лась ко мне всем телом. Алекс  подталкивал  впереди
себя Ларри.
   Фаны хватали нас за волосы и полы плащей. Обернувшись, я  схватил  Луи  и
протащил его вслед за нами в дверь.
   Сидя в отгороженной портьерами гримерной, я впервые в жизни  услышал  эти
звуки - звериные вопли толпы. Собравшиеся под одной крышей пятнадцать  тысяч
смертных душ вопили, свистели и ревели.
   Разве мог я  справиться  с  этим  поистине  диким  ликованием  толпы,  от
которого дрожь пробегала по моему телу? Не знаю, испытывал ли я когда-нибудь
столь близкое к эйфории состояние.
   Я подошел к краю сцены и заглянул в щелку в занавесе. Все пространство до
самой крыши по обе стороны от вытянутого овала было  заполнено  беснующимися
смертными.  А  на  свободной  центральной  площадке  несколько  тысяч  юнцов
танцевали, обнимались, тянули вверх пальцы,  пытаясь  пробраться  как  можно
ближе к сцене. В постоянно движущемся благодаря работе вентиляторов  воздухе
стоял такой насыщенный, густой запах гашиша, пива и человеческой крови,  что
у меня едва не закружилась голова.
   Техники кричали, что у них все готово. Грим на наших лицах был подправлен
и приведен в порядок, плащи из черного  бархата  отчищены  от  пыли,  черные
галстуки подтянуты потуже. Не было никакого смысла и дальше томить ожиданием
возбужденную толпу.
   Прозвучала команда потушить свет. И темноту  огласил  неистовый  рев,  от
которого задрожали стены. Я чувствовал, как пол под ногами заходил  ходуном.
После того как послышалось монотонное жужжание, свидетельствующее о том, что
электронная аппаратура подключена, рев стал еще громче.
   Меня охватила нервная дрожь. Впечатление было такое, будто с меня содрали
кожу. Схватив Луи за  руку,  я  приник  к  нему  долгим  поцелуем,  пока  не
почувствовал, что он меня отпустил.
   Все, кто находился по ту сторону занавеса, чиркнули  маленькими  газовыми
зажигалками,  и  в  непроглядном  мраке  зала  загорелись  тысячи  крошечных
огоньков. Ритмические хлопки постепенно стихли, и монотонный  гул  толпы  то
затихал, то вновь становился громче, изредка прерываемый чьим-то  визгом.  В
голове у меня все смешалось.
   И в эти минуты я вспомнил театр Рено и все, что происходило там много лет
назад. Я отчетливо увидел его перед  своими  глазами.  Но  этот  зал  больше
походил на римский Колизей. Каким скучным и холодным показался  мне  процесс
записи пластинок и съемки видеоклипов! Он не шел ни в какое сравнение с тем,
что происходило сейчас.
   Техники подали нам сигнал, и  мы  выскочили  за  занавес.  При  этом  мои
смертные музыканты спотыкались, потому что ничего в темноте не видели, в  то
время как я легко преодолел  все  преграды  в  виде  валяющихся  под  ногами
кабелей и проводов.
   Я стоял на самом краю сцены, прямо над головами раскачивающейся и вопящей
толпы. Алекс сидел за  барабанами,  Таф  Куки  держала  в  руках  сверкающий
плоский  корпус  электрогитары,  а   перед   Ларри   поблескивала   огромная
полукруглая клавиатура синтезатора.
   Я оглянулся и посмотрел на гигантские  видеоэкраны  над  сценой,  которые
должны будут многократно увеличить наши изображения, чтобы  нас  мог  хорошо
видеть каждый, кто пришел в зал. Потом снова перевел взгляд на море  вопящих
и визжащих юнцов.
   Волны шума одна за другой накатывались на нас  из  темноты.  Я  явственно
ощущал запах разгоряченной крови.
   Над нами вспыхнули прожектора. Серебристые, голубые, красные лучи яростно
метались по сцене, скрещивались и ловили нас в перекресток  света.  Крики  и
вопли достигли поистине невероятной высоты. Взглянув на  стоящих  по  местам
среди  огромного  количества  проводов  и  серебристых  металлических  стоек
музыкантов,  я  увидел,  что  они  тоже  возбуждены  и  буквально  упиваются
восторженным приемом публики.
   При виде невероятного числа поднятых вверх пальцев на лбу у меня выступил
пот. То тут, то там в толпе мелькали юнцы в  нарядах  для  Хэллоуина  -  они
изображали вампиров с испачканными ?кровью? лицами. У некоторых вокруг  глаз
были нарисованы черные круги, что придавало им по-детски невинный вид и в то
же  время  вызывало  отвращение.  Мяуканье,  улюлюканье  и  хриплые   вопли,
перекрывая общий гул, неслись отовсюду.
   Да... это не имело совершенно ничего общего с  созданием  видеофильмов  и
совсем не походило на  пение  в  прохладной  с  кондиционированным  воздухом
студии, стены которой были обиты пробкой.
   Меня трясло от возбуждений, а по лицу струился красноватый пот.
   Лучи прожекторов блуждали по рядам зрителей, оставив нас в благословенном
полумраке. А в зале, всюду, куда падал луч прожектора, вопли становились еще
громче, и зрители буквально дергались в конвульсиях от перевозбуждения.
   Какие  ассоциации  вызвали  у  меня  эти  крики?  На  мой   взгляд,   они
свидетельствовали о том, что человек сам по себе перестал существовать и  на
смену ему пришла толпа со своими законами. Такие обезумевшие толпы  окружали
гильотину, а в Риме  требовали  крови  христиан.  Такая  толпа  собралась  в
священной роще кельтов в ожидании появления Мариуса - нового  бога.  Я  ясно
видел перед глазами эту рощу, так же отчетливо, как и  тогда,  когда  Мариус
рассказывал мне свою историю.
   Не думаю, что их факелы казались более зловещими,  чем  эти  разноцветные
лучи света. А ужасные плетеные  великаны  были  едва  ли  больше  гигантских
металлических конструкций по обе стороны сцены, на которых были  установлены
динамики и бесчисленное количество прожекторов.
   Однако здесь не было атмосферы жестокости и насилия, не было жажды смерти
- только избыток энергии, рвущейся из  молодых  тел,  долго  сдерживаемой  и
получившей наконец естественный выход.
   Из первых рядов на меня накатила еще одна волна гашиша. Длинноволосые,  с
ног до головы затянутые  в  кожу  байкеры  с  кожаными,  украшенными  шипами
широкими браслетами на руках хлопали над головами в ладоши. Они казались мне
призраками древних кельтов, варварами со струящимися по плечам локонами.  Из
каждого уголка огромного прокуренного зала на меня изливался  поток  чувств,
которые, наверное, можно назвать любовью.
   Свет то вспыхивал, то гас, отчего движения  зрителей  выглядели  резкими,
можно сказать, конвульсивными.
   Они все громче и возбужденнее скандировали в унисон  только  одно  слово:
?Лестат! Лестат! Лестат!?
   Это было поистине божественно.  Какой  смертный  способен  устоять  перед
подобным восторгом и поклонением? Я взялся за полы плаща - это  должно  было
послужить сигналом для остальных. Потом тряхнул головой,  чтобы  рассыпались
волосы. Это вызвало новый всплеск воплей и свиста, доносящихся отовсюду.
   Лучи прожекторов метнулись на сцену. Я поднял полы  своего  плаща  словно
крылья летучей мыши.
   Вопли переросли во всеобщий рев.
   - Я вампир Лестат! - крикнул я во весь голос, отступая от микрофона.
   Звук был почти видимым, он прокатился по всему огромному залу, и  ответом
ему  стал  невообразимо  громкий,  пронзительный  вопль  толпы,  как   будто
старающейся перекричать меня.
   - Ну же! Я хочу вас услышать! Отвечайте! Вы любите меня? - сам не  ожидая
от себя чего-либо подобного, выкрикнул я.
   Зрители захлопали, затопали по  бетонному  полу.  Некоторые  вскочили  на
деревянные сиденья.
   - Кто из вас хочет стать вампиром?
   В зале стоял даже не рев, а поистине грохотал  гром  небесный.  Несколько
человек попытались вскарабкаться на сцену. Но телохранители тут же столкнули
их вниз. Один высокий темноволосый байкер, держа в каждой руке  по  банке  с
пивом, прыгал на одном месте.
   Свет  вспыхнул  еще  ярче.  За  моей  спиной   из   динамиков   раздались
оглушительные  звуки,  напоминающие  грохот  мчащегося  на  полной  скорости
поезда, - казалось, локомотив вот-вот выскочит на сцену.
   Все  остальные  звуки  буквально  утонули  в  этом  грохоте.  Мне   вдруг
почудилось, что зрители пляшут, раскачиваются и извиваются в полной  тишине.
Яростно и пронзительно запела электрогитара. Барабаны  то  тише,  то  громче
отбивали ритм. Разрывающее душу продолжительное звучание синтезатора сначала
взлетело до самых вершин, а потом вдруг обрушилось вниз и слилось с  кипящим
морем других звуков, вошло в их ритм. Наступил тот момент, когда должен  был
тихо и при этом совершенно отчетливо на фоне аккомпанемента зазвучать голос:
   - Я вампир Лестат, вы собрались на великий шабаш, но мне очень жалко  вас
всех.
   Сдернув микрофон со стойки, я принялся бегать с  ним  из  конца  в  конец
сцены. Плащ крыльями развевался за моей спиной.
   - Не в ваших силах противостоять повелителям ночи. А им нет дела до ваших
бед. Ваш страх доставляет им удовольствие.
   Они пытались дотянуться до меня, дотронуться до моих  ног,  посылали  мне
воздушные поцелуи. Парни поднимали на руках юных подружек,  а  те  старались
ухватиться за мой черный плащ, развевающийся над их головами.
   - Мы овладеваем вами с любовью, мы убиваем вас с наслаждением,  смерть  -
это ваше освобождение. Никто не в силах сказать... Вас никто не предупредил.
   Яростно ударяя по струнам, Таф Куки подскочила ко мне. Она завертелась на
одном месте, в то время  как  мелодия  перешла  в  пронзительное  глиссандо.
Барабаны и тарелки грохотом обрушились на головы, а звуки синтезатора  вновь
взметнулись на головокружительную высоту.
   Музыка пронизывала каждую клеточку моего  тела.  Ничего  подобного  я  не
испытывал никогда.
   Я  полностью  отдался  танцу,  то  вращая  бедрами,  то  хлопая  по  ним,
приближаясь вместе с Таф Куки к самому краю сцены. Мы имитировали  свободные
и эротические движения Пульчинеллы, Арлекина и других персонажей итальянских
комедий, импровизировали так, как делали это они. Инструменты то теряли нить
мелодии, то обретали ее вновь, а мы тем временем  импровизировали,  ни  одно
наше движение не было отрепетированным, мы танцевали,  находя  образы  и  их
пластическое воплощение прямо здесь, на сцене.
   Многие пытались присоединиться к нам,  однако  телохранители  безжалостно
сталкивали особо настойчивых со  сцены.  А  мы,  словно  дразня  обезумевших
юнцов, двигались вдоль самого края площадки, трясли головами, так что волосы
полностью закрывали наши лица,  но  мы  вновь  откидывали  их  назад,  чтобы
оглянуться и посмотреть на собственное изображение  на  гигантских  экранах,
кажущееся нам своего рода галлюцинацией. Звуки пронизывали все мое тело. Они
катились по нему, как металлические шарики, которые находят  для  себя  одно
углубление за другим во всех моих членах. И вдруг я осознал,  что  отрываюсь
от пола и медленно взлетаю  вверх,  а  потом  так  же  медленно  и  бесшумно
опускаюсь обратно на сцену. Полы моего плаща развевались, а рот приоткрылся,
являя взорам всех присутствующих острые клыки.
   Эйфория... Оглушительные аплодисменты...
   Перед моими глазами мелькали белые, обнаженные, вытянутые шеи. Мальчики и
девочки жестами манили меня к себе, умоляли подойти к ним ближе и  завладеть
их телами. Некоторые даже плакали.
   Воздух был пропитан дымом и насыщен запахом  крови.  И  повсюду  я  видел
только тела, тела, тела... Тем не менее я чувствовал, что все они  наивно  и
непоколебимо  верят  в  то,  что  это  всего  лишь  искусство,  всего   лишь
артистический трюк! Что никто не причинит им вреда. Вокруг  царила  безумная
истерия. Однако все были уверены в своей полной безопасности.
   Мои оглушительные вопли они относили за счет работы звуковых установок, а
прыжки  воспринимали  как  обыкновенные  сценические  трюки.  И  это  вполне
естественно, ибо повсюду их окружала магия и они  имели  возможность  видеть
нас, так сказать, нашу кровь и плоть на огромных сверкающих экранах.
   Мариус! Как бы мне хотелось, чтобы ты смог  увидеть  это!  Габриэль!  Где
ты?
   Музыка полилась снова. Теперь уже пела вся группа.  Великолепное  сопрано
Таф Куки отчетливо выделялось на фоне голосов остальных. Потом она принялась
вращать головой и сгибаться так низко, что концы ее длинных  волос  касались
пола. Гитара в ее руках сладострастно дергалась  и  походила  на  гигантский
фаллос, вздрагивающий в такт тысячам топающих ног и хлопающих ладоней.
   - Уверяю вас, я самый настоящий вампир! - сам того не  ожидая,  выкрикнул
я. Экстаз, головокружительный восторг...
   - Я - Зло! Зло!
   - Да! Да! Да! ДА! ДА! ДА! - неслось со всех сторон.
   Я вскинул вверх руки с согнутыми, как когти, пальцами.
   - Я хочу выпить до дна ваши души!
   Огромного роста байкер  со  спутанными  волосами  отступил  на  несколько
шагов, расталкивая спиной тех, кто стоял за ним, а потом  прыгнул  прямо  на
сцену  и  с  поднятыми  над  головой  кулаками  оказался  рядом   со   мной.
Телохранители бросились было к нам, чтобы вышвырнуть его обратно в зал, но я
обхватил его и крепко прижал к груди. Потом  одной  рукой  приподнял  его  и
оторвал от пола, губами и зубами слегка касаясь его шеи  в  том  месте,  где
пульсировала и билась вена,  вот-вот  готовая  лопнуть  и  выплеснуть  вверх
фонтан крови.
   Однако его все же оторвали от меня и, словно  рыбу  в  воду,  швырнули  в
раскачивающееся внизу море тел. Таф Куки подскочила ко мне так  быстро,  что
черный плащ спиралью закрутился вокруг ее тела, затянутого в  черный  атлас,
на котором играли отблески света. Она протянула ко мне  руки  и  постаралась
успокоить меня, заключив в объятия, однако я лихорадочно вырывался.
   Теперь я наконец понял то, что должен был прочесть между строк в книгах и
статьях, посвященных рок-музыке и рассказывающих  о  рок-концертах,  -  этот
охватывающий  всех  почти  религиозный  экстаз,  это   безумное   соединение
первобытной,  примитивной  дикости  и  достижений   науки   и   технического
прогресса. Мы все вновь находились в священной роще древних. Мы были рядом с
нашими богами.
   А тем временем затихли  последние  аккорды  песни  и  полилась  следующая
мелодия, ритм которой тут же подхватили тысячи ног  и  рук,  тысячи  голосов
принялись подпевать нам, выкрикивая знакомые по аудио-альбомам и видеоклипам
слова:
   - Дети Тьмы, познакомьтесь с Детьми Света. Дети Людей,  воюйте  с  Детьми
Ночи.
   И вновь они, совершенно не вдумываясь в смысл моих слов, кричали, ревели,
завывали и плакали. Могли ли древние кельты на самом  краю  гибели  издавать
подобные звуки, проявлять большую страсть и большее безумие?
   Однако, повторяю, гибель и жертвенное сожжение моим зрителям не грозили.
   Страсть их была направлена только на образы  Зла,  но  не  на  само  зло,
только на образы Смерти,  но  не  на  саму  смерть.  Я  чувствовал,  как  их
эмоциональный накал обжигает мне кожу, пронизывает меня до корней волос. Таф
Куки запела следующий куплет, а я  обводил  взглядом  самые  дальние  уголки
зала, самые укромные его закоулки и чувствовал, что весь огромный  амфитеатр
превратился в единую воющую от восторга душу.
   Избавьте меня от этого! Избавьте от любви ко  всему  этому!  Избавьте  от
забвения, от желания принести в жертву этому безумию свой разум, свои цели и
намерения. Я жажду вас, дети мои! Жажду вашей крови, вашей невинной крови! Я
жажду вашего обожания и восхищения  в  тот  самый  момент,  когда  мои  зубы
вонзятся в вашу плоть. Искушение слишком велико.
   И в этот миг внезапно охватившей меня неподвижности и  ощущения  стыда  я
впервые увидел в зале их, настоящих... Крохотные, белые,  похожие  на  маски
лица на фоне бесформенной массы слившихся воедино  лиц  смертных,  отчетливо
выделяющиеся,  как  когда-то  выделялось  лицо  Магнуса  в  толпе  зрителей,
собравшихся в маленьком зале театра на бульваре.  Я  знал,  что  стоящий  за
кулисами Луи тоже их увидел. Однако все, что я увидел и  почувствовал,  было
исходящее от них ощущение одновременно любопытства и страха.
   -  Все  вы,  находящиеся  здесь  настоящие  вампиры!  -  выкрикнул  я.  -
Покажитесь же наконец!
   Однако в то время как смертные вокруг буквально  обезумели  от  восторга,
они оставались совершенно неподвижными.
   Еще целых три часа мы  пели,  танцевали,  выжимали  все,  что  можно,  из
аппаратуры  и  инструментов.  Бутылка  с  виски,  расплескивая   содержимое,
перелетала из рук в руки между Таф Куки, Ларри и Алексом.  Толпа  подступала
все ближе и ближе к сцене, и наконец армия охраняющих нас  полицейских  была
удвоена, а в зале зажгли свет. В дальних концах зала уже  ломали  деревянные
сиденья, по бетонному полу с грохотом катались пустые жестянки из-под  пива.
Однако настоящие вампиры не сделали ни шага в нашу сторону. Некоторые из них
куда-то исчезли.
   Так вот как обстоят дела.
   Непрекращающийся  вопль.  Словно  в  зале  собрались   пятнадцать   тысяч
совершенно пьяных людей. Так продолжалось до того момента,  когда  раздались
первые звуки баллады из нашего последнего альбома - ?Век невинности?.
   Зазвучала тихая мелодия. Барабаны постепенно смолкли,  гитара  была  едва
слышна, а синтезатор создавал восхитительно красивые, почти прозрачные звуки
электроклавикордов, такие прекрасные, что казалось, будто в  воздухе  летает
золотая пыль.
   Один-единственный луч прожектора отбрасывал овальное пятно  света  на  то
место, где я стоял. Одежда моя  стала  влажной  от  кровавого  пота,  волосы
слиплись, на свисающем с одного плеча плаще виднелись темно-красные пятна.
   Медленно, тщательно  выговаривая  каждое  слово,  я  запел,  и  огромный,
опьяненный восторгом зал вдруг затих, внимательно прислушиваясь.
 
   Это век невинности,
   Истинной невинности.
   Все ваши демоны стали видимыми,
   Все ваши демоны стали материальными.
 
   Назовите их Боль,
   Назовите их Голод,
   Назовите их Война.
 
   Вы теперь не нуждаетесь в мистическом зле.
 
   Гоните прочь всех вампиров и дьяволов
   Вместе с богами, которым вы больше
   Не поклоняетесь.
 
   Помните:
 
   Тот, у кого есть клыки, носит плащ.
   А то, что кажется вам очарованием,
   На самом деле - чары.
 
   Вы должны понимать, что видите,
   Когда видите меня!
 
   Убивайте нас, наши братья и сестры,
   Война началась.
 
   Вы должны понимать, что видите,
   Когда видите меня.
 
   Буря аплодисментов была поистине оглушительной. Я закрыл глаза.  Чему  же
они все-таки аплодируют? Чему так истово радуются?
   Гигантский зал заливали потоки электрического света. В начинающейся давке
незаметно растворились настоящие вампиры. Полицейские в форме плотной стеной
выстроились перед нами вдоль всего края сцены. Когда мы уходили  за  кулисы,
Алекс дернул меня изо всех сил.
   - Слушай, нам пора смываться! Они облепили наш чертов лимузин. И до своей
тачки ты ни за что не доберешься.
   Я велел им уходить и каким-нибудь образом  пробраться  в  лимузин.  Пусть
поторопятся, приказал им я.
   И тут слева от себя я увидел напряженное белое  лицо  вампира,  с  трудом
прокладывающего себе  путь  через  толпу.  Он  был  одет  в  черный  кожаный
комбинезон, какие обычно  носят  мотоциклисты,  черная  копна  густых  волос
ослепительно блестела.
   Занавес упал и отделил сцену от зала.  Луи  шел  рядом  со  мной.  Справа
возникло ухмыляющееся лицо еще одного вампира, тощего мужчины  с  маленькими
темными глазками.
   Когда мы вышли на площадку для парковки машин, на  нас  подул  прохладный
ветерок,  а  перед  нами  возникло  поистине  ?вавилонское   столпотворение?
толкающихся и  корчащихся  смертных,  которых  полицейские  тщетно  пытались
призвать к порядку. Тэф Куки, Алекса и Ларри запихнули  в  ревущий  лимузин.
Один из телохранителей уже завел мотор моего  ?порше?,  но  юнцы  продолжали
колотить по капоту, багажнику и крыше, словно перед ними была не  машина,  а
барабан. За спиной темноволосого вампира-мужчины возник еще один  демон,  на
этот  раз  женщина.  Парочка  успела  подобраться  почти  вплотную  ко  мне.
Интересно, что они собираются делать?
   Мотор  огромного  лимузина  рычал,  словно  лев  на  непослушных   детей,
отказывающихся  уступить  ему  дорогу.  Мотоциклисты  завели  своих   мощных
железных коней, и выхлопные трубы  с  оглушит