ает глупости, хотя в душе понимал его  правоту.  Мне  вспомнились
вдруг слова моей матери о том, что Никола слишком поздно начал.
   Ники объяснил мне, что дело  вовсе  не  в  зависти  -  просто  он  слегка
расстроен.
   Я решил забыть на время о странном лице и придумать  какой-нибудь  способ
поднять Ники настроение и заставить  его  поверить  в  собственные  силы.  Я
напомнил ему о тех возвышенных эмоциях, которые пробуждает его игра в  душах
людей, о том, что даже актеры за кулисами  останавливаются  и  с  замиранием
сердца прислушиваются к его  сольным  партиям,  о  том,  что  он  несомненно
обладает огромным талантом.
   - Но я мечтал стать великим скрипачом!  -  воскликнул  Никола.  -  Боюсь,
этого никогда не будет. Пока мы жили дома, я хотя бы мог делать вид, что это
вполне возможно.
   - Ты не должен сдаваться, - ответил я.
   - Позволь мне быть с тобой откровенным, Лестат.  Тебе  все  дается  очень
легко. Стоит тебе только захотеть, и ты добиваешься цели. Понимаю, ты сейчас
вспомнил о том времени, когда был так несчастен в собственном доме. Но  даже
тогда тебе удавалось исполнять все тобою задуманное. Ты решил уехать в Париж
- и что же?.. В тот же день мы двинулись в путь.
   - Разве ты жалеешь о том, что мы в Париже? - спросил я.
   - Конечно, нет! Я говорю сейчас, что ты склонен считать возможным то, что
на самом деле совершенно невозможно. Во всяком случае, для  всех  остальных.
Возьми, например, историю с волками...
   При этих словах по спине у меня пробежал  какой-то  странный  холодок,  а
перед глазами вновь почему-то возникло лицо странного незнакомца, следившего
за мной из зала. Каким образом это было связано с волками?  Какое  отношение
это имело к тем чувствам, о которых говорил мне Никола? Не находя ответа,  я
постарался отбросить пустые тревоги.
   - Мне кажется, что, если бы ты решил вдруг научиться играть  на  скрипке,
ты бы сейчас уже играл для королевского двора, - продолжал Ники.
   - Послушай, подобные разговоры ни  к  чему  не  приведут,  -  очень  тихо
ответил я. - Следует просто стремиться  добиться  того,  что  ты  хочешь,  -
другого выхода нет. Ты же знал, что с самого  начала  обстоятельства  против
тебя. И нет ничего, кроме... кроме...
   - Знаю, знаю, - улыбнулся он. - Кроме бессмысленности. И смерти.
   - Вот именно, - кивнул я. - Все, что тебе  остается,  это  придать  смысл
собственной жизни, сделать ее добродетельной...
   - Ради Бога, только не говори мне снова о добродетели! - воскликнул Ники.
- Опять эта твоя болезнь смертности и добродетели! - Он перестал смотреть на
огонь и повернул ко мне недовольное лицо. - Мы не более  чем  актеры,  шуты,
призванные развлекать публику Мы лишены  даже  права  быть  похороненными  в
освященной земле. Мы изгои общества.
   - Господи! Если бы ты только мог поверить мне! Пойми же наконец, что наша
добродетель в том и состоит, чтобы помочь людям забыть о горестях, заставить
их хоть на время забыть...
   - О чем? О том, что всех их ожидает смерть? - Улыбка его была как никогда
ожесточенной. - Лестат, я надеялся, что в Париже ты  сумеешь  со  всем  этим
справиться.
   - С твоей стороны было глупо надеяться  на  это,  -  ответил  я,  в  свою
очередь начиная сердиться на Ники. - Я чувствую, что на бульваре  Тамплиеров
я творю добро...
   Я вдруг замолчал, потому что перед  моими  глазами  снова  возникло  лицо
таинственного незнакомца, и меня, словно предвестник беды, охватило странное
чувство. Вспомнил я и о том, что на этом лице, как ни странно,  всегда  была
улыбка. Да, он улыбался, наслаждался...
   - Лестат, я люблю тебя, - мрачно сказал Ники. - Я мало кого любил в своей
жизни так, как тебя. И все же я должен сказать, что на самом деле  со  всеми
этими идеями добродетели ты просто глупец.
   Я расхохотался ему в ответ.
   - Никола, я могу жить без веры в Бога. Могу смириться  даже  с  сознанием
того, что не существует жизни после смерти. Но я не  в  состоянии  жить  без
веры в возможность творить добро. Вместо того  чтобы  постоянно  насмехаться
надо мной, почему бы тебе не рассказать о том, во что веришь ты?
   - Я считаю, - ответил он, - что есть слабость и есть сила. Есть искусство
хорошее и искусство плохое. Вот в этом-то и состоит моя  вера.  В  настоящее
время мы занимаемся тем, что можно назвать плохим искусством, и оно не имеет
никакого отношения к добродетели!
   Если бы в тот момент я сказал все, что думал о самомнении и  напыщенности
буржуа, наш разговор мог превратиться в настоящую схватку. Ибо я был  твердо
убежден, что наша работа в театре Рено во всех отношениях  приносит  гораздо
больше пользы, чем то, что делается в больших театрах. Скромнее,  незаметнее
была лишь внешняя оболочка. Ну почему  все  эти  джентльмены,  представители
буржуазного класса, в том числе и мой друг, придают такое огромное  значение
внешним проявлениям? Почему он не в состоянии заглянуть дальше поверхности?
   Я вздохнул.
   - Если даже добродетель и существует, - снова заговорил Никола,  -  то  я
нахожусь на противоположной от нее стороне. Я сам есть  зло,  я  купаюсь  во
зле. Чихал я на твою добродетель! Если хочешь  знать,  я  играю  на  скрипке
вовсе не для тех идиотов, которые приходят в театр Рено. Я играю только  для
себя и ради себя, ради Никола!
   Я не желал больше слушать его.  Пора  было  ложиться  спать.  Однако  наш
разговор ранил мне душу, и Никола понимал это. Едва я начал стягивать с себя
сапоги, он подошел и сел рядом со мной.
   - Прости меня, - произнес он  расстроенным  тоном,  так  отличавшимся  от
того, каким он говорил со мной, что я не удержался и взглянул  на  него.  Он
выглядел очень молодо и казался  настолько  подавленным...  Я  обнял  его  и
попросил выбросить все это из головы.
   - От тебя исходит какое-то сияние, Лестат, - сказал он.  -  Ты  обладаешь
необъяснимой силой, которая притягивает  всех,  кто  тебя  окружает.  Ты  не
утрачиваешь ее даже в минуты гнева или растерянности...
   - Это все лирика, - ответил я. - Мы оба очень устали.
   - Нет, это действительно так. Внутри тебя сияет почти ослепительный свет.
А во мне есть только темнота. Иногда  мне  кажется,  что  такая  же  темнота
завладела и тобой - там, в кабачке, когда ты задрожал и расплакался.  Ты  не
был готов к этому, а  потому  оказался  беспомощным  перед  нею.  Я  пытаюсь
уберечь тебя от этой тьмы, потому что отчаянно нуждаюсь в том свете, который
ты излучаешь, а тебе темнота не нужна.
   - Ты просто безумец! - воскликнул я. - Если бы ты сам мог  услышать  свой
голос, свою музыку, ту, которую, как ты утверждаешь, исполняешь для себя, то
перестал бы видеть темноту. Поверь, Ники,  ты  непременно  увидел  бы  свет!
Унылый и безрадостный  -  согласен,  но  все  же  свет.  А  свет  и  красота
существуют в тебе нераздельно и проявляются тысячами своих форм.
 
*** 
 
   На следующий вечер  наше  представление  имело  особенно  большой  успех.
Зрители живо реагировали на все происходящее на сцене, тем самым  вдохновляя
нас на все новые и новые трюки. Я проделал несколько новых танцевальных  па,
которые, как ни странно, на репетициях казались не особо удачными, а сейчас,
во время спектакля, были  восторженно  приняты  публикой.  Ники  великолепно
исполнил одно из собственных сочинений.
   Уже почти в самом конце представления я вдруг снова  увидел  таинственное
лицо, заставившее меня испытать столь сильное  потрясение,  что  я  едва  не
сбился с мелодии и не забыл слова.
   На какой-то миг мне показалось, что перед глазами все  плывет,  а  голова
идет кругом.
   Когда мы с Ники остались наедине, я вынужден был рассказать ему об  этом,
о странном ощущении, будто я заснул прямо на сцене и увидел сон.
   Поставив на узкую каминную полку стаканы с вином, мы сидели возле огня, и
я заметил, что Никола выглядит все таким же  усталым  и  удрученным,  как  и
накануне.
   Мне не  хотелось  расстраивать  его  еще  больше,  однако  я  не  мог  не
рассказать ему о таинственном лице.
   - А как он выглядел? - спросил Никола,  протягивая  к  огню  руки,  чтобы
согреть их.
   В окне за его спиной я видел  покрытые  снегом  городские  крыши,  и  это
зрелище заставило меня поежиться от холода. Меня угнетала тема нашей беседы.
   - В этом-то и состоит весь ужас, - ответил я.  -  Я  всегда  вижу  только
лицо. Возможно, он одет во что-то  черное  -  в  плащ,  может  быть  даже  с
капюшоном. Но это очень белое и  абсолютно  чистое  лицо  похоже  скорее  на
маску. Черты его выделяются так  резко,  что  кажется,  будто  они  обведены
черным контуром. Оно мелькает всего лишь на миг и при этом заметно светится.
А когда я снова бросаю взгляд туда, где он только что стоял, лицо  бесследно
исчезает. Конечно, в моем рассказе все выглядит несколько преувеличенным. На
самом деле все происходит как-то иначе, мягче, что ли... и его  внешность...
но все же...
   Мой рассказ, похоже, потряс Никола ничуть не меньше, чем меня самого.  Он
не произнес ни слова, однако лицо его заметно смягчилось и утратило  горькое
выражение.
   - Знаешь, - очень мягко и совершенно искренне  заговорил  он,  -  мне  не
хотелось бы тешить тебя напрасными надеждами, но, вполне возможно,  ты  и  в
самом деле видишь всего лишь маску. А что,  если  этот  человек  из  ?Комеди
Франсез? и приходит сюда специально, чтобы посмотреть на твою игру?
   Я лишь покачал головой.
   - Хотелось бы мне, чтобы это было так. Но никто не наденет на себя  такую
маску. Расскажу тебе кое-что еще...
   Он молча ждал, и я не сомневался, что дурные предчувствия в какой-то мере
передались и ему. Он протянул  руку  и,  взяв  бутылку  за  горлышко,  налил
немного вина в мой стакан.
   - Кем бы он ни был, ему известно о волках, - выпалил вдруг я.
   - Известно о чем?!
   - Ему известно о волках, - повторил я, но на этот раз не очень  уверенно.
Я словно вспоминал сон, который не в силах был забыть. - Он знает, что  там,
дома, я убил волков. Знает и то, что мой плащ подбит изнутри их мехом.
   - О чем это ты? Ты что, разговаривал с ним?
   - В том-то и дело, что нет!  -  воскликнул  я.  Все  казалось  мне  таким
неясным,  смущало  и  тревожило  меня.   Я   вновь   почувствовал   странное
головокружение. - Именно это я  и  пытаюсь  тебе  объяснить.  Я  никогда  не
говорил с ним, даже близко к нему не  подходил.  И  тем  не  менее  ему  все
известно.
   - Ах, Лестат,  -  с  полной  нежности  улыбкой,  откинувшись  на  скамье,
воскликнул Никола, - в следующий раз тебе  привидятся  призраки!  Никогда  в
жизни мне не приходилось встречать людей с таким богатым воображением, как у
тебя!
   - Никаких призраков нет, - тихо ответил я, раздувая огонь и подкладывая в
него куски угля. Никола стал вдруг серьезным.
   - Так откуда же, черт возьми, мог он узнать о волках? И откуда ты...
   - Я же говорю тебе - понятия не имею! - воскликнул я,  потом  замолчал  и
задумался, недовольный собой, потому что прекрасно понимал, как  смехотворно
и нелепо, должно быть, выгляжу во всей этой истории.
   Потом мы еще долго сидели молча, тишину нарушало лишь потрескивание  огня
в камине, и  в  неподвижности  комнаты  пламя  было  единственным,  что  еще
продолжало шевелиться. И тут откуда-то издалека  до  моего  слуха  отчетливо
донеслись слова: ?Убийца Волков?. Словно их кто-то явственно произнес...
   Но их никто не произносил.
   Я взглянул на Ники и с ужасом понял, что его губы  не  шевелились.  Кровь
отхлынула от моего лица, и на этот  раз  я  почувствовал  не  просто  угрозу
смерти, как это уже не раз случалось со мной  по  вечерам.  Я  ощутил  нечто
доселе мне совершенно незнакомое - страх.
   Не веря ушам и не доверяя эмоциям, я продолжал молча сидеть, пока наконец
Никола не обнял и не поцеловал меня.
   - Пошли спать, - мягко сказал он.
 
ЧАСТЬ II 
НАСЛЕДСТВО МАГНУСА 
 
Глава 1 
 
   Было, должно быть, три часа утра  -  сквозь  сон  до  меня  донесся  звон
церковных колоколов.
   Как и все разумные  обитатели  Парижа,  мы  запирали  двери  на  засов  и
закрывали на задвижку окно. Конечно, это было не слишком  хорошо,  поскольку
комната отапливалась углем, но к нашему окну  легко  можно  было  пройти  по
крыше. Вот почему мы спали взаперти.
   Мне снились волки. Я вновь очутился в горах, окруженный волками, и  снова
размахивал средневековой булавой. Потом я увидел, что волки  мертвы,  и  сон
мой стал более приятным, но мне еще предстояло проделать по глубокому  снегу
весь путь до дома. Где-то кричала и билась  лошадь.  Кобыла  превратилась  в
полураздавленное на каменном полу насекомое.
   "Убийца Волков?, - тихо и протяжно произнес голос, в котором одновременно
звучали призыв и уважение.
   Я открыл глаза. А быть может, мне только показалось, что  открыл.  Кто-то
был в комнате. Спиной к огню стояла, чуть склонившись, высокая фигура,  угли
в камине еще не потухли, света от них было вполне  достаточно,  чтобы  четко
обозначить контуры нижней части фигуры, но голова и плечи тонули в  темноте.
Однако я догадался, что передо мной то же белое  лицо,  которое  я  видел  в
театре, и вдруг до меня дошло - ведь комната заперта, а рядом лежит  Никола,
и все равно, несмотря на это,  прямо  над  нашей  кроватью  нависает  фигура
незнакомца.
   До меня доносилось дыхание Никола, а перед  моими  глазами  стояло  белое
лицо.
   "Убийца Волков?, -  услышал  я  снова,  но  губы  неизвестного  при  этом
остались неподвижными. Лицо приблизилось ко мне, и я увидел, что это  отнюдь
не маска. Темные глаза... темные,  почти  черные,  взгляд  их  внимателен  и
проницателен... белая кожа... и исходящий от нее жуткий  запах,  похожий  на
запах гниющей в сыром помещении одежды.
   Мне показалось, что я вскочил. Или меня кто-то поднял. Как бы то ни было,
но меньше чем через секунду я уже стоял  на  ногах.  Остатки  сна  мгновенно
улетучились, и я попятился к стене.
   В руках у странного посетителя  я  увидел  свой  плащ.  В  тот  момент  я
пожалел, что со мной нет моей  шпаги  и  мушкетов.  Они  были  спрятаны  под
кроватью. Существо  набросило  на  меня  плащ,  и  сквозь  мех  и  бархат  я
почувствовал, как его пальцы вцепились в отвороты моей куртки.
   Он оттащил  меня  от  стены  и  швырнул  через  всю  комнату.  Я  потерял
равновесие и упал. Я звал на помощь Никола. ?Ники! Ники!!!? - что было  мочи
кричал я, стараясь его разбудить. И тут я заметил, что окно приоткрыто, и  в
ту же секунду услышал звон разлетающегося на тысячи осколков стекла и  треск
ломающейся деревянной рамы... Я летел вдоль аллеи на высоте шести этажей над
землей...
   Вопя от ужаса, я колотил руками  тащившее  меня  существо  и,  извиваясь,
пытался освободиться от красного плаща, в который был завернут.
   Сначала мы летели высоко над крышами, а  потом  стали  подниматься  вдоль
отвесной кирпичной стены еще выше. Все это время  я  беспомощно  болтался  в
руках ужасного  существа,  пока  наконец  он  не  швырнул  меня  на  твердую
поверхность чего-то расположенного на огромной высоте.
   С минуту я лежал, глядя на раскинувшийся перед моими глазами Париж, -  на
белый снег, покрывающий  городские  крыши,  на  торчащие  печные  трубы,  на
высокие колокольни соборов и на, казалось, совсем  близкое,  низко  нависшее
надо мной небо. Потом я вскочил на  ноги,  споткнулся  о  красный  плащ,  но
удержался и побежал. Подбежав к самому краю крыши, я глянул вниз и не увидел
ничего,  кроме  пропасти   глубиной   в   несколько   сотен   футов.   Возле
противоположного края меня ожидала точно такая же картина. Я едва не  рухнул
в бездну.
   Задыхаясь от бега, я в отчаянии огляделся. Мы находились на  самом  верху
какой-то квадратной башни не более пятидесяти футов шириной. Она была  самой
высокой во всей округе. Незнакомец  стоял,  не  сводя  с  меня  пристального
взгляда, и я вдруг услышал его тихий хрипловатый смех, а потом тот же  голос
шепотом произнес:
   - Убийца Волков.
   - Проклятье! - закричал я. - Кто вы, черт побери, такой? - И бросился  на
него с кулаками.
   Он даже не пошевелился. С таким же успехом я мог  врезаться  в  кирпичную
стену. Я буквально отлетел от него, поскользнулся на снегу, упал, но тут  же
снова поднялся и опять кинулся на странное существо.
   Хохот его становился все громче  и  громче.  В  нем  явственно  слышалась
насмешка, он издевался надо мной, но в то же время было отчетливо видно, что
он получает удовольствие от своей ?игры?, и это приводило меня в  бешенство.
Отбежав к самому краю, я вновь повернулся к незнакомцу лицом.
   - Что вам от меня нужно? - крикнул я. - Кто вы?
   Услышав вместо ответа все тот же гомерический, сводящий с  ума  хохот,  я
набросился на него в очередной раз. Теперь, согнув пальцы наподобие звериных
когтей, я целился ему в лицо и шею. Мне удалось сбросить с него капюшон, и я
увидел обычной формы человеческую голову,  темные  волосы  и  мягкую,  почти
нежную кожу. Однако он по-прежнему оставался неподвижным.
   Потом он слегка отодвинулся назад, поднял руки и  принялся  трясти  меня,
раскачивая взад и вперед, словно маленького ребенка. То влево, то вправо  он
отворачивал от меня лицо, причем движения были  столь  быстрыми,  что  я  не
успевал уследить за ними. Он проделывал все с такой легкостью, как будто это
ему не стоило никаких усилий, в то время как я  безуспешно  пытался  ударить
его, причинить ему боль... Но мои пальцы лишь легко скользили по  бледной  и
мягкой коже, и раз или два мне удалось провести рукой  по  блестящим  темным
волосам.
   - Ты храбрый и сильный, маленький Убийца Волков, - произнес он, и на этот
раз голос его был низким, мягким и даже приятным.
   Перестав сопротивляться, я пригляделся к нему повнимательнее, а когда мне
удалось хорошенько рассмотреть черты лица, которое я  видел  в  театре  лишь
мельком, я буквально задохнулся от ужаса  и  покрылся  холодным  потом.  Эти
глубокие морщины, изогнутый и приоткрытый в насмешливой улыбке рот...
   -  Господи!  Помоги  мне!  Спаси  и  сохрани  меня,  Боже!...  -  пятясь,
беспрерывно повторял я. Мне казалось невероятным, что  такое  лицо  способно
двигаться, принимать какое бы то ни было выражение  и  смотреть  на  меня  с
таким волнением, как это. - Господи! Боже мой!
   - О каком боге ты говоришь, Убийца Волков? - спросил он.
   Повернувшись к нему спиной, я издал поистине ужасное звериное  рычание  и
почувствовал, как его  руки  железной  хваткой  вцепились  мне  в  плечи.  В
последней отчаянной попытке я рванулся, стараясь высвободиться, но он резким
движением развернул меня лицом к себе, и прямо  передо  мной  оказались  его
огромные  черные  глаза  и  улыбающийся  сомкнутыми  губами  рот.  Потом  он
склонился ко мне, и я почувствовал, как его острые зубы вонзились мне в шею.
   Словно утопленник, выплывший вдруг из глубины на поверхность темной  воды
и блеснувший в луче света, на память мне пришло слово, знакомое по старинным
преданиям и сказкам, которые я слышал в далеком детстве.
   - Вампир!!! - прозвучал мой последний, полный ужаса и отчаяния крик, в то
время как я продолжал отбиваться от него, чем только мог.
   А потом все вокруг меня словно застыло, и наступила полная тишина...
   Я сознавал, что мы по-прежнему находимся на крыше, чувствовал, как крепко
обхватили меня руки ужасного существа. И в то же время мне казалось, что  мы
парим в невесомости и куда-то летим в темноте с еще большей  легкостью,  чем
прежде.
   - Да, да... - хотелось сказать мне. - Именно так.
   Вокруг меня стоял какой-то мощный гул,  как  будто  кто-то  бил  в  гонг,
исполняя на удивление красивую ритмичную мелодию. Звуки  эти  заполняли  все
мое существо и доставляли мне неизъяснимое удовольствие.
   Губы мои шевелились, хотя с них не слетало ни звука. В тот момент это  не
имело никакого значения. Все, что  хотелось  выразить  прежде,  стало  вдруг
абсолютно ясным, и мне было совершенно неважно,  что  мысли  мои  оставались
невысказанными. Впереди  было  еще  столько  времени,  так  много  чудесного
времени, чтобы успе