астроения.
   Я  немедленно  ответил  на  оба   письма,   чувствуя   себя   чрезвычайно
обеспокоенным и совершенно беспомощным.
   После того как я отправил весь свой багаж  в  Каир,  меня  вдруг  охватил
страх при мысли о том, что все, что  имело  для  меня  ценность  и  от  чего
зависела моя жизнь, находится в страшной опасности. Однако внешне  я  ничуть
не изменился и успешно продолжал играть  роль  благородного  путешествующего
джентльмена.  Хотя  внутри  демон-охотник,  гроза   узких   ночных   улочек,
чувствовал себя безнадежно потерянным.
   Я, конечно же, уговаривал сам себя, доказывая необходимость этой  поездки
на юг, в Египет, в страну пышного древнего великолепия и вечных ценностей. Я
говорил себе, что Египет настолько заворожит и  очарует  меня,  что  поможет
забыть о происходящем в Париже.
   Однако в голову мне пришла еще одна  связанная  с  этой  поездкой  мысль:
Египет, как  ни  одна  другая  страна  на  свете,  был  местом,  где  смерть
пользовалась любовью и почитанием.
   Наконец из глубин Аравийской пустыни, словно  бесплотный  дух,  появилась
Габриэль, и мы отплыли вместе.
   Нам понадобился почти месяц, чтобы добраться до Каира, а в гостинице  для
европейцев вместе с багажом меня ждала странная посылка.
   Я мгновенно узнал почерк Элени,  но  никак  не  мог  понять,  почему  она
прислала мне эту посылку. Примерно  четверть  часа  я  сидел,  тупо  на  нее
уставившись, и в голове у меня была абсолютная пустота.
   От Роже не было ни слова.
   Почему Роже не написал  мне?  Что  в  этой  посылке?  Почему  она  здесь?
Отрывочные мысли крутились у меня в мозгу.
   Наконец до меня дошло, что я вот  уже  час  сижу  в  комнате,  заваленной
всякого рода чемоданами и  пакетами,  не  спуская  глаз  с  посылки,  и  что
Габриэль, у которой,  видимо,  еще  не  возникло  желание  в  очередной  раз
исчезнуть, пристально смотрит на меня.
   - Пожалуйста, оставь меня одного, - прошептал я.
   - Хорошо. Если ты так хочешь... - ответила она.
   Мне было очень важно  вскрыть  посылку,  вскрыть  и  узнать,  что  в  ней
находится. Но мне вдруг показалось важным и другое:  представить  себе,  что
эта унылая комната - та самая комната  в  маленьком  деревенском  кабачке  в
Оверни.
   - Я видел тебя во сне, - вслух  произнес  я,  глядя  на  посылку.  -  Мне
снилось, что мы вместе путешествуем по миру, только ты и я,  и  что  мы  оба
сильны, чисты и безмятежны. Мне снилось, что мы пьем кровь только негодяев и
преступников, как делал это Мариус, а когда  оглядываемся  вокруг  себя,  то
испытываем печаль и благоговейный страх перед тайнами, которые открылись нам
и которыми мы владеем. Но мы полны сил.  Мы  собираемся  жить  вечно.  И  мы
беседовали с тобой, наши ?разговоры? продолжались, и не было им конца.
   Я хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, разум  мой  отказывался
произносить  слова.  Я  протянул  руку  и  взял  письмо,  соскользнувшее   с
отполированного дерева.
   "Как я и опасалась, все закончилось наихудшим образом. Наш Старший  Друг,
выведенный из себя выходками Нашего Скрипача, в конце концов посадил его под
замок в вашем собственном  жилище.  В  камеру  ему  была  дана  скрипка,  но
Скрипачу отрубили руки.
   Вы же знаете, что, когда  речь  идет  о  таких,  как  мы,  восстановление
конечностей не представляет проблемы. Однако в  данном  случае  Наш  Старший
Друг спрятал конечности, о которых я вам говорила, и приказал на пять  ночей
лишить нашего раненого пропитания.
   В конце концов, после того как вся труппа обратилась  к  Нашему  Старшему
Другу, умоляя его возвратить Н.  все,  что  ему  принадлежит,  просьба  была
исполнена.
   Однако Н., обезумевший от голода и боли  -  подобные  испытания  способны
полностью изменить какой  угодно  характер,  -  погрузился  в  непроницаемое
молчание и оставался в таком состоянии довольно-таки долгое время.
   Наконец он пришел к нам и заговорил только лишь  затем,  чтобы  сообщить,
что, как положено смертному, он привел в порядок  все  свои  дела.  Для  нас
приготовлены несколько новых, только что им написанных пьес.  А  мы  в  свою
очередь должны  все  вместе  подготовить  для  него  где-нибудь  за  городом
настоящий древний шабаш и непременно с ритуальным костром. Если же мы  этого
не сделаем, он превратит в свой погребальный костер весь театр.
   Наш Старший Друг скрепя сердце согласился исполнить его  просьбу.  Уверяю
вас, такого шабаша вам никогда не приходилось  видеть.  Когда  мы  встали  в
ритуальный круг и запели со всем доступным нам артистизмом древние гимны, то
в своих  париках  и  черных  гофрированных  танцевальных  костюмах  вампиров
выглядели истинными посланцами ада.
   - Нам следовало бы сделать это на бульваре, - сказал он. - Да,  вот  еще.
Пошлите это моему создателю.
   И с этими словами  он  вложил  в  мои  руки  скрипку.  Мы  начали  танец,
призванный помочь  в  достижении  положенного  состояния  исступления,  и  я
уверена, что никто из нас никогда прежде не был так тронут  и  не  испытывал
такого ужаса, такого горя и печали. Он вошел в огонь.
   Понимаю, как  подействует  на  вас  эта  новость.  Но  поверьте,  что  мы
действительно сделали все, что было в наших силах, чтобы  предотвратить  это
печальное событие. Наш Старший Друг был вне себя от горя. Думаю,  вам  также
следует знать, что по возвращении в Париж мы обнаружили, что Н. распорядился
о том, чтобы отныне театр официально  носил  название  ?Театр  вампиров?.  К
моменту нашего приезда эти слова уже были написаны на  фасаде.  А  поскольку
героями лучших  пьес  всегда  были  вампиры,  оборотни  и  другие  не  менее
сверхъестественные существа,  публика  считает  новое  название  очень  даже
удачным, и никому в голову не приходит его изменить. Оно  как  нельзя  лучше
подходит для современного Парижа?.
   Когда много часов спустя я вышел на улицу, то увидел прячущегося  в  тени
прекрасного  бледного  призрака   -   некое   подобие   юного   французского
путешественника, одетого в испачканную землей  белую  рубашку  и  коричневые
кожаные башмаки. Лицо его скрывала надвинутая на глаза  соломенная  шляпа  с
широкими полями.
   Я, конечно же, сразу узнал ее и вспомнил, что когда-то  мы  с  нею  очень
любили друг друга, но на какое-то мгновение мне показалось, что я  ее  почти
совсем не знаю или не в силах поверить, что это действительно она.
   По-моему, я хотел сказать ей что-то обидное, чтобы ранить и оттолкнуть ее
от себя. Но она приблизилась и пошла рядом со мной, и я промолчал. Я  просто
дал ей письмо, чтобы ничего не объяснять. Она  прочла  его  и  обняла  меня,
совсем как когда-то очень давно, и мы зашагали рядом по темным улицам.
   Запах смерти и очагов, песка и  верблюжьего  навоза...  Запахи  Египта...
Запахи страны, в которой ничего не менялось  на  протяжении  вот  уже  шести
тысячелетий.
   - Могу я что-нибудь для тебя сделать, дорогой? - шепотом спросила она.
   - Нет, ничего, - ответил я.
   Я один виноват во всем. Я соблазнил его, сделал тем, кем он стал, а потом
бросил там одного. Я заставил его свернуть с пути, который лежал перед  ним,
и тем самым изменил  всю  его  жизнь.  И  во  тьме  неизвестности,  лишенный
собственной человеческой судьбы, он пришел к такому концу.
   Позже она стояла и молча наблюдала, как я царапаю на стене древнего храма
очередное послание Мариусу. Я рассказал ему о  смерти  Никола,  скрипача  из
Театра вампиров, и старался при этом проникнуть в камень так же глубоко, как
мастера Древнего Египта. Эпитафия Ники, веха на  пути  к  забвению,  которую
никогда и никто не сможет прочесть.
   Мне казалось странным видеть ее рядом с  собой.  Странно  было,  что  она
проводит возле меня час за часом.
   - Ведь ты не собираешься вернуться во Францию? - спросила она наконец.  -
Ты не захочешь поехать туда из-за того, что он сделал?
   - Ты говоришь о руках? О том, что он отрубил ему руки?
   Она взглянула на меня, и лицо  ее  сделалось  вдруг  совершенно  гладким,
словно какое-то сильное потрясение лишило его всякого выражения. Но ведь она
знала. Она читала письмо. Что же ее так потрясло?  Быть  может,  тон,  каким
были сказаны мои слова?
   - Ты думала, что я вернусь туда ради мести?
   Она неуверенно кивнула. Она не хотела подсказывать мне эту мысль.
   - Но как я могу? - сказал я. - Это будет  чистейшим  лицемерием.  Ведь  я
оставил Ники на их попечение, предоставив им полную свободу действий.
   Описать почти неуловимые изменения, происходившие с ее лицом, невозможно.
Мне не нравилось видеть, что она столь сильно переживает. Это  было  так  не
похоже на нее.
   - Тебе не кажется, что этот маленький демон  действительно  хотел  помочь
ему, когда... отрубил ему руки? Мне кажется, ему было очень нелегко  принять
такое решение, а ведь он мог поступить гораздо проще: ему ничего  не  стоило
сразу сжечь Ники.
   Она кивнула, но выглядела при этом очень несчастной и  одновременно,  как
ни странно, была поистине прекрасна.
   - Откровенно говоря, я тоже так считаю, - ответила она, - но я не думала,
что ты согласишься со мной.
   - О, я вполне законченное чудовище, чтобы понять это, - усмехнулся  я.  -
Ты помнишь, что ты говорила мне много лет назад, еще до того, как мы сбежали
из дома? Ты сказала мне это в тот день, когда он поднялся  к  нам  вместе  с
торговцами, чтобы вручить мне красный плащ. Рассказала, что  отец  Ники  так
рассердился на него за то, что его сын стал играть на скрипке, что  пообещал
переломать ему руки. Тебе не кажется, что рано или поздно судьба  все  равно
настигает нас? Не кажется ли тебе, что, даже будучи бессмертными, мы следуем
тем путем,  который  был  предначертан  нам  в  смертной  жизни?  Ты  только
представь себе: предводитель общества отрубает ему руки!
   В последующие ночи было  ясно,  что  она  не  собирается  оставлять  меня
одного. Я чувствовал, что из-за смерти Ники она  готова  следовать  за  мной
куда угодно. Но то, что мы находились в Египте, тоже сыграло свою роль.  Как
никогда прежде, она была в восторге от древних памятников и руин.
   Возможно, для того чтобы заслужить ее любовь,  человечество  должно  было
погибнуть шесть тысячелетий назад. Хорошо бы сказать ей об этом и тем  самым
слегка ее поддразнить, подумал я, но мысль промелькнула и  тут  же  исчезла.
Эти горы были достаточно древними, чтобы  понравиться  ей,  а  воды  Нила  с
незапамятных времен текли в воображении человека.
   Мы вместе  поднимались  на  пирамиды,  взбирались  в  объятия  гигантских
сфинксов. Пристально вглядывались в надписи на уцелевших фрагментах  древних
камней. Изучали мумии, которые можно было купить за гроши у местных воришек,
старинные украшения, осколки глиняных и стеклянных сосудов. Опускали руки  в
воды Нила и смотрели, как пробегают между пальцами струи,  вместе  охотились
на узких улочках Каира. Мы посещали  бордели,  где,  удобно  устроившись  на
мягких подушках,  наблюдали,  как  танцуют  юноши,  и  наслаждались  звуками
эротически возбуждающей музыки, которая на  какое-то  время  заглушала  даже
постоянно звучащее в моей голове пение скрипки.
   Иногда я вдруг вскакивал и тоже принимался исполнять какой-то дикий танец
под экзотическую  музыку,  стараясь  подражать  изящным  и  полным  гибкости
движениям танцоров. Завывание рожков и пение лютней заставляли  меня  забыть
обо всем на свете.
   Габриэль спокойно сидела, улыбаясь мне из-под припорошенных землей  полей
соломенной шляпы. Мы практически не разговаривали друг с другом. По-прежнему
сопровождая меня по ночам в моих блужданиях  по  Каиру,  она  оставалась  не
более чем холодной и жестокой красавицей с  необыкновенно  бледным  лицом  и
испачканными землей щеками. В подпоясанном широким кожаным ремнем сюртуке, с
заплетенными сзади в косу волосами, она  двигалась  с  поистине  королевским
достоинством и характерной для вампиров легкостью и  грацией.  В  темноте  я
видел, как светится кожа ее изящно очерченных скул и неясно розовеют  нежные
губы. Она была так прекрасна, и я с  болью  сознавал,  что  пройдет  немного
времени, и она вновь неизбежно исчезнет.
   Однако она  оставалась  со  мной  даже  тогда,  когда  я  снял  для  себя
небольшой, но  богато  украшенный  дом,  некогда  принадлежавший  одному  из
мамелюков, с прекрасными  изразцовыми  полами  и  изысканными,  великолепной
работы балдахинами, свисающими с потолков.  Она  даже  помогала  мне  сажать
бугенвилии, пальмы и другие тропические растения, пока мы не превратили двор
в маленький уголок цветущих джунглей. По собственной инициативе она принесла
клетки с яркими и нарядными канарейками, попугаями и зябликами.
   Габриэль сочувственно кивала, когда я жаловался на  отсутствие  писем  из
Парижа и говорил, что неизвестность буквально сводит меня с  ума,  что  я  с
нетерпением жду хоть каких-нибудь вестей из Франции.
   Почему Роже мне не пишет? Неужели Париж охвачен восстанием и безумием?  Я
надеялся, что страшные события в любом случае не  коснутся  моей  живущей  в
провинции семьи. Но что, если беда случилась с самим Роже?  Почему  от  него
нет писем?
   Она уговаривала меня отправиться вместе с ней вверх по реке. И хотя  я  с
волнением  ждал  хоть  каких-нибудь  писем  или   новостей   от   английских
путешественников, я согласился. Мне было приятно, что  она  позвала  меня  с
собой. В конце концов она заботилась обо мне, пусть даже по-своему.
   Я понимал, что только ради меня она переодевается  в  чистое  белоснежное
белье  и  свежие  сюртуки;  ради  того  чтобы  доставить  мне  удовольствие,
тщательно расчесывает свои длинные прекрасные волосы.
   Но все это не имело значения. Я тонул, погружался в пустоту  и  отчетливо
сознавал это. Я странствовал по миру  словно  в  тумане  и  воспринимал  все
происходящее как сон.
   Мне казалось совершенно естественным, что  вокруг  себя  я  вижу  пейзаж,
остающийся неизменным в течение многих тысяч лет, с той поры, когда  древние
художники высекали свои рисунки на камнях пирамид египетских фараонов. Я  не
считал удивительным, что точно так же, как и тогда,  растут  вокруг  пальмы,
что крестьяне тем же способом, что и в древности, достают из реки воду и так
же поят ею коров.
   Передо мной открывалась картина мира у самых его истоков.
   Интересно, бродил ли когда-нибудь по этому песку Мариус?
   Мы осматривали  гигантский  храм  Рамзеса,  стены  которого  были  сплошь
испещрены миллионами миниатюрных изображений.  Я  не  переставал  думать  об
Осирисе, но нарисованные на камне фигуры  были  мне  незнакомы.  Мы  изучали
руины Луксора. Лежали рядом в лодке и смотрели на звезды.
   На обратном пути в  Каир  мы  любовались  статуями-колоссами  Мемнона,  и
Габриэль шепотом рассказывала мне, что точно так же, как  мы  сейчас,  много
веков назад римские императоры специально приходили сюда, чтобы  насладиться
этим великолепием.
   - Статуи считались древними уже во времена Цезаря,  -  рассказывала  она,
пока мы двигались сквозь холодные пески на верблюдах.
   Ночь была необычно  тихой,  и  на  фоне  иссиня-голубого  неба  мы  могли
отчетливо видеть темные  силуэты  гигантских  статуй.  Несмотря  на  то  что
соленые ветры и солнце начисто уничтожили их лица, казалось, что  эти  немые
свидетели прошедших эпох пристально вглядываются  вперед.  Их  неподвижность
одновременно и пугала меня и вызывала в душе печаль.
   В голове у меня крутились те же мысли, что и тогда, когда я  стоял  перед
пирамидами. Древние боги, древние тайны... По спине у меня пробежал холодок.
Однако теперь эти статуи всего-навсего древние  стражи,  безликие  правители
вечности и разрушения.
   "Мариус, - шептал я про себя, - видел ли ты все это? Способен ли кто-либо
из нас просуществовать столь долго??
   Мои размышления были прерваны Габриэль. Она захотела спешиться и  остаток
пути пройти пешком. Я с удовольствием с ней согласился, однако не знал,  как
управлять огромными, вонючими и упрямыми верблюдами, как заставить их встать
на колени.
   Она прекрасно справилась с этой задачей, и мы  пошли  по  песку,  оставив
верблюдов ждать нас на месте.
   - Отправляйся вместе со мной в глубь африканских джунглей,  -  предложила
она с необыкновенно печальным и мягким выражением лица.
   Я промолчал. Что-то в ее поведении меня встревожило.  Во  всяком  случае,
мне следовало бы насторожиться.
   Следовало услышать предупреждающий  гул,  похожий  на  утренний  перезвон
колоколов ада.
   Мне вовсе не хотелось углубляться в джунгли  Африки.  И  она  это  хорошо
знала. Я был вне себя от волнения в ожидании новостей из Франции,  обещанных
Роже сведений  о  судьбе  моей  семьи.  К  тому  же  я  планировал  посетить
крупнейшие города Востока, проехать через Индию и Китай, побывать в Японии.
   - Ты должен знать, что я понимаю, какой путь ты для себя избрал, уважаю и
ценю настойчивость, с которой ты ему следуешь
   - То же самое могу сказать тебе я.
   Она остановилась.
   Мы почти вплотную подошли к статуям, во всяком случае насколько это  было
вообще возможно. И, возможно, единственное, что мешало им оказывать на  меня
подавляющее воздействие, было отсутствие каких-либо предметов, с которыми их
можно было бы сравнить. Небо над головой было таким же  огромным,  как  они,
пески - бескрайними, а вечно сияющие над головой звезды  -  бесчисленными  и
необычайно яркими.
   - Лестат, - медленно, взвешивая каждое слово, вновь заговорила она,  -  я
прошу тебя хотя бы раз попытаться увидеть мир так, как вижу его я.
   Луна ярко освещала  ее  фигуру,  но  широкополая  шляпа  почти  полностью
скрывала ее маленькое треугольное личико.
   - Забудь о доме в Каире, - продолжала она, внезапно понизив голос, словно
тем самым  желая  подчеркнуть  важность  своих  слов.  -  Откажись  от  всех
ценностей, от одежды, от всего того,  что  связывает  тебя  с  цивилизацией.
Отправляйся со мной на юг, вверх по реке в  самое  сердце  Африки.  Последуй
моему примеру.
   Я по-прежнему молчал, но чувствовал, как сильно колотится сердце.
   Тихо,  едва  слышно,  она  заговорила  о  том,  что  мы  сможем   увидеть
неизвестные миру африканские племена, сразиться голыми руками с  крокодилами
и львами и, возможно, отыскать самый исток Нила.
   Меня охватила дрожь. Показалось вдруг, что в ночной тьме  завыли  ледяные
ветры. И некуда было от них скрыться.
   "Ты хочешь сказать, что покинешь меня навсегда, если я  не  соглашусь?  Я
правильно тебя понял??
   Я не мог отвести взгляд от статуй, которые вызывали во мне  ужас,  и  мне
показалось, что я произнес вслух:
   - Значит, вот как все заканчивается...
   Вот, значит, в чем причина ее присутствия рядом со мной, вот  почему  она
оказывала мне все эти знаки внимания, и  только  поэтому  мы  с  ней  сейчас
вместе! Ее забота не имела ничего общего с тем, что Ники канул  в  вечность.
Сейчас ее волновала совсем другая разлука, предстоящая в скором времени.
   Словно споря в душе сама с  собой  и  решая,  как  лучше  вести  разговор
дальше, она тряхнула головой. Потом приглушенным голосом стала описывать мне
прелесть душных тропических ночей,  гораздо  более  влажных  и  нежных,  чем
здесь.
   - Иди со мной, Лестат, - сказала она. - Днем я  сплю  в  песке,  а  ночью
буквально летаю, как если бы у меня и в самом  деле  выросли  крылья.  Я  не
нуждаюсь в имени. Не оставляю следов.  Я  хочу  проникнуть  в  самое  сердце
Африки. И превращусь в богиню для своих будущих жертв.
   Она подошла ближе, обняла меня за плечи и прижалась губами к моей щеке. Я
отчетливо видел, как из-под полей шляпы сверкают ее глаза. Лунный свет  ярко
озарял ее рот.
   Я вздохнул и покачал головой.
   - Я не могу, и тебе это отлично известно, - ответил я. - Я точно  так  же
не в силах сделать это, как ты не в силах остаться со мной.
   Всю обратную дорогу до Каира я размышлял  о  том,  что  произошло  и  что
почувствовал я в эти тяжелые минуты. О том, что  знал  и  о  чем  промолчал,
когда мы стояли перед статуями-колоссами.
   Она была для меня уж