мог. - Все кончено".
   У меня по лицу  катились-таки  слезы,  кровавые  слезы.  Заметила  ли  их
Гретхен?
   "Уходи, - повторил я. - Все кончено, я тоже ухожу".
   Казалось, она улыбнулась, но она вовсе не улыбалась. Ее лицо превратилось
в  образчик  невинности,  в  лицо  с  медальона  из  сна.   Я   застыл   как
загипнотизированный, глядя на нее, и образ остался на месте,  но  совершенно
прекратил двигаться. А потом рассеялся.
   Остался только пустой стул.
   За ширмой жужжали мухи. Какой чистый дождь, теперь он барабанит по земле.
Затем раздался мягкий нарастающий звук, словно небо медленно раскрыло рот  и
вздохнуло. Что-то я забыл. Что же? Свеча, да, задуй свечу, пока  не  начался
пожар и не задел нежных малышей!
   И посмотри на тот конец - маленький светловолосый ребенок  в  кислородной
маске, лист помятого пластика сверкает, как будто  он  соткан  из  частиц  и
кусочков света. И как ты мог быть таким дураком, что зажег здесь огонь?
   Пальцами я погасил свечу. Я опустошил все карманы. Я выложил все грязные,
скрученные купюры, сотни и сотни долларов, а также несколько найденных  мной
монет.
   А затем я вышел и медленно прошел мимо  открытых  дверей  церкви.  Сквозь
ласковый ливень я услышал, как она молится, быстро и тихо что-то  шепчет,  а
потом через открытый дверной проем я увидел, что  она  встала  на  колени  у
алтаря, за ней задрожало красноватое пламя  свечи,  и  она  простерла  руки,
сложенные в виде креста.
   Я хотел уйти. В глубине моей израненной души мне казалось, что  больше  я
ничего не хочу. Но что-то меня удержало. Я почуял резкий  запах,  в  котором
безошибочно определил запах свежей крови.
   Он исходил от церкви, и принадлежал не горячей крови, пульсирующей  в  ее
теле, - это была кровь, хлещущая из открытой раны.
   Я приблизился, стараясь  не  производить  ни  малейшего  звука,  пока  не
оказался в дверях. Запах усиливался. И тогда я увидел, что с  ее  простертых
рук капает кровь. Я увидел, что по полу у ее ног текут ручейки крови.
   - Избави меня от Зла, о Господь мой, прими меня к себе, Священное  Сердце
Иисуса, прими меня в объятия свои...
   Я подошел ближе, но она меня не видела и не  слышала.  Ее  лицо  источало
свет,  благодаря  дрожащей  свече  и  сиянию  внутри  нее  самой,   великому
всепоглощающему восторгу, который овладел ей и  избавил  от  всего,  что  ее
окружало, включая и темную фигуру, стоящую рядом.
   Я взглянул на алтарь. Наверху, над ним,  висело  гигантское  распятие,  а
внизу поблескивала крошечная дарохранительница, и за красным стеклом  горела
свеча,  что  означало:  здесь  совершается  Святое  Причастие.  В   открытые
церковные двери ворвался ветер. Он задел колокол, издавший  слабый  жестяной
звон, заглушаемый самим ветром.
   Я опять опустил на нее глаза, на ее обращенное вверх слепое лицо,  на  ее
расслабленный рот, из которого все равно доносились слова.
   - Христос, мой возлюбленный Христос, прими меня в свои объятия.
   И сквозь пелену слез я следил, как из ее открытых ладоней хлещет  красная
кровь - красная, густая, обильная.
   В лагере  послышались  приглушенные  голоса.  Открывались  и  закрывались
двери. Я услышал, как бегут люди по плотной земле.  Повернувшись,  я  увидел
темные силуэты, собравшиеся у входа, - сборище взволнованных женских  фигур.
Я услышал произнесенное шепотом французское слово, означающее  "незнакомец".
И сдавленный крик:
   - Дьявол!
   Я пошел прямо к ним  по  проходу,  наверное  заставив  их  разбежаться  в
стороны, хотя я никого из них не тронул и ни на кого не смотрел, и  поспешил
прочь, под дождь.
   Там я повернулся и оглянулся. Она  все  еще  стояла  на  коленях,  а  они
собрались вокруг нее, и я услышал их тихие почтительные вскрики:
   - Чудо!
   - Стигматы!
   Они крестились и падали вокруг нее на  колени,  а  с  ее  губ  продолжали
срываться монотонные, как в трансе, молитвы.
   - И Слово было с Богом, и Слово было Бог, и Слово стало Плотью.
   - Прощай, Гретхен, - прошептал я.
   И я исчез, свободный и одинокий, в теплых объятиях дикой ночи.
 
ГЛАВА 25 
 
   Нужно было той же ночью отправиться  к  Дэвиду.  Я  знал,  что  могу  ему
понадобиться. И, конечно, я понятия не имел, куда делся Джеймс. Но у меня на
это не оставалось сил - слишком сильное я испытал потрясение, - и к  утру  я
оказался далеко на востоке от маленького государства Французской Гвианы,  не
выходя, однако, за пределы голодных расползшихся джунглей,  испытывая  жажду
без всякой надежды на удовлетворение этой потребности.
   Примерно за  час  да  рассвета  я  набрел  на  древний  храм  -  огромную
прямоугольную каменную яму, - до того заросший ползучими растениями и прочей
гниющей листвой, что даже для смертных, проходящих  в  нескольких  футах  от
него, он, должно быть, оставался невидимым.  Но  так  как  через  эту  часть
джунглей не проходило ни дороги, ни  далее  тропинки,  я  почувствовал,  что
здесь уже веками никто не бывал. Это место стало моей тайной.
   Если не считать обезьян,  проснувшихся  с  приближением  солнца.  Древнее
здание подвергалось настоящей осаде со стороны  племени  обезьян,  тикающих,
испускающих пронзительные крики  и  роящихся  на  длинной  плоской  крыше  и
покатых стенах. Я наблюдал за ними тупо,  бездумно,  даже  улыбаясь,  а  они
выделывали свои фокусы. Джунгли возрождались. Хор птиц значительно  усилился
по сравнению с часами кромешной тьмы, небо бледнело, и я  увидел,  что  меня
окружают мириады оттенков зеленого. И в шоке я осознал, что  солнца  мне  не
увидеть.
   Моя глупость в этом отношении несколько меня удивила. Но как  же  глубоко
укореняются наши привычки. Да,  но  разве  мне  мало  этого  раннего  света?
Возвращение в прежнее тело наполняло меня неподдельной радостью...
   ... Пока я  не  вспоминал  выражение  неподдельного  отвращения  на  лице
Гретхен.
   С земли поднимался густой туман, захватывающий это бесценное освещение  и
распылявший его по мельчайшим  уголкам  и  щелям  под  дрожащими  цветами  и
листьями.
   Грусть  моя  усугубилась,  когда  я  огляделся  по  сторонам;  точнее,  я
чувствовал, что у меня все  саднит,  словно  с  меня  заживо  содрали  кожу.
"Грусть" - это слишком мягкое и приятное слово. Я вновь и вновь вспоминал  о
Гретхен, но лишь в бессловесных образах. А когда  я  подумал  о  Клодии,  то
онемел, безмолвно и ожесточенно припоминая слова, что сказал ей в горячечном
бреду.
   Доктор  с  грязными  бакенбардами  как  будто  вышел  из  страшного  сна.
Девочка-кукла на стуле. Нет, их там не было. Не было. Не было!
   А если и были, какая разница? Абсолютно никакой разницы.
   За этими глубокими обессиливающими переживаниями я все-таки не чувствовал
себя несчастным; и осознать, воистину понять это мне  было  удивительно.  Ну
да, снова стал самим собой.
   Нужно рассказать об этих джунглях Дэвиду!  Перед  возвращением  в  Англию
Дэвид должен съездить в Рио. Может быть, я поеду с ним.
   Может быть.
   В храме  я  обнаружил  две  двери.  Первая  была  заблокирована  тяжелыми
несимметричными  камнями.  Но  вторая  стояла  открытой,   так   как   камни
давным-давно  развалились,  образовав  бесформенную  груду.  Я  двинулся  по
лестнице, уходящей глубоко в землю, прошел по нескольким коридорам, пока  не
нашел помещения, куда свет не проникал  вовсе.  И  в  одном  из  них,  очень
прохладном, полностью отрезанном от шумов джунглей, я лег спать.
   Здесь водились крошечные скользкие твари.  Прижимаясь  лицом  к  влажному
прохладному полу, я почувствовал, как они  двигаются  вокруг  кончиков  моих
пальцев. Я слышал, как они шуршат. И ощутил на лодыжке  тяжелый  шелковистый
груз - змею. И не мог не улыбнуться.
   Как бы тряслось и корчилось мое смертное тело. Но, с другой стороны,  мои
смертные глаза в это глубинное место никогда бы не заглянули.
   Внезапно я задрожал и тихо заплакал, вспоминая о  Гретхен.  Я  знал,  что
Клодия мне больше никогда не приснится.
   - Чего ты от меня хотела? - прошептал я. - Ты  серьезно  считала,  что  я
могу спасти свою душу? Я увидел ее, как видел в бреду -  в  старой  больнице
Нового Орлеана, когда я взял ее за плечи. Или это было в старой гостинице? -
Я же говорил тебе, что все сделаю заново. Говорил же!
   И тот момент кое-что спас. Спас темное проклятье Лестата,  и  теперь  оно
навеки останется в сохранности.
   - Прощайте, мои милые, - повторил я.
   И заснул.
 
ГЛАВА 26 
 
   Майами  -  ах,  моя  прекрасная  южная  метрополия,   раскинувшаяся   под
полированным карибским небом, что бы там ни говорили различные карты! Воздух
здесь казался еще слаще, чем на островах, и нежно обвевал  вечную  толпу  на
Оушн-драйв.
   Поспешно  пройдя  через  отделанный  в  стиле  арт-деко  вестибюль  отеля
"Сентрал-Парк" в номера, которые я там снимал, я сорвал с себя изорванную  в
джунглях одежду и нырнул в собственный гардероб в поисках  белой  водолазки,
куртки с поясом и брюк цвета хаки, а также пары гладких  коричневых  кожаных
ботинок. Приятно было освободиться от одежды, купленной Похитителем Тел,  не
важно, хорошо она сидела или нет.
   Потом я сразу же позвонил портье и выяснил, что Давид Тальбот проживает в
отеле со вчерашнего дня, а  в  настоящий  момент  ожидает  меня  на  террасе
ресторана "Бейлиз" - дальше по той же улице.
   У меня не было настроения сидеть в людном общественном месте.  Я  уговорю
его вернуться ко мне в номер. Безусловно, это  испытание  оставило  его  без
сил. Гораздо удобнее будет поговорить здесь, в креслах за столиком у окна, а
мы, конечно, собирались поговорить.
   Я вышел и направился по оживленному тротуару на  север,  пока  не  увидел
"Бейлиз" с характерной вывеской, написанный изящными неоновыми буквами,  над
красивыми белыми навесами; на розовых  льняных  скатертях  стояли  свечи,  и
первая волна вечерней толпы уже нахлынула на ресторан. В самом дальнем  углу
террасы виднелась знакомая, очень собранная фигура Дэвида  в  белом  льняном
костюме, который он носил на пароходе.  Он  посматривал  вокруг  в  ожидании
моего появления с обычным живым и любопытным выражением лица.
   Несмотря  на  чувство  облегчения,  я  намеренно  застал  его   врасплох,
скользнув на стул, напротив так быстро что он слегка вздрогнул.
   - Ах ты, дьявол, - прошептал он. Я увидел, что его рот на минуту  застыл,
как будто от раздражения, но потом он улыбнулся. - Слава Богу, с тобой все в
порядке.
   - Ты, правда, думаешь, что здесь подходящее место? - спросил я.
   Когда появился красивый молодой официант, я сказал ему,  что  хочу  бокал
вина, просто чтобы он не продолжал до бесконечности  задавать  этот  вопрос.
Дэвиду уже подали какой-то экзотический напиток жуткого цвета.
   - Черт возьми, что же произошло на самом деле? -  спросил  я,  наклоняясь
над столиком, поближе к нему, чтобы вытеснить часть обыденного шума.
   - Настоящая бойня, - ответил он. - Он попытался напасть на  меня,  и  мне
пришлось воспользоваться оружием -  другого  выхода  не  было.  Ему  удалось
выбраться на веранду, так как я не мог твердо удерживать  чертов  револьвер.
Слишком он большой для этих старых рук. - Он вздохнул. Он выглядел усталым и
внутренне обессиленным. - После этого вся сложность заключалась в том, чтобы
позвонить в Таламаску и заставить их выпустить меня на  поруки.  Бесконечные
звонки в Ливерпуль, в "Канард". - Он  сделал  пренебрежительный  жест.  -  В
полдень я уже летел в Майами. Конечно, мне не  хотелось  оставлять  тебя  на
борту без присмотра, но у меня действительно не было выбора.
   - Мне ни на секунду не угрожала ни малейшая опасность, - сказал  я.  -  Я
боялся за тебя. Я же сказал - за меня не бойся.
   - Я и решил, что это тот самый случай. Конечно, я  направил  их  на  след
Джеймса в надежде прогнать его с парохода. Мне стало  ясно,  что  они  и  не
подумают производить обыск во всех каютах судна. Так что я подумал, что тебя
оставят  в  покое.  Я  почти  уверен,  что  Джеймс  высадился  сразу   после
переполоха. Иначе его  бы  задержали.  Я,  естественно,  снабдил  их  полным
описанием.
   Он замолчал, сделал осторожный глоточек своего  замысловатого  напитка  и
поставил его на стол.
   - Тебе ведь он не нравится, да? Где же твой противный шотландский виски?
   - Напиток островов, - сказал он. - Да,  не  нравится,  но  это  не  имеет
значения. А как все прошло у тебя?
   Я не ответил. Я, конечно, рассматривал его своими прежними  глазами,  его
кожа казалась более прозрачной, и заметны стали все  мелкие  недостатки  его
тела. Но при этом он обладал чудесной аурой, свойственной  всем  смертным  в
глазах вампира.
   Он выглядел утомленным, страдающим от нервного напряжения, уголки глаз  у
него покраснели, и я опять увидел жесткую складку  у  рта.  И  отметил,  как
ссутулились его плечи. Неужели  это  ужасное  испытание  состарило  его  еще
больше? Я не мог этого видеть. Но в его лице, обращенном  ко  мне,  читалась
неподдельная забота.
   - С тобой стряслось что-то плохое, - сказал  он,  еще  больше  смягчаясь,
протянул руку через стол и  коснулся  пальцами  моей  ладони.  Какие  теплые
пальцы. - Это видно по глазам.
   - Я не хочу здесь разговаривать, - сказал я. - Пойдем ко мне в  номер,  в
отель.
   - Нет, давай останемся здесь, - очень мягко ответил он.  -  Мне  тревожно
после случившегося. Для человека моего возраста это  была  настоящая  пытка,
правда. Я совсем без сил. Я надеялся, что ты придешь вчера вечером.
   - Прости меня. Нужно было прийти. Я понимал, что  для  тебя  это  ужасное
испытание, пусть даже ты и наслаждался самим процессом.
   - Тебе так показалось? - Он улыбнулся, медленно и грустно.  -  Мне  нужно
выпить что-то другое. Что ты сказал? Шотландский виски?
   - Что я сказал? Я думал, это твой любимый напиток.
   - Периодами. - Он сделал знак официанту. - Иногда он кажется мне  слишком
крепким. - Он попросил один солодовый виски, если у них есть. У них не было.
Chivas Regal подойдет. - Спасибо, что потворствуешь мне. Мне здесь нравится.
Мне нравится тихое волнение. Мне нравится открытый воздух.
   Далее в голосе его звучала усталость; в нем  не  хватало  какой-то  яркой
искорки. Сейчас явно был  неподходящий  момент,  чтобы  предлагать  ехать  в
Рио-де-Жанейро. И все из-за меня.
   - Все, что пожелаешь, - сказал я.
   - Теперь расскажи, что случилось, - с беспокойством сказал он. - Я  вижу,
у тебя тяжело на душе.
   И тут я осознал, как  сильно  мне  хотелось  рассказать  ему  о  Гретхен,
осознал, что помчался сюда в равной степени как из-за  беспокойства,  так  и
из-за этого желания. Мне было стыдно, но я не мог удержаться.  Я  повернулся
лицом к пляжу, облокотившись о столик, и мои глаза немного затуманились, так
что вечерний мир теперь виделся мне в приглушенных тонах. Я  рассказал,  что
пошел к Гретхен, так как дал ей  слово,  хотя  в  глубине  души  надеялся  и
молился, что смогу забрать ее  в  свой  мир.  А  потом  я  описал  больницу,
невероятные странности - схожесть врача  с  доктором  двухвековой  давности,
сама палата, безумное, сумасшедшее сознание того, что рядом Клодия.
   - Я был обескуражен, - прошептал я. - Мне и не снилось, что Гретхен  меня
отвергнет. Знаешь, что я думал? Сейчас это прозвучит так глупо. Я думал, она
сочтет меня неотразимым! Я думал, иначе и  быть  не  может!  Я  думал,  что,
заглянув в мои глаза - мои настоящие глаза, а не те,  смертные,  она  увидит
истинную душу, которую она полюбила! Я не представлял себе, что она испытает
отвращение, полное отвращение, как моральное, так и физическое, и что в  тот
момент, когда она поймет, кто я такой, она почувствует всепоглощающий ужас и
отвернется от меня. Не понимаю, как я мог быть таким дураком и  тешить  себя
иллюзиями! Это тщеславие? Или я просто спятил? Ты ведь  никогда  не  находил
меня отталкивающим, правда, Дэвид? Или я и на твой счет заблуждаюсь?
   - Ты прекрасен, - прошептал он смягченным  от  чувства  тоном.  -  Но  ты
неестествен, вот что увидела эта женщина. - Казалось, он  глубоко  потрясен.
Никогда еще за все время его терпеливых бесед со  мной  не  разговаривал  он
столь заботливо. Он выглядел так, словно переживал мою  собственную  боль  -
остро, всем своим существом. - Она была бы для тебя неподходящей  спутницей,
понимаешь? - доброжелательно спросил он.
   - Да, понимаю. Понимаю. - Я подпер голову рукой. Мне хотелось,  чтобы  мы
оказались у меня, в тишине комнаты, но я не настаивал. Я опять обрел  в  нем
друга, какого у меня никогда в жизни  не  было,  и  я  сделаю  так,  как  он
пожелает. - Знаешь, ты единственный, - внезапно сказал я, и мой  голос  тоже
звучал измученно  и  устало.  -  Единственный,  кто  позволяет  мне  терпеть
поражение, оставаясь самим собой, и при этом не отворачивается от меня.
   - О чем ты?
   -  О  чем?  Все  остальные  проклинают   меня   за   мою   вспыльчивость,
порывистость, волю! Им это не нравится. Но стоит мне проявить слабость,  как
меня выгоняют. - Я подумал о том, как меня отверг Луи, о том, что скоро  его
увижу, и исполнился злобного удовлетворения. Как же он удивится! Потом  мной
овладел некоторый страх. Как мне его простить?  Как  сдержать  свой  бешеный
нрав и не взорваться огромной буйной вспышкой?
   - Мы всегда унижаем своих героев, - ответил он  очень  медленно  и  почти
грустно. - Мы их ломаем. Ведь они напоминают  нам,  что  означает  настоящая
сила.
   - Так вот в чем дело? - спросил я. Я обернулся и положил  руки  на  стол,
уставившись на бокал бледно-желтого вина. - Я по-настоящему силен?
   - О да, в силе тебе не откажешь.  Поэтому  тебе  завидуют,  поэтому  тебя
ненавидят, поэтому с тобой так резко обходятся. Но не мне тебе рассказывать.
Забудь эту женщину. Это было бы ошибкой, ужасной ошибкой.
   - А ты, Дэвид? С тобой это не было бы ошибкой. - Я взглянул на него и,  к
своему удивлению, обнаружил, что его глаза увлажнились и совсем  покраснели,
а рот опять ожесточился. - В чем дело, Дэвид?
   - Нет, это не было бы ошибкой, - сказал он. - Совершенно  не  представляю
себе, в чем здесь ошибка.
   - То есть...
   - Возьми меня к себе,  Лестат,  -  прошептал  он  и  отпрянул,  настоящий
английский джентльмен, шокированный собственными эмоциями, которые  явно  не
одобрял, и посмотрел поверх кружащейся толпы на далекое море.
   - Ты серьезно, Дэвид?  Ты  уверен?  -  Честно  говоря,  мне  не  хотелось
задавать вопросы. Не хотелось произносить ни слова. И все же -  почему?  Как
он пришел к такому решению? До чего его довела моя безумная  эскапада?  Если
бы не он, я не был бы сейчас Вампиром Лестатом. Но какую цену  ему  пришлось
заплатить?
   Я вспомнил о том, как мы стояли на пляже  в  Гренаде,  как  он  отказался
заниматься любовью - простой акт. Сейчас он переживает так  же,  как  в  тот
момент. И внезапно для меня не осталось тайны в том, как он до этого  дошел.
Нашим совместным приключением с Похитителем  Тел  я  сам  подтолкнул  его  к
решению.
   - Идем, - сказал я. - Теперь действительно пора  идти,  подальше  отсюда,
туда, где мы сможем побыть вдвоем. - Меня трясло. Сколько раз  я  мечтал  об
этой минуте.
   А она наступила так скоро, и мне еще нужно задать столько вопросов.
   Вдруг меня охватила ужасная застенчивость. Я не мог смотреть на  него.  Я
думал об интимности, которую нам предстоит пережить, и не мог смотреть ему в
глаза. Господи, я веду себя так, как он вел себя в Новом  Орлеане,  когда  я
находился в том рослом смертном теле и приставал к нему со своим безудержным
желанием.
   Мое сердце колотилось от предвкушения.  Дэвид,  Дэвид  в  моих  объятиях.
Перетекающая в меня кровь Дэвида. А моя - в него;  и  мы  окажемся  на  краю
моря, темные бессмертные братья. Я едва мог говорить и даже думать.
   Не глядя на него, я поднялся, пересек веранду и спустился по  ступенькам.
Я знал, что он идет за мной. Я чувствовав себя Opфеем. Один взгляд назад - и
его оторвут от  меня.  Может  быть,  яркие  фары  проносящейся  мимо  машины
выхватят из темноты мои волосы и глаза таким образом,