струнам,  и  звуки  мелодии  резко  взлетели
сначала вверх, а потом опустились и заполнили помещение, подчиняясь  бешеной
пляске моих пальцев. Да, это  была  настоящая  мелодия,  и  мне  удалось  ее
сыграть! Чистые, наполненные чувством звуки резонирующим эхом отдавались  от
ближайших стен. Такие звуки могла издавать только скрипка, только у нее  мог
быть  такой  пронзительный  голос.  Я,  как  безумный,   продолжал   играть,
раскачиваясь всем телом, забыв  в  эти  мгновения  и  о  Ники,  и  обо  всем
остальном. Я чувствовал только свои вонзающиеся в гриф инструмента пальцы  и
осознавал, что это от меня исходит заполнившая все уголки святилища  музыка,
которая, повинуясь неистовым движениям  смычка,  становилась  все  громче  и
громче - то взлетала вверх, то расстилалась по  поверхности  пола,  подчиняя
себе все вокруг.
   И тогда я тоже запел вместе со скрипкой. Сначала тихо, а  потом  во  весь
голос. Вокруг меня разлилось золотое сияние. И вдруг мне показалось, что мой
голос стал звучать намного громче, я  услышал  такие  невероятно  высокие  и
чистые звуки, которые сам никак не мог издавать. И тем не менее они  звучали
- прекрасные и возвышенные; точнее, звучала лишь одна нота,  она  не  меняла
своей высоты и в то же время раздавалась все громче и громче, пока наконец я
не почувствовал страшную боль в ушах.  Смычок  в  моих  руках  заплясал  еще
неистовее,  я  едва  не  задыхался...  И  вдруг  отчетливо  понял,  что  эти
невероятно высокие звуки исходят не от меня!
   Я понимал, что, если звуки немедленно не затихнут, у меня из ушей брызнет
кровь. Нет, не я пел на этой восхитительно высокой ноте! Не прекращая играть
и преодолевая ужасную боль  в  ушах,  от  которой  голова  моя  готова  была
расколоться, я поднял глаза и увидел, что Акаша стоит с широко  распахнутыми
глазами и рот ее открыт в виде правильной буквы ?О?. Этот  звук  исходил  от
нее, и сейчас она спускалась по ступеням шатра, протягивая вперед руки и  не
прекращая петь все на той  же  высочайшей  ноте,  которая  стальным  клинком
рассекала мне барабанные перепонки.
   В глазах у меня  потемнело.  Я  услышал  стук  упавшей  на  каменный  пол
скрипки. Я сознавал, что изо всех сил сжимаю руками  голову.  Я  кричал,  но
крик мой тонул в ее пении.
   - Перестань! Перестань! - вопил я. В то же мгновение перед моими  глазами
вновь вспыхнул свет, и я увидел ее прямо над собой - она протягивала ко  мне
руки.
   - Великий Боже! Мариус!
   Я с криком повернулся и бросился к  двери.  Но  створки  ее  захлопнулись
прямо перед моим носом и с такой силой ударили меня по лицу, что я рухнул на
колени и заплакал под аккомпанемент непрекращающегося пронзительного пения.
   - Мариус! Мариус!! Мариус!!! - только и мог вымолвить я.
   Я обернулся, чтобы увидеть, что меня ожидает. Акаша наступила на скрипку,
и под ее ногой инструмент подпрыгнул и развалился на куски. И вдруг пение ее
начало стихать, пронзительные звуки смолкли.
   Оглушенный, не способный услышать  даже  собственный  голос,  непрестанно
зовущий Мариуса, я с трудом поднялся на ноги.
   Вокруг меня стояла звенящая тишина. Я увидел ее прямо перед собой.  Брови
ее сошлись на переносице, но  на  лице  не  появилось  ни  единой  морщинки.
Вопросительный взгляд был полон муки, а  бледно-розовые  губы  приоткрылись,
обнажив похожие на клыки зубы.
   - Помоги мне, Мариус, помоги... - бормотал я, не слыша своего голоса,  но
осознавая, что без конца повторяю эти слова.  И  вдруг  она  обняла  меня  и
прижала к себе. Я почувствовал, как ее руки - точно такие, как описывал  мне
их Мариус, - нежно и бережно обхватили мою голову, а потом ощутил, как  зубы
мои прижимаются к ее шее.
   Я не колебался ни секунды. Забыв о том, что руки ее сомкнуты вокруг моего
тела и в любой момент способны раздавить меня и уничтожить, я вонзил клыки в
ее тело, ощутив похожую на тонкую ледяную корку кожу, и почувствовал, как  в
рот мне полилась ее кровь.
   О да! Да,  да,  да...  Обхватив  рукой  ее  левое  плечо,  я  всем  телом
прижимался к этой ожившей статуе, и для меня не имело никакого значения, что
она холодна  как  мрамор.  Она  была  само  совершенство  -  моя  Мать,  моя
возлюбленная, моя могущественная царица, - и ее кровь, словно  горячие  нити
паутины, проникала в каждую клеточку моего дрожащего тела.  И  тут  ее  губы
коснулись моего горла. Она целовала меня,  она  тронула  поцелуем  ту  самую
артерию, по которой бурным потоком текла  ее  пульсирующая  кровь.  Губы  ее
приоткрылись, и, в то время как я продолжал изо всех сил вытягивать  из  нее
кровь, снова и снова восторженно ощущая вкус каждого глотка,  я  безошибочно
почувствовал, как ее клыки пронзают на моей шее кожу.
   Из каждого звенящего от напряжения сосуда хлынула в нее моя кровь,  а  ее
кровь продолжала потоком вливаться в меня.
   Я отчетливо видел мерцание этой циркуляции, и оно казалось  мне  поистине
божественным, ибо все вокруг перестало существовать. Остались лишь наши губы
и неустанно пульсирующий поток крови. Не было ни снов,  ни  видений...  Было
только это - волшебное, незабываемое и волнующее  горячее  ощущение.  Больше
ничто не  имело  значения,  ничто,  кроме  желания,  чтобы  это  никогда  не
кончалось. Мир перестал для меня существовать.
   Однако я вдруг услышал какие-то ужасные звуки.  Они  вызывали  неприятные
ощущения, словно где-то крошился и трескался камень или что-то  каменное  со
скрежетом тащили по полу. Это пришел Мариус! Нет,  Мариус,  не  подходи,  не
приближайся, не прикасайся к нам! Не разлучай нас друг с другом!
   Но это был не Мариус! Этими ужасными звуками, этим вторжением,  внезапным
лишением абсолютно всего я был обязан не ему. Существом, вцепившимся  мне  в
волосы и оторвавшим меня от  нее  так  резко,  что  последний  глоток  крови
выплеснулся у меня изо рта, был Энкил! И теперь  он  своими  мощными  руками
сдавил мне голову.
   Кровь стекала у меня по подбородку.  Я  видел  потрясенное  выражение  ее
лица, протянутые к нему руки. Глаза горели гневом, светящиеся руки  ожили  и
вцепились в его ладони, сжимающие мою голову. И тогда  я  вновь  услышал  ее
голос - она кричала и визжала еще громче, чем недавно пела. Из уголка ее рта
текла струйка крови.
   Звук ее голоса лишил меня способности видеть и слышать.  Тьма,  возникшая
перед глазами, взорвалась миллионами крохотных искр.  Казалось,  голова  моя
вот-вот лопнет.
   Он поставил меня на колени и наклонился надо мной.  Неожиданно  я  увидел
его лицо - оно было таким же бесстрастным, как всегда, и только  напрягшиеся
мышцы рук свидетельствовали о том, что передо мной живое существо.
   В эту минуту даже сквозь ее оглушительные  вопли  я  расслышал  грохот  -
дверь сотрясалась под мощными ударами кулаков Мариуса, и до меня донесся его
голос, казалось, не менее громкий, чем ее крик.
   Я мог лишь беззвучно шевелить губами, а из ушей у меня текла кровь.
   Каменные тиски, сжимающие мою голову, неожиданно ослабли.  Я  с  грохотом
рухнул на пол и растянулся на нем во весь  рост.  На  грудь  мою  опустилась
огромная холодная нога. Еще  мгновение  -  и  он  просто  раздавит  меня.  С
пронзительным криком она бросилась ему на спину и  обхватила  его  рукой  за
шею. Мне хорошо были видны ее сдвинутые брови и развевающиеся черные волосы.
   И тут до меня донесся голос Мариуса, который  обращался  к  Энкилу  из-за
закрытой двери:
   - Только попробуй убить его, Энкил, и я уведу ее от тебя навсегда! А  она
поможет мне сделать это! Клянусь!
   Внезапно наступившая тишина была поистине оглушительной. По  шее  у  меня
стекали теплые струйки крови.
   Она отступила в сторону и посмотрела прямо перед собой, и в  тот  же  миг
створки дверей распахнулись с такой силой, что с грохотом ударились о  стены
узкого прохода. Надо мной внезапно возник Мариус. Он  обеими  руками  сжимал
плечи Энкила, который, казалось, вновь утратил способность двигаться.
   Нога соскользнула с моего живота,  оцарапав  кожу,  и  исчезла.  До  меня
донеслись слова Мариуса, точнее даже не слова, а мысли:
   - Уходи, Лестат! Беги!
   Я с огромным трудом сел и увидел, что он  заставляет  их  обоих  медленно
пятиться к шатру. Глаза их были  устремлены  прямо  на  него.  Акаша  крепко
вцепилась в руку Энкила, и лица их вновь были  спокойными.  Впервые  в  этом
спокойствии я увидел апатию и  безразличие,  мне  показалось,  что  лица  их
лишены выражения заинтересованности, любопытства и напоминают, скорее, маски
смерти.
   - Беги, Лестат! - не оборачиваясь, повторил Мариус.
   И я повиновался.
 
Глава 16 
 
   Когда Мариус наконец вернулся в  ярко  освещенную  гостиную,  я  стоял  в
дальнем углу террасы. Я все еще ощущал жар в своих венах, мне казалось,  что
мои сосуды дышат и живут сами по себе. Далеко внизу я видел  темные  силуэты
окутанных туманом островов и слышал,  как  вдоль  дальнего  берега  движется
какой-то корабль. Но в голове у меня была  только  одна  мысль:  если  Энкил
нападет на меня снова, я могу просто перепрыгнуть через ограждение  террасы.
Могу броситься в море и уплыть. Я ощущал его руки, сжимающие мою  голову,  и
холод его ступни на своей груди.
   Дрожа с головы до ног, я стоял, прижавшись к каменному парапету. Царапины
на лице давно зажили, но на руках осталась засохшая кровь.
   Едва Мариус показался на террасе, я принялся просить у него прощения.
   - Прости меня, прости за то, что я посмел так поступить, - молил я. - Я и
сам не знаю, почему я это сделал. Мне  не  следовало...  прости...  Клянусь,
Мариус, мне очень жаль. Никогда больше я не сделаю ничего против твоей воли!
   Сложив на груди руки и пылая от ярости, он смотрел прямо на меня.
   - Ты помнишь, Лестат, что я говорил тебе прошлой ночью? - спросил  он.  -
Ты поистине дьявольское отродье!
   -  Прости  меня,  Мариус!  Пожалуйста,  прости  меня!  Я  не  думал,  что
произойдет что-либо подобное. Я был уверен, что ничего не случится...
   Он жестом приказал мне успокоиться и следовать за  ним  вниз,  на  скалы,
потом скользнул через парапет и пошел первым. Я  направился  следом,  ощущая
смутный восторг от той легкости, с которой мы двигались.  Однако  я  еще  не
настолько пришел в себя, чтобы думать о такого  рода  вещах.  Я  по-прежнему
ощущал ее неуловимое присутствие, чувствовал ее аромат, хотя  сама  по  себе
Акаша не имела запаха, - разве что аромат цветов и  благовоний,  наполнявший
святилище, мог каким-то образом впитаться в ее  упругую  белую  кожу.  Какой
хрупкой казалась мне она, несмотря на всю ее твердость и холодность.
   По скользким камням мы спустились до покрытого светлым песком берега.  Мы
молча шли рядом, вглядываясь в открытое пространство моря за белыми  шапками
пены на гребнях волн, разбивающихся о прибрежные скалы или накатывающихся на
плоский песчаный пляж. В ушах у меня свистел ветер, и  меня  вновь  охватило
чувство одиночества, которое я всегда испытывал в подобных ситуациях, -  рев
ветра заглушает не только все окружающие звуки, но все наши ощущения.
   Я постепенно успокаивался  и  в  то  же  время  все  больше  возбуждался,
чувствовал себя все более несчастным.
   Мариус обнял  меня  точно  так  же,  как  это  делала  Габриэль,  и  меня
совершенно не интересовало, куда мы  направляемся,  а  потому  я  был  очень
удивлен, когда увидел перед собой небольшую бухту, в которой покачивалась на
якоре лодка с одной парой весел.
   Мы остановились, и я вновь стал просить Мариуса простить меня.
   - Мне действительно очень жаль, что все так получилось! Клянусь  тебе!  Я
не верил...
   - Только не говори мне, что ты жалеешь, - спокойно ответил Мариус.  -  На
самом деле теперь, когда ты чувствуешь себя в безопасности, а не  валяешься,
как раздавленная яичная скорлупа, на  полу  святилища,  ты  ни  капельки  не
жалеешь о случившемся.
   - Но ведь дело совсем не в этом, - ответил я и разрыдался.
   Достав  носовой   платок   -   непременную   принадлежность   джентльмена
восемнадцатого века, - я вытер кровь с лица. Меня  по-прежнему  не  покидало
ощущение ее объятий, вкуса ее крови. Я  заново  переживал  все  происшедшее.
Если бы Мариус не появился так вовремя...
   - Но что все-таки произошло, Мариус? Что ты увидел?
   - Мне очень хотелось бы оказаться там, где он не сможет нас  услышать,  -
устало ответил он. - Сейчас просто безумие говорить или думать  о  том,  что
может возбудить его еще больше. Я должен подождать и позволить ему впасть  в
прежнее состояние.
   Он повернулся ко мне спиной, кипя от ярости.
   Но разве мог я заставить себя не думать об  этом?  Как  бы  мне  хотелось
выбросить из головы все мысли!  Но  они  так  же,  как  и  ее  кровь,  стали
неотъемлемой частью моего существа. Внутри ее холодного тела был по-прежнему
заключен разум, у нее  сохранился  аппетит,  и  ее  пылающая  душа  горячими
волнами разливалась сейчас по моим венам. Я не сомневался, что именно  Энкил
мертвой хваткой сдерживает ее. Я возненавидел его! Возжаждал уничтожить его!
В голову мне  одна  за  другой  приходили  самые  безумные  идеи,  я  строил
невероятные планы относительно того,  каким  образом  можно  убить  его,  не
подвергая опасности нас и сохранив Акашу.
   Однако мечты мои не имели никакого смысла. Ведь сначала демоны проникли в
его тело... А что если все произошло совсем не так?..
   - Мальчишка! И думать об этом не смей! - вспылил Мариус.
   Я опять заплакал. Я ощущал прикосновение ее губ к своей шее,  а  на  моих
губах оставался вкус ее крови. Я взглянул на разбросанные  по  ночному  небу
звезды, и в эти минуты даже они,  грандиозные  и  вечные  в  своем  величии,
показались  мне  бессмысленными  и  заключающими  в  себе  угрозу.  Я   едва
сдерживался, чтобы не закричать, комок подступил к горлу.
   Воздействие ее крови постепенно уменьшалось. Прояснившееся  зрение  вновь
затуманилось, я снова ощущал свое тело. Наверное, я в чем-то  стал  сильнее,
но волшебство и магия исчезли.
   - Что с тобой, Мариус? - стараясь перекричать вой ветра, окликнул я. - Не
сердись на меня! Не бросай меня! Я не могу...
   - Тс-с-с, Лестат, - сказал он, вернувшись и беря меня за  руку,  -  пусть
тебя не беспокоит мой гнев. Он не имеет к тебе никакого отношения.  Дай  мне
немного времени, чтобы прийти в себя.
   - Только скажи мне, ты видел, что произошло между нами?
   Он какое-то время смотрел на море, где на  фоне  совершенно  черной  воды
белели пенные гребни.
   - Да, видел, - наконец ответил он.
   - Я взял скрипку и хотел поиграть на ней для них. Я не думал...
   - Да, конечно, я понимаю...
   - Я не думал, что музыка так на них подействует, особенно  такая  музыка,
столь странная и чужая для них... ты же знаешь, как скрипка...
   - Да, я понимаю...
   - Мариус, она, она дала мне... и она взяла...
   - Знаю.
   - А он держит ее там! Она его пленница!
   - Лестат,  умоляю...  -  Он  улыбнулся,  и  улыбка  его  была  усталой  и
печальной.
   - Запри его в темницу, Мариус, так же как это сделали они! И освободи ее!
   - Ты бредишь, мой мальчик, ты просто бредишь.
   Он повернулся и пошел прочь, жестом приказав мне оставить его в покое. Он
спустился к самому морю и ходил взад и вперед по песчаному пляжу, не обращая
внимания на лижущие его ноги волны.
   Я вновь попытался взять себя в  руки.  Мне  казалось,  что,  кроме  этого
острова, я вообще нигде и никогда не был, казалось  нереальным,  что  где-то
существует мир  смертных  и  что  невероятная  трагедия  Тех,  Кого  Следует
Оберегать, и исходящая от них угроза неведомы  никому  по  ту  сторону  этих
мокрых, блестящих скал.
   Наконец Мариус снова подошел ко мне.
   - Послушай меня, Лестат, - сказал он. -  К  западу  отсюда  есть  остров,
который  не  находится  под  моей  защитой.  На  его  северной   оконечности
расположен греческий город со множеством  прибрежных  таверн,  открытых  для
моряков всю ночь. Садись в лодку и отправляйся туда. Займись охотой и забудь
обо всем, что здесь произошло. уясни для себя те новые возможности,  которые
ты получил вместе с ее кровью. Но постарайся не думать ни о ней, ни о нем. А
самое главное, постарайся ничего не замышлять против него.  Перед  рассветом
возвращайся обратно в дом. Это не составит для тебя труда. Ты найдешь дюжину
открытых дверей и окон. Сделай так, как я прошу. Ради меня.
   Я опустил голову. Во всем поднебесном мире существовало только одно,  что
могло отвлечь меня и выветрить из моей головы все мысли - и  благородные,  и
тревожные. Человеческая кровь,  человеческое  сопротивление  и  человеческая
смерть.
   Я без возражений направился по мелководью к лодке.
   Почти на заре я взглянул  на  свое  отражение  в  металлическом  зеркале,
висящем на стене грязного жилища моряка в одной из  прибрежных  гостиниц.  Я
увидел джентльмена в парчовом сюртуке  и  отделанной  кружевами  рубашке,  с
порозовевшим от недавно выпитой крови убитого мною человека лицом.  За  моей
спиной распластался на столе мертвый человек. В руках он все еще сжимал нож,
которым чуть раньше пытался перерезать мне  горло.  Там  же  стояла  бутылка
вина, в которое была подсыпана отрава и которое я упорно  отказывался  пить,
придумывая разного рода шутливые  отговорки,  пока  наконец  он  не  потерял
терпение и не решился использовать последнее средство. Его  мертвый  товарищ
валялся на кровати.
   Я продолжал смотреть в зеркало на молодого повесу с копной светлых волос.
   - Что ж, не будь я вампир Лестат... - произнес я вслух.
   Однако вся  кровь  мира  не  могла  избавить  меня  от  ужасных  видений,
возникших перед моими глазами, едва я вернулся к себе и лег отдыхать.
   Я не мог перестать думать о ней и о том, ее ли смех я  слышал  во  сне  в
прошлый раз. Я не мог понять, почему вместе со своей кровью она  не  послала
мне никаких видений. Но не успел я закрыть глаза, как перед  моим  мысленным
взором стали проноситься навеянные магией и потому находящиеся за  пределами
сознания картины одна восхитительнее другой. Мы вместе шли по огромному залу
дворца - не этого, но тем не менее знакомого мне. Кажется, это был дворец  в
Германии, где сочинял свою музыку Гайдн. И она говорила со мной так спокойно
и обыденно, словно делала это уже тысячи раз: ?Расскажи мне  обо  всем  -  о
том, во что теперь верят люди, о том, что ими движет, обо всех  изобретениях
и чудесных открытиях...? На ее голове была сделанная по последней моде шляпа
с белым пером, прикрепленным к широким полям, и с белой  вуалью,  повязанной
поверх шляпы и заканчивающейся бантом под подбородком. А ее лицо было  таким
юным...
   Когда я  открыл  глаза,  то  сразу  понял,  что  Мариус  уже  ждет  меня.
Действительно, я застал его в своей комнате. Он стоял возле пустого  футляра
от скрипки, повернувшись спиной к окну, за которым шумело море.
   - Тебе придется уехать немедленно,  малыш,  -  грустно  сказал  он.  -  Я
надеялся, что у нас будет больше времени, но увы... Лодка уже готова и  ждет
тебя.
   - Это из-за моего поступка? - в отчаянии от  того,  что  меня  прогоняют,
спросил я.
   - Он устроил погром в святилище, - ответил  Мариус,  но  тон  его  голоса
призывал меня сохранять спокойствие. Одной рукой он обнял меня за плечи, а в
другую взял мою дорожную сумку, и мы направились к двери.  -  Я  прошу  тебя
уехать, потому что только так мне удастся утихомирить его. Но я  прошу  тебя
помнить не его гнев, а все то, что я рассказал тебе, и не  сомневаться,  что
мы встретимся вновь.
   - Ты боишься его, Мариус?
   - Нет, что ты, Лестат. Ты можешь быть спокоен. Он  уже  не  раз  вытворял
нечто подобное. Поверь, он сам не ведает, что творит. В  этом  я  совершенно
уверен. Он знает лишь  одно:  кто-то  посмел  встать  между  ним  и  Акашей.
Необходимо только время, чтобы он впал в прежнее состояние.
   Он снова использовал то же самое выражение: ?впал в прежнее состояние?.
   - А она продолжает сидеть, словно не сходила с места?
   - Я хочу,  чтобы  ты  немедленно  уехал,  только  потому,  что  не  желаю
провоцировать его, -