окунулся в холод и темноту.
   Я был в безопасности.
 
Глава 6 
 
   Я умирал. А может быть, мне это  только  казалось.  Я  не  знал,  сколько
прошло ночей. Мне необходимо было подняться и добраться  до  Александрии.  Я
должен  был  переплыть  море.  Но  это   означало,   что   надо   двигаться,
поворачиваться в земле и отдаться на милость невыносимой жажды. Нет, я ей не
поддамся.
   Жажда возникла. Жажда продолжалась. Она пытала меня как огнем.  Мой  мозг
умирал от жажды, мое сердце - тоже,  оно  билось  все  громче  и  громче  и,
казалось, готово было выскочить из груди. Но я все равно не сдавался.
   Возможно, удары моего сердца были слышны  даже  смертным  на  поверхности
земли. Иногда я видел людей - как  вспышки  пламени  на  фоне  тьмы,  иногда
слышал их голоса, бормочущие что-то на чужом  языке.  Но  чаще  всего  перед
моими глазами была только тьма. Я слышал только тьму.
   Казалось, я сам превратился в жажду, я видел  только  красные  сны,  мною
овладевали только красные  мечты,  и  постепенно  я  начал  осознавать,  что
слишком ослаб и едва ли смогу самостоятельно проделать  путь  наверх  сквозь
тяжелые песчаные комья. Я слишком ослаб, чтобы вновь запустить колесо жизни.
   Да, это так. Я не мог подняться, даже если бы захотел. Я  вообще  не  мог
шевелиться. Но я дышал. Продолжал жить. Но жил и дышал я совсем не так,  как
делают это смертные. Гулкие удары сердца эхом отдавались у меня в ушах.
   Но все-таки я не умирал. Я  просто  был  чересчур  истощен.  Так  же  как
обреченные на  муки  несчастные  за  стенами  кладбища  Невинных  мучеников.
Истинное воплощение страданий, которые поджидают нас повсюду,  но  при  этом
невидимое, никем не  признаваемое  и  не  отмеченное,  а  потому  совершенно
бесполезное.
   На руках у меня выросли длинные  когти,  кожа  сморщилась  и  приросла  к
костям, глаза выпирали из ввалившихся глазниц. Самое интересное, что в таком
виде мы можем  существовать  вечно,  даже  если  не  пьем  кровь,  не  желая
предаваться этому поистине восхитительному и - роковому удовольствию. Мы все
равно существуем. Это можно было бы назвать интересным,  если  бы  не  муки,
которые испытываем мы при каждом ударе сердца.
   И если бы я мог перестать думать о том, что Никола де Ленфена больше нет.
Как нет моих братьев. Нет больше легкого вкуса вина и грома аплодисментов.
   "Не кажется ли тебе, что то, что мы делаем, добродетельно уже потому, что
мы несем людям счастье??
   "Добродетельно? О чем ты говоришь? Добродетельно?!?
   "О том, что это добродетельно потому, что несет  в  себе  крупицы  добра.
Боже мой! Да если во всем мире ничто не имеет смысла, добродетель все  равно
может существовать. В том, что мы едим, пьем, смеемся, в том, что мы  вместе
наконец!...?
   Смех...   Эта   безумная   музыка...   Грохот,   диссонанс,   бесконечное
пронзительное воплощение в звуках бессмысленности существования мира...
   Я не понимал, то ли сплю, то ли бодрствую. Уверен я был лишь в  одном:  в
том, что я чудовище, монстр. И только потому, что я лежу сейчас  в  земле  и
испытываю страшные муки, несколько человек остаются невредимыми и продолжают
странствовать по земле.
   Габриэль, должно быть, уже в джунглях Африки.
   Время от времени на руинах появляются смертные. Чаще всего здесь прячутся
воры. Они чересчур много болтают на своем непонятном наречии. Все,  что  мне
необходимо сделать, это заставить себя уйти еще глубже в песок, отстраниться
от самого песка, который меня со всех сторон окружает, и тогда  я  перестану
их слышать.
   Неужели я действительно оказался в ловушке?
   Сверху доносится запах крови.
   А вдруг они - моя последняя надежда? Эти двое, расположившиеся на  ночлег
в заброшенном саду. Вдруг именно их кровь заставит меня подняться,  заставит
шевелиться и работать ужасными на вид, похожими на звериные лапы руками?
   Но при виде меня они умрут от страха, и  я  даже  не  успею  напиться  их
крови. Какой позор! Ведь, по слухам, я всегда был прекрасным юным  дьяволом.
Но только не сейчас.
   Иногда мне казалось, что я вновь разговариваю с Ники.
   "Теперь я не  чувствую  боли,  и  меня  не  мучает  сознание  собственной
греховности?, - говорит он.
   "А что вообще ты чувствуешь? - спрашиваю я. - Или твоя свобода и  состоит
в отсутствии способности чувствовать? Ни горя,  ни  жажды,  ни  радости,  ни
восторга??
   В такие минуты мне казалось примечательным, что наше  понятие  о  небесах
всегда связано с восторгом. Небесные радости! А  понятие  ада  всегда  тесно
ассоциируется  с  болью.  Адское  пламя!  Следовательно,  полное  отсутствие
каких-либо чувств вовсе не означает нечто очень хорошее?
   Может, хватит думать об этом, Лестат? Или ты действительно готов  терпеть
поистине адские муки от нестерпимой жажды, только бы не умереть и не  впасть
в полное бесчувствие? По крайней мере, ты испытываешь желание напиться крови
- горячей, доставляющей истинное наслаждение каждой  клеточке  твоего  тела!
Кровь!
   Сколько еще эти смертные собираются пробыть  здесь,  в  моем  заброшенном
саду? Ночь? Или две? Я оставил скрипку в том доме, где жил. Я должен забрать
ее и подарить какому-нибудь юному смертному музыканту, кому-то, кто...
   Благословенная тишина! Слышится только пение скрипки. Белые  пальцы  Ники
прижимаются к струнам, смычок скользит и блестит в лучах света, а  на  белых
лицах бессмертных  марионеток  застыло  выражение  не  то  восторга,  не  то
безразличия... Кажется, с тех пор прошло целое столетие. Парижане поймали бы
его. Ему не следовало самому входить в тот костер. Возможно, они поймали  бы
и меня, хотя едва ли.
   Нет, для меня нет и не будет на этой земле поляны ведьм.
   Он продолжает жить в моем сердце. Какая благочестивая человеческая фраза!
А какова эта жизнь? Я сам  не  рад,  что  живу.  Что  же  означает:  жить  в
чьем-либо сердце? Ничего. Во всяком случае, мне так кажется. Ведь  на  самом
деле тебя там нет.
   В саду бегают кошки. Я чувствую запах кошачьей крови.
   Нет уж, спасибо! Уж лучше я буду страдать  от  жажды  и  в  конце  концов
превращусь в пустую зубастую скорлупу!
 
Глава 7 
 
   В ночной тишине послышался звук. Что-то он мне напоминал...
   Детство... Улица нашей деревни... Итальянские комедианты идут по  главной
улице, объявляя о представлении, которое будет дано вечером с  платформы  их
раскрашенного вагончика. Их  шествие  сопровождается  медленными  ударами  в
большой барабан, и грохот его разносится далеко по  округе.  Это  тот  самый
барабан, в который бил я, проходя по улицам  города  в  те  счастливые  дни,
когда сбежал из дома и присоединился к труппе.
   Однако эти звуки были гораздо громче. Они  больше  походили  на  пушечную
канонаду, эхом разносящуюся по дорогам и горным тропам. Они  заставили  меня
затрепетать. Я открыл  глаза.  Вокруг  была  кромешная  тьма,  а  звуки  все
приближались.
   Их ритм совпадал  с  ритмом  шагов.  Или  с  ритмом  биения  сердца?  Они
заполнили все вокруг.
   Грохот, казавшийся мне  зловещим,  раздавался  совсем  близко.  Однако  в
глубине души я сознавал, что на самом деле никакого грохота нет, что ни один
смертный не может слышать эти звуки, что они  вовсе  не  заставляют  дрожать
фарфор и стекла в домах и разбегаться в страхе окрестных котов.
   Египет погружен в тишину. Она царит в пустыне по  обоим  берегам  великой
реки. Не слышно было ни блеяния овец, ни  мычания  коров,  ни  тихого  плача
женщины.
   И все же звуки буквально оглушали меня.
   На миг мне стало страшно. Вытянувшись, насколько это было возможно в моем
земляном  убежище,  я  начал  лихорадочно  скрести  пальцами  почву,   чтобы
выбраться на воздух. Ослепший и совершенно невесомый, я постепенно  выплывал
наверх и вдруг почувствовал, что мне трудно дышать. Я не в  силах  был  даже
крикнуть, а мне казалось, что своим криком я мог бы сокрушить окна  во  всей
округе, вдребезги разбить хрустальные  бокалы,  все  до  единого  стеклянные
предметы.
   Звуки становились все оглушительнее. Я попытался перевернуться и глотнуть
хоть немного воздуха, но не смог.
   И тут мне почудилось, что ко мне приближается какая-то фигура.  Я  увидел
во тьме красноватое сияние.
   Так вот откуда возникли эти звуки! Это  существо  было  столь  сильным  и
могущественным, что даже замершие  в  тишине  деревья,  цветы  и  окружающий
воздух чувствовали его мощь. Его величие признавали все подземные  существа,
от него разбегались в стороны все твари на земле.
   Быть может, это сама смерть?
   А что если она каким-то чудом есть существо живое, эта Смерть,  и  готова
принять нас в свои объятия? Что если она вовсе не вампир, а само  воплощение
небес?
   Вместе с ней мы возносимся к звездам, пролетаем мимо  ангелов  и  святых,
минуем  свет  и  попадаем  в  благословенную  тьму,  в  бездну,   переставая
существовать. Вечное забвение дарует нам отпущение всех грехов.
   Самоуничтожение   Ники    становится    крошечной    точкой    постепенно
рассеивающегося  света.  Смерть  моих   братьев   растворяется   в   великом
спокойствии неизбежности.
   Я скреб руками землю, колотил по ней кулаками, но был чересчур  слаб.  Во
рту я чувствовал привкус песка и грязи. Я  знал,  что  должен  подняться,  и
доносящиеся до меня звуки приказывали мне сделать это.
   Они казались мне грохотом артиллерийской канонады, выстрелами пушек.
   Теперь я был совершенно уверен, что  они  обращены  именно  ко  мне.  Они
лучами света пронизывают все вокруг. Я не  мог  больше  лежать  -  я  просто
обязан был откликнуться.
   Мысленно я посылал отчаянные призывы. Сообщал, что нахожусь совсем рядом.
Губы меня не слушались, изо рта вырывалось лишь тяжелое дыхание. А звук  все
разрастался, проникал в каждую клеточку моего тела. Земля вокруг дрожала.
   Чем бы или кем бы оно ни было, существо уже вошло в развалины  сгоревшего
дома.
   Дверь с грохотом вылетела, словно ее петли были укреплены не в железе,  а
в глине. Глаза у меня  были  закрыты,  но  я  видел  происходящее  мысленным
зрением. Я видел, как он идет через сад под сенью оливковых деревьев.
   Как сумасшедший работая руками, я вновь стал  выцарапываться  наверх,  на
открытый воздух. И тут услышал еще какой-то звук - монотонный, тихий и очень
знакомый. Я понял, что кто-то роет землю сверху.
   Что-то мягкое, бархатистое коснулось моего лица.  Я  увидел  над  головой
сверкающее звездами небо, по которому лоскутками  вуали  проплывали  облака.
Никогда еще такое знакомое небо не  казалось  мне  поистине  благословенными
небесами.
   Легкие мои наполнились чистым воздухом.
   Я не мог сдержать восторженный стон. Нет,  это  был  даже  не  восторг...
Видеть свет, дышать... это поистине чудо. И барабанный грохот,  от  которого
закладывало уши, казался мне лучшей в мире музыкой, сопровождающей  чудесные
ощущения.
   А надо мной склонился тот, кто искал меня и кто создавал весь этот шум.
   Звуки затихли и  превратились  в  подобие  слабого  отголоска  скрипичной
струны. Незнакомец стоял совершенно неподвижно, опустив руки вдоль  тела,  и
тем не менее я поднимался, как будто кто-то тащил меня вверх.
   Наконец он протянул руки, чтобы обхватить меня, и я увидел лицо,  красота
которого была поистине за пределами возможного.
   Кому из нам подобных могло принадлежать такое лицо? Что мы могли знать  о
терпении, добродетели, сострадании? Он не мог быть одним из нас! И все же он
им был! У него была такая же, как у меня, сверхъестественная кровь и  плоть.
Переливающиеся  радугой  глаза,  вбирающие  свет  буквально  отовсюду,  были
окружены короткими и тонкими ресницами, похожими на золотые нити.
   И это существо, этот могущественный вампир держал меня в своих объятиях и
смотрел мне прямо в глаза. Мне в голову пришла мысль о том, что я наконец-то
узнал секрет бессмертия.
   - Тогда открой его мне, - прошептал он и вдруг улыбнулся. В  этот  момент
он был чистейшим воплощением человеческой любви.
   - Господи, помоги мне! Да разверзнется подо мной адская бездна! - услышал
я собственный голос. Я не в силах был смотреть на подобную красоту.
   Я увидел свои костлявые руки,  кисти  которых  больше  напоминали  птичьи
лапы. Столь отвратительное существо, каким был в  эти  минуты  я,  не  имело
права на существование. Опустив глаза, я взглянул на похожие на палки  ноги.
Одежда на мне  висела.  Я  не  мог  ни  стоять,  ни  двигаться,  и  внезапно
воспоминание о восхитительном вкусе  струящейся  по  губам  крови  буквально
захлестнуло меня.
   Словно  в  тумане  видел  я  перед  собой  его  бархатный  костюм.  Плащ,
спускающийся до самой земли, крепко  сжимающие  меня  руки  в  темно-красных
перчатках. Его густые светлые волосы волнами спускались  почти  до  плеч,  и
спутанные локоны обрамляли лицо. Голубые глаза под густыми золотыми  бровями
могли бы казаться слишком  глубоко  посаженными,  если  бы  не  были  такими
большими и не светились добротой. Мягкий  голос  выдавал  переполняющие  его
чувства.
   Этот человек в момент обретения бессмертия  был  в  самом  расцвете  лет.
Правильные черты лица, чуть впалые щеки, довольно крупный чувственный рот...
На всем лежала печать спокойствия и доброты.
   - Пей, - произнес он, чуть приподнимая брови и медленно  выговаривая  это
слово, сложив губы будто для поцелуя.
   Точно так  же,  как  когда-то  давным-давно  Магнус,  он  поднял  руку  и
расстегнул на шее плащ.  Под  прозрачной  сверхъестественно  белой  кожей  я
увидел пульсирующую темно-красную вену. И вновь  в  ушах  у  меня  раздались
невероятно  мощные  звуки,  которые  буквально  оторвали  меня  от  земли  и
заставили прижаться к вене.
   Кровь была подобна свету, она хлынула в меня  как  жидкий  огонь.  Такова
наша кровь.
   С неизвестно откуда взявшейся силой я вцепился руками в его плечи, приник
лицом к прохладной белой  коже.  Струившаяся  по  жилам  кровь  воспламеняла
каждую клеточку моего существа.  В  течение  скольких  веков  очищалась  эта
кровь, накапливала в себе мощь?
   Словно сквозь грохот водопада, я вновь услышал его голос:
   - Пей, мой мальчик. Пей, мой израненный малыш.
   Я чувствовал, как вздымается его грудь, как трепещет от волнения тело,  и
вскоре мы слились с ним воедино.
   - Мариус... - вроде бы прошептал я.
   И он ответил мне:
   - Да.
 
ЧАСТЬ VII 
ДРЕВНЯЯ МАГИЯ, ДРЕВНИЕ ТАЙНЫ 
 
Глава 1 
 
   Я проснулся на  корабле.  До  меня  доносилось  поскрипывание  бортов,  я
чувствовал запах моря.  Ощущал  запах  крови  тех,  кто  управлял  кораблем.
Точнее, это была галера, потому что я  явственно  слышал  размеренные  удары
весел о воду и хлопанье на ветру огромных парусов.
   Я не в силах был открыть глаза, не мог заставить себя пошевелиться. И тем
не менее я был спокоен. Меня не мучила жажда.  Иными  словами,  я  испытывал
удивительное чувство умиротворения. Тело мое было теплым,  словно  я  только
что насытился, и было так приятно лежать  здесь,  наслаждаться  убаюкивающим
покачиванием на волнах и грезить наяву.
   Постепенно в голове у меня стало проясняться.
   Я понимал, что  мы  движемся  с  большой  скоростью  по  спокойной  воде.
Догадывался, что солнце только что зашло. Вечернее  небо  медленно  темнело,
ветер стихал. Отчетливо слышимые всплески весел,  равномерно  ударяющихся  о
воду, действовали успокаивающе.
   Мои глаза открылись.
   Я уже не лежал в гробу. Я вышел из каюты на корме судна и остановился  на
палубе.
   Вдыхая  полной  грудью  соленый  морской   воздух,   я   всматривался   в
удивительной красоты синеву вечернего неба и видел  мириады  рассыпанных  по
ней звезд. С земли звезды воспринимаются  совсем  по-другому  и  никогда  не
кажутся такими близкими.
   По обе стороны от  нас  тянулись  горы,  отвесные  скалы  сияли  тысячами
крошечных огоньков. Воздух наполняли запахи зелени, цветов и земли.
   Не слишком большая по размерам и  юркая  галера  стремительно  неслась  к
узкому проходу между виднеющимися впереди скалами.
   Я чувствовал себя как никогда сильным и способен  был  рассуждать  вполне
здраво. На мгновение я испытал соблазн попытаться выяснить, каким образом  я
очутился на борту галеры и по какому морю - Эгейскому или  Адриатическому  -
мы  сейчас  плывем.  Мне  захотелось  узнать,  когда  мы  покинули  Каир   и
действительно ли произошло все то, о чем я сейчас вспоминал.
   Однако эти мысли быстро исчезли. Я с благодарностью воспринимал  то,  что
происходило сейчас.
   На капитанском мостике перед грот-мачтой я увидел Мариуса.
   Подойдя ближе к мостику, я остановился и посмотрел вверх.
   На нем был  тот  же,  что  и  в  Каире,  длинный  бархатный  плащ.  Ветер
отбрасывал назад и трепал его густые светлые волосы.  Крепко  держась  левой
рукой за перила ограждения, он не отрываясь смотрел  вперед,  туда,  где  на
мелководье угрожающе возвышались над водой острые скалы.
   Меня неудержимо влекло к нему, и чувство  умиротворения  охватывало  меня
все больше.
   Во всем его облике чувствовалось  величие,  но  отнюдь  не  отталкивающее
высокомерие. Отсутствовала и надменность, которая могла бы испугать. Он  был
полон спокойного благородства. Пристально глядящие вперед глаза были  слегка
расширены,  мягко  изогнутый  рот,  как  и   при   первой   нашей   встрече,
свидетельствовал о бесконечной доброте.
   Лицо его было чересчур гладким, да  кожа  блестела,  как  блестит  обычно
новая ткань, образовавшаяся на месте шрама. Встретив его  на  темной  улице,
можно было испугаться. Лицо его даже слегка светилось. Но выражение его было
слишком теплым и человечным, оно настолько  искрилось  добротой,  что  любой
невольно почувствовал бы к нему расположение.
   Арман напоминал мне  богов  кисти  Караваджо,  Габриэль  была  похожа  на
мраморного архангела у входа в храм.
   Но тот, кто стоял сейчас наверху, был поистине бессмертным человеком.
   И этот бессмертный человек, вытянув правую руку, молча и безошибочно  вел
корабль через рифы, преграждающие путь к проходу между скалами.
   Вода  вокруг  нас  сияла,  словно  расплавленный  металл,  становясь   то
лазурной, то серебряной, то вдруг совершенно черной. Там, где волны бились о
скалы, в воздух взлетали мириады капелек морской пены.
   Я подошел еще ближе и почти бесшумно поднялся по трапу на мостик.
   Ни на секунду не отрывая взгляд от воды, Мариус  протянул  левую  руку  и
взял ею мою.
   Он слегка сжал мои пальцы, и я почувствовал исходящее от него  тепло.  Но
сейчас было не время  для  разговоров.  Удивительно,  как  он  вообще  сумел
заметить меня.
   Он чуть свел брови и прищурил глаза. Словно услышав его  команду,  гребцы
снизили темп.
   Я был потрясен и заворожен увиденным. Усилив собственную концентрацию,  я
ощутил излучаемую им мощь, пульсирующую в такт биению его сердца.
   Нас окружали скалы, у подножия которых тянулись  узкие  полоски  песчаных
пляжей, и повсюду я чувствовал присутствие смертных. Я видел, как с факелами
в руках они собираются у оконечности мыса или бегут к самой кромке воды. Они
всматривались в вечернюю полутьму, стараясь разглядеть огни нашей галеры,  и
я слышал их мысли так же отчетливо, как если бы они  высказывали  их  вслух.
Они думали по-гречески, и, хотя  язык  не  был  мне  знаком,  содержание  их
мысленных посланий было для меня совершенно ясным.
   "Наш господин едет! Идите все сюда и смотрите: едет  наш  господин!?  При
этом   само   слово   ?господин?   приобретало   в   их   понимании    некий
сверхъестественный смысл. Со всех окрестных  берегов,  перерастая  в  единый
хор, слышался их возбужденный шепот, исполненный восторженного почитания.
   Я слушал затаив дыхание. И вспоминал о том человеке в Каире,  которого  я
привел в неописуемый ужас, о панике, вызванной моим  выступлением  на  сцене
театра Рено. За  исключением  этих  двух  позорных  для  меня  происшествий,
последние десять  лет  я  странствовал  по  миру  совершенно  незаметно  для
смертных. А эти люди, крестьяне в темных  одеждах,  собравшиеся  посмотреть,
ка