я и с помощью свечи  один  за  другим
зажег длинный ряд огней рампы.
   Габриэль бесстрастно следила за моими действиями, потом подошла  и  стала
мне помогать. Она зажгла все свечи на сцене и за кулисами.
   Мне показалось, что Ники встрепенулся, но, возможно, все дело было лишь в
игре света и теней на его профиле, в  контрасте  сияния  огней  на  сцене  и
темноты зала. Складки черного бархата словно  ожили,  а  маленькие  зеркала,
укрепленные по всей длине  барьера  на  балконе,  ярко  засияли  собственным
светом.
   Как необычайно прекрасен был маленький театр, наш  театр,  служивший  нам
при жизни преддверием всего  остального  мира.  И  в  конце  концов  ставший
преддверием ада.
   Наконец я остановился у края сцены и  обвел  взглядом  зал:  позолоченные
перила, новую люстру, свисающую  с  потолка,  арку  с  укрепленными  на  ней
масками Трагедии и Комедии, соединенными  так,  что  они  напоминали  голову
двуликого божества.
   Пустой зал показался мне вдруг очень  маленьким,  но  не  было  в  Париже
театра просторнее и грандиознее, когда его заполняли зрители.
   Снаружи доносился грохот проезжающих по бульвару экипажей, то тут, то там
возникающие на фоне общего шума голоса людей. Должно  быть,  в  этот  момент
промчалась тяжелая карета, потому что в маленьком  театре  все  задрожало  -
пламя  свечей,  отраженное  во  множестве  блестящих  поверхностей,  складки
тяжелого,  раздвинутого  в  стороны  бархатного  занавеса,  задник  сцены  с
нарисованным на нем прекрасным садом и плывущими по небу облаками.
   Я прошел мимо Ники, который даже не взглянул в мою сторону, спустился  по
ступенькам со сцены в оркестровую яму и, приблизившись  к  Никола,  протянул
ему скрипку.
   Габриэль стояла в одной из боковых кулис и с холодным терпением наблюдала
за нами. Она  облокотилась  на  стропила  и  казалась  мне  сейчас  странным
незнакомцем с копной прекрасных длинных волос.
   Перегнувшись через  плечо  Ники,  я  положил  скрипку  ему  на  колени  и
почувствовал,  как  он  глубоко  вздохнул  и  прислонился  ко  мне  головой.
Медленно, очень медленно он взялся левой рукой за скрипку, а в правой  зажал
смычок.
   Опустившись на колени, я взял его за плечи и поцеловал в  щеку.  Никакого
намека  на  человеческий  запах  и   человеческое   тепло.   Лишь   холодная
скульптурная копия моего Никола.
   - Сыграй на ней, - прошептал я. - Сыграй здесь, сейчас, сыграй для нас!
   Он медленно повернул голову и  впервые  за  все  время,  прошедшее  после
совершенного над ним Обряда Тьмы, посмотрел мне прямо в глаза. Но с губ  его
слетел лишь какой-то тихий звук, словно он не в силах был говорить.  Облизав
языком пересохшие губы, он все же заговорил, но так тихо,  что  я  едва  мог
расслышать его слова:
   - Инструмент дьявола...
   - Что ж, - ответил я, - можешь думать так, если хочешь. Но только играй.
   Он погладил струны и постучал кончиками пальцев по полированному  дереву.
Потом очень медленно и осторожно подтянул колки, настраивая инструмент, и на
лице его появилось напряженное,  сосредоточенное  выражение,  как  будто  он
делал это впервые в жизни.
   Где-то на бульваре весело смеялись дети. Стук деревянных колес по  камням
мостовой казался необычайно резким и еще больше усиливал напряжение.
   Никола на мгновение прижался ухом к скрипке, но мне  показалось,  что  он
сидел не двигаясь целую вечность, пока наконец не  встал  во  весь  рост.  Я
вышел из оркестровой ямы и направился в  зал.  Остановившись  в  проходе,  я
обернулся и посмотрел на четко  вырисовывающийся  на  фоне  ярко  освещенной
сцены темный силуэт Ники.
   Повернувшись лицом к залу, как всегда во время своих сольных выступлений,
он поднял к подбородку скрипку. И вдруг  едва  уловимым  движением  взмахнул
смычком и опустил его на струны.
   Пронзительные звуки разорвали тишину и взмыли  ввысь,  проникая  в  самые
потаенные уголки души.  Они  звучали  то  резко,  то  протяжно,  наполнялись
какой-то мрачной красотой, суровым очарованием, словно  на  хрупкой  скрипке
играл величайший чародей и волшебник... Безумный поток мелодии заполнил зал.
   Казалось, музыка завладела всем  моим  телом,  она  пронизывала  меня  до
костей.
   Я не видел движения его пальцев, не видел, как  скользит  смычок,  я  мог
видеть только мучительный изгиб его тела, которое музыка заставляла то резко
наклоняться вперед, то откидываться назад.
   Музыка звучала все пронзительнее, темп становился все быстрее и  быстрее,
и  в  то  же  время  каждый  звук  ее  был  само  совершенство.  Легкость  и
виртуозность   исполнения   выходили   далеко   за   пределы    человеческих
возможностей. Скрипка не  просто  пела,  она  разговаривала...  Рассказывала
историю жизни.
   Она то жаловалась и плакала, то предсказывала грядущие кошмары,  исполняя
завораживающий танцевальный ритм и с еще большей  силой  швыряя  Ники  то  в
одну, то в другую сторону. Волосы его растрепались и сверкали в свете  огней
рампы, на лбу выступил кровавый пот. Я явственно ощущал запах его крови.
   Я невольно попятился и рухнул на одну из скамей, сжимаясь от страха точно
так же, как когда-то в этом зале пятились от  меня  и  сжимались  от  страха
смертные.
   Не знаю почему, но я был твердо уверен в том,  что  скрипка  рассказывала
обо всем, что произошло с Ники. Она распространяла  вокруг  себя  темноту  и
была воплощением самой сущности тьмы. Красота ее была сродни  сиянию  углей,
достаточному  лишь  для  того,  чтобы   продемонстрировать   и   подчеркнуть
окружающий мрак.
   Я  видел,  что  под  безжалостным  натиском  музыки  Габриэль  с   трудом
удерживает себя  в  руках.  Лицо  ее  сморщилось,  как  от  боли,  волосы  в
беспорядке рассыпались и напоминали львиную гриву. Крепко сжав руками голову
и закрыв глаза, она застыла на месте.
   Однако до меня донеслись вдруг  и  другие  звуки...  они  были  здесь,  в
театре. Они вошли через заднюю дверь и теперь приближались к нам.
   Музыка достигла невообразимых вершин, на мгновение задохнулась,  замерла,
потом зазвучала вновь. Сочетание чувства, чистого разума  и  фантастического
мастерства вывело ее за грань возможного. И тем не менее  она  продолжала  и
продолжала звучать.
   Из-за занавеса медленно выходили они. Сначала я  увидел  стройную  фигуру
Элени, за ней шел Лоран, а следом - Феликс и Эжени. Они выглядели как  самые
настоящие уличные акробаты. Мужчины были одеты в белые  рейтузы  и  короткие
курточки из свалявшейся шерсти, женщины - в длинные шаровары, плиссированные
юбочки и балетные туфельки. На безупречно чистых  белоснежных  лицах  яркими
пятнами выделялись  красные  румяна,  а  удивительный,  свойственный  только
вампирам блеск глаз оттеняла черная краска для век.
   Как притягиваемые магнитом, они приближались к Ники.  В  слепящем  сиянии
свечей на сцене их красота становилась еще более яркой, волосы блестели. Они
двигались по-кошачьи изящно и бесшумно, ни на секунду  не  отрывая  от  Ники
горящих восхищением глаз.
   Ники медленно повернул в  их  сторону  искаженное  мукой  лицо,  и  пение
скрипки превратилось в отчаянную мольбу, звуки взметнулись ввысь, то  стихая
и дрожа, то превращаясь в оглушительно ревущий океан.
   Элени как завороженная в ужасе смотрела на него широко открытыми глазами.
Потом вдруг трагическим жестом медленно  подняла  к  голове  руки,  тело  ее
напряглось, а шея вытянулась. Вторая женщина  сделала  пируэт  и  замерла  с
высоко поднятым коленом и вытянутым носком, словно собираясь сделать  первый
шаг в танце. И только высокому мужчине удалось точно попасть в  ритм  музыки
Ники - он неожиданно резко вскинул и повернул  вбок  голову,  а  потом,  как
огромная марионетка,  управляемая  спускавшимися  сверху  веревочками,  стал
выполнять поистине фантастические движения руками и ногами.
   Остальным тоже приходилось  видеть  представления  театра  марионеток  на
бульваре.  Взглянув  на  собрата,  они  все  вдруг   принялись   механически
двигаться, судорожно вскидывая руки и ноги, а лица их  при  этом  оставались
совершенно бесстрастными.
   Меня охватило щемящее чувство восторга - я  вдруг  оказался  подхваченным
теплым порывом ветра. Слушая восхитительную музыку, глядя, как они прыгают и
кружатся,  высоко  выбрасывая  вверх  ноги,   повинуясь   каждому   движению
управляющего ими с помощью невидимых веревок кукольника, я не мог удержаться
от мучительно-восторженного стона.
   Однако что-то вдруг изменилось. Теперь он играл  только  для  них,  в  то
время как они в свою очередь танцевали для него.
   Он подошел к сцене, перепрыгнул через дымные огни рампы и оказался  среди
них. Лучи яркого света скользили по поверхности скрипки, по  его  блестящему
от пота лицу.
   В мелодии,  которую  играл  он  теперь,  слышалась  горькая  насмешка,  и
одновременно она звучала на удивление сказочно и красиво.
   Вокруг него с криками  плясали  и  судорожно  дергались  марионетки.  Они
вскидывали вверх  руки  с  растопыренными  пальцами,  прыгали,  кружились  и
вертелись, качая головами, и вдруг... сломались, неподвижно застыли.  В  тот
же момент мелодия Ники наполнилась  печалью  и  болью,  а  вампиры  медленно
закружились в новом танце, и  каждое  их  движение  выражало  душераздирающе
трагическую безысходность.
   У меня создалось впечатление, что всеми ими руководит один разум, что они
подчиняются не только звукам музыки, но и ходу мыслей Ники. Он уже  танцевал
вместе с ними, все резче и резче ударяя по струнам, и стал  вдруг  похож  на
деревенского музыканта, играющего на празднике возле огромного костра, в  то
время как вампиры разбились на пары и превратились  во  влюбленных  поселян.
Позы их становились все откровеннее, мелькали юбки  женщин  и  ноги  мужчин,
когда они наклонялись, чтобы подхватить на руки своих возлюбленных.
   Застыв на месте,  я  наблюдал  эту  картину:  пляшущие  невиданный  танец
сверхъестественные существа и чудовище-скрипач, чьи нечеловечески  медленные
движения и грация просто завораживали. А музыка огнем поглощала нас всех.
   Теперь она кричала от  ужаса  и  боли,  протестовала  против  всего,  что
произошло. И лица танцующих мучительно исказились, стали похожими  на  маску
Трагедии, смотрящую на них сверху. Я понял, что если тотчас же не  отвернусь
от них, то не удержусь и разрыдаюсь.
   Я не мог больше ни видеть, ни слышать это. Тело Ники резко наклонялось то
назад, то вперед, словно скрипка превратилась вдруг в дикого зверя, которого
он не в силах был укротить. Он резко и быстро ударял смычком по струнам.
   Танцоры кружились вокруг него, а когда он вдруг резко вскинул над головой
руки с зажатой в них скрипкой, сомкнулись теснее и сжали его в объятиях.
   Ники разразился громким пронзительным смехом, от которого сотрясалось все
его тело, но смех быстро смолк. Ники опустил голову, пристально посмотрел на
меня и вдруг оглушительно выкрикнул:
   - Я представляю вам Театр вампиров! Театр вампиров! Величайшее  и  лучшее
представление на бульварах!
   Все удивленно уставились на него. Но в следующую секунду как один  дружно
зааплодировали и закричали. Они взлетали в воздух, кувыркались и визжали  от
восторга, потом бросились обнимать и целовать  Ники.  Они  танцевали  вокруг
него по кругу и заставляли его кружиться. Смех стал еще громче, когда  он  в
свою  очередь  кинулся  обнимать  их  и  отвечать  на  их  поцелуи,  а   они
розово-красными языками слизывали кровавый пот с его лица.
   - Театр вампиров! - Теперь уже они выкрикивали эти слова для всего мира и
кланялись  несуществующим  зрителям.  Кланялись   огням   рампы,   а   потом
подпрыгивали, взлетая к самому потолку и с грохотом приземляясь  обратно  на
дрожащие доски сцены.
   Последние звуки музыки растворились в воздухе,  уступив  место  какофонии
визга, топота и смеха.
   Я не помню, как повернулся и выбежал из зала, как поднялся по  ступенькам
на сцену и промчался мимо них. Но, должно быть, я это сделал.
   Ибо я вдруг обнаружил, что сижу  на  узком  столике  в  своей  гримерной,
прижавшись спиной к стене в углу, подтянув к подбородку колени,  и  приникаю
головой к холодной поверхности зеркала. Рядом со мной стояла Габриэль.
   Я тяжело дышал, и хриплый звук собственного дыхания  раздражал  меня.  На
глаза мне попались знакомые вещи - парик, который я носил на сцене,  палитра
для смешивания грима, - и они вызвали у меня в душе бурю эмоций. Я буквально
задыхался и не в силах был думать о чем-либо.
   В проеме двери возникла фигура Ники. С удивительной для  нас  с  Габриэль
силой он отодвинул ее в сторону, подошел ко мне почти  вплотную  и  ткнул  в
меня пальцем.
   - Ну и как тебе все  это  понравилось,  мой  господин  и  покровитель?  -
выпалил он почти скороговоркой, так, что слова едва ли не сливались в единый
поток.  -  Разве  тебе  не   доставило   удовольствие   столь   великолепное
совершенство? Ужель ты не преподнесешь  Театру  вампиров  немного  золота  и
монет, которых, насколько мне известно, у тебя несметное количество? Как это
ты говорил: ?Новое зло, червоточина  в  самой  сердцевине  розового  цветка,
смерть в гуще жизни...??
   После долгого молчания он, казалось, никак не мог остановиться,  и,  даже
когда  наконец  замолчал,  с  губ   его   продолжали   слетать   бессвязные,
нечленораздельные звуки. Выражение его измученного лица было напряженным,  а
капли кровавого пота испачкали воротник рубашки. За его  спиной  простодушно
рассмеялись остальные, все, кроме Элени, которая напряженно всматривалась  в
наши лица, изо всех сил пытаясь понять, что именно происходит между нами.
   Он придвинулся еще ближе,  с  полунасмешливой-полузлобной  улыбкой  тыкая
пальцем мне в грудь.
   - Ну же, отвечай! Разве не  величайшего  гения  видишь  ты  сейчас  перед
собой? - И на этот раз он ударил пальцем в грудь себя. - Они будут приходить
на наши представления и наполнят наши сундуки золотыми монетами.  И  никогда
не догадаются, кого именно приютили эти стены, что  пышным  цветом  расцвело
почти в самом центре Парижа! В темных уголках мы будем пить их кровь, а  они
будут аплодировать нам, стоя перед ярко освещенной сценой...
   Мальчик-вампир засмеялся,  слабо  звякнул  бубен,  тихо  запела  женщина,
мужчина с хохотом пустился по кругу, изображая  какой-то  невероятный  танец
среди полусгнившего хлама.
   Нависшая  надо  мной  фигура  Ники  не  позволяла   мне   хорошо   видеть
происходящее, я не мог отыскать взглядом Элени.
   - Величественное, восхитительное зло!  -  продолжал  он  голосом,  полным
злобы и ненависти, протягивая ко мне больше похожие на звериные  лапы  руки,
которые готовы были в любой момент разорвать меня на куски. - Здесь, в самом
центре цивилизации, служить  Властелину  Тьмы!  Служить  так,  как  никто  и
никогда не служил ему  прежде!  Вот  для  чего  ты  сохранил  театр!  Только
благодаря твоему любезному покровительству смогла родиться столь грандиозная
идея!
   - Все это глупости и пустяки, - ответил я. - Красиво, хитро, но не более.
   Я произнес эти слова очень тихо, но  тем  не  менее  они  заставили  всех
замолчать, в том числе и Ники. Первое потрясение  прошло  и  уступило  место
иным, не менее болезненным чувствам, сдерживать которые,  однако,  мне  было
значительно легче.
   В наступившей тишине слышался только шум, доносящийся  с  бульвара.  Ники
смотрел на меня, и в глазах отражалась переполняющая его злоба.
   - Ты обманщик, презренный лгун, - наконец произнес он.
   - Во всем этом нет никакого величия, - ответил я, - ничего  возвышенного.
Одурачивать глупых и беспомощных смертных, насмехаться над  ними,  а  потом,
выйдя отсюда, все тем же старым и примитивным способом отнимать у них жизнь,
убивать одного за другим все с той же  неизбежной  жестокостью  только  ради
того, чтобы продлить собственное убогое существование! Человек тоже способен
убить другого человека. Что ж, играй на своей  скрипке,  танцуй,  если  тебе
угодно, показывай то, за что тебе заплатят, если  это  поможет  тебе  занять
время и пережить вечность. Это действительно красиво и хитро! Небольшая роща
посреди бескрайнего Сада Зла.
   - Подлый обманщик, - процедил он сквозь зубы. - Ты просто  юродивый,  вот
ты кто! Ты, кто владел тайнами Тьмы, которые превыше всего и которые  делают
все остальное бессмысленным, что сделал ты с ними? Как  воспользовался  ими,
когда после смерти Магнуса  остался  единовластным  хозяином  башни?  Ты  не
придумал  ничего  лучше,  кроме  как  попытаться  жить,  изображая  из  себя
приличного человека! Добродетельного человека!
   Он стоял так близко, что брызги его слюны летели на мое лицо.
   - Покровитель искусства!  -  с  издевкой  продолжал  он.  -  Благодетель,
рассылающий подарки семье и всем нам!
   Он сделал шаг назад, по-прежнему глядя на меня с нескрываемым презрением.
   - Что ж, мы примем от тебя в дар этот маленький театр, который ты  покрыл
позолотой и обил бархатом. И он станет служить силам Тьмы и дьяволу  гораздо
лучше, чем когда-либо  служили  им  члены  древней  общины  вампиров.  -  Он
оглянулся на Элени и остальных. - Мы станем насмехаться над всем, что только
есть на земле святого. Заставим людей поступать еще более вульгарно и глупо.
Заставим их удивляться. Будем  обманом  завлекать  и  совращать.  Но  прежде
всего, мы будем процветать и становиться  сильнее  не  только  благодаря  их
крови, но и с помощью их золота. И станем самыми могущественными в мире.
   - Да, - подхватил стоящий позади него мальчик, - мы станем  непобедимыми.
- Он смотрел на  Никола  взглядом  безумного  фанатика.  -  Обретем  высокое
положение в их обществе, и имена наши станут известны всем.
   - Мы обретем власть, - добавила женщина, - и будем пристально изучать их,
постигать их недостатки и завоевывать преимущество, чтобы иметь  возможность
в случае необходимости уничтожить людей наверняка и  разработать  для  этого
наилучшие методы.
   - Я хочу получить в свое  распоряжение  этот  театр,  -  вновь  заговорил
Никола. - Получить его от тебя.  Мне  нужна  твоя  помощь  и  деньги,  чтобы
открыть его вновь. А мои помощники уже здесь, они ждут моих  распоряжений  и
готовы слушаться меня во всем.
   - Если тебе так хочется, ты его получишь, - ответил я. -  Он  твой,  если
только это поможет мне навсегда избавиться от твоей злобы, от твоего безумия
и от тебя самого.
   Я слез со стола и направился к  выходу.  Я  шел  прямо  на  него,  и  мне
показалось,  что  он  собирается  преградить  мне  путь.  Однако   случилось
непредвиденное. Когда я понял, что он не  желает  уступить  дорогу,  во  мне
поднялся вдруг такой гнев, который невольно, невидимым  кулаком  выплеснулся
наружу. Я увидел, что Никола неожиданно попятился, как  будто  я  и  вправду
ударил его, и с силой врезался спиной в стену.
   Путь был свободен, и я знал, что Габриэль ждет только моего знака,  чтобы
последовать за мной. Но я не ушел. Оглянувшись, я увидел, что Ники  все  еще
стоит  прислонившись  к  стене,  не  в  состоянии  отойти   от   нее,   даже
пошевелиться. И сила ненависти, горящей в его устремленном на меня  взгляде,
была ничуть не меньшей, чем сила той любви, что когда-то связывала нас.
   Но я хотел понять, хотел  точно  знать,  что  же  все-таки  произошло.  Я
подошел к нему снова, и на этот раз неистовая злоба исходила от меня, а  мои
руки были похожи, скорее, на звериные лапы. Я  чувствовал,  что  он  боится;
всех их, кроме Элени, переполнял страх.
   Когда  я  подошел  совсем  близко  и  встретился  с  ним  взглядом,   мне
показалось, что он уже знает, о чем я хочу спросить его.
   - Все это сплошное недоразумение, любовь моя, - сказал он ядовито.  Глаза
его блестели словно от слез, а на лице вновь выступил кровавый пот. -  Разве
ты не понял, что я играл на скрипке, чтобы причинить боль другим,  разозлить
их и обрести для себя безопасный остров, на который не  распространяется  их
власть? Они должны были наблюдать, как я погибаю,  и  не  иметь  возможности
что-либо сделать.