ритуалы  исполнялись  с   таким   мастерством   и
чувственностью,  что  у  меня  перехватывало  дыхание,  вампиры,   постоянно
сталкивающиеся с людьми, не имели ничего против, если в  силу  обстоятельств
им приходилось выдавать себя за смертных. То же самое можно сказать  о  двух
вампирах, встреченных нами в Венеции, и еще о многих, с  которыми  позже  мы
столкнулись во Флоренции.
   Одетые в черное, они смешивались с толпой в опере или в темных  коридорах
больших особняков во время  даваемых  там  балов  и  банкетов,  иногда  даже
посещали переполненные людьми скромные таверны и кабачки, чтобы поглазеть на
смертных, сидя с ними буквально бок о бок. В тех краях,  как  нигде  больше,
они любили одеваться по моде того времени, в которое родились,  и  зачастую,
когда сами того хотели,  выглядели  по-королевски  нарядно,  надев  на  себя
множество драгоценностей и других украшений.
   Однако они по-прежнему спали  в  своих  зловонных  могилах  и  с  воплями
убегали от любого проявления или знака божественной власти. И по-прежнему до
самозабвения предавались ритуалам своих великолепных и  одновременно  жутких
шабашей.
   В сравнении с ними парижские вампиры были гораздо более примитивны, грубы
и по-детски наивны. Мне кажется, однако, что именно развращенность  парижан,
их любовь к мирским развлечениям заставили Армана и его подданных  держаться
как можно дальше от общества смертных.
   Чем более светским становился Париж,  тем  крепче  цеплялись  вампиры  за
магию старинных обрядов. Итальянские же собратья  существовали  среди  людей
глубоко  верующих,  жизнь   которых   строго   регламентировалась   обрядами
Римско-католической церкви и которые почитали зло в не меньшей степени,  чем
церковные законы. Однако в целом образ жизни демонов  значительно  отличался
от того, которому следовали в Италии смертные, а потому итальянские  вампиры
существовали как бы в двух разных мирах. В ответ на мой вопрос, верят ли они
в старинные обряды, они лишь пожали плечами. Шабаши доставляли  им  огромное
удовольствие. Разве нам с Габриэль они не нравятся? Ведь  мы  тоже  в  конце
концов приняли в них участие.
   - Приходите к нам, когда захотите, в любое время, - говорили нам  римские
вампиры.
   Что же касается парижского Театра вампиров, вызвавшего в нашей  среде  по
всему миру самый настоящий скандал, что ж,  они  поверят  в  реальность  его
существования только после того, как увидят  его  своими  глазами.  Вампиры,
выступающие  на  сцене,   вампиры,   своими   трюками   и   способностью   к
перевоплощению  доводящие  до  исступления   толпы   смертных...   это   так
по-парижски, говорили они. И при этом смеялись.
   Все это время я, конечно же, получал самые полные сведения о театре.  Еще
прежде, чем мы достигли Санкт-Петербурга, я получил от  Роже  обширнейший  и
подробнейший отчет о ?хитростях? новой труппы.
   "Они ведут себя как огромные деревянные куклы,  -  писал  Роже.  -  К  их
щиколоткам, запястьям и макушкам со стропил спускаются золотые нити, которые
создают впечатление, что, когда они исполняют свои восхитительные танцы, ими
кто-то управляет. На их белых щеках горят красные пятна  румян,  а  огромные
глаза похожи на стеклянные бусины. Трудно даже поверить, что  можно  достичь
подобного совершенства в изображении неживых существ.
   Еще одной  достопримечательностью  театра  является  прекрасный  оркестр.
Музыканты, чьи лица неподвижны  и  раскрашены  точно  так  же,  как  и  лица
актеров, изображают механических кукол. Они похожи на игрушечных  музыкантов
на шарнирах, которых можно купить в лавке и которые, стоит только  повернуть
ключ, начинают играть на своих крошечных инструментах,  бить  в  миниатюрные
барабаны и дуть в такие же трубы, но при этом звучит настоящая музыка.
   Их представления настолько великолепны, что в публике  нередко  возникают
горячие споры по поводу того, куклы это или все  же  живые  люди.  Некоторые
утверждают, что все они сделаны из дерева, а их голоса мы  слышим  благодаря
чревовещанию.
   Что же касается самих пьес, то они весьма необычны и могли бы производить
довольно тягостное впечатление, если бы не были созданы столь  талантливо  и
великолепно.
   Самой большой популярностью пользуется драма,  в  которой  призрак-вампир
поднимается из могилы  прямо  через  люк  в  полу  сцены.  Это  существо  со
спутанной копной волос  и  длинными  когтями  поистине  ужасно.  И  подумать
только!  Он  тут  же  влюбляется  в  огромную  деревянную  куклу,  даже   не
догадываясь о том, что  она  неживая.  Не  в  силах  напиться  крови  из  ее
деревянного горла, вампир вскоре погибает, и в ту же минуту оказывается, что
сделанная из дерева марионетка на самом деле живая женщина. В финале она  со
злобной улыбкой пляшет над телом поверженного демона.
   Уверяю вас, когда я смотрю эту пьесу, кровь стынет у меня в жилах. Однако
зрители просто ревут от восторга и бешено аплодируют.
   В другой небольшой сценке танцоры-марионетки встают в круг возле  девушки
и уговаривают ее позволить опутать себя золотыми  нитями,  словно  она  тоже
марионетка. Печальный результат их действий заключается в том, что  в  конце
концов девушку заставляют танцевать до тех пор, пока  жизнь  не  покинет  ее
тело. Красноречивыми жестами она умоляет освободить ее, однако актеры только
смеются и прыгают вокруг, пока девушка окончательно не угасает.
   Музыка божественна. Она напоминает о  цыганах,  играющих  на  деревенских
ярмарках. Руководит оркестром месье Ленфен. Именно его игра на скрипке  чаще
всего служит причиной высоких цен на билеты.
   Как ваш адвокат я хочу дать вам совет:  потребуйте  себе  часть  прибыли,
которую  приносит  столь  замечательный  театр.  Очереди   на   каждое   его
представление выстраиваются по всей длине бульвара?.
   Письма Роже всегда выбивали меня из колеи. Они заставляли  трепетать  мое
сердце, и часто я думал: а чего же я на самом деле ожидал от труппы?  Почему
их предприимчивость и фантазия так меня удивляют? В конце концов, на  такого
рода вещи способен любой из нас.
   К тому времени, когда я обосновался в Венеции, где прожил довольно  долго
в тщетных поисках картин, написанных Мариусом, я успел получить  весточки  и
от самой Элени.  Письма  ее  были  написаны  с  исключительным  мастерством,
присущим вампирам.
   Она писала, что их театр стал самым любимым местом ночных  развлечений  в
Париже. Со всей Европы стекались к ним  в  театр  ?актеры?  в  надежде  быть
принятыми в труппу. А потому труппа выросла теперь до двадцати ?актеров?,  и
такое количество было более чем достаточным даже для столь огромного города,
как Париж.
   "Мы принимаем в труппу только  самых  умных  и  действительно  обладающих
выдающимися способностями, - сообщала Элени, -  но  превыше  всего,  как  вы
понимаете, мы ценим осторожность и тайну. Нам не нужны скандалы?.
   Что же касается нашего ?Дорогого Скрипача?,  то  о  нем  Элени  писала  с
большой симпатией, утверждая, что он является их главным вдохновителем,  что
он пишет поистине гениальные пьесы, черпая сюжеты  для  них  из  прочитанных
когда-то книг.
   "Но вне работы он бывает иногда просто  невыносим.  Приходится  постоянно
следить за ним, дабы он в огромных количествах не  пополнял  наши  ряды.  Он
совершенно неразборчив в своих аппетитах. А иногда говорит незнакомцам такие
ужасные вещи, что только здравый смысл, к счастью, мешает  им  поверить  его
рассказам?.
   Иными словами,  Никола  пытается  создать  новых  вампиров  и  не  желает
соблюдать осторожность во время охоты.
   "Откровенно говоря, его может усмирить только Наш Старший Друг,  -  речь,
конечно же, шла об Армане, -  лишь  на  него  мы  главным  образом  и  можем
положиться. Он добивается этого с помощью самых страшных угроз. Однако и они
не всегда оказывают влияние  на  Скрипача.  Он  часто  говорит  о  старинных
обрядах, ритуальных кострах и переходе в иную форму существования.
   Нельзя сказать, однако, что мы не любим его. Хотя ради вас мы  заботились
бы о нем в любом случае. А  Наш  Старший  Друг  проявляет  к  нему  поистине
исключительное внимание. И все же, должна вам признаться, в  старые  времена
такие, как он, долго не жили.
   Что же касается Нашего Старшего Друга,  думаю,  вы  его  сейчас  едва  ли
узнаете. У подножия вашей башни он построил  для  себя  огромный  особняк  и
живет в нем в окружении прекрасных картин и книг, больше похожий на  ученого
джентльмена, которому почти нет дела до окружающего реального мира.
   Каждый вечер тем не менее он подъезжает к театру в своем черном экипаже и
смотрит каждое наше представление, сидя за занавеской в собственной ложе.
   После спектакля он неизменно приходит к нам за кулисы, чтобы уладить наши
споры, дать указания, как он делал это всегда, и пригрозить в очередной  раз
нашему Божественному Скрипачу. Но сам он никогда не выходит на  сцену  и  не
принял участия ни  в  одном  из  наших  представлений.  Именно  он  набирает
новичков в труппу. Как я уже говорила, претенденты приезжают  отовсюду.  Нам
нет необходимости их искать. Они сами стучатся в нашу дверь...
   Возвращайтесь, - писала она в заключение,  -  мы  покажемся  вам  намного
более интересными личностями, чем прежде. У  нас  имеются  кое-какие  темные
чудеса, о которых я не решаюсь  рассказать  вам  в  письме.  В  истории  нам
подобных мы поистине произвели переворот и сияем, словно  звезды.  И  мы  не
могли выбрать лучшего момента во всей истории этого великого  города,  чтобы
проявить маленькие чудеса собственной изобретательности. Но только благодаря
вам мы так великолепно сейчас  живем.  Почему  вы  покинули  нас?  Вернитесь
домой!?
   Я хранил эти письма так же бережно, как письма своих братьев из Оверни. В
своем воображении я ясно видел  актеров-марионеток.  Отчетливо  слышал  плач
скрипки Никола. Представлял себе, как подъезжает к театру в  черном  экипаже
Арман и проходит в свою ложу. В довольно туманных и необычных  выражениях  я
даже описал все это в своих посланиях Мариусу, лихорадочно работая в темноте
долотом, пока все смертные спали.
   Однако мне не было пути обратно в Париж независимо от того,  насколько  я
чувствовал себя  одиноким.  Моим  возлюбленным  и  учителем  стал  для  меня
окружающий мир. Я был буквально заворожен  соборами  и  замками,  музеями  и
дворцами, встречавшимися во время путешествия. Везде, где бы  я  ни  был,  я
старался вникнуть в самую суть общества  смертных.  Я  впитывал  в  себя  их
сплетни и развлечения, литературу и музыку, архитектуру и живопись.
   Перечисление того, что я изучал, что пытался понять и постичь, заняло  бы
целые тома. Я был очарован пением цыганских скрипок  и  мастерством  уличных
кукольников, звуками высочайших сопрано в золоченых залах оперных театров  и
в церковных хорах. Я бывал в борделях  и  игорных  домах,  посещал  портовые
кабачки, где пили и дрались матросы. Повсюду я читал местные газеты и торчал
в тавернах, заказывая еду, к которой  даже  не  притрагивался,  только  лишь
затем, чтобы она стояла передо мной для отвода глаз и таким  образом  давала
мне возможность посидеть рядом со смертными. Я настойчиво вступал с  ними  в
разговоры и заказывал для них бесчисленное количество вина,  вдыхал  дым  их
сигарет и сигар, позволял этим смертным запахам впитываться в мою  одежду  и
волосы.
   А в те часы, когда не бродил по улицам, я странствовал по другому царству
-  царству  книг,  которое  все  долгие  годы  моей  смертной   жизни   дома
принадлежало исключительно Габриэль.
   Еще до приезда в Италию я в достаточной степени выучил  латынь  и  теперь
мог читать классиков. В старинном венецианском дворце, ставшем местом  моего
обитания, я собрал огромную библиотеку и часто ночи напролет  просиживал  за
чтением.
   Конечно же, первое, что меня заворожило, это легенда об Осирисе,  которая
возвращала меня к  истории  жизни  Армана  и  загадочным  словам,  сказанным
Мариусом. Я просмотрел все версии этой легенды, и то, что я прочел, потрясло
меня до глубины души.
   Легенда  повествует  о  древнем  царе   Осирисе,   человеке,   наделенном
величайшими добродетелями, который отвратил египтян от каннибализма и научил
их выращивать посевы и делать вино. Его брат Тифон уничтожил его -  и  каким
же образом?! Он обманом уговорил Осириса лечь в ящик, сделанный точно по его
мерке, а потом наглухо заколотил крышку. Затем Тифон бросил ящик с  Осирисом
в реку. Когда верная жена Осириса Исида нашла ящик с телом мужа, Тифон снова
напал на брата и на этот раз расчленил его тело. Впоследствии  были  найдены
все части тела Осириса, кроме одной.
   Так почему же Мариус вспомнил именно  об  этом  мифе?  И  разве  случайно
пришла мне на ум мысль о том, что все вампиры спят в гробах, которые не  что
иное, как сделанные  по  их  размерам  ящики?  В  таких  гробах  спали  даже
несчастные и  нищие  обитатели  кладбища  Невинных  мучеников.  Магнус  тоже
говорил мне, что я должен спать в том саркофаге, который он мне оставил, или
в ином, похожем на тот. Что же касается ненайденной части тела Осириса,  что
ж, только одна часть нашего тела не подвергается воздействию Темного Дара...
Мы  можем  говорить,  слышать  и  видеть,  способны  ощущать  вкус,  дышать,
двигаться так же, как смертные, но  утрачиваем  способность  к  размножению.
Этой возможности лишен был и Осирис. Вот почему  он  стал  царем  подземного
мира мертвых.
   Был ли он одновременно и божеством вампиров?
   Меня потрясло еще одно. Осирис также был у египтян  и  богом  вина,  тем,
кого позднее  греки  называли  Дионисом.  А  Дионис  являлся  также  ?темным
божеством? театра, дьявольским божеством, о котором давным-давно рассказывал
мне Ники. И теперь наш театр в Париже полон вампиров. Нет, это уже слишком!
   Я едва дождался Габриэль, чтобы поделиться с нею своим открытием.
   Однако она отнеслась к нему совершенно равнодушно, сказав, что существуют
сотни подобных древних мифов.
   - Осирис  был  богом  плодородия,  -  заявила  она,  -  хорошим  богом  в
представлении египтян. Какое отношение все это может  иметь  к  нам?  -  Она
бросила взгляд на лежащие передо мной книги. -  Тебе  еще  многому  придется
научиться, сынок. Множество древних богов были убиты, расчленены и  оплаканы
их богинями. Прочти мифы об Актеоне и Адонисе. Древние обожали  такого  рода
истории.
   И она ушла. Я остался один в освещенной свечами библиотеке и долго  сидел
среди своих книг, опершись локтями о стол.
   Я размышлял о приснившейся Арману обители Тех,  Кого  Следует  Оберегать,
скрытой высоко в горах. Было ли все это магией, корнями уходящей во  времена
древних египтян? Как могли Дети Тьмы забыть об этом? Вполне возможно, что  и
венецианский Мастер считал миф об убийце собственного брата Тифоне не  более
чем вымыслом.
   Взяв в руки долото, я вышел на улицу и на камнях,  которые  были  гораздо
древнее нас с Мариусом, выбил свои вопросы к  нему.  Мариус  стал  для  меня
настолько реальным, что мы с ним уже беседовали точно так же, как когда-то я
вел долгие разговоры с Ники. Мариусу я поверял свои восторги, возбуждение  и
нетерпение,  смущение  и  замешательство,  вызванные  загадками  и  чудесами
окружающего меня мира.
   По  мере  того  как  углублялось  мое  образование  и   расширялся   круг
исследований,  я  постепенно  начал  понимать  истинное   значение   понятия
вечности. В мире смертных я был совершенно одинок, и послания к  Мариусу  не
могли избавить меня от ощущения чудовищности собственной  натуры,  мучившего
меня еще очень давно, в первые ночи, проведенные  мною  в  Париже.  В  конце
концов, ведь Мариуса не было рядом.
   Не было рядом и Габриэль.
   Не успело наше путешествие начаться, а предсказания Армана  уже  частично
сбылись.
   Еще до того как мы покинули Францию, Габриэль  пару  раз  прерывала  наше
путешествие и исчезала на несколько ночей. В Вене ее не  было  дома  по  две
недели, а к тому моменту, как я обосновался в венецианском доме, у нее вошло
в привычку пропадать месяцами. Во  время  моей  первой  поездки  в  Рим  она
пропала на полгода. А после того как она бросила меня в Неаполе, я  вернулся
в Венецию один, со злости решив предоставить ей  возможность  самостоятельно
добираться домой. Что, впрочем, она и сделала.
   Нужно ли говорить, что ее неудержимо влекли густые леса, высочайшие  горы
и необитаемые острова?
   Каждый раз она возвращалась в  совершенно  растерзанном  виде:  туфли  ее
разваливались, одежда была порвана, а волосы свисали  безнадежно  спутанными
локонами. Она выглядела не менее устрашающе, чем члены старинного парижского
общества, обитавшего на кладбище Невинных мучеников. Она бесцельно бродила в
таком ужасном виде по комнатам дворца, вглядываясь в трещины  на  штукатурке
или в отблески света на изгибах выдуваемого вручную оконного стекла.
   - Зачем бессмертным читать газеты и жить во дворцах? - спрашивала она.  -
Зачем носить в карманах золотые монеты? С  какой  стати  они  должны  писать
письма своей давно покинутой семье?
   Быстрым  шепотом  она  восторженно  рассказывала  о  скалах,  на  которые
взбиралась, снежных лавинах, вместе с которыми кубарем скатывалась вниз,  об
открытых  ею  пещерах,  наполненных  таинственными  письменами  и   древними
ископаемыми.
   Позже она вновь исчезала так же тихо, как и  появлялась,  а  я  оставался
ждать, горько вздыхая и сердясь, чтобы  потом,  когда  она  вновь  вернется,
осыпать ее упреками и высказать все свои обиды.
   Однажды, во время нашего первого визита в Верону, она удивила и  испугала
меня на одной из темных улиц.
   - Твой отец все еще жив? - спросила она.
   До этого ее не было около двух месяцев. Я очень страдал в ее  отсутствие,
и вот теперь она задала мне вопрос, как если бы для  нее  это  действительно
имело значение. Однако когда я ответил ей, что он  жив,  но  очень  серьезно
болен, она меня даже не услышала. Я постарался объяснить ей, что во  Франции
дела действительно обстоят неважно. Никто уже не  сомневается,  что  вот-вот
грянет революция. Но она лишь покачала головой и отмахнулась.
   - Не думай о них больше, - сказала она, - забудь.
   И снова исчезла.
   Но в том-то и дело, что я не хотел о них забывать. Я постоянно  требовал,
чтобы Роже сообщал мне сведения о моей семье. По этой причине  я  писал  ему
гораздо чаще, чем в театр Элени. Я  получал  портреты  своих  племянников  и
племянниц, а в ответ посылал во Францию подарки для них отовсюду, где только
бывал. И, как любого смертного француза, меня пугала сама мысль  о  грозящей
революции.
   В конце концов, по мере того  как  отсутствие  Габриэль  становилось  все
более и более продолжительным, а напряжение между нами после ее  возвращения
все возрастало, я стал часто ссориться с ней.
   - Время отберет у нас семью, - говорил я. - Время уничтожит  ту  Францию,
которую мы знали. Так почему же я должен отказываться от всего  этого,  пока
оно еще у меня есть? Они нужны мне!  Уверяю  тебя,  они  для  меня  означают
жизнь!
   Но это была только половина горькой правды.  Так  же,  как  остальных,  я
потерял и Габриэль. Она должна была догадаться, о чем я говорю, должна  была
услышать в моих словах упрек прежде всего самой себе.
   Мои высказывания вызвали в ее душе печаль и нежность по отношению ко мне.
Она позволяла мне переодеть ее в чистое платье, причесать ее волосы, а после
мы вместе отправлялись на  охоту  и  подолгу  беседовали.  Иногда  она  даже
соглашалась пойти со мной в казино или в оперу. В общем, на  какое-то  время
она вновь становилась настоящей прекрасной леди.
   Такие моменты продолжали связывать нас друг с  другом.  Они  поддерживали
нашу веру в то, что  мы  по-прежнему  остаемся  маленьким  обществом,  парой
любовников, правящих миром смертных.
   Сидя у очага на какой-нибудь загородной  вилле  или  на  козлах  экипажа,
уносящего нас в темноту, в то время  как  я  умело  правил  лошадьми,  гуляя
рядышком  по  ночному  лесу,  мы  обсуждали