м  на
пляж. Чтобы добраться до нее, меня провели  по  саду,  а  потом  впустили  в
небольшое здание, и я оказался внутри; распахнутые двери выходили на  крытое
крыльцо, от которого прямо на песок вела маленькая тропинка. Теперь ничто не
отделяло  меня  от  Карибского  моря,  за  исключением  кокосовых  пальм   и
нескольких огромных кустов гибискуса, покрытых неземными красными бутонами.
   Лестат, я начал задумываться, не  умер  ли  я;  может  быть,  это  мираж,
явившийся мне перед тем, как упадет занавес?
   Я кивнул в знак понимания.
   - Я опустился на кровать, и знаешь, что произошло? Я заснул. Я лег на нее
в этом теле и заснул.
   - Ничего удивительного, - сказал я с легкой улыбкой.
   - Ну, я-то  удивился.  Но  как  бы  тебе  понравилась  моя  комната!  Она
напоминает  безмолвную  раковину,  обращенную  к  пассатам.  Проснувшись   в
середине дня, я первым делом увидел воду.
   Затем я испытал потрясение, осознав, что до сих пор нахожусь в этом теле!
Я понял, что все время боялся, что Джеймс  найдет  меня  и  вытолкнет,  и  в
результате я  стану  бродить  по  миру,  невидимый,  не  в  состоянии  найти
физическое пристанище. Я был уверен, что кончится чем-нибудь  в  этом  роде.
Мне даже пришло в голову, что я могу просто оторваться от тела сам.
   Но ничего не произошло, а твои уродливые часы показывали, что уже  больше
трех. Я сразу  позвонил  в  Лондон.  Конечно,  когда  Джеймс  позвонил,  они
поверили, будто он - Дэвид Тальбот, и только терпеливо выслушав их, я  сумел
по кусочкам собрать головоломку воедино. Наши юристы  немедленно  выехали  в
штаб-квартиру "Канарда" и все уладили, а теперь он направлялся в Соединенные
Штаты. В Обители решили, что я звоню из отеля "Сентрал-Парк"  в  Майами-Бич,
чтобы сообщить о благополучном прибытии и  о  том,  что  я  получил  срочный
денежный перевод.
   - Можно было догадаться, что об этом он не забудет.
   - О да, и какая сумма! И они выслали ее без промедления,  так  как  Дэвид
Тальбот до сих пор остается Верховным главой ордена. Все это я, как  и  было
сказано, терпеливо выслушал, а потом попросил к телефону  моего  доверенного
ассистента,  которому  подробно  объяснил,  что  произошло  на  самом  деле.
Человек, в точности похожий на  меня  внешне,  умеющий  мастерски  подражать
моему голосу, выдает себя за меня. Это чудовище носит имя  "Раглан  Джеймс",
но, когда он позвонит снова - если позвонит - ему нельзя давать понять,  что
его раскусили; напротив, нужно притвориться, что все будет  сделано  как  он
скажет.
   Полагаю, во всем  мире  не  найдется  другой  организации,  где  подобная
история, пусть даже рассказанная Верховным главой, была бы принята за чистую
монету. Мне и самому пришлось потрудиться, чтобы их убедить. Но на деле  это
оказалось намного проще, чем можно было ожидать. Существует  масса  мелочей,
известных только мне и моему ассистенту. Идентификация не составила  большой
проблемы. И конечно, я не сказал ему, что уютно и прочно укоренился  в  теле
двадцатишестилетнего мужчины.
   Однако я сказал ему, что мне немедленно требуется  новый  паспорт.  Я  не
намеревался  и  пытаться  уехать  с  Барбадоса,  пока  на  моей   фотографии
напечатано имя Шеридана Блэквуда.  Я  дал  ассистенту  инструкции  позвонить
старине Джейку в Мехико, который, конечно, снабдит меня именем  человека  из
Бриджтауна, кто сможет в тот же день проделать необходимую работу.  А  также
мне и самому нужны деньги. Я уже собирался повесить трубку, когда  ассистент
сообщил, что самозванец оставил сообщение для  Лестата  де  Лионкура  -  как
можно скорее встретиться с ним в Майами, в отеле "Сентрал-Парк".  Самозванец
сказал, что Лестат де  Лионкур  обязательно  позвонит,  чтобы  получить  это
сообщение. Ему непременно следует его передать.
   Он опять замолчал и вздохнул.
   - Знаю, мне следовало бы поехать  в  Майами.  Следовало  бы  предупредить
тебя, что там находится Похититель Тел. Но, когда я получил эту  информацию,
во мне что-то изменилось. Я знал, что можно доехать до отеля  "Сентрал-Парк"
и сразиться с Похитителем Тел, причем, наверное, даже  опередив  тебя,  если
выехать сразу.
   - А тебе этого не хотелось.
   - Нет. Не хотелось.
   - Дэвид, это вполне объяснимо.
   - Да? - Он посмотрел на меня.
   - Ты спрашиваешь такого дьяволенка, как я?
   Он слабо улыбнулся. И снова покачал головой, прежде чем продолжить:
   - Я провел на Барбадосе ночь и половину  сегодняшнего  дня.  Паспорт  был
готов еще вчера, я вполне успевал на последний рейс  в  Майами.  Но  мне  не
хотелось уезжать. Я остался в том красивом  отеле  на  берегу  моря.  Там  я
поужинал и побродил по Бриджтауну. Я выехал только сегодня в полдень.
   - Я же сказал, что все понимаю.
   - Понимаешь? А вдруг мерзавец напал бы на тебя еще раз?
   - Невозможно! Нам обоим это известно. Если бы он мог успешно  осуществить
это с помощью силы, он сделал бы это,  как  только  подвернулся  бы  момент.
Перестань мучить себя, Дэвид. Я и сам не приехал вчера ночью, хотя и  думал,
что могу тебе понадобиться. Я был с Гретхен. - Я печально пожал  плечами.  -
Прекрати волноваться о том, что не имеет значения.  Ты  знаешь,  что  сейчас
важно. То, что происходит в настоящий момент с твоим старым телом. Друг мой,
до тебя просто не доходит. Я нанес тому телу  смертельный  удар  по  голове!
Нет, вижу, что ты пока не понимаешь. Тебе так  кажется,  но  ты  все  еще  в
тумане.
   Эти слова, должно быть, произвели на него большое впечатление.
   У меня разрывалось сердце, когда я увидел боль в его глазах, увидел,  как
они затуманились, увидел резкие следы  страдания  на  его  новой,  ничем  не
запятнанной коже. Но сочетание закаленной  временем  души  и  молодого  тела
снова показалось мне до того чудесным и увлекательным зрелищем, что я только
и мог, что разглядывать его, смутно припоминая, как он  разглядывал  меня  в
Новом Орлеане, выводя меня из себя.
   - Я должен поехать туда, Лестат. В ту больницу.  Я  должен  увидеть,  что
произошло.
   - Поеду я. Можешь поехать со мной. Но я один войду  в  палату.  Так,  где
телефон? Нужно позвонить в "Сентрал-Парк" и выяснить,  куда  увезли  мистера
Тальбота! Меня, кстати, наверное, ищут. Все произошло в моем  номере.  Может
быть, стоит лучше просто позвонить в больницу.
   - Нет. - Он дотронулся до моей руки. - Не надо. Лучше  поехать.  Нужно...
увидеть... своими глазами. У меня... у меня плохое предчувствие.
   - У меня тоже, - сказал я. Но это было больше, чем плохое предчувствие. В
конце концов, это я видел, как седой старик впадает в  состояние  безмолвной
агонии на окровавленной постели.
 
ГЛАВА 28 
 
   Всех пациентов, требующих экстренной госпитализации, отправляли в большую
общую больницу, и даже в столь поздний ночной час у входов суетились  машины
"скорой помощи", а доктора в белых куртках не покладая рук  принимали  жертв
транспортных  происшествий,  внезапных  сердечных  приступов,  окровавленных
ножей или обычных пуль.
   Но Дэвида Тальбота унесли подальше от слепящих огней и неустанного шума в
безмолвное отделение  на  верхнем  этаже,  известное  просто  как  отделение
интенсивной терапии.
   - Жди здесь,  -  твердо  сказал  я  Дэвиду,  направляя  его  в  маленькую
стерильную  комнату  ожидания,  обставленную  унылой  мебелью,  где  повсюду
валялись истертые журналы. - Отсюда - никуда.
   В широком коридоре царила полная  тишина.  Я  подошел  к  двери  в  конце
коридора.
   Через мгновение я вернулся.  Дэвид  сидел,  уставившись  в  пространство,
скрестив длинные ноги, снова сложив руки на груди.
   Наконец он поднял глаза, словно пробуждаясь от сна. Я опять задрожал всем
телом, не в состоянии овладеть собой, и выражение глубокого  спокойствия  на
его лице только усилило мой ужас и жуткое мучительное раскаяние.
   - Дэвид Тальбот умер, - прошептал я, стараясь выражаться  попроще.  -  Он
умер полчаса назад.
   Внешне он никак не отреагировал. Как будто я ничего и не говорил.  Я  мог
думать только одно: "Это я принял за тебя решение! Я. Я привел  в  твой  мир
Похитителя Тел, хотя ты меня предупреждал. И  я  нанес  удар  тому,  другому
телу! Одному Богу известно, что ты почувствуешь, осознав, что произошло.  Ты
пока не понимаешь".
   Он медленно встал на ноги.
   - Да нет, понимаю, - сказал он тихим, рассудительным голосом. Он  подошел
ко мне и положил мне руки на плечи;  все  его  поведение  так  напоминало  о
прежнем Дэвиде, что у меня было ощущение, будто я смотрю  на  двух  человек,
слившихся воедино. - Это "Фауст", мой дорогой друг. Но ты не Мефистофель. Ты
просто Лестат, во гневе нанесший удар. И теперь все кончено!
   Он медленно отступил на шаг, отвел в сторону прежний застывший взгляд,  и
на его лице  сразу  исчез  отпечаток  пережитого.  Он  погрузился  в  мысли,
отгородился от меня, а я  остался  дрожать,  пытаясь  совладать  с  собой  и
поверить, что он получил то, что хотел.
   И опять-таки я встал на его место. Как ему не хотеть? И я  понял  кое-что
еще.
   Я потерял его навсегда. Он никогда, никогда не согласится пойти со  мной.
Это чудо унесло прочь последний остававшийся у меня шанс. Как же иначе?  Эта
невысказанная мысль постепенно  проникала  все  глубже  и  глубже.  Я  снова
вспомнил Гретхен, выражение ее лица. И на мгновение оказался в той комнате с
фальшивым Дэвидом, он смотрел на меня прекрасными темными глазами и говорил,
что хочет получить Темный Дар.
   Внутри меня замерцала боль; она усилилась и разгорелась,  как  будто  мое
тело снедал страшный всепожирающий внутренний огонь.
   Я ничего не сказал.  Я  уставился  на  уродливые  лампы  дневного  света,
встроенные в выложенный плиткой потолок, на бессмысленную мебель, на пятна и
вырванные нитки, на засаленный журнал с улыбающимся ребенком на  обложке.  Я
посмотрел на него. Постепенно боль угасла и  превратилась  в  тупой  зуд.  Я
ждал. Ничто не заставило бы меня заговорить, только не сейчас.
   После долгих молчаливых раздумий он, вроде бы, очнулся от чар. Меня,  как
всегда, околдовывала спокойная кошачья грация его движений. Он  пробормотал,
что должен увидеть тело. Несомненно, это можно устроить.
   Я кивнул.
   Тогда он полез в карман и достал маленький британский паспорт  -  конечно
фальшивку, купленную на Барбадосе - и взглянул на нее с таким  видом,  будто
старался разрешить небольшую, но очень важную загадку. Потом он протянул  ее
мне, хотя я не представлял  себе,  с  какой  целью.  Я  увидел  перед  собой
красивое молодое лицо с тайными признаками мудрости; зачем мне эта картинка?
Но я разглядывал ее, следуя его желанию, и увидел  под  новым  лицом  старое
имя.
   Дэвид Тальбот.
   Для фальшивого документа он использовал собственное имя, как будто...
   - Да, - сказал он, - как будто я знал, что никогда, никогда уже не  стану
прежним Дэвидом Тальботом.
 
*** 
 
   Покойного Дэвида Тальбота еще не отправили в  морг,  так  как  из  Нового
Орлеана зафрахтованным  рейсом  вылетел  его  близкий  друг  по  имени  Эрон
Лайтнер, он должен очень скоро приехать.
   Тело лежало в маленькой,  безупречно  чистой  палате.  Старик  с  густыми
темно-седыми волосами, спокойный, как во  сне,  большая  голова  на  простой
подушке, руки сложены по бокам. Щеки уже слегка запали, благодаря чему  лицо
удлинилось; при желтом свете лампы нос выглядел резче, чем на самом деле,  и
твердым, словно был сделан не из хряща, а из кости.
   С тела сняли льняной  костюм,  его  вымыли,  убрали  и  одели  в  простую
хлопчатобумажную рубашку. Его накрыли одеялом,  и  из-под  его  белого  края
выглядывал рубец бледно-голубой простыни.  Веки  слишком  тесно  прилипли  к
глазам,  как  будто  кожа  уже  разглаживалась  и  даже  таяла.  Обостренное
восприятие вампира уже улавливало аромат смерти.
   Но этому Дэвиду не узнать, не почувствовать такой запах.
   Он стоял у кровати, рассматривая тело, свое застывшее  лицо  с  чуть-чуть
пожелтевшей кожей и щетиной, несколько грязное и  неаккуратное.  Неуверенной
рукой он потрогал свои седые волосы,  задержав  пальцы  на  волнистой  пряди
волос у правого уха. Потом он отстранился и встал, собранный, словно  явился
на похороны, чтобы отдать последнюю дань уважения.
   - Мертвое, - пробормотал он. - Действительно мертвое, по-настоящему. - Он
глубоко вздохнул, обвел глазами потолок и стены палаты,  окно  с  опушенными
жалюзи, унылый, покрытый линолеумом пол. - Я не чувствую жизни ни в нем,  ни
поблизости, - сказал он тем же сдержанным тоном.
   - Нет. Ее нет, - ответил я. - Процесс разложения уже начался.
   - Я думал, он останется здесь! - прошептал он. - В этой комнате, как клуб
дыма. Я думал, что непременно почувствую его рядом,  думал,  он  постарается
вернуться.
   - Может, он здесь, - сказал я. - Но у него ничего не выходит. Как ужасно,
даже для него.
   - Нет, - ответил он. - Здесь никого нет. - Он уставился  на  свое  старое
тело, словно не мог отвести от него глаз.
   Шли минуты.  Я  наблюдал  за  его  неуловимо  напряженным  лицом,  тонкой
пластичной кожей, которая  то  растягивалась  или  сжималась  под  действием
эмоций, то снова разглаживалась. Он уже смирился?  Он  был  близок  мне  как
никогда и все больше вживался в новое тело, пусть даже его душа просвечивала
сквозь него прекрасным светом.
   Он опять вздохнул, отодвинулся, и мы вместе вышли из комнаты.
   Мы стояли вдвоем в тускло-бежевом  коридоре  под  мрачно-желтыми  лампами
дневного света. За стеклянным  окном,  затянутым  тонкими  темными  шторами,
мигал и загорался Майами; с проходящего рядом шоссе  доносился  глухой  рев,
каскад зажженных фар скользил в опасной близости от нас, прежде  чем  дорога
отклонялась в сторону, снова поднималась на длинные тонкие бетонные  ноги  и
уносилась прочь.
   - Ты понимаешь, что  потерял  поместье  Тальботов,  -  сказал  я.  -  Оно
принадлежало тому человеку.
   - Да, я уже подумал, - вяло ответил он. -  Я  из  тех  англичан,  что  не
забывают о таких вещах. Подумать только, оно  перейдет  к  мерзкому  кузену,
который только и захочет, что немедленно выставить его на продажу.
   - Я тебе его выкуплю.
   - Орден может сам выкупить. По завещанию большая  часть  моего  состояния
переходит к нему.
   - Ты уверен? Даже Таламаска, может быть,  на  такое  не  готова!  Кстати,
люди, бывает, превращаются в настоящих зверей, чуть только  речь  заходит  о
деньгах. Позвони моему агенту в Париже. Я велю  ему  отдать  тебе  абсолютно
все, что ты пожелаешь. Я позабочусь, чтобы тебе вернули все состояние,  все,
до последнего фунта, и в первую очередь - дом. Можешь рассчитывать  на  все,
что у меня есть.
   Он слабо удивился. И был глубоко тронут.
   Я не мог не задаваться вопросом - а сам я  когда-нибудь  чувствовал  себя
так легко в этом высоком теле с  длинными  руками  и  ногами?  Конечно,  мои
движения  были  импульсивнее  и  даже  резче.  Эта  сила  выжала   из   меня
определенную небрежность. Он же, напротив, познакомился с каждым сухожилием,
с каждой костью.
   Я мысленно  увидел  старого  Дэвида  -  как  он  прогуливался  по  улицам
Амстердама по узким булыжным мостовым, отступая от жужжащих  велосипедом.  В
нем и тогда присутствовала эта уравновешенность.
   - Лестат, ты за меня не отвечаешь, - сказал он. - Ты не  виноват  в  том,
что произошло.
   Я внезапно почувствовал себя очень  несчастным.  Но  нужно  было  кое-что
сказать, не так ли?
   - Дэвид, - начал я, пытаясь скрыть горечь. - Если бы не ты, я бы  никогда
с ним не справился. В Новом Орлеане я говорил тебе,  что  буду  твоим  рабом
навеки, если ты поможешь мне отобрать мое тело. Что ты и сделал.  -  У  меня
дрожал голос. Мне было противно. Но почему не  сказать  все  сразу?  К  чему
продлевать агонию? - Конечно, я понимаю, что теперь я потерял тебя навсегда,
Дэвид. Я понимаю, что теперь ты никогда не примешь от меня Темный Дар.
   - Но зачем говорить, что ты потерял меня, Лестат? - спросил он  тихо,  но
пылко. - Почему мне нужно умереть,  чтобы  любить  тебя?  -  Он  сжал  губы,
пытаясь подавить  внезапный  всплеск  чувства.  -  Зачем  тебе  такая  цена,
особенно сейчас,  когда  я  живу  как  никогда  прежде?  Господи  Боже,  ты,
естественно, сознаешь величие того, что произошло! Я переродился.
   Он положил руку мне на плечо, стараясь сжать  твердую  чужеродную  ткань,
которая  едва  чувствовала  его  прикосновение,  или  же,   лучше   сказать,
чувствовала его совсем по-другому, а как - он никогда не узнает.
   - Я люблю тебя, друг мой, - сказал он тем  же  жарким  шепотом.  -  Прошу
тебя, не уходи. Мы стали так близки.
   - Нет, Дэвид. Не стали. В последние несколько дней мы были близки, потому
что оба были смертны. Мы видели одно и то же солнце, одни и те  же  сумерки,
чувствовали одно и то же земное притяжение.  Мы  вместе  пили  и  преломляли
хлеб. Мы могли бы заняться вместе любовью,  если  бы  ты  позволил.  Но  все
изменилось.  Ты  получил  молодость,  да,  а  с  ней  -   головокружительное
удивление, сопутствующее чуду. Но, глядя на тебя, Дэвид, я  все  равно  вижу
смерть. Я вижу человека, который гуляет на солнце со смертью  за  плечом.  Я
знаю, что не могу быть твоим спутником, как ты не можешь быть моим. Все  это
просто доставляет мне слишком мучительную боль.
   Он молча наклонил голову, самоотверженно  стараясь  сохранить  внутреннее
самообладание.
   - Не оставляй меня так рано, - прошептал он.  -  Кто  еще  во  всем  мире
сможет меня понять?
   Внезапно  мне  захотелось  взмолиться:  "Подумай,  Дэвид,  бессмертие   в
прекрасном молодом теле!" Я хотел рассказать ему обо всех местах,  куда  мы,
двое бессмертных, сможем отправиться, о чудесах, которые сможем  увидеть.  Я
хотел описать мрачный храм, обнаруженный  мной  в  самой  чаще  тропического
леса, объяснить, что значит без страха бродить по джунглям  и  иметь  глаза,
проникающие в самые темные уголки... О, сейчас из меня польется поток  слов,
а я не предпринимаю попыток скрыть мысли и чувства. Ну да, ты снова молод, и
теперь можешь остаться молодым  навсегда.  Более  подходящего  средства  для
путешествия во тьму и представить невозможно; как будто таким  образом  тебя
подготовили темные духи! Ты обладаешь и мудростью,  и  красотой.  Наши  боги
совершили чудо. Идем, идем со мной.
   Но я молчал. Я не стал умолять. Молча стоя в коридоре, я вдыхал исходящий
от него запах крови, запах, исходящий от каждого смертного, но у каждого  он
свой. Как мучительно мне было отмечать эту  новую  жизненную  энергию,  этот
более резкий жар, более звучное  и  медленное  сердцебиение,  открытое  моим
ушам, как будто само тело говорило со мной на непонятном ему языке.
   В том новоорлеанском кафе это живое существо источало тот же самый резкий
запах жизни, но он был другой. Да, совсем другой.
   Покончить с этим было несложно. Что я и сделал. Я  завернулся  в  хрупкий
одинокий покой обычного человека. Я не смотрел ему в глаза.  Мне  больше  не
хотелось слушать сбивчивые извинения.
   - Скоро увидимся, - сказал я. - Я понимаю, что  буду  тебе  нужен.  Когда
груз ужаса и тайны  будет  давить  слишком  сильно,  тебе  потребуется  твой
единственный свидетель. Я приду. Но дай мне  время.  И  не  забудь.  Позвони
моему человеку в  Париж.  Не  полагайся  на  Таламаску.  Разумеется,  ты  не
пожертвуешь им еще и эту жизнь?
   Повернувшись, чтобы уходить, я  услышал  в  отдалении  приглушенный  звук
открывающихся дверей лифта Приехал его друг - невысокий седовласый  человек,
одетый  так,  как  часто   одевался   Дэвид,   в   официальный   старомодный
костюм-тройку. Он с очень взволнованным  видом  приближался  к  нам  быстрой
оживленной поступью, но тут его взгляд остановился на  мне,  и  он  замедлил
шаг.
   Я поспешил прочь, не обращая внимания на  противное  сознание  того,  что
этот человек знает меня, знает, кто я и что я. Тем лучше, решил я,  ибо  он,
несомненно, поверит Дэвиду, когда тот начнет свою странную повесть.
   Ночь, как всегда, ждала меня. А жажда моя ждать больше  не  могла.  Я  на
секу