- Именно так. Это и есть любовь. - Он  улыбнулся.  -  Я  рассказываю  так
подробно, чтобы вы поняли, что между  вампирами  может  пролегать  пропасть,
поняли, почему я не пошел по пути Лестата. Я презирал его не потому, что  он
ничего не чувствовал. Просто не мог понять, как можно терять понапрасну этот
дар.
   Но в ту же ночь он преподал мне еще один урок.
   Он всегда приходил в легкомысленный восторг от роскоши, окружавшей его  в
Пон-дю-Лак. Например, ему  очень  нравился  изящный  фарфоровый  сервиз,  на
котором его отцу подавали ужин. Он любил трогать бархатные портьеры и водить
носком туфли вдоль замысловатых узоров на ковре.  В  самую  первую  ночь  на
плантации он вынул из китайского шкафчика хрустальную  рюмку  и  сказал:  "Я
соскучился  по  бокалам".  В  его  словах   прозвучало   какое-то   зловещее
удовольствие, и я пристально посмотрел на него. Как он мне не  нравился!  "Я
хочу показать тебе маленький фокус, - сказал  он,  -  если  ты  тоже  любишь
бокалы". Он поставил рюмку на стол и вышел ко мне на галерею. Вдруг он снова
переменился и стал похож на крадущееся животное. Его глаза  пронзали  ночную
темноту вокруг дома. Уставившись куда-то под своды ветвей дуба,  он  постоял
минуту, потом перепрыгнул через  перила  и,  мягко  приземлившись,  бросился
вперед. Когда он показал мне добычу, я вздрогнул. Это была крыса. "Перестань
вести себя как круглый идиот, черт возьми! - закричал он, увидев мое лицо. -
Ты что, никогда крысы не видел?"  Здоровенная  полевая  крыса  с  необычайно
длинным хвостом отчаянно старалась  вырваться  на  волю.  Но  он  держал  ее
крепко, так, что она даже не могла  кусаться.  "Иногда  попадаются  довольно
вкусные крысы", - заметил он, подойдя к столу в гостиной.  Резким  движением
он вспорол ножом горло мерзкой твари и быстро наполнил  бокал  кровью.  Труп
крысы полетел обратно в сад, а Лестат триумфально поднял бокал  и  посмотрел
сквозь него на пламя свечи. "Если прижмет, можно прожить и  на  крысах,  так
что перестань корчить такую физиономию, - сказал он мне.  -  Кошки,  курицы,
коровы  -  все  сгодится.  Когда  плывешь  на   корабле,   например,   лучше
ограничиться крысами, если не хочешь, чтобы из-за начавшейся  паники  всякие
идиоты отыскали  твой  гроб.  Нет,  лучше  уж  очищать  судно  от  проклятых
грызунов". Он сделал глоток с  таким  видом,словно  пил  бургундское,  после
чего, скривившись, недовольно буркнул: "Слишком быстро остывает".
   "Ты хочешь сказать, что мы можем пить кровь животных?" - Я был потрясен.
   "Да. - Он допил бокал до дна и небрежно швырнул его в камин.  Я  невольно
взглянул на осколки. -  Ты  ведь  не  возражаешь?  -  Он  указал  на  них  с
саркастической усмешкой. - Очень надеюсь, что нет. Потому что все  равно  ты
вряд ли можешь что-нибудь поделать".
   "Отчего же. Я могу, например, запросто вышвырнуть тебя вместе с отцом  из
Пон-дю-Лака", - ответил я. Впервые за два дня общения с ним я дал волю своим
чувствам.
   "Зачем? - спросил он с фальшивой тревогой. - Ведь... ты  еще  многого  не
знаешь, верно?" - Он рассмеялся.  Пробежав  пальцами  по  атласному  футляру
спинета, он поинтересовался: "Ты играешь?"
   Я сказал что-то вроде: "Не трогай!" Это  вызвало  у  него  новый  приступ
веселья.
   "Хочу и трогаю! заявил он.  -  Кстати,  ты  даже  не  знаешь,  что  может
привести к твоей смерти. Было бы обидно умереть именно сейчас".
   "Я найду кого-нибудь другого, кто меня научит, - сказал я. - Наверняка ты
не единственный на свете. Твоему отцу около семидесяти, значит,  ты  не  так
давно стал вампиром. Тебя же учил кто-то..."
   "Неужели ты думаешь,  что  сможешь  сам  найти  других  вампиров?  Они-то
заметят тебя издалека, мой друг, а вот ты их - нет. Так что вряд ли  у  тебя
есть выбор, приятель. Хочешь не хочешь, но именно я - твой  учитель,  и  без
меня тебе не обойтись. Не забывай к тому же, что у  нас  обоих  есть  о  ком
позаботиться. Моему отцу нужен доктор, а на тебе - мать и сестра. Не вздумай
проболтаться, что ты вампир. Нужно только  обеспечить  им  и  моему  старику
спокойную жизнь. Другими словами, с завтрашнего вечера не мешкай - убивай  и
занимайся своими плантациями. А теперь пора спать. Для безопасности мы ляжем
в одной комнате".
   "Ну уж нет, - сказал я. - Ищи себе сам безопасную спальню. Я  предпочитаю
спать в одиночку".
   Он разозлился не на шутку. "Не делай глупостей, Луи, предупреждаю тебя, -
сказал он с угрозой. - Ничто тебе не поможет, когда взойдет  солнце.  Ничто.
Отдельные комнаты создают двойные меры предосторожности и двойной риск  быть
обнаруженным".
   Он привел целую кучу доводов,  пытаясь  запугать  меня;  но  с  таким  же
успехом он мог обращаться к стене.  Я  внимательно  следил  за  ним,  но  не
слушал. Таинственный ореол вокруг него растаял без следа. Передо мной  стоял
глупый хрупкий манекен, словно сплетенный  из  ивовых  прутиков,  и  верещал
противным злым голосом.
   "Спокойной ночи, я пошел", - сказал я и аккуратно погасил свечи  одну  за
другой.
   "Останься хотя бы сегодня, уже почти рассвело", - не унимался он.
   "Запрись покрепче и ложись спать. Я сам позабочусь о себе", -  сказал  я,
взял гроб в охапку и пошел вниз по лестнице. Сверху донесся щелчок  замка  и
легкий шелест портьеры.
   Небо побледнело, но звезды еще светили. Прошел  легкий  дождь,  и  мокрые
пятна темнели на мощеных дорожках сада.  Я  раздвинул  кусты  дикой  розы  и
терновника, открыл дверь в часовню брата, вошел и опустил гроб  на  каменный
пол перед аналоем. Почерневшие образа были едва различимы в темноте.  "Поль,
- тихо обратился я к брату, - первый раз в жизни  нет  во  мне  ужаса  перед
твоей смертью. И первый раз в жизни я так сильно чувствую тебя. Я тоскую  по
тебе, как никогда раньше".
   Понимаете, - Луи повернулся к юноше, - именно  тогда  и  совершилось  мое
полное превращение. Я закрыл деревянные ставни на  узких  решетчатых  окнах,
запер дверь. Атласная обивка моего нового ложа слабо светилась  во  тьме.  Я
улегся в гроб и захлопнул над собой крышку. Вот так я и стал вампиром.
 
*** 
 
   Наступило долгое молчание. Потом юноша сказал:
   - И вы остались жить с ненавистным Лестатом.
   - А что я мог поделать? - ответил Луи. - Тогда я еще зависел от него.  Он
все время намекал, что я многого не знаю и научить меня всему  может  только
он.  Например,  он  объяснил  мне,  как  путешествовать  на  корабле.   Надо
представить дело  так,  что  в  гробах  мы  перевозим  останки  близких  для
перезахоронения. Ни у кого не хватило бы наглости проверять нас, и мы  могли
бы спокойно спать днем, а по ночам охотиться  на  корабельных  крыс.  Лестат
хорошо знал торговцев и хозяев магазинов. Они всегда нас радушно  принимали,
несмотря на поздние часы, и предлагали на  выбор  любые  образцы  одежды  по
самой последней парижской моде. Он водил знакомство с мелкими бизнесменами и
агентами, которые обделывают свои дела по вечерам за  столиками  кабаре  или
ресторанов. В  подобных  вещах  Лестат  действительно  хорошо  разбирался  и
оказался неплохим учителем. Кем он был при жизни, я не знал, да и  не  хотел
знать. Судя по всему, мы не сильно различались по  происхождению,  хотя  это
меня мало волновало. Правда,  именно  благодаря  этому  обстоятельству  наша
совместная жизнь протекала более  или  менее  гладко.  Вкус  у  Лестата  был
безукоризненный, но мою  библиотеку  он  называл  "грудой  пыли".  "Это  все
чепуха, игрушки для людей", - твердил он, и при этом тратил огромные  деньги
(мои, естественно) на роскошную мебель для Пон-дю-Лак. Даже я, равнодушный к
деньгам, внутренне содрогался. Иногда, очень редко, у нас бывали гости  -  в
основном путники в поисках ночлега. Часто  они  показывали  рекомендательные
письма от других  плантаторов  или  чиновников  из  Нового  Орлеана.  Лестат
радушно принимал их, развлекал и вообще вел  себя  на  редкость  вежливо.  В
такие дни я мог вздохнуть  свободнее,  потому  что  обычно  мне  приходилось
сидеть с ним один на один в четырех  стенах  и  молча  сносить  его  злобный
цинизм.
   - Этих людей он не трогал? - спросил молодой человек.
   - Конечно, трогал. Но позвольте открыть вам небольшой  секрет.  Уж  лучше
увидеть человека мертвым, чем  оказать  ему  неучтивый  прием.  Кстати,  это
свойственно не только нам, вампирам, но и военным, генералам, даже  королям.
Странно, конечно. Но это правда. Я прекрасно знал, что Лестат убивает  людей
каждую ночь - знал и молчал. Вот если  бы  он  позволил  себе  грубость  или
невежливость по отношению к моей семье, гостям или рабам, я бы живо поставил
его  на  место.  Но  ничего  подобного.  Лестат  был  сама  обходительность,
казалось, его даже радуют гости. И он всегда говорил мне, что на  содержание
своих родных мы не должны жалеть денег. Смешно: он прямо-таки душил  старика
отца роскошью. Все время напоминал ему, что целую кучу денег истратил на его
пижамы и ночные сорочки, что полог над его кроватью  специально  выписан  из
Европы,  рассказывал,  какие  благородные  вина,  французские  и  испанские,
хранятся в наших подвалах, и хвалился, что даже  в  самые  неурожайные  годы
наша плантация приносит огромный доход. Но иногда он бывал  страшно  груб  с
отцом. Дикие вспышки сыновнего гнева пугали старика -  он  начинал  плакать,
как ребенок. "Я содержу тебя не хуже барона, - орал Лестат. -  У  тебя  есть
все, что пожелаешь! Так что перестань приставать ко мне с посещениями церкви
и твоих старых  друзей.  Этот  вздор  мне  осточертел.  Твои  старые  друзья
давным-давно умерли. Почему бы тебе не  отправиться  вслед  за  ними?  Может
быть, тогда ты оставишь в покое меня и мой кошелек!"
   Отец плакал, бормотал, что уже стар и ему  ничего  не  нужно,  что  он  с
радостью остался бы на своей маленькой ферме. Меня часто подмывало спросить:
"Где ваша ферма? Откуда вы приехали в Луизиану?" - чтобы узнать, где  Лестат
повстречался с другим вампиром. Но я не  рисковал  заводить  этот  разговор.
Старик начал бы плакать, а Лестат наверняка пришел бы  в  неистовство.  Надо
сказать, что большую часть времени Лестат вел себя с  отцом,  как  ангел.  В
порыве почти  подобострастной  заботы  он  приносил  ему  ужин  на  подносе,
рассказывал про погоду, про последние городские новости, и про  мою  мать  и
сестру. Было очевидно, что по образованности и изящным манерам  Лестат  ушел
от отца далеко вперед, но как это случилось и почему, я не мог понять.  И  я
решил не думать об этом и не встревать в их отношения.
   Вообще говоря, наша жизнь была  довольно  сносной,  хотя  за  насмешливой
улыбкой Лестата всегда прятался намек на то, что  ему  ведомы  прекрасные  и
страшные  тайны  мироздания,  о  самом  существовании  которых  я  даже   не
подозревал. Он все время хотел унизить меня, презирал  мое  нежелание  стать
таким же, как он - хладнокровным  убийцей,  -  высмеивал  то  полуобморочное
состояние, в которое я впадал  всякий  раз  во  время  убийства.  Помню,  он
зашелся от хохота, когда я с удивлением обнаружил, что вижу свое отражение в
зеркале, а кресты и распятия никак на меня не действуют. На  мои  постоянные
вопросы о Боге и о дьяволе всегда кривил губы в усмешке. "Хотел бы я однажды
ночью повстречаться с сатаной, - сказал он как-то со злобной гримасой. - Ему
пришлось бы бежать, не останавливаясь, отсюда до западного Побережья. Потому
что я сам - дьявол". Заметив мой ужас, он громко захохотал.
   Скоро моя неприязнь к нему перешла  в  холодную  подозрительность,  но  я
продолжал изучать его с невольным интересом. Часто я ловил себя на том,  что
не могу отвести взгляд от его руки, ставшей для меня источником новой жизни.
Застывал на месте, моя душа словно покидала тело,  или,  точнее,  само  тело
становилось душой. Это раздражало Лестата. Он не хотел  понять  меня,  моего
стремления познать истину. Чтоб привести в чувство, он грубо  тряс  меня  за
плечи. Я терпел его выходки спокойно,  со  странной  отрешенностью,  которая
была мне неведома в прежней жизни, и понял, что такова  моя  новая  природа,
природа вампира: часами я сидел один и думал о брате, о его жизни,  короткой
и плутающей во мгле; я понял, что  бессмысленно  и  суетно  тратил  душевные
силы, когда оплакивал его смерть и  бросался  на  людей,  как  дикий  зверь.
Вспоминал свое смятение, свои безумные мысли, словно пляшущие в  тумане.  Но
то были мысли смертного человека.  Я  стал  вампиром,  и  все  переменилось.
Осталась только глубокая, бездонная печаль. Это  не  значит,  что  я  целыми
днями сидел и предавался унынию. Вы должны понять меня правильно - я  же  не
мог терять время понапрасну. Я жадно смотрел на мир вокруг себя, на людей, и
видел, что каждая жизнь - бесценна, что бесплодные терзания и жалкое чувство
вины делают ее еще короче, и годы тогда  бегут,  как  песок  сквозь  пальцы.
Только теперь я по-настоящему узнал свою сестру. Я велел ей все время жить в
городе, потому что только там она могла почувствовать силу своей  молодости,
своей красоты. Хотел, чтобы она вышла замуж, чтобы перестала думать о смерти
брата и страдать от разлуки со мной, и не дай  ей  Бог  стать  сиделкой  при
нашей матери. Я старался давать им все, исполнял все желания, даже  капризы.
Сестра смеялась и говорила, что я сильно изменился.  По  вечерам  мы  ходили
гулять. Узкие деревянные мостовые города выводили  нас  к  дамбе,  под  сень
деревьев. Светила луна, ласковый теплый воздух  был  полон  запаха  цветущих
апельсиновых рощ. Мы говорили о ее заветных мыслях и надеждах, и только  мне
она доверяла свои самые тайные мечты  -  шепо  том,  на  ухо,  в  полутемной
гостиной. Я смотрел на нее и думал, что эта нежная,  милая,  хрупкая  плоть,
это бесценное творение Божье скоро состарится и  умрет,  и  никогда  уже  не
сможет разделить со мной эти прекрасные, неуловимые минуты, которые  туманно
обещают бессмертие - и обманывают нас. Только ради таких мгновений  и  стоит
жить, думал я, но прежде чем мы научимся узнавать  их  и  наслаждаться  ими,
должно пройти полжизни, ничтожной по сравнению с вечностью.
   Вот что открылось мне, когда я стал вампиром. Мы с Лестатом были  одиноки
в мире людей, и ничто человеческое уже не отвлекало меня. А деньги  давались
нам легко. Я объясню почему.
   Лестат и раньше знал, как добывать средства  к  существованию.  Он  умело
выбирал жертву - по богатому платью,  по  экстравагантным  манерам.  Но  ему
всегда не хватало надежного убежища. Вот что  мучило  его  больше  всего.  Я
быстро понял, что за внешностью джентльмена он скрывал полное  невежество  в
финансовых вопросах. Обо мне этого нельзя было сказать - так что  мы  решили
разделить обязанности. Он умел в любую минуту раздобыть наличные деньги, а я
умел выгодно их вложить. Обычно Лестат опустошал по укромным уголкам карманы
своих жертв. Но кроме того, он играл. В лучших игорных домах он подсаживался
к богатым плантаторским  сынкам,  очаровывал  их  и  с  безошибочным  чутьем
вампира вытягивал золото, доллары и ценные бумаги. Этим он промышлял еще  до
нашей встречи,но мечтал все-таки о другой жизни. Вот почему он  нашел  меня,
посвятил в вампиры и заполучил таким образом бесплатного финансового агента.
   Я постараюсь рассказать вам про тот, старый Новый Орлеан, и  вы  поймете,
почему нам жилось так легко и просто. Другого такого  города  в  Америке  не
найти.  Населяла  его  разношерстная  публика.  Французы  и  испанцы  разных
сословий - именно они положили начало местной  аристократии.  Потом  хлынула
новая волна иммигрантов - в основном это были ирландцы и немцы. Черные  рабы
тогда еще не смешались с людьми другой крови и жили обособленно, по  древним
племенным законам, словно пришельцы из других миров. Быстро рос новый  класс
- свободные цветные смешанных кровей, - так рождалась ни на кого не  похожая
каста: ремесленники, художники, поэты. Их женщины словно возродили  античную
земную красоту.  Тысячи  индейцев  собирались  в  жаркие  летние  дни  возле
плотины. Они продавали целебные травы и поделки из дерева, камня и  кожи.  В
это фантастическое смешение  языков  и  красок  вливались  матросы  с  сотен
кораблей. Они сходили на берег, чтобы потратить море денег, покупали на одну
ночь  прекраснейших  женщин  всех  цветов  кожи,   наслаждались   изысканной
французской и испанской кухней и пили  европейские  вина.  Но  шли  годы,  и
появилась новая нация: американцы. Город  начал  расти.  Вверх  по  реке  за
старым французским кварталом они выстроили роскошные  особняки  в  греческом
стиле: при луне стены их  светились,  как  древние  замки.  Ну  и,  конечно,
плантаторы, без них никак не обойтись. Они наезжали в город целыми  семьями,
раскатывали в сияющих ландо, скупали по магазинам вечерние туалеты,  серебро
и драгоценные камни. Нескончаемым потоком текли экипажи  по  узким  улочкам.
Люди спешили во Французскую оперу, в городской театр  или  в  собор  Святого
Людовика. Из распахнутых дверей собора лилась  музыка.  Торжественная  месса
плыла над городом, над воскресной суетой, над  шумом  Французского  пассажа,
над туманными силуэтами  кораблей  на  волнах  Миссисиппи.  Отгороженная  от
города плотиной, река словно сливалась с небом, и казалось, что корабли, как
птицы, парят над землей.
   Прекрасный, волшебный город, жить в нем было так сладко.  Помню  вечерние
прогулки в полусвете газовых фонарей... Элегантному, богато одетому  вампиру
ничего  не  стоило  затеряться  в  экзотической  толпе,  разве  что   иногда
послышится шепот: "Посмотрите, вон тот человек... он  такой  бледный...  как
светится его кожа... и эта походка... тут что-то не  так!"  Но  прежде,  чем
прозвучит еще хоть слово, вампир исчезал,  растворялся  в  знакомом  городе,
темные аллеи звали его на поиски добычи, он видел в темноте, как  кошка,  он
выходил на охоту. Полутемный кабак, где спит пьяный матрос, уронив голову на
столик; гостиничный номер с высокими потолками, одинокая женщина дремлет, ее
ноги покоятся на расшитом пуфике, колени укрыты кружевной  шалью.  Маленькая
склоненная  головка  подсвечена  тусклым  огнем.  Она   не   заметит   тени,
скользнувшей по лепнине потолка, не увидит, что  длинные  белые  пальцы  уже
тянутся погасить хрупкое пламя ее свечи.
   Я заметил странную вещь. Все люди, которые жили когда-то в Новом Орлеане,
мужчины и женщины, - все оставили память о  себе.  Они  запечатлели  себя  в
мраморе, кирпиче и камне, они выстроили дома, которые стоят  и  поныне.  Нет
уже газовых фонарей, в небе над  городом  летают  самолеты,  на  Кэнал-стрит
возвышаются современные офисы. Но прежняя романтика, прежняя красота все  же
сохранилась. Может быть, не на каждой  улице.  Но  на  многих.  Я  гуляю  по
Французскому кварталу, или по Гарден-Дистрикт, светят  звезды,  и  я  словно
возвращаюсь на сотни лет назад. Такова уж природа  зданий,  будь  то  жалкая
лачуга или дворец с коринфскими  колоннами,  обнесенный  чугунной  решеткой.
Оказавшись рядом с ними, заново переживаешь давние чувства.  Луна  в  ночном
небе над Новым Орлеаном не изменилась, и так будет всегда, пока стоит город.
Душа города осталась прежней, - вампир печально вздохнул и покачал  головой,
словно сомневаясь в собственных словах.
   - Так о чем мы говорили? - устало сказал он. - Ах да,  о  деньгах.  Итак,
Лестат  грабил  своих  жертв,  предоставив  мне  решение  главной  задачи  -
правильное вложение капитала. Я пил  только  кровь  животных,  а  он  убивал
людей, по двое-трое за ночь, а иногда и больше. Одной жертвы ему было  мало,
он только утолял жажду и тут же отправлялся дальше, на охоту. Причем, как он
сам выражался, чем лучше человек, тем  больше  он  ему  нравился.  Он  любил
начать ночь со свежей,  молоденькой  девушки,  а  кульминацией  и  подлинным
триумфом считал убийство юноши примерно вашего возраста. Да, к ним у Лестата
была особая страсть.
   - Моего возраста? - прошептал молодой человек и в ужасе отшатнулся.
   - Да. - Вампир словно не заметил страха на лице собеседника. - Потому что
труднее всего р