оборе  Нотр-Дам.  Я  вновь  оказался  под
воздействием его чар. Свет в комнате был чересчур ярким. Вокруг не  осталось
ничего,  кроме  ослепительного  сияния,   окружающего   Армана.   Мы   будто
приближались друг к другу, хотя на самом деле  никто  из  нас  не  двигался.
Словно неведомая сила неумолимо притягивала меня к нему.
   Наконец я повернулся и выбежал из комнаты, спотыкаясь на  каждом  шагу  и
едва не падая. Промчавшись по  коридору,  я  выбрался  через  окно  и  почти
мгновенно оказался на крыше.
   Я с бешеной скоростью гнал лошадь через  Иль-де-ля-Сите,  и  сердце  мое,
казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Лишь когда  Париж  остался  позади,  я
немного успокоился.
 
*** 
 
   Звон колоколов ада.
   На фоне светлеющего утреннего  неба  передо  мной  возник  черный  силуэт
башни. Мое маленькое общество уже улеглось на покой в подземном склепе.
   Я не стал открывать саркофаги, чтобы посмотреть на них,  хотя  мне  очень
хотелось увидеть Габриэль, коснуться ее руки.
   В полном одиночестве я стал подниматься на  зубчатую  стену,  откуда  так
любил наслаждаться чудесным сиянием начинающегося рассвета, который мне  уже
никогда не суждено увидеть до конца. Я  слышал  собственную  музыку  -  звон
колоколов ада...
   И вдруг до меня донеслись иные звуки. Я услышал  их  еще  на  лестнице  и
удивился тому, что они сумели долететь до моих ушей Впечатление было  такое,
будто очень далеко кто-то тихо пел нежную песенку.
   Однажды, много лет назад, мне довелось услышать, как пел шедший по дороге
на север деревенский мальчишка. Он  не  подозревал,  что  кто-то  может  его
услышать, и воображал, будто он совершенно один  на  огромном  пространстве.
Быть может, поэтому его необыкновенно сильный и чистый голос обрел  поистине
неземную красоту. Я не помню слов, но они тогда не имели никакого значения.
   Именно этот голос доносился до меня и сейчас. Одинокий голос, вобравший в
себя все звуки мира и звавший издалека.
   Меня снова охватил страх. И все же я открыл  дверь  в  конце  лестницы  и
вышел на каменную крышу. Меня шелком окутал утренний  ветерок,  над  головой
сонно  мерцали  последние  звезды.  Небо  казалось  скорее  не  куполом,   а
бесконечным туманом, клубящимся в вышине. И звезды постепенно тонули в  этом
тумане, поднимались все выше, делались меньше и меньше.
   Далекий голос зазвучал громче, пронзительнее, как  будто  его  обладатель
стоял на вершине высокой горы, и я вдруг почувствовал в груди  такую  острую
боль, что невольно прижал к сердцу руку.
   "Приди ко мне! Я готов простить тебе все, если только ты придешь ко  мне!
Я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким!? Подобно тому как луч света
распекает тьму, этот пронзительный голос резал на части мою душу.
   При звуках песни меня охватило ощущение беспредельной силы, и передо мной
открылись безграничные возможности воплощения всех моих надежд и ожиданий. И
я увидел Армана, одиноко стоящего  в  проеме  распахнутых  дверей  Нотр-Дам.
Время и пространство не более чем иллюзия. В бледном сиянии он  стоял  перед
главным алтарем -  тонкая  фигурка  в  царственных  лохмотьях,  мерцающая  и
постепенно тающая, -  в  глазах  его  не  было  ничего,  кроме  бесконечного
терпения. И не было больше склепа в недрах кладбища Невинных  мучеников.  Не
было уродливо-комического, закутанного в грязные тряпки призрака,  в  сиянии
свечей сидевшего в  библиотеке  Ники,  отшвыривающего  от  себя  прочитанные
наспех книги - пустые скорлупки.
   Опустившись на колени, я прислонился головой к холодному  зубцу  каменной
стены. Я видел, как постепенно растворяется в небе призрачная луна, но в это
мгновение ее,  наверное,  коснулись  солнечные  лучи,  потому  что  я  вдруг
почувствовал, что она обжигает меня, и невольно закрыл глаза.
   Однако  я  продолжал  пребывать  в  состоянии  эйфории,   даже   экстаза.
Удивительный голос разрывал на части мою душу, проникал в  самые  тайные  ее
глубины, затрагивал наиболее сокровенные струны. Мне казалось, что отныне  я
в состоянии понять и оценить  величие  Законов  Тьмы  и  для  этого  мне  не
требуется поток текущей по жилам крови.
   Мне хотелось снова спросить его, что ему нужно. О  каком  прощении  можно
говорить, если совсем недавно мы были заклятыми врагами? Я  хотел  напомнить
ему, что он уничтожил собственных подданных и совершал злодеяния, о  которых
страшно даже думать.
   Но, как и прежде, я был не в силах высказать ему свои упреки,  просто  не
находил слов. Теперь, однако, я был уверен в том, что, если осмелюсь хотя бы
попытаться сделать это, ощущение блаженства  исчезнет  навсегда,  а  муки  и
страдания, которые я испытаю, не пойдут ни в какое сравнение с жаждой крови.
   По-прежнему не двигаясь,  я  оставался  во  власти  странных  ощущений...
передо  мной  возникали   видения,   и   в   голову   приходили   мысли,   в
действительности мне не принадлежавшие.
   Я видел себя спускающимся в подземелье и  берущим  на  руки  безжизненные
тела тех, кого любил и кого сам превратил в чудовищ. Я видел,  как  несу  их
вверх  по  лестнице  и,  совершенно  беспомощных,  оставляю  на  крыше   под
немилосердными лучами восходящего  солнца.  Напрасно  предупреждающе  звонят
колокола ада. Солнце уничтожает их, превращает в пепел.
   Но разум мой с отвращением отверг эти видения,  и  душа  содрогнулась  от
разочарования.
   - Дитя, по-прежнему неразумное дитя... - прошептал я, испытывая  боль  от
постигшего меня разочарования, от  упущенных  возможностей.  -  Как  мог  ты
подумать, что я способен совершить что-либо подобное?
   Голос  постепенно  отдалялся  и  наконец  совсем  затих.  Меня   охватило
всепоглощающее чувство собственного одиночества. Мне казалось,  что  с  меня
сорваны все покровы и отныне я навсегда обречен чувствовать  себя  таким  же
обнаженным и несчастным, как сейчас.
   Где-то вдалеке я  ощутил  мощное  содрогание,  словно  дух,  заставлявший
звучать этот голос, вынужден был свернуться  тугой  спиралью,  как  огромный
язык великана.
   - Какое вероломство! - воскликнул я вслух. - И какая горькая ошибка!  Как
смеешь ты утверждать, что испытываешь страстное желание заполучить меня?!
   Но он исчез. Пропал. И  я  вдруг  отчаянно  захотел,  чтобы  он  вернулся
обратно, даже если мне придется вступить с ним  в  схватку.  Мне  захотелось
вновь испытать ощущение всемогущества, столь яркое и великолепное.
   И опять перед моими глазами возникло лицо Армана - такое, каким я  увидел
его в соборе Нотр-Дам, - по-детски юное и восхитительно прекрасное, как лица
святых на полотнах старого да  Винчи.  Меня  охватило  предчувствие  чего-то
ужасного и при этом неизбежного.
 
Глава 6 
 
   Как только Габриэль проснулась, я увел ее подальше от Ники.  Мы  отыскали
спокойное место в самой гуще леса, и я рассказал ей обо всем, что  произошло
прошлой ночью, о том, что сказал мне и  что  предложил  Арман.  Смущаясь,  с
трудом подбирая слова, я говорил с ней о  невозможности  мысленного  общения
между нами и о том, каким образом я  узнал,  что  мы  не  в  силах  что-либо
изменить.
   - Мы должны немедленно уехать из Парижа, -  наконец  промолвил  я.  -  Он
слишком опасен для нас. А тем, кому я отдал в распоряжение  свой  театр,  не
известно ничего, кроме того, что  они  узнали  от  него.  Пусть  остаются  и
хозяйничают в Париже,  а  мы,  как  сказала  королева,  отправимся  по  Пути
Дьявола.
   Я ожидал, что она рассердится и станет проклинать  Армана,  но,  к  моему
удивлению, за  все  время  моего  рассказа  Габриэль  оставалась  совершенно
спокойной.
   - Лестат, - ответила она наконец, - мы пока еще  не  получили  ответа  на
многие вопросы. Я хочу знать, когда и как возникло это общество и что именно
известно Арману о нас.
   - Матушка, я предпочитаю держаться от них подальше.  Меня  совершенно  не
интересует история возникновения этой компании.  Вполне  возможно,  что  она
неизвестна даже ему самому.
   - Понимаю  тебя,  Лестат,  поверь,  я  все  хорошо  понимаю,  -  спокойно
возразила она. - Когда все необходимое будет сказано и сделано, эти существа
будут интересовать меня меньше, чем ветки на деревьях  в  лесу  или  далекие
звезды. Я с большим  удовольствием  стану  изучать  направление  ветров  или
рисунок прожилок на листьях...
   - Вот именно.
   - Но мы не должны торопиться. Сейчас для нас важнее держаться вместе. Все
вместе мы отправимся в город и потихоньку станем готовиться к отъезду. И все
вместе попытаемся привести в  исполнение  твой  план  -  с  помощью  скрипки
попробуем вывести Никола из нынешнего состояния.
   Мне очень хотелось расспросить ее  о  Ники,  узнать,  что  стоит  за  его
молчанием, что она сама об этом знает и думает. Но слова  не  шли  из  моего
вдруг пересохшего горла. Я хорошо помнил ее чувства:  ?Это  катастрофа,  мой
мальчик!?
   Она обняла меня и повела назад в башню.
   - Мне нет нужды читать твои мысли, - говорила она, - чтобы понять, что  у
тебя на сердце. Давай отвезем его в Париж. Давай попробуем найти Страдивари.
- Она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня.  -  Еще  до  того  как  это
случилось, мы уже шли по Пути Дьявола и очень скоро вернемся на него вновь.
   Заставить Никола поехать в Париж было не  труднее,  чем  в  любое  другое
место. Словно мрачный призрак, он сел на коня и  поскакал  рядом  с  нами  -
живыми казались только его волосы и черный плащ, развевавшиеся на ветру.
   Когда мы начали свою охоту на Иль-де-ля-Сите, я вдруг  почувствовал,  что
не в силах смотреть, как он убивает своих жертв.
   Он двигался, словно сомнамбула, очень медленно и совершенно  бесстрастно,
и при взгляде на него я терял всякую надежду. Я опасался, что  он  останется
таким навсегда и станет нашим вечным спутником, молчаливым и больше  похожим
на оживший труп.
   Мне вдруг пришла в голову  и  другая  мысль.  Теперь  нас  стало  трое  -
настоящее общество. Если бы только мне удалось привести его в чувство...
   Однако прежде всего мне необходимо нанести визит Роже. И говорить с ним я
должен был один на один. Оставив своих спутников в нескольких шагах от  дома
адвоката, я постучал  в  дверь,  внутренне  готовясь  к  самому  трудному  и
отвратительному представлению в своей жизни.
   Должен сказать, что вскоре я получил еще один урок: убедился в готовности
смертных поверить чему угодно, лишь бы увериться в том,  что  им  ничего  не
грозит. Увидев меня, Роже был вне себя от радости.  Ему  доставило  огромное
удовольствие ?видеть меня в добром здравии?  и  узнать,  что  я  по-прежнему
нуждаюсь в его услугах. Прежде чем я успел сказать ему, что  именно  мне  от
него нужно, он уже согласно кивал головой.
   Этот урок я  запомнил  навсегда  и  с  тех  пор  никогда  не  забывал  об
особенностях мировосприятия смертных. Даже когда в  доме  беснуется  злобное
привидение, когда оно швыряет тяжелые оловянные  сковороды,  заливает  водой
подушки,  заставляет  часы  бить  в  неподходящее  время,  смертные   скорее
предпочтут  поверить  ?естественному  объяснению?  происходящего,  каким  бы
абсурдным  и  глупым  оно  ни  казалось,  чем  совершенно   очевидному,   но
сверхъестественному.
   К тому же с первой минуты я понял, что он считает, будто  мы  с  Габриэль
исчезли из дома, воспользовавшись дверью для слуг, - как же мы  не  подумали
об этом раньше! Мне осталось лишь пробормотать  что-то  невразумительное  по
поводу искореженного канделябра - нечто вроде того, что при  виде  умирающей
матери я потерял голову от  горя  и  отчаяния.  Он,  конечно  же,  прекрасно
понимал мое состояние...
   Что же касается причины нашего исчезновения... ну... в общем...  Габриэль
настаивала на том, чтобы я увез ее в монастырь, где она обретет уединение...
там она сейчас и находится.
   - Ах, месье, ее выздоровление - настоящее чудо! - говорил я. - Если бы вы
только могли ее  видеть...  впрочем,  теперь  все  позади...  Мы  немедленно
отправляемся в Италию вместе с Никола де Ленфеном, и потому нам срочно нужны
деньги, аккредитивы и все такое,  а  также  дорожный  экипаж,  причем  очень
большой дорожный экипаж, и шестерка лучших лошадей. Вы  должны  позаботиться
об этом. Вам следует приготовить все к концу пятницы. Кроме  того,  напишите
моему отцу и сообщите, что мы увозим матушку в Италию. Надеюсь, у отца все в
порядке?
   - О да, конечно! Я сообщал ему только самые утешительные...
   - Очень разумно с вашей стороны. Я знал, что могу полностью вам доверять.
Что бы я без вас делал?! А как насчет этих  рубинов?  Вы  можете  немедленно
обратить их в деньги? И вот, у меня  есть  еще  несколько  испанских  монет,
кажется, они старинные.
   Он, словно сумасшедший, все  записывал.  Если  у  него  и  были  какие-то
сомнения и подозрения, то теперь от них не осталось и следа - они растаяли в
тепле моих самых обаятельных улыбок. Он был несказанно  рад  быть  для  меня
полезным.
   - Помещение принадлежащего  мне  театра  на  бульваре  Тамплиеров  должно
оставаться свободным, - продолжал я. - Кроме того, вы и дальше будете  вести
все мои дела здесь.
   Театр на бульваре  Тамплиеров  будет  служить  убежищем  для  отчаявшейся
компании оборванцев-вампиров, если, конечно, Арман еще не успел найти их там
и сжечь, как старые костюмы. Это я выясню в самое ближайшее время.
   Насвистывая что-то веселенькое, как самый обыкновенный человек, я  сбежал
по  ступеням,  радуясь  тому,  что  весьма  неприятная   задача   наконец-то
выполнена. Но на улице я не обнаружил ни Ники, ни Габриэль.
   Застыв на месте, я лихорадочно оглядывался вокруг.
   Я увидел наконец Габриэль - она как будто  материализовалась  из  воздуха
почти рядом со мной, и в ту же секунду я услышал ее голос:
   - Лестат, он исчез! Пропал!
   В первый момент я буквально лишился дара речи, а потом не смог  придумать
ничего умнее, кроме как спросить:
   - Что значит пропал?
   Но думал я в ту минуту совсем о другом. Если прежде я сомневался  в  том,
что люблю его, то теперь от моих сомнений не осталось и следа. До сих пор  я
лгал себе.
   - Не успела я отвернуться, как он тут  же  сбежал,  просто  испарился!  -
объясняла мне Габриэль, и в голосе ее звучали одновременно горечь и гнев.
   - Ты не слышала каких-нибудь других...
   - Нет, ничего. Все произошло так быстро.
   - Но по своей ли воле он исчез? А что, если его похитили?..
   - Если бы его похитил Арман, я непременно почувствовала бы его  страх,  -
возразила она.
   - А разве способен он испытывать  страх?  Может  ли  он  вообще  что-либо
чувствовать?
   Я был очень зол, и вместе с тем мне было отчаянно страшно. Я сжал кулаки.
Ники растворился где-то в непроглядной тьме, окружавшей нас со всех  сторон!
Должно быть, у меня непроизвольно вырвался вскрик или жест отчаяния.
   - Послушай, - снова заговорила Габриэль, - он постоянно  думал  только  о
двух вещах...
   - О каких именно? Расскажи!
   - О погребальном костре в подземном склепе кладбища  Невинных  мучеников,
на котором его чуть не сожгли, и о  маленьком  театре,  о  сцене,  об  огнях
рампы...
   - Театр Рено!
 
*** 
 
   Мы были похожи на двух архангелов. Не прошло и четверти часа,  а  мы  уже
пробирались  сквозь  шумные  толпы  людей,  заполнивших  бульвар,  и  вскоре
оказались перед задней дверью театра, ведущей на сцену.
   Все афишные доски были сорваны, а замки сломаны. Но  я  нигде  не  ощущал
присутствия Элени и остальных вампиров. Мы тихо вошли внутрь  и  направились
за кулисы. Никого...
   А вдруг Арман все же сумел вернуть домой своих подданных? В таком  случае
вина ляжет на мои плечи, потому  что  я  не  захотел  принять  их  под  свое
покровительство.
   Никого и ничего, кроме сваленных  в  беспорядке  декораций,  нарисованных
картин дня и ночи, гор и равнин... и распахнутые настежь двери  гримерных  -
тесных комнатушек, в которых то тут, то там мы ловили взглядом  отражение  в
зеркалах света, проникающего  сквозь  оставленную  нами  открытой  дверь  на
улицу.
   Габриэль вдруг сжала мою руку  и  жестом  указала  в  сторону  кулис.  По
выражению ее лица я понял,  что  она  почувствовала  не  присутствие  других
вампиров, нет... Там был Ники!
   Я  подошел  к  боковому  краю  сцены.  Бархатный  занавес  был  полностью
раздвинут, и в оркестровой яме я отчетливо  увидел  его  темную  фигуру.  Он
сидел на своем обычном месте, сложив и зажав коленями руки. Он смотрел прямо
на меня, но ничего не видел. Взгляд его по-прежнему оставался отсутствующим.
   Неожиданно на память мне пришли слова, сказанные  Габриэль  в  первый  же
вечер после ее перерождения. О  том,  что  она  не  в  силах  избавиться  от
ощущения, что умерла и отныне не может никоим  образом  влиять  на  события,
происходящие в мире смертных.
   Никола казался почти прозрачным и совершенно безжизненным. Он  был  похож
на  бессловесный  и  лишенный  всякого  выражения  призрак,   какие   обычно
передвигаются  по  мрачному,  населенному  привидениями  дому,  сливаясь  со
старой, покрытой толстым слоем пыли мебелью. Видеть его таким было для  меня
страшнее всего.
   Я внимательно осмотрелся в поисках скрипки, но ее нигде не было -  ни  на
полу, ни на стуле возле Никола. И тогда я подумал, что, может быть,  еще  не
все потеряно.
   - Стой здесь и следи за ним, - шепнул я Габриэль.
   У меня самого перехватило дыхание, когда я  окинул  взглядом  темный  зал
театра и вдохнул до боли знакомые запахи. Почему, ну почему  ты  привел  нас
сюда, Ники? В это полное призрачных воспоминаний место?!  А  впрочем,  разве
имею я право задавать тебе эти вопросы? Ведь и сам я вернулся сюда!
   Я зажег найденную в гримерной примадонны свечу. Повсюду валялись открытые
баночки с гримом, а на крючках  остались  висеть  старые  костюмы.  Во  всех
комнатах я видел разбросанную одежду, забытые расчески и  щетки  для  волос,
увядшие и засохшие цветы в вазах, рассыпанную по полу пудру.
   Я опять вспомнил об Элени и остальных и  почувствовал  в  воздухе  слабый
запах кладбища Невинных мучеников.  Лишь  теперь  я  заметил  оставшиеся  на
усыпанном пудрой полу отчетливые следы босых ног. Да, они были здесь и  даже
зажигали свечи, потому что запах воска был совсем свежим.
   Они, однако, не входили в гримерную, которую  мы  делили  с  Ники  и  где
проводили много времени перед выходом на  сцену.  Она  оставалась  запертой.
Взломав замок и распахнув дверь,  я  испытал  страшное  потрясение.  Комната
выглядела точно такой же, какой я ее оставил!
   В ней царили чистота и порядок, даже зеркало было отполировано до блеска.
Все мои вещи лежали точно в таком же порядке, как и тогда, когда я был здесь
в последний раз. На крючке висел старый  сюртук,  в  котором  я  приехал  из
провинции и который давно уже не  носил,  на  полу  стояли  сморщившиеся  от
времени башмаки, а все баночки с гримом были расставлены в идеальном порядке
на столике рядом с натянутым на  деревянную  болванку  театральным  париком,
небольшой стопкой писем от Габриэль и вырезок с рецензиями на наши спектакли
из французских и английских газет.  Осталась  даже  наполовину  опорожненная
бутылка вина с высохшей пробкой.
   А в темноте под мраморной столешницей, наполовину прикрытый смятым черным
сюртуком, лежал блестящий футляр от скрипки. Тот самый  футляр,  который  мы
привезли с собой из дома и который все время был  с  нами.  Но  внутри  него
должна лежать новая скрипка, та самая, которую я купил Ники  в  подарок  уже
потом, на ?королевские деньги?, - скрипка Страдивари.
   Я наклонился и поднял крышку. Да, это была она. Среди множества забытых и
никому  не  нужных  вещей  лежал  изящный,   поблескивающий   темным   лаком
великолепный инструмент.
   Интересно, подумал я, если бы Элени и  остальные  вошли  в  эту  комнату,
взяли бы они ее? Сумели бы понять, на что способна эта скрипка?
   Поставив на минуту свечу, я осторожно взял инструмент в руки  и  подтянул
струны - так, как тысячи раз на моих глазах  делал  это  Никола.  Вместе  со
скрипкой я вернулся на сцену, наклонилс