в  Нижний
Египет.
   Я много думал обо всем этом. Я думал о  древнем  культе  поклонения  богу
плодородия Осирису и Исиде,  которую  считали  Матерью-землей,  о  том,  что
Тифона, убийцу Осириса, называли солнечным светом.
   И вот теперь этот благочестивый посредник между богом  и  людьми  говорил
мне о том, что солнце нашло  в  ночи  бога  и  тем  самым  вызвало  страшные
несчастья.
   В конце концов мой разум отказался работать.
   Слишком много дней провел я в одиночестве, предаваясь пьянству.
   Лежа в темноте, я пел про себя гимны Великой Матери. Хотя она не была для
меня богиней. Она не была ни Дианой Эфесской с наполненными молоком персями,
ни ужасной Кибелой, ни  даже  нежной  Деметрой,  оплакивавшей  перешедшую  в
царство мертвых Пересфону. Она была той плодородной и щедрой  землей,  запах
которой доносился до меня сквозь зарешеченные окна дома, ветром, приносившим
сырость и сладкие ароматы мрачного зеленого леса. Она была для меня луговыми
цветами и пахучими травами, водой из горного источника, шум которой я иногда
слышал. Она была для меня всем тем,  что  еще  осталось  в  этой  полупустой
комнате, после того как у меня отобрали почти все. Как и все люди,  я  знал,
что смена времен года, приход зимы или весны, рост на  земле  всех  растений
содержат в себе скрытую истину и ни в  коей  мере  не  зависят  от  мифов  и
легенд, на каких бы языках они ни звучали.
   Сквозь решетки на окнах я взглянул на сияющие высоко над головой звезды и
вдруг подумал, что мне суждено умереть совершенно  глупо  и  бессмысленно  -
среди чужих людей, обычаи которых для меня совершенно неприемлемы. И все  же
торжественность и возвышенность происходящего  оказывала  на  меня  огромное
воздействие, заставляя покориться своей участи. Я готов был  сдаться  и  уже
воображал себя в центре неведомых мне грядущих событий,  обладавших  тем  не
менее некой величественной красотой.
   Однажды утром, проведя рукой по волосам, я  обнаружил,  что  они  густыми
вьющимися волнами спускаются мне на плечи.
   В последующие несколько дней в крепости царила необычная суета, слышались
какие-то  звуки,  чувствовалось   оживленное   движение,   внутри   крепости
раздавались шаги тысяч и тысяч ног. Люди все прибывали и прибывали.
   Наконец ко мне пришли Миль и еще восемь друидов. Их чистейшие белоснежные
одежды пахли родниковой водой, в которой были выстираны, и солнцем,  которое
высушило их. Волосы у всех были аккуратно расчесаны и блестели.
   Они осторожно и тщательно побрили мне лицо, подстригли  на  руках  ногти.
Потом расчесали волосы  и  надели  на  меня  такие  же  белоснежные  одежды.
Закрывая со всех сторон белыми  покрывалами,  они  вывели  меня  из  дома  и
проводили к белой крытой повозке.
   Увидев, что множество одетых в длинные рубахи мужчин сдерживают  огромную
толпу, не позволяя никому приближаться ко мне, я  впервые  понял,  что  лишь
нескольким избранным друидам позволено видеть меня.
   Как только Миль и я оказались внутри повозки, полог  ее  опустили,  скрыв
нас от посторонних глаз. Мы уселись на грубо сколоченные скамейки, и повозка
тронулась в путь. В полном молчании мы ехали несколько часов.
   Сквозь матерчатое покрытие повозки  проникали  лучи  солнца,  а  когда  я
приник к нему лицом, то увидел лес, через который мы проезжали. Он показался
мне еще темнее и гуще, чем  в  первый  раз.  За  нами  следовал  бесконечный
караван других повозок. Некоторые из них представляли собой огромные клетки,
внутри которых находились люди. Вцепившись  руками  в  прутья,  они  умоляли
отпустить их, и голоса их сливались в единый, исполненный ужаса вопль.
   - Кто эти люди? Почему они так  кричат?  -  не  в  силах  больше  вынести
подобное напряжение, спросил я.
   Миль вздрогнул и словно пробудился от сна.
   - Они преступники - воры и убийцы. Все они справедливо осуждены  и  будут
принесены в священную жертву.
   - Ужасно, - пробормотал я.
   Хотя имел ли я  право  говорить  так?  Разве  сами  мы  не  приговаривали
преступников к смерти на кресте, к сожжению у позорного  столба,  к  разного
рода пыткам и страданиям? Неужели то,  что  мы  не  называли  это  священной
жертвой,  делало  нас  более  цивилизованными?  Возможно,  кельты  поступали
гораздо более мудро, не позволяя им умирать зря.
   Чепуха какая-то. Голова у меня  кружилась.  Повозка  продолжала  катиться
вперед. Я слышал голоса тех, кто сопровождал нас, -  некоторые  шли  пешком,
другие ехали верхом на  лошадях.  Все  эти  люди  направлялись  на  праздник
Самайн. Мне предстояло вскоре умереть. Я очень боялся, что меня сожгут. Миль
выглядел испуганным и был очень бледен. Вопли и  вой  осужденных  на  смерть
сводили меня с ума.
   О чем я буду думать, когда они разожгут костер? Какие мысли придут мне  в
голову в тот момент, когда я почувствую, что горю? Я больше не в  силах  был
выносить все это.
   - Что ждет меня? - неожиданно даже для самого себя спросил  я,  испытывая
отчаянное желание придушить Миля.
   Он поднял на меня взгляд и чуть сдвинул брови.
   - А вдруг бог уже мертв?.. - прошептал он.
   - Тогда мы вместе с тобой отправимся в Рим и будем  пить  там  прекрасное
италийское вино, - шепнул я в ответ.
   Когда повозка наконец остановилась, давно уже перевалило за полдень.  Гул
голосов вокруг становился все громче и громче.
   Я встал, чтобы выглянуть из повозки, и Миль не остановил меня. Я  увидел,
что мы находимся на  огромной  лесной  поляне,  окруженной  со  всех  сторон
гигантскими дубами. Все повозки, в том числе и наша,  были  расставлены  под
деревьями, а посреди поляны сотни людей  возводили  какое-то  сооружение  из
бесчисленного количества вязанок хвороста,  тысяч  метров  веревок  и  сотен
свежесрубленных толстых стволов деревьев.
   Самые длинные бревна - таких мне никогда не  приходилось  видеть  -  были
поставлены вертикально в виде двух огромных букв ?X?.
   Лес буквально кишел людьми, наблюдающими  за  всем,  что  происходило  на
поляне, на которой разместиться всем было просто  невозможно.  Все  новые  и
новые  повозки  пробирались  сквозь  это  невероятное  скопление  в  поисках
свободного места возле края леса.
   Я снова сел, делая вид, что не понимаю, что происходит, пытаясь убедить в
этом даже самого себя. Однако я, конечно же, все прекрасно понимал. Ближе  к
закату крики и вопли осужденных стали еще громче и отчаяннее.
   Солнце почти село, когда Миль приподнял полог, и я в ужасе  уставился  на
две гигантские, сплетенные из прутьев фигуры. Должно  быть,  они  изображали
мужчину и женщину. Одежда и волосы их были сделаны из виноградных  лоз,  все
остальное - из шестов и ивовых прутьев. Сверху донизу к ним  веревками  были
привязаны осужденные на смерть, вопли которых разносились далеко вокруг.
   При виде этих ужасных великанов я буквально лишился дара речи. Я  не  мог
сосчитать, сколько извивающихся тел было  на  поверхности  статуй  -  на  их
торсах, руках, даже на ладонях, в пустом пространстве полых ног и похожих на
клетки, лишенных лиц, огромных голов, украшенных венками из ивовых прутьев и
цветов. Гирлянды из цветов украшали платье женщины, а  за  свитый  из  плюща
пояс мужчины были заткнуты снопы пшеницы. Фигуры  раскачивались  и  дрожали,
словно готовые вот-вот упасть, однако я знал, что этого не  произойдет,  так
как их удерживали невероятной длины бревна, позволявшие им  возвышаться  над
лесом. Вокруг странных статуй были уложены вязанки  хвороста  и  пропитанные
смолой поленья, которые вскоре запылают, и тогда пламя  поглотит  гигантские
фигуры.
   - И ты хочешь,  чтобы  я  поверил,  будто  все  эти  несчастные,  которые
привязаны там веревками и обречены на смерть,  виновны  в  преступлениях?  -
спросил я Миля.
   Он молча кивнул с обычным торжественным и серьезным выражением лица.  Его
это мало волновало.
   - Они ждали месяцы, а иногда и годы того момента, когда будут принесены в
жертву, - ответил он  наконец,  и  голос  его  прозвучал  равнодушно.  -  Их
привезли сюда со всех уголков нашей земли. И точно так же, как и мы, они  не
в силах изменить свою судьбу. Им  суждено  умереть  вместе  с  изображениями
Великой Матери и ее Возлюбленного.
   Меня  все  больше  и  больше  охватывало  отчаяние.  Нужно  было   что-то
предпринять, чтобы спастись. Но двенадцать друидов окружали со  всех  сторон
повозку, а за ними располагался целый легион воинов. Все остальные заполняли
лес на много метров вглубь, и конца им не было видно.
   Быстро темнело, и повсюду были зажжены факелы.
   До меня доносился рев возбужденных голосов. Крики обреченных  становились
все более пронзительными и жалобными.
   Я сидел неподвижно, стараясь  не  поддаваться  панике.  Уж  если  мне  не
суждено избегнуть страшной участи, я должен  пройти  через  странный  обряд,
хотя бы внешне демонстрируя спокойствие. А когда всем станет ясно, какой это
обман и мошенничество, я твердо и с достоинством выскажу все, что  думаю  по
этому поводу, - так, чтобы  меня  могли  услышать  все.  Это  и  будет  моим
последним поступком -  деянием  бога,  а  потому  я  должен  совершить  его,
демонстрируя сознание своей власти и авторитета. В противном случае мой  акт
не будет иметь никакого смысла.
   Повозка снова двинулась куда-то. Крики и шум усилились, и Миль взял  меня
за руку, словно стараясь придать мне мужества. Он поднял полог только тогда,
когда повозка остановилась  в  глубине  леса,  за  много  ярдов  от  поляны.
Оглянувшись,  я  увидел  огромных  зловещих  истуканов,  внутри  которых   в
отблесках факела виднелись отчаянно извивающиеся  фигурки  людей.  Казалось,
кошмарные создания оживают и вот-вот встанут и двинутся на нас, круша все на
своем пути. Игра  света  и  теней  внутри  их  голов  создавала  впечатление
отвратительно гримасничающих лиц.
   Я не мог заставить себя  отвернуться  от  них  и  от  собравшейся  вокруг
огромной толпы, но Миль крепче сжал  мою  руку  и  сказал,  что  теперь  мне
предстоит вместе с избранными жрецами войти в святилище бога.
   Со всех сторон, явно стараясь скрыть меня от посторонних глаз, нас тесным
кольцом окружили другие  жрецы.  Я  догадался,  что  толпе  неизвестно,  что
происходит здесь в этот момент. Судя по всему, они знали  лишь,  что  вскоре
должна  начаться  церемония  жертвоприношения  и  что  друиды   провозгласят
появление некоего воплощения бога.
   Только у одного из тех, кто сопровождал меня, в руках был факел.  Мы  все
дальше углублялись в лес.
   Было  очень  тихо.  И  очень  сыро.  Стоящие  вокруг  деревья   достигали
головокружительной   высоты   и   устремлялись   прямо   в   далекое,   едва
просвечивающее между кронами темное небо. Мне казалось, что  лесные  гиганты
продолжают расти прямо у меня на глазах.
   Я думал о том, что мог бы сейчас убежать. Но я не успею и оглянуться, как
все племя бросится за мной в погоню.
   Тем временем мы вошли в священную рощу, и в полумраке я увидел вырезанные
на стволах деревьев изображения  ужасных  лиц.  Отовсюду  на  меня  смотрели
пустые глазницы насаженных на колья  и  ухмыляющихся  черепов,  а  в  дуплах
деревьев черепа были  уложены  рядами  в  несколько  ярусов.  В  целом  роща
походила на  огромный  склеп,  много  веков  служивший  местом  захоронения.
Казалось, что в окружавшем нас безмолвии страшные черепа  вот-вот  оживут  и
заговорят с нами.
   Я постарался избавиться от  этой  иллюзии,  от  ощущения  того,  что  они
наблюдают за нами.
   На самом деле нет никого, кто наблюдал бы за  нами,  и  никакого  вечного
знания не существует вообще.
   Мы остановились перед дубом с узловатым искривленным стволом  и  толстыми
суками. Он был таким огромным, что я глазам своим не поверил. Я не мог  себе
представить, сколько же могло  понадобиться  времени,  чтобы  выросло  такое
поистине невероятной толщины дерево. Подняв голову, я увидел, что ветви  все
еще живы и  покрыты  зелеными  листьями.  Со  всех  сторон  дерево  украшали
вьющиеся плети омелы.
   Друиды отступили в стороны. Возле меня остался только Миль. Я стоял лицом
к дереву и тут заметил,  что  у  его  подножия  сложено  большое  количество
букетов цветов. В сумерках трудно было разглядеть, что это  были  за  цветы,
даже окраску лепестков определить было невозможно.
   Миль закрыл глаза и склонил голову. Все остальные пребывали  в  таком  же
состоянии и дрожали с головы до ног. Я почувствовал, как по  траве  пробежал
прохладный ветерок. Его  подхватили  листья  деревьев,  и  я  услышал  звук,
похожий на глубокий вздох, который, однако, быстро затих в глубине леса.
   И вдруг я совершенно отчетливо  услышал  произнесенные  в  полной  тишине
слова, хотя вокруг по-прежнему не раздавалось ни звука.
   Безмолвные речи, несомненно, доносились изнутри дуба, и смысл их  состоял
в том, что кто-то спрашивал, отвечает ли  всем  поставленным  условиям  тот,
кому предстоит этой ночью выпить божественную кровь.
   На мгновение мне показалось, что я схожу с ума.  Меня,  наверное,  чем-то
опоили! Однако с самого утра у меня во рту не  было  ни  капли.  Голова  моя
оставалась до боли ясной, и я вновь ощутил исходящие от неведомого  существа
импульсы. Таинственный незнакомец продолжал задавать вопросы.
   - Это образованный человек?
   Миль  отвечал  утвердительно  и  так  старательно,  что,  казалось,   его
худощавое тело слабо  засветилось.  На  лицах  остальных  застыло  выражение
благоговейного восторга,  все  пристально  смотрели  на  дуб  и  стояли  так
неподвижно, что единственным живым существом  здесь  было  сверкающее  пламя
факела.
   - Может ли он отправиться в Египет?
   Я видел, как Миль утвердительно кивнул. В глазах его появились слезы,  он
судорожно сглатывал, и я заметил, как подергивалась его белая шея.
   - Да, я пока еще живу, верный мой почитатель. Я говорю с  тобой.  Ты  все
сделал как нужно. И теперь я создам нового бога. Пришли его ко мне.
   От потрясения я лишился дара речи и не находил  слов.  Да  и  что  я  мог
сказать? Весь мир перевернулся! Все, во что я верил, на  что  рассчитывал  и
надеялся,  неожиданно  было  поставлено  под  сомнение.  Я   совершенно   не
чувствовал страха - только парализовавшее меня беспредельное удивление. Миль
взял меня за руку. Остальные друиды пришли ему на помощь. Они окружили  меня
и повели вокруг дуба, у ствола которого были сложены груды  цветов.  Наконец
мы остановились по другую сторону ствола перед сложенными в  кучу  огромными
камнями. В этой части рощи я тоже увидел вырезанные на деревьях  изображения
и безымянные черепа. Здесь стояли еще несколько друидов в  белых  одеждах  -
прежде я их не встречал. Именно эти друиды, у  нескольких  из  которых  были
длинные белые бороды, медленно  приблизились  к  дубу  и  принялись  убирать
камни.
   К ним молча присоединились Миль и остальные.  Все  вместе  они  поднимали
огромные глыбы камня и складывали их в стороне. Некоторые  валуны  были  так
тяжелы, что сдвинуть их с места они могли только втроем.
   Наконец у  самого  основания  дуба  я  увидел  тяжелую,  железную  дверь,
запертую на массивные замки. Миль вытащил большой железный ключ  и  произнес
какую-то длинную тираду по-кельтски, на  которую  ответили  остальные.  Рука
Миля дрожала. Однако он быстро справился со всеми замками, и четверо друидов
приоткрыли створку двери. Тот, кто нес факел, зажег еще один  и  вложил  его
мне в руку.
   - Войди, Мариус, - торжественно произнес Миль.
   В мерцающем свете факела мы посмотрели друг на друга.  Он  показался  мне
совершенно беспомощным, не способным сдвинуться с места, и я чувствовал, что
при взгляде  на  меня  сердце  его  готово  было  выскочить  из  груди.  Его
переполнял восторг, однако причину ликования я никак не мог понять.
   Неожиданно изнутри дерева, откуда-то из  царящей  за  грубо  прорубленным
дверным проемом непроглядной тьмы, вновь возник безмолвный голос:
   - Не бойся, Мариус. Я жду тебя. Возьми свет и приди ко мне.
 
Глава 7 
 
   Едва я переступил порог, друиды закрыли дверь за моей спиной.  Я  увидел,
что стою на самом верху длинной каменной  лестницы.  В  течение  последующих
столетий мне предстояло увидеть еще великое множество таких же  лестниц.  Ты
тоже видел ее уже дважды и  увидишь  вновь  -  ступени,  ведущие  в  глубину
Матери-земли, где скрываются Те, Кто Пьет Кровь.
   Здесь, внутри дуба, было  неотделанное  помещение  с  низким  потолком  и
оставшимися на стенах следами топоров. Больше я ничего  не  смог  разглядеть
при свете факела. Однако говоривший со мной голос исходил  откуда-то  снизу,
от самого основания лестницы. И этот голос вновь приказал мне не бояться.
   Я не испытывал ни малейшего страха. Напротив, был чрезвычайно  возбужден,
ибо того, что со мной происходило, я не мог представить даже в самых  смелых
мечтах. Вопреки моим опасениям, меня не ждала обыкновенная  и  бессмысленная
смерть. Я оказался вовлеченным в таинственную мистерию, которая обещала быть
гораздо более интересной и захватывающей, чем я мог предположить.
   Наконец по узким каменным ступеням я спустился до самого конца  лестницы,
и то, что я увидел, оказавшись в небольшом помещении  с  каменными  стенами,
привело меня в ужас. Я испытал одновременно и  страх  и  отвращение,  причем
ощущения были такими внезапными, что у меня комок подступил к горлу и я едва
не задохнулся.
   Прямо напротив лестницы на каменной скамье сидело странное существо.  При
свете факела я смог разглядеть, что оно  обладает  человеческой  внешностью.
Однако оно было обожжено с ног до головы, причем  чрезвычайно  сильно,  так,
что лоскутья сморщенной кожи прилипли прямо к  костям.  Существо  напоминало
скорее покрытый черной смолой скелет с желтыми глазами. Нетронутой  осталась
только копна густых светлых волос. Когда оно открыло рот, чтобы  заговорить,
я увидел белые зубы, точнее даже не  зубы  -  клыки,  и  крепко  вцепился  в
рукоятку факела, стараясь сдержаться и не завопить от ужаса.
   - Не приближайся ко мне, - сказало существо,  -  стой  там,  где  я  могу
хорошо рассмотреть тебя - не так, как  видят  тебя  люди,  а  так,  как  еще
способны видеть мои глаза.
   Стараясь восстановить дыхание, я несколько раз сглотнул.  Ни  одно  живое
существо не могло выжить с такими ожогами. И тем не менее оно было  живым  -
черным, сморщенным и совершенно  обнаженным.  Голос  у  него  был  низким  и
красивым. Существо встало со скамьи и медленно направилось в мою сторону.
   Оно указало на меня пальцем, и его желтые глаза расширились, приобретя  в
свете факела кроваво-красный оттенок.
   - Что тебе нужно от меня? -  не  удержавшись  спросил  я.  -  Зачем  меня
привели сюда?
   - Великое несчастье, - ответило оно, и в голосе его, который вовсе не был
скрипучим, как можно было бы ожидать, судя по внешнему виду твари, слышалось
неподдельное и искреннее чувство. - Я передам тебе свое могущество,  Мариус,
сделаю тебя богом, и  ты  станешь  бессмертным.  Но  как  только  все  будет
кончено, ты должен уйти отсюда. Ты должен каким-то образом сбежать от  своих
преданных почитателей и отправиться в Египет, чтобы  узнать,  почему  это...
это... случилось со мной.
   Казалось, что странное существо плавает в темноте. Светлые волосы ореолом
обрамляли его почерневшее лицо с крупными скулами, блестящая кожа на которых
натягивалась, когда оно начинало говорить.
   - Видишь ли, все мы враги света, мы боги Тьмы и служим Великой Матери. Мы
живем и правим миром только при свете луны. Однако наш вечный враг -  солнце
- сошло со своего обычного пути и отыскало нас в прежде спасительной тьме. И
по всем северным странам, где нам поклонялись  и  где  нас  почитали,  -  от
вечных снегов и льдов до этого плодородного края, а также далеко на  восток,
- оно проникало в наши убежища или настигало нас на земле  ночью  и  сжигало
богов заживо. Самые молодые из нас исчезли навсегда,  некоторые  вспыхивали,
словно кометы, на  глазах  у  своих  почитателей.  Для  других  погребальным
костром стали священные