькнули ее рыжие волосы.
Я увидел ее экстравагантную, на самом деле, наверное, чудовищную, но тем  не
менее очаровательную желтую шляпку с полями.
   Такую кровь стоит выпить. А я был голоден, такое чувство голода  я  редко
испытывал в последние десятилетия.  Выдержать  внеочередной  "великий  пост"
оказалось сложнее, чем я думал. О Господи, как же мне хотелось ее убить!
   Внизу, на улице, убийца издал слабый булькающий звук, прорвавшийся сквозь
бурлящий поток остальных звуков к моим чувствительным ушам вампира.
   Наконец чудовище отделилось от стены, наклонилось, как  будто  собиралось
продвигаться ползком, потом неторопливо побрело к нам - во дворик  и  наверх
по ступенькам.
   Позволить ему напугать ее? Какой смысл? Ведь я уже держу его на  прицеле.
Тем не менее я дал ему возможность вставить маленькую металлическую  отмычку
в  круглую  замочную  скважину  и  взломать  замок.  Цепочка   вылетела   из
прогнившего дерева.
   Он шагнул в комнату и уставился на нее без всякого выражения. Она в ужасе
вжалась в кресло, книга соскользнула с коленей.
   И тут в проеме кухонной двери он увидел меня  -  слившуюся  с  полумраком
тень молодого человека в сером бархатном костюме и темных  очках,  сдвинутых
на лоб. Я смотрел на него тем же лишенным выражения взглядом.  Успел  ли  он
разглядеть мои сияющие глаза, похожую на отполированную слоновую кость кожу,
безмолвный взрыв белого света от моих волос? Или же он увидел во  мне  всего
лишь препятствие на пути к его зловещей цели, и вся красота пропала зря?
   Через секунду он кинулся наутек. Он помчался вниз, старушка  закричала  и
бросилась захлопывать деревянную дверь.
   Я летел за ним, не касаясь земной  тверди,  и  позволил  ему  на  секунду
заметить себя  под  уличным  фонарем,  когда  он  заворачивал  за  угол.  Мы
промчались еще полквартала, и тогда я по воздуху направился к нему; если  бы
смертные дали себе труд присмотреться, то увидели бы лишь неясное  пятно.  Я
застыл перед ним, он взвыл и бросился бежать.
   В такую игру мы играли на  протяжении  нескольких  кварталов.  Он  бежал,
останавливался - и видел меня за своей спиной.  Его  прошиб  пот,  и  вскоре
тонкая синтетическая ткань рубашки пропиталась  им  насквозь  и  прилипла  к
гладкой, безволосой груди.
   Наконец он добежал  до  своей  паршивой  ночлежки  и  помчался  вверх  по
лестнице. Когда он открыл дверь своей комнатушки на верхнем этаже, я уже был
там. Он и вскрикнуть не успел, как оказался в моих объятиях.  В  ноздри  мне
ударила  вонь  грязных  волос,  смешанная  со  слабым   химическим   запахом
синтетических нитей его  рубашки.  Но  теперь  это  не  имело  значения.  Он
оказался сильным и теплым - какой сочный каплун!  -  грудь  его  вздымалась,
запах крови заполнял мой мозг. Я ощущал ее биение в желудочках, клапанах и в
болезненно сокращающих, сосудах. Я слизнул ее с мягкой красной  плоти  возле
глаз.
   Его сердце отчаянно билось,  словно  готовое  вот-вот  разорваться,  -  я
старался быть осторожным, чтобы не раздавить свою добычу. Я сомкнул зубы  на
влажной коже шеи...
   "М-м-м. Мой брат, мой бедный одурманенный брат. Густая кровь, хорошая..."
   Пока он обмякал в моих объятиях, забил фонтан образов... Его  жизнь  была
поистине сточной канавой: старушки и старики, их трупы, плывущие по течению,
бессмысленно натыкающиеся один на другой... Никакого  удовольствия.  Слишком
все просто. Ни коварства, ни  злобы  -  ничего.  Примитивный,  как  ящерица,
глотающая муху за мухой. Господи Боже, это все  равно  что  вернуться  в  то
время, когда землей правили рептилии и целый  миллион  лет  лишь  их  желтые
глаза видели падающий дождь и восходящее солнце.
   Неважно. Я отпустил его, и  он  беззвучно  выскользнул  из  моих  рук.  Я
наполнил свои вены кровью млекопитающего. Не так уж и плохо. Я закрыл  глаза
в ожидании, пока эта раскаленная спираль не проникнет в мои кишки,  или  что
там находится внутри этого  жесткого  могущественного  белого  тела.  Как  в
тумане я увидел, что он ползет до полу на коленях -  на  редкость  неуклюже.
Как просто - подобрать его из кучи мятых рваных газет, где на пыльный коврик
льется холодный кофе из опрокинутой чашки.
   Я резко дернул его за  воротник.  Большие  пустые  глаза  закатились.  Он
вслепую пнул меня ногой, скользнув ботинком по коже, - бандит, убийца старых
и немощных. Схватив его за волосы, я снова приник к  нему  голодным  ртом  и
почувствовал, как он каменеет, словно мои клыки смочены ядом.
   Кровь снова ударила мне в голову. Я ощущал, как  она  наполняет  энергией
крошечные сосуды лица, пульсирует даже в кончиках пальцев и  колючим  теплым
потоком разливается по позвоночнику.  Глоток  за  глотком.  Какое  сочное  и
грузное создание! Я снова выпустил его из рук и, когда он,  чуть  не  падая,
пополз прочь, последовал за ним, протащил его по  всему  полу,  развернул  к
себе лицом, потом отшвырнул прочь и позволил еще немного побороться за  свою
жизнь.
   Теперь он пытался заговорить, издавая какие-то  звуки,  весьма  отдаленно
напоминавшие человеческий язык. Ничего не видя перед собой, он  бросился  на
меня. И  впервые  в  его  облике  появилось  нечто  похожее  на  трагическое
достоинство, в слепых глазах мелькнуло неясное  выражение  гнева.  Казалось,
меня окутали старые легенды, воспоминания о гипсовых  статуях  и  безымянных
святых. Он вцепился мне в подошву. Я поднял его и нанес новую рану, на  этот
раз она оказалась слишком большой. Все было кончено.
   Наступившая смерть словно нанесла  мне  удар  в  живот.  На  мгновение  я
почувствовал  тошноту,  но  потом   остались   только   тепло,   сытость   и
ослепительное  сияние  живой  крови  вместе  с  потрясшей   все   мое   тело
предсмертной дрожью жертвы.
   Я упал в его грязную постель. Сколько я  там  пролежал,  созерцая  низкий
потолок, не знаю.
   Когда  кислые  затхлые  запахи  комнаты  и  зловоние   его   тела   стали
нестерпимыми, я поднялся и поплелся прочь, двигаясь так же неуклюже,  как  и
он. С ненавистью и злостью я молча отдался смертным движениям, ибо не  желал
больше быть невесомым крылатым ночным скитальцем. Я  хотел  быть  человеком,
испытывать человеческие чувства; его кровь наполнила каждую  клеточку  моего
тела, но мне этого было недостаточно. Совершенно недостаточно!
   Куда подевались  все  обещания?  Полузасохшие  чахлые  карликовые  пальмы
стучали об оштукатуренные стены.
   - О, ты вернулся, - сказала она мне.
   Низкий сильный голос,  без  всякой  дрожи.  Она  стояла  перед  уродливым
плетеным креслом-качалкой с ободранными кленовыми  ручками,  сжимая  в  руке
дешевый роман, и внимательно смотрела  на  меня  сквозь  очки  в  серебряной
оправе.   Маленький   бесформенный   рот,   приоткрывающий   желтые    зубы,
отвратительный контраст с темной личностью, проявившейся в голосе,  которому
неведома слабость.
   Что, во имя Бога, думала она, улыбаясь мне? Почему она не молилась?
   - Я знала, что ты придешь, - сказала она. Она  сняла  очки,  и  я  увидел
остекленевшие глаза. Что им предстает? Какие видения  от  меня  исходят?  Я,
способный безупречно контролировать каждую мелочь, был так обескуражен,  что
чуть не заплакал. - Да, я знала.
   -  Правда?  И  откуда  ты  знала?  -  прошептал  я,  приближаясь  к  ней,
наслаждаясь интимной теснотой заурядной комнатушки.
   Я протянул свои чудовищные, слишком белые для человека пальцы, достаточно
сильные, чтобы  оторвать  ей  голову,  и  нащупал  ее  тонкое  горло.  Запах
"Шантильи" - или какой-то другой аптечный запах.
   - Да, - негромко, но уверенно повторила она. - Я всегда знала.
   - Так поцелуй меня. Люби меня.
   Какая она теплая, какие у нее крошечные  плечи,  как  она  великолепна  в
своем увядании - слегка пожелтевший,  но  еще  полный  аромата  цветок:  под
утратившей свежесть жизни кожей танцуют  бледно-голубые  вены,  веки  плотно
прилегают к закрытым глазам, кожа туго обтягивает кости черепа.
   - Забери меня на Небеса, - попросила она. Казалось, что голос ее  исходит
из самого сердца.
   - Не могу. Ах, если бы это было в моих силах! - мурлыкал я ей на ухо.
   Я обнял ее и уткнулся лицом в мягкое гнездышко седых волос  Прикосновение
к лицу ее сухих, как осенние листья, пальцев заставило меня вздрогнуть  всем
телом.  Она  тоже  дрожала.  Нежное,  изможденное   маленькое   существо   с
бесплотным, словно хрупкий огонек, телом, существо, обладающее  теперь  лишь
разумом и волей!
   "Одну каплю, Лестат, не больше!"
   Но было уже слишком поздно, я понял это, когда мне на язык брызнул первый
фонтанчик крови. Я опустошал ее досуха. Конечно, ее встревожили  мои  стоны,
но потом она уже  ничего  не  слышала...  Как  только  это  начинается,  они
перестают слышать окружающие звуки.
   "Прости меня".
   "О, дорогой!"
   Мы  вместе  опускались  на  ковер,  любовники  на  шершавом  лоскутке   с
поблекшими цветами. Я видел упавшую книгу  и  рисунок  на  обложке,  но  все
казалось ненастоящим. Я осторожно обнял ее,  чтобы  не  сломать.  Но  пустой
скорлупой в данном случае был я, не она. Смерть наступала быстро, словно она
сама  шла  мне  навстречу  по  широкому  коридору  в   каком-то   совершенно
определенном и  чрезвычайно  важном  месте.  Ну  конечно,  желтая  мраморная
плитка... Нью-Йорк, слышен даже доносящий снизу автомобильный  шум  и  тихий
удар хлопающей в другом конце холла двери.
   - Спокойной ночи, дорогой, - прошептала она.
   У меня слуховые галлюцинации?  Как  она  до  сих  пор  может  произносить
слова?
   "Я люблю тебя".
   - Да, дорогой. Я тоже тебя люблю.
   Она стояла в холле и улыбалась. Густые рыжие волосы красиво завивались на
уровне плеч; чуть раньше ее каблучки  громко  и  соблазнительно  стучали  по
мрамору, но сейчас ее окутывала тишина, хотя складки шерстяной юбки все  еще
колыхались; она смотрела на меня с очень странным хитрым выражением, а потом
направила на меня маленький черный тупоносый пистолет.
   "Какого черта ты делаешь?"
   Она умерла. Раздавшийся выстрел был  столь  оглушительным,  что  какое-то
время я не слышал ничего, кроме звона в ушах. Я лежал на полу и тупо смотрел
в потолок, ощущая лишь запах кордита в нью-йоркском коридоре.
   Но я был в Майами. На столе тикали ее часы. Из перегревшегося  телевизора
доносился сдавленный, еле слышный голос  Кэри  Гранта  -  он  говорил  Джоан
Фонтейн, что любит ее. А Джоан Фонтейн была так счастлива. Ведь  прежде  она
была уверена, что Кэри Грант собирается ее убить.
   Я тоже.
 
*** 
 
   Саут-Бич. Вернуться бы к Неон-Стрип. Но на этот раз я удалялся от  шумных
улиц, вышел к песку и направился к морю.
   Я шел и шел, пока не остался совсем один  -  ни  ночных  купальщиков,  ни
любителей прогуливаться по пляжу. Только песок, с которого уже стерлись  все
дневные следы, и огромный серый ночной океан, без отдыха бьющийся о покорный
берег. Какое высокое небо, полное быстрых облаков и далеких, едва различимых
звезд.
   Что я наделал! Убил ее, его жертву, выключил свет жизни той, кого  обязан
был спасти. Вернулся к  ней,  лег  с  ней  и  убил,  а  она  слишком  поздно
выстрелила из невидимого пистолета.
   Меня опять мучила жажда.
   Потом я уложил ее на маленькую, аккуратно застеленную блеклым  нейлоновым
одеялом кровать, сложил ей руки и закрыл глаза.
   Господи, помоги мне. Где мои безымянные святые? Где  ангелы  с  крыльями,
готовые отнести меня в ад? А когда  они  придут,  станут  ли  они  последним
прекрасным зрелищем, которое мне суждено увидеть? Можно ли, падая в огненное
озеро, проследить за их поднебесным полетом? Стоит ли надеяться в  последний
раз лицезреть их золотые трубы, их обращенные  к  Небесам  лица,  отражающие
свет лика Господня?
   Что я знаю о Небесах?
   Я долго стоял и смотрел на далекие  ночные  облака,  а  потом  повернулся
назад, к мигающим огням новых отелей и сиянию уличных фонарей.
   Вдалеке, на тротуаре, стоял одинокой смертный; он смотрел в мою  сторону,
но меня, скорее всего, лаже не замечал - маленький силуэт на  краю  великого
моря. Наверное, он, как и  я,  просто  любовался  океаном,  словно  тот  мог
сотворить чудо, словно океанская вода способна омыть и очистить наши души.
   Когда-то мир представлял собой  сплошное  море;  сто  миллионов  лет  шел
дождь. Но теперь космос буквально кишит чудовищами.
   Он все не уходил, одинокий смертный с пристальным взглядом. И  постепенно
я осознал, что взгляд его сосредоточен именно на мне. Через пустынную  гладь
пляжа и прозрачную темноту наши глаза встретились! Да, он смотрит на меня.
   Поначалу я едва обратил на это внимание и продолжал наблюдать за ним лишь
потому, что не хотел отворачиваться. Потом меня охватило любопытное ощущение
- ничего подобного я прежде не испытывал.
   У меня слегка закружилась голова, затем последовала  мягкая  покалывающая
вибрация, распространившаяся по всему телу. Мои ноги как  будто  напряглись,
сжимая заполняющее их вещество. В самом деле,  это  чувство  было  настолько
отчетливым, что мне показалось, будто меня вытесняют из собственного тела. Я
изумился. В этом было нечто неуловимо восхитительное,  особенно  для  такого
твердого, холодного и невосприимчивого к различным ощущениям  существа,  как
я. Необыкновенное чувство поглотило меня целиком, как кровь, хотя  не  имело
никакого отношения к внутренним органам. И не успел я  проанализировать  это
ощущение, как оно исчезло.
   Я вздрогнул. Может быть, я все это выдумал? Я продолжал изучать странного
смертного, в то время как он - бедная душа - в ответ  смотрел  на  меня,  не
подозревая о моей истинной сущности.
   На его молодом лице возникла робкая, полная безмерного удивления  улыбка.
И постепенно до меня дошло, что это лицо мне знакомо. Еще большее потрясение
я испытал, увидев ясно читавшееся на нем выражение узнавания  и  непонятного
ожидания. Вдруг он поднял правую руку и помахал мне.
   Я был совершенно сбит с толку.
   Но я знал этого смертного. Нет, вернее будет сказать,  что  я  уже  видел
его, и не один раз. И тогда ко мне с полной силой вернулись некоторые  ясные
воспоминания.
   В Венеции он болтался  на  углу  площади  Сан-Марко,  а  через  несколько
месяцев - в Гонконге, рядом с ночным рынком, и оба раза я  обратил  на  него
внимание только потому, что он обратил внимание на меня. Да, несомненно:  то
же самое крепкого сложения тело и те же густые волнистые коричневые волосы.
   Невозможно. Или, лучше сказать, невероятно, ибо это действительно был он!
Он повторил приветственный жест и поспешно, довольно-таки неловко побежал ко
мне странными неуклюжими шагами; я наблюдал за ним  с  холодным  неугасающим
изумлением.
   Я попытался прочесть его мысли. Ничего. Прочно заперты. Лишь по мере  его
приближения к более ярко освещенной прибрежной полосе все отчетливее видится
улыбающееся лицо. В ноздри мне ударил запах его страха и крови. Да,  он  был
напуган, однако при этом ужасно возбужден. Внезапно он показался  мне  очень
соблазнительным - еще одна жертва кидается прямиком в мои объятия.
   Ах, как блестят его большие карие глаза! И как сияют зубы!
   С отчаянно колотящимся сердцем он остановился в  трех  футах  от  меня  и
влажной дрожащей рукой протянул мне пухлый мятый конверт.
   Я не сводил с него глаз, не выдавая своих чувств - ни  задетой  гордости,
ни уважения к столь потрясающему достижению: ведь  он  сумел  найти  меня  и
отважился подойти. Я был достаточно голоден, чтобы, не задумываясь, схватить
его и выпить его кровь. Я смотрел на него и ни  о  чем  не  думал.  Я  видел
только кровь.
   Как будто осознав это, почувствовав в полной мере, он напрягся, бросил на
меня яростный взгляд, швырнул к моим ногам  толстый  конверт  и  лихорадочно
заплясал назад по рыхлому песку. Казалось, у него вот-вот  подогнутся  ноги.
Он чуть не упал, когда повернулся и бросился бежать.
   Жажда немного улеглась. Может быть, я действительно ни о чем не думал, но
колебался, а это, видимо, требует каких-то  мыслей.  Кто  он,  этот  нервный
сукин сын?
   Я предпринял еще одну попытку  проникнуть  в  его  разум.  Ничего.  Очень
странно. Но встречаются  смертные,  обладающие  врожденным  даром  закрывать
мысли, даже если абсолютно не подозревают, что кто-то ими интересуется.
   Он все бежал и бежал, отчаянно, неловко, и в конце  кондов,  ни  разу  не
остановившись, скрылся в темном переулке.
   Прошло несколько минут.
   Теперь я  даже  запаха  его  не  улавливал,  если  не  считать  конверта,
лежавшего там, куда он его бросил.
   Бога ради, что это может значить? Без сомнения, он в точности знал, где я
нахожусь. Венеция, Гонконг... Это не могло  быть  простым  совпадением.  Его
внезапный испуг служит тому несомненным доказательством. Но его мужество  не
могло не вызвать у меня улыбку. Представьте только - следить за мной!
   Может быть, это обезумевший поклонник,  постучавшийся  в  двери  храма  в
надежде, что я поделюсь с ним Темной Кровью просто из жалости или в  награду
за безрассудство? Внезапно я ощутил приступ бешенства, смешанного с горечью,
но он длился недолго, а потом мне опять стало все равно.
   Я поднял конверт и увидел, что он не  запечатан  и  на  нем  нет  никаких
надписей. Внутри оказалось не что иное, как рассказ,  по-видимому  выдранный
из какого-то дешевого издания книжки.
   Толстая пачка мягких листков  небольшого  формата,  скрепленных  в  левом
верхнем углу.  Никакой  записки.  Автором  рассказа  оказался  знакомый  мне
писатель  по  имени  Г.  П.  Лавкрафт,   неплохой   сочинитель   историй   о
сверхъестественных происшествиях и разного рода ужасах. Я, собственно,  знал
и этот рассказ, его название запомнилось мне навсегда: "Тварь на  пороге"  -
оно меня рассмешило.
   "Тварь на пороге"... Я и сейчас улыбнулся. Да, я вспомнил  этот  рассказ,
неглупый, забавный.
   Но зачем мне  передал  его  тот  странный  смертный?  Нелепица  какая-то.
Внезапно я опять разозлился - настолько, насколько  позволило  мое  грустное
настроение.
   Я рассеянно сунул пакет в карман и задумался. Да, он опр