я  навсегда  исчезну  из  его
вечной жизни, как будто меня и не было, как будто я  не  знал  его  страшную
тайну и не пытался в нее проникнуть.
   Я боролся так, как мне  никогда  еще  не  приходилось  бороться.  Но  моя
сломанная рука нестерпимо болела,  а  его  сила  в  сравнении  с  моей  была
примерно такой же, как моя сила в  сравнении  с  твоей.  Вместо  того  чтобы
схватить  его  за  вцепившиеся  в  мое  горло  руки,  что  было  бы   вполне
естественно, я воткнул пальцы прямо ему в глаза. Несмотря  на  то  что  руки
буквально раздирало от боли, я употребил всю имеющуюся у меня в запасе силу,
чтобы вдавить ему глаза прямо в череп.
   Он взвыл и выпустил меня. Лицо его заливала кровь. Проскочив мимо него, я
бросился к двери в сад. Я никак не мог отдышаться, после того как он с такой
силой сдавил мое горло, и остановился, прижимая к себе сломанную руку. И тут
уголком глаза я увидел нечто такое, что  буквально  потрясло  меня:  в  саду
взметнулся к небу огромный фонтан земли, и воздух вокруг стал непрозрачным и
густым, как дым. Сметенный с ног  порывом  ветра,  я  потерял  равновесие  и
ударился о дверной косяк. Оглянувшись назад,  я  заметил,  что  демон  снова
приближается ко мне и глаза его по-прежнему  горят  от  ярости,  только  уже
глубоко внутри черепа. Он выкрикивал какие-то египетские  проклятия,  что-то
вроде того, что я уйду в небытие вместе с демонами и  что  никто  не  станет
меня оплакивать.
   Вдруг лицо его застыло и превратилось в маску ужаса. Он резко остановился
и выглядел в своем испуге едва ли не смешно.
   И тогда я увидел то, что он увидел раньше меня: фигуру  Акаши,  прошедшую
справа от меня. Полотняные бинты с ее головы и рук были сорваны, и  вся  она
была покрыта слоем песка.  Глаза  ее  по-прежнему  оставались  неподвижными.
Медленными шагами она надвигалась на него, а он словно прирос к месту, не  в
силах даже убежать, чтобы спастись.
   Опустившись на колени, он стал бормотать что-то по-египетски.  Сначала  в
тоне его голоса слышалось удивление, но потом  оно  сменилось  непреодолимым
страхом. Она все приближалась к нему, оставляя за собой следы  на  песке,  с
каждым медленным скользящим шагом  все  с  большей  яростью  срывая  с  себя
опоясывавшие тело бинты. Он повернулся, упал на четвереньки  и  пополз,  как
будто неведомая сила не позволяла ему вскочить на ноги. Я не сомневался, что
эта  сила  исходила  именно  от  нее.  В  конце  концов  он  так  и  застыл,
распластавшись по земле, с  торчавшими  вверх  локтями,  не  способный  даже
пошевелиться.
   Спокойно и очень медленно она сначала наступила  на  его  правое  колено,
расплющив плоть в лепешку. Кровь из-под ее ступни брызнула во  все  стороны.
Следующий ее шаг пришелся ему в область таза, отчего демон  взревел,  словно
раненый зверь, и кровь потекла уже рекой. Потом она наступила на его  плечо,
а последний ее шаг раздавил ему голову, которая треснула под ее ступней, как
перезревший  желудь.  Вопли  и  рев  прекратились,  но  из  подрагивающих  и
подергивающихся останков все еще текла кровь.
   Она обернулась ко мне, и я увидел, что выражение  ее  лица  нисколько  не
изменилось - оно оставалось  таким  же  бесстрастным,  словно  она  даже  не
заметила, что произошло с этим несчастным, как не замечала  и  единственного
оставшегося свидетеля всего случившегося, который в ужасе прижался к  стене.
Медленно она продолжала  топтать  кровавые  останки,  пока  окончательно  не
превратила их в бесформенное месиво.
   Теперь даже  представить  себе  было  невозможно,  что  эти  пузырящиеся,
переливающиеся  и  пульсирующие  куски  чего-то,  в  которых  до   сих   пор
сохранялась жизнь, когда-то имели форму человеческого тела.
   При мысли о том, что там действительно может еще теплиться  жизнь  и  что
это и есть настоящее бессмертие, я буквально остолбенел.
   Наконец она остановилась и повернулась влево - так медленно,  что  больше
походила на поворачивающуюся на цепях статую. Рука ее поднялась, и в  ту  же
секунду лампа, стоявшая возле кушетки, повисла в воздухе, а потом  упала  на
кровавое месиво. Пламя тут же охватило разлившееся масло.
   Огненные языки заплясали по  останкам  Старейшего,  казалось,  что  кровь
заставляет огонь разгораться еще  сильнее,  выбрасывая  вверх  черные  клубы
дыма, однако никакого запаха, кроме запаха горящего масла, я не чувствовал.
   Я стоял на коленях, прислонившись головой к косяку двери. Еще немного,  и
я бы потерял сознание от ужаса. Я видел, как он сгорел и превратился в прах.
Я видел, как она стояла, освещенная пламенем, и на лице ее абсолютно  ничего
не отражалось - ни мыслей, ни желаний, ни ощущения триумфа.
   Затаив дыхание, я ждал, когда она обратит свой взгляд на меня.  Но  этого
не случилось. Через некоторое время огонь начал затухать, и я понял, что она
вновь лишилась  способности  двигаться.  Она  снова  вернулась  в  состояние
полного покоя и неподвижности.
   В комнате стало совсем темно. Огонь погас. Меня мутило от запаха горелого
масла. С остатками бинтов на  теле  Акаша  походила  на  египетскую  статую,
стоящую на фоне  сияния  догорающих  углей  и  блеска  позолоты  на  мебели,
отражающей падающий с неба свет звезд. Несмотря  на  изысканность  искусства
римских мастеров, убранство комнаты в какой-то степени напоминало  убранство
царских гробниц.
   Я с трудом поднялся на ноги,  чувствуя  сильнейшую  пульсирующую  боль  в
плече. Я ощущал, как бросилась к тому месту кровь, чтобы излечить  сломанную
руку, но повреждение было весьма существенным. Я не  знал,  сколько  времени
мне понадобится, чтобы оправиться окончательно.
   Конечно же, я понимал, что процесс излечения потребовал бы гораздо меньше
времени, если бы я мог напиться ее крови. Возможно,  она  излечила  бы  меня
мгновенно. И тогда уже сегодня ночью мы уехали бы из Александрии. Я увез  бы
ее как можно дальше от Египта.
   И вдруг до меня дошло, что эти мысли внушает мне она. Откуда-то издалека,
словно не произнесенные, а выраженные на уровне чувств, доносились  до  меня
ее слова.
   Я ответил ей точно так же:
   - Я много путешествовал по миру и потому  могу  увезти  тебя  в  наиболее
безопасные места.
   Возможно, однако, что наш диалог происходил только  в  моем  воображении.
Так же как и то всеобъемлющее чувство любви к ней, которое я испытывал. Меня
буквально сводила с ума мысль о том, что этот кошмар  не  кончится  никогда,
что естественная старость или смерть никогда не успокоит  мои  страхи  и  не
избавит меня от боли, как я когда-то надеялся.
   Однако теперь это уже не имело значения. Гораздо важнее  было  сознавать,
что я сейчас наедине с ней и что в темноте ее можно принять за  обыкновенную
женщину, стоящую передо мной юную богиню, полную жизни, мыслящую,  мечтающую
и разговаривающую со мной нежным голосом.
   Я подошел к ней ближе, и мне показалось, что  она  и  есть  именно  такое
нежное и мягкое существо, что в глубине своей души я знаю ее и нужно  только
вспомнить и насладиться этими воспоминаниями. И все же я не  мог  избавиться
от страха. Она с легкостью могла сделать со мной то же, что и со  Старейшим.
Однако эта мысль тут же показалась мне абсурдной. Нет, она не  поступит  так
со мной. Отныне я стану охранять и оберегать ее, буду о  ней  заботиться.  И
она в свою очередь никому не позволит причинить мне даже малейший вред.  Мне
следует понять это. Я подходил к ней все  ближе  и  ближе,  и  вот  уже  мои
полуоткрытые губы почти коснулись ее шеи. Все решилось в тот момент, когда я
почувствовал прикосновение к своему затылку ее холодной и твердой руки...
 
Глава 13 
 
   Я даже не стану пытаться описать тебе тот  восторг,  который  я  испытал.
Тебе он известен. Ты сам  наслаждался  им  в  те  минуты,  когда  пил  кровь
Магнуса. И когда я отдавал тебе свою кровь в  Каире.  Ты  испытываешь  нечто
подобное всякий раз, когда убиваешь. А потому ты все поймешь, если  я  скажу
тебе, что тот восторг был в тысячи раз сильнее.
   Я ничего не видел и не слышал вокруг себя, не  чувствовал  ничего,  кроме
всепоглощающего счастья и полнейшего удовлетворения.
   За это время я успел побывать во многих местах, во многих  домах  древних
времен, я слышал голоса и проигрывал  битвы.  Кто-то  рыдал  от  мучительной
боли. Кто-то кричал на языке,  который  одновременно  был  и  знаком  мне  и
незнаком: ?Я не понимаю! Я ничего не понимаю!? Передо мной открылась  черная
бездна, и мне предложили упасть в нее, а потом я падал, и падал, и  падал...
пока не услышал ее со вздохом произнесенные слова:  ?Я  больше  не  в  силах
бороться?.
   Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу на своей кушетке. Акаша застыла в
центре комнаты, как всегда спокойная и неподвижная. Стояла глубокая ночь,  и
за стенами дома спала Александрия.
   Я  узнал  великое  множество  новых  вещей.  Я  узнал  столько,  что  мне
потребовалось бы немало часов и даже ночей, чтобы узнать все это,  будь  оно
рассказано мне обычными словами. Я не имел  никакого  представления  о  том,
сколько в действительности прошло времени.
   Теперь я знал, что тысячу лет тому назад  между  Теми,  Кто  Пьет  Кровь,
происходили  великие  сражения.  Многие  из  них   после   своего   рождения
становились безжалостными  и  жестокими  убийцами.  В  отличие  от  истинных
почитателей Великой Матери, которые переносили  мучительные  периоды  жажды,
чтобы затем напиться жертвенной крови, существовали ангелы смерти, способные
напасть на любую жертву в любое время. Их несказанно радовало сознание того,
что они являются частью всеобщего хода вещей, в котором  жизнь  человеческая
не имеет никакого значения, в котором жизнь  и  смерть  равны  между  собой.
Именно эти существа  определяли  меру  страданий  и  несчастий,  именно  они
поощряли злонамеренные убийства.
   И у этих богов были преданные почитатели среди  людей  -  смертные  рабы,
которые приносили им жертвы и тряслись от страха в  ожидании  того  момента,
когда сами могут стать жертвами прихоти богов.
   Такие боги правили в древнем Вавилоне, в Ассирии, во многих давно забытых
городах, в далекой Индии и в еще  более  отдаленных  государствах,  названия
которых мне даже не вспомнить.
   Пока  я  молча  сидел,  ошеломленный  пронесшимися  перед  моими  глазами
видениями, я осознал, что эти боги стали неотъемлемой частью  мира  Востока,
совершенно чуждого моей родине - Риму и его культуре. Они  правили  в  таких
государствах, как Персия, все жители  которой  были  презренными  и  жалкими
рабами своего царя, в то время как сражавшиеся с ними греки были  свободными
гражданами.
   Несмотря на проявления подчас излишней жестокости  и  суровости  законов,
жизнь даже  самого  последнего  земледельца  представляла  для  нас  великую
ценность. Жизнь сама по себе обладала  ценностью.  А  смерть  воспринималась
лишь как конец жизни, нечто такое, что  следует  мужественно  принять,  если
гордость и честь не оставляют иного выбора. Смерть в наших глазах  не  имела
никакого величия. Не думаю, что она вообще что-либо значила для нас.
   Несмотря на то что в посланных мне Акашей видениях боги эти были показаны
во всем их величии и таинственности, мне они показались  ужасными.  Я  знал,
что никогда не смогу относиться к ним с уважением, примириться с ними и  что
исповедуемая  ими  и  их  последователями  философия  не  сможет   послужить
оправданием тому, что я вынужден убивать, не даст мне утешения и не примирит
меня с моим положением - с необходимостью оставаться Тем,  Кто  Пьет  Кровь.
Смертный или бессмертный, я оставался сыном Запада. И именно культура и идеи
Запада были близки мне. А потому я  всегда  буду  испытывать  вину  за  свои
поступки.
   И тем не менее я сознавал силу  и  власть  этих  богов,  их  несравненную
красоту. Они наслаждались тем  ощущением  свободы,  которого  я  не  испытаю
никогда. Я понимал, с каким презрением относились они ко всем,  кто  осуждал
их и пытался бросить им вызов. Я видел их с золотыми коронами на  головах  в
пантеонах, разбросанных по разным землям.
   Я видел, как они  приходили  в  Египет,  чтобы  напиться  первозданной  и
могущественной крови Матери и Отца и убедиться в  том,  что  Изначальные  не
подвергли себя сожжению и таким  образом  не  обрекли  на  уничтожение  всех
темных и ужасных богов, которым обязаны были в конце концов подчиниться боги
добрые.
   Я увидел, как были пленены Мать и Отец, как их заключили в гробницу  и  в
глубоком подземном склепе придавили  глыбами  диорита  и  гранита  их  тела,
оставив свободными только головы и шеи. Таким образом нечестивые боги лишили
их способности сопротивляться и получили возможность против  воли  Матери  и
Отца кормить их человеческой кровью и в свою очередь пить их  могущественную
кровь. И тогда темные боги из всех уголков мира стали приходить туда,  чтобы
напиться из древнейшего источника.
   Отец и  Мать  испытывали  страшные  мучения,  они  кричали  и  молили  об
освобождении. Однако нечестивые  боги  оставались  непреклонными.  Страдания
Матери  и  Отца  доставляли  им  не  меньшее  наслаждение,   чем   насыщение
человеческой кровью. Темные боги привязывали  к  своим  поясам  человеческие
черепа, их одежды были испачканы кровью. Мать и Отец отказывались  принимать
жертвы, но от этого становились только еще  беспомощнее.  Они  не  принимали
того, что единственное могло  придать  им  силы,  чтобы  сдвинуть  камни,  и
позволить мысленно воздействовать на окружающие предметы.
   И тем не менее  могущество  их  возрастало.  Год  за  годом  продолжались
мучения. Не прекращались и войны между богами,  между  сектами  приверженцев
жизни и сектами приверженцев смерти.
   В конце концов по прошествии неисчислимого количества  лет  Отец  и  Мать
погрузились в молчание, и уже не осталось никого, кто бы  вспомнил  времена,
когда они разговаривали, боролись и умоляли  о  милосердии.  Настало  время,
когда никто не мог вспомнить, кто и зачем заточил в подземном склепе Мать  и
Отца и почему они не могут быть освобождены. Некоторые даже не верили в  то,
что Мать и Отец были прародителями  всех  и  их  гибель  способна  причинить
кому-либо вред. Они считали это не более чем древней легендой.
   А  тем  временем  Египет  продолжал  существовать,  и   его   религиозные
верования, не подвергавшиеся  воздействию  извне,  обратились  к  наличию  у
человека сознания и совести, к тому,  что  после  смерти  каждого,  будь  он
богатым или бедным, ждет суд, к признанию необходимости быть  добродетельным
и существования жизни после смерти.
   Однажды ночью Мать и Отец наконец освободились, и  те,  кто  охранял  их,
поняли, что только они сами могли сдвинуть каменные глыбы. За время молчания
их сила и могущество неизмеримо возросли. И тем  не  менее  сидящие  посреди
темного и грязного зала, который долгие века оставался местом их  заточения,
они больше были  похожи  на  статуи.  Одежды  давно  истлели,  и  теперь  их
обнаженные тела излучали сияние.
   Если они соглашались принять предлагаемую им  жертву,  то  двигались  при
этом  чрезвычайно  медленно,  словно  впавшие  в  зимнюю  спячку   рептилии.
Казалось, время изменило свои параметры, и теперь  годы  стали  для  них  не
более чем ночами, а века длились не дольше чем годы.
   Древняя религия была в  Египте  сильна  как  никогда.  При  этом  она  не
принадлежала  ни  Востоку,  ни  Западу.  Те,  Кто  Пьет  Кровь,   оставались
божественными символами, светлым и возвышенным воплощением загробной  жизни,
насладиться которой может быть  позволено  даже  самому  бедному  и  жалкому
египтянину.
   В эти поздние времена разрешалось приносить в жертву только  преступников
и злодеев. Ибо таким образом боги избавляли людей  от  зла,  защищали  их  и
безмолвными голосами произносили слова утешения, помогая слабым, излагая  те
истины, которые удалось им постичь  во  время  долгих  периодов  жажды.  Они
говорили о том, что мир наполнен величайшей  красотой  и  никто  в  мире  не
одинок.
   Мать и Отец обитали в самом великолепном из всех  святилищ,  и  все  боги
приходили туда, чтобы с их  разрешения  обрести  хотя  бы  несколько  капель
Могущественной Крови.
   И вдруг произошло невероятное. Египет был близок к падению. Все, что  так
долго считалось незыблемым и вечным,  должно  было  вот-вот  измениться.  На
землю Египта пришел Александр, у власти  встали  Птолемеи,  потом  появились
Цезарь  и  Антоний  -  все  они  были  поборниками  жестокости  и   главными
действующими лицами величайшей драмы под названием КОНЕЦ ВСЕГО.
   И  тогда  нечестивый   и   лишенный   веры   Старейший,   озлобленный   и
разочарованный, оставил Мать и Отца под палящими лучами солнца.
   Я поднялся с кушетки и посмотрел  на  стоящую  в  центре  комнаты  Акашу.
Свисающие лохмотья испачканных песком бинтов показались мне  оскорбительными
для ее царственной фигуры. Сердце мое  переполнилось  древними  поэтическими
сказаниями. Меня буквально захлестнула любовь к ней.
   Я больше не чувствовал никакой боли. Кости мои срослись.  Опустившись  на
колени, я с благоговением поцеловал пальцы ее правой руки. Подняв взгляд,  я
увидел, что она смотрит прямо на меня,  слегка  склонив  голову,  и  заметил
промелькнувшее на ее лице странное выражение,  в  котором  было  столько  же
страдания, сколько во мне любви к  ней.  Потом  голова  ее  медленно,  очень
медленно вернулась в прежнее положение, глаза снова  устремили  свой  взгляд
вперед, и в ту же минуту я понял, что мне довелось увидеть и узнать то, чего
не дано было увидеть и узнать Старейшему.
   К тому моменту, когда я закончил оборачивать ее тело бинтами, я  пребывал
в экстазе. Более, чем когда-либо, я чувствовал себя обязанным позаботиться о
ней и Энкиле, перед моими глазами стояли ужасные картины гибели  старейшего,
а кровь, которую она дала мне, не только придавала  сил,  но  и  многократно
увеличила мое возбуждение.
   Пока я готовился к отъезду из Александрии, меня преследовали мысли о том,
что мне в конце концов удастся пробудить к жизни  Акашу  и  Энкила,  что  по
прошествии лет к ним вернутся украденные жизненные силы и тогда  мы  познаем
друг друга так близко и в таких удивительных формах, что сны, посланные  мне
вместе с кровью Акаши, поблекнут.
   Рабы мои давно вернулись домой вместе с лошадьми и повозками  для  нашего
путешествия. Они привезли также два каменных саркофага, замки и цепи -  все,
что я велел им приготовить. И теперь они  ожидали  снаружи  моих  дальнейших
указаний. Каменные саркофаги я поставил  рядом  в  одну  из  повозок,  потом
уложил в них саркофаги поменьше, в которых находились Мать и  Отец,  обвязал
цепями, запер на замки и  накрыл  большими  тяжелыми  одеялами.  Наконец  мы
тронулись в путь и,  прежде  чем  повернуть  к  городским  воротам,  сначала
направились к тайной двери, ведущей в подземный храм.
   Строго-настрого  приказав  рабам  поднять  тревогу,  если  кто-то   вдруг
приблизится к повозкам, я взял кожаный мешок и спустился в  храм.  Дойдя  до
библиотеки Старейшего, я собрал все имевшиеся там свитки папирусов и все  до
единого письменные источники, какие только смог найти, и сложил их в  мешок.
Жаль, что у меня не было возможности прихватить с собой  еще  и  надписи  со
стен.
   Я чувствовал, что в соседних комнатах кто-то есть, однако  все  остальные
обитатели храма  были  так  напуганы,  что  не  осмелились  показаться.  Им,
несомненно, было известно, что я похитил Мать и Отца. Вполне возможно, знали
они и о гибели Старейшего.
   Мне, однако, не было до  них  дела.  Я  покидал  Египет,  унося  с  собой
источник могущества всех нас Я был молод, глуп и горяч.
   Добравшись наконец до Антиохии-на-Оронте - большого и прекрасного города,
соперничавшего с Римом  по  численности  населения  и  богатству,  я  прочел
древние папирусы, и они рассказали мне обо всем, что позволила мне  мысленно
увидеть Акаша.
   Акаша и Энкил обрели первый из множества храмов, которые я  построил  для
них по всей Азии и