е навсегда потеряна! Причем давно, много лет назад. Я
отчетливо понял это в тот момент, когда  вышел  из  комнаты,  где  оплакивал
Ники, и увидел ее ждущей меня на улице.
   В той или иной форме все это  было  высказано  давным-давно  в  подземном
склепе башни. Она не могла дать мне то, в чем я так нуждался. И  не  в  моих
силах было превратить ее в ту, кем она никогда не сможет стать. Но  поистине
ужасно то, что ей от меня тоже ничего не было нужно!
   Она звала меня за собой только потому, что считала себя обязанной сделать
это. Быть может, к этому еще примешивались жалость и  печаль.  На  самом  же
деле единственным, чего она жаждала, была свобода.
   Она оставалась со мной и после возвращения в город, но все время  молчала
и ничего не делала.
   А я все глубже и глубже погружался в  пустоту,  онемевший,  ошеломленный,
зная, что в самое ближайшее время меня ожидает еще  один  страшный  удар.  Я
понимал это настолько ясно, что меня охватывал ужас. Она вот-вот скажет  мне
последнее ?прости?, и я не в силах это предотвратить. Когда же я потеряю над
собой контроль? Когда не смогу сдержать слезы?
   Только не сейчас!
   Едва мы зажгли все лампы в нашем маленьком доме,  меня  охватило  буйство
красок. Персидские ковры с великолепными цветочными орнаментами, балдахины с
вплетенными в ткань миллионами крошечных зеркал, сверкающие перья трепещущих
крыльями птиц...
   Я искал письмо от Роже, но его не было, и внезапно меня охватил гнев.  Он
обязан был написать мне хоть что-нибудь.  Мне  необходимо  было  знать,  что
происходит в Париже! Однако гнев быстро сменился страхом.
   - Что же, черт возьми, творится во Франции? - пробормотал я. -  Я  должен
найти других европейцев, лучше всего англичан, потому что они всегда  хорошо
осведомлены, у них всегда есть информация. Куда бы они ни направлялись,  они
повсюду таскают с собой любимый индийский чай и лондонскую ?Таймс?.
   То, что она  стояла  при  этом  совершенно  спокойно,  приводило  меня  в
бешенство. Мне казалось, в комнате происходит  что-то  странное  -  я  вновь
ощутил те же  напряжение  и  неприязнь,  которые  почувствовал  в  подземном
склепе, перед тем как Арман начал свой длинный рассказ.
   Но она просто собиралась покинуть меня навсегда. Готова была  ускользнуть
в вечность. И неизвестно, сумеем ли мы когда-нибудь разыскать друг друга!
   - Вот черт! - вырвалось у меня. - Я ожидал найти  здесь  письмо!  И  слуг
нет. Они не знали точно, когда мы вернемся.
   Мне хотелось послать кого-нибудь за музыкантами. Я только что  насытился,
согрелся и вдруг подумал, что мне хочется танцевать.
   Неожиданно она шевельнулась и направилась прямиком во двор.
   Я увидел, как она наклонилась, потом опустилась на  колени  около  пруда.
Затем приподняла плитки,  которыми  был  вымощен  двор,  вытащила  пакет  и,
стряхнув с него песок, принесла мне.
   Еще до того как она вынесла его на свет, я понял, что он от Роже. Значит,
письмо пришло до нашего путешествия  в  верховья  Нила,  а  она  его  просто
спрятала!
   - Зачем ты это сделала?
   Я был вне себя от ярости. Выхватив пакет у нее из рук, я швырнул  его  на
стол.
   В эти минуты я ненавидел ее так, как никогда прежде...
   - Почему ты спрятала его от меня?
   - Потому что хотела получить еще один шанс! - прошептала она.  Подбородок
у нее задрожал, губы искривились, а по щекам потекли кровавые слезы. - Но ты
все равно сделал свой выбор!
   Я разорвал бумагу. Оттуда выпали вырезки из английских  газет  и  письмо.
Дрожащими руками развернув листок, я начал читать:
   "Монсеньер, как вы уже, наверное, знаете, 14 июля толпы  парижан  осадили
Бастилию. В городе царит хаос. Восстания происходят по всей Франции.  Многие
месяцы я безуспешно пытался связаться с вашей семьей, чтобы, если это  будет
возможно, вывезти их из страны в безопасное место.
   Однако в прошедший понедельник до меня дошли известия,  что  крестьяне  и
арендаторы подняли мятеж против вашего отца и напали на замок. Ваши  братья,
их жены и дети, а также все, кто  осмелился  защищать  замок,  были  жестоко
убиты. Спастись посчастливилось только вашему отцу.
   Преданным слугам удалось спрятать его на время осады, а позже переправить
на побережье. В настоящий момент он  находится  в  Новом  Орлеане  -  бывшей
французской колонии в Луизиане. И он умоляет вас помочь ему.  Он  совершенно
убит горем и окружен чужими людьми. Он умоляет вас приехать?.
   В письме было что-то еще - извинения,  заверения,  какие-то  подробности,
частности... Но все это не имело никакого значения.
   Опустив письмо, я долго сидел, тупо глядя на стол и круг света от лампы.
   - Не езди к нему! - услышал я голос Габриэль, но он показался мне  слабым
и едва уловимым в наступившей  тишине,  которая,  напротив,  превратилась  в
сплошной горестный вопль.
   - Не езди к нему, - повторила она.
   Из глаз ее струились слезы,  и  красноватые  полоски  на  щеках  казались
нарисованными гримом, как у клоуна.
   - Убирайся, - прошептал я. Слово вылетело, но голос мой не  в  силах  был
умолкнуть. - Убирайся! - повторил я. И опять не смог замолчать. Почти против
воли я еще раз крикнул, теперь уже с нескрываемой и безграничной злобой:
   - УБИРАЙСЯ!!!
 
Глава 4 
 
   Мне снилась моя семья. Мы обнимали друг друга. Даже Габриэль в  бархатном
платье была здесь. Замок был сожжен дотла.  Все  присланные  мною  сокровища
либо расплавились, либо превратились в  пепел.  Все  всегда  возвращается  в
прах. Как там говорится: прах к праху и пепел к пеплу?
   Впрочем, неважно. Я вернулся и превратил всех родных в вампиров. И теперь
мы стали семьей де Лионкуров - белолицые красавицы и красавцы, включая  даже
младенца, над которым склонилась мать,  держа  в  руках  извивающуюся  серую
крысу и собираясь накормить ею ребенка.
   Мы со смехом целовались и бродили по сгоревшим черным  развалинам  -  мои
белолицые братья, их белолицые жены,  похожие  на  призраков  дети,  стайкой
охотящиеся за жертвами. А мой слепой отец, совсем как в библейской  легенде,
вдруг вскочил с криком:
   - Я ПРОЗРЕЛ!
   Мой старший брат крепко меня обнял. Нарядно одетый,  он  выглядел  просто
великолепно. Я никогда не видел его  таким  прекрасным,  а  благодаря  крови
вампира лицо его приобрело открытое и одухотворенное выражение.
   - Ты знаешь, это просто чудо, что ты приехал и преподнес всем нам  Темный
Подарок! - И он весело рассмеялся.
   - Темный Дар, дорогой, Темный Дар, - поправила его жена.
   - Потому что если бы ты не совершил свои обряды, - продолжил брат, -  все
мы просто погибли бы.
 
Глава 5 
 
   Дом опустел. Багаж уже был  отправлен.  Через  два  дня  корабль  покинет
Александрию. Со мной остался только один  саквояж.  На  борту  корабля  сыну
маркиза положено время от времени менять костюмы. И,  конечно  же,  со  мной
была скрипка.
   Габриэль стояла возле арки, ведущей  в  сад,  -  изящная,  длинноногая  и
прекрасная в своем белоснежном  платье  из  хлопка  и  неизменной  шляпе  на
распущенных волосах.
   Интересно, эти удивительные длинные волосы были распущены ради меня?
   Мое горе становилось все более  глубоким.  Оно,  словно  морской  прилив,
постепенно вбирало в себя все потери, выпавшие мне как в смертной, так  и  в
бессмертной жизни.
   Позже горе ушло, но  ощущение  того,  что  я  тону,  вернулось  вновь.  Я
чувствовал себя словно во сне, по которому плыл не по своей воле и  которому
не было конца.
   Мне вдруг пришло в голову, что волосы ее можно сравнить с золотым  дождем
и что поистине, когда смотришь на того, кого любишь, все поэтические  образы
мира обретают смысл.
   - Скажите, что вам еще нужно от меня, матушка? - спросил я, обратив вдруг
внимание на то, что комната вновь приобрела цивилизованный вид: стол, лампа,
стул...
   Все мои ярко раскрашенные птички исчезли - должно  быть,  их  отнесли  на
базар, чтобы продать. И серые африканские попугаи, способные прожить дольше,
чем люди, - тоже. А Ники прожил всего тридцать лет.
   - Вам нужны деньги?
   Щеки ее вспыхнули, стремительно меняя цвет от голубого к фиолетовому.  На
какое-то  мгновение  мне  показалась,  будто  в  ней   промелькнуло   что-то
человеческое. Как будто мы вновь стояли  в  ее  комнате  с  сырыми  стенами,
множеством книг и ярко горящим в камине огнем.  А  была  ли  она  человечной
тогда?
   Она наклонила голову, и поля шляпы полностью скрыли от меня ее лицо.
   - Но куда же ты направишься? - неожиданно спросила она.
   - В маленький домик на Рю-Дюмейн в  старом  французском  городе,  который
называется Новый Орлеан, - холодно и резко ответил я. - А что я буду делать,
после того как он умрет и навсегда  обретет  покой,  не  имею  ни  малейшего
представления.
   - Ты не можешь так думать и поступать! - воскликнула она.
   - У меня уже  заказан  билет  на  ближайший  корабль  из  Александрии.  Я
отправлюсь в Неаполь, потом в Барселону. Из Лиссабона отплыву в Новый Свет.
   Лицо ее сделалось уже, черты лица стали резкими. Губы дрогнули, но с  них
не сорвалось ни слова. И вдруг я увидел, что к глазам ее подступили слезы, и
почувствовал, что она хочет меня обнять или хотя бы прикоснуться ко мне.  Но
я отвернулся, сделав вид, что занят  чем-то  лежащим  на  столе,  и  стиснул
кулаки, чтобы унять дрожь. Как хорошо, подумал вдруг  я,  что  Ники  унес  с
собой в небытие свои руки. Если бы он это не сделал, мне пришлось  бы  ехать
за ними во Францию, прежде чем я смог бы продолжить свой путь.
   - Не может быть, чтобы ты ехал к нему! - прошептала она.
   К нему?! Как она смеет! Ведь он же мой отец!
   - Какой смысл говорить об этом сейчас? Я уже еду! - ответил я.
   Она лишь отрицательно качнула головой и подошла к столу. Походка ее  была
еще более легкой и неслышной, чем у Армана.
   -  Кто-нибудь  из  нам  подобных  отваживался  совершать  столь   далекое
путешествие и пересекать океане - спросила она.
   - Мне об этом ничего не известно. В Риме говорили, что нет.
   - А вдруг это вообще невозможно? Пересечь океан.
   - Возможно. И ты это знаешь.
   Ведь прежде мы переплывали моря в обитых пробкой гробах. И горе тому, кто
посмеет меня потревожить.
   Она подошла еще ближе и взглянула на меня сверху вниз.  Она  не  в  силах
была и дальше скрывать боль, исказившую прекрасные черты ее лица. И несмотря
на это, она казалась мне восхитительной. Почему прежде я одевал  ее  во  все
эти бальные платья, шляпы с перьями и заставлял носить драгоценности?!
   - Ты знаешь, как связаться со мной, - снова заговорил я. Тон мой, однако,
не был уверенным, и в голосе звучала горечь. -  Вот  адреса  моих  банков  в
Лондоне и Риме. Эти банки существуют на земле столько же, сколько и вампиры,
наверное. Они и впредь останутся на своих местах. Впрочем, тебе  это  и  так
известно...
   - Замолчи! - тихо вскрикнула она. - Не смей больше говорить  со  мной  об
этом.
   Какая ложь  и  какое  притворство!  Она  всегда  ненавидела  такого  рода
разговоры и никогда не заговаривала на подобные  темы  сама.  Даже  в  самых
фантастических снах мне не могло  присниться,  что  когда-нибудь  все  будет
происходить именно так - что мне придется холодным тоном говорить  ей  столь
неприятные вещи и ей придется плакать. Мне казалось, что при известии о том,
что она уходит, я буду дико вопить от боли, со слезами брошусь к ее ногам.
   Мы долго смотрели друг на друга. Я видел, что глаза ее полны слез, а губы
вздрагивают.
   И в конце концов я потерял всякий контроль над собой.
   Вскочив, я бросился к ней и обхватил руками ее хрупкое тело. Я  не  хотел
ее отпускать от себя, как  бы  она  ни  боролась.  Мы  буквально  слились  в
безмолвном крике и никак не могли оторваться друг от друга. Но я чувствовал,
что она не подчинится, что она не растаяла в моих объятиях.
   В конце концов она слегка отстранилась и стала  гладить  меня  по  голове
обеими руками, потом наклонилась, поцеловала меня в губы и молча отошла.
   - Вот и все, мой дорогой, - сказала она.
   Я покачал головой. У меня на душе было столько невысказанных слов! Но они
не были ей нужны, она никогда не нуждалась в моих словах.
   Медленно и плавно, грациозно покачивая  бедрами,  она  подошла  к  двери,
которая выходила в сад, и  посмотрела  сначала  на  сияющие  высоко  в  небе
звезды, потом на меня.
   - Ты должен пообещать мне кое-что, - промолвила она наконец.
   Я видел перед собой благородного молодого француза,  который  с  грацией,
свойственной только арабам, спокойно передвигался по узким улочкам и  темным
закоулкам сотен  городов  и  бесстрашно  посещал  такие  места,  где  только
отъявленные бандиты могли чувствовать себя в относительной безопасности.
   - Хорошо, - ответил я, хотя дух мой был  совершенно  сломлен  и  никакого
желания продолжать разговор не было.
   Краски померкли. Ночь  не  казалась  мне  ни  холодной,  ни  жаркой.  Мне
хотелось сейчас, чтобы она поскорее ушла, однако я не мог даже  представить,
что будет со мной, когда это действительно случится.
   - Пообещай мне, что ни при каких обстоятельствах не попытаешься покончить
со всем этим, предварительно не повидавшись со мной, не  подождав,  пока  мы
снова сможем быть вместе.
   В первый момент я  был  настолько  удивлен,  что  даже  не  нашелся,  что
ответить.
   -  Я  никогда  не  решусь  покончить  с  собой,  -  наконец  ответил   я,
постаравшись вложить в свои слова как можно больше презрения. - А  потому  с
легкостью могу дать тебе такое обещание. Но почему бы и  тебе  не  пообещать
мне кое-что? Например, что ты скажешь мне, куда направишься отсюда и  где  я
смогу тебя найти... что не исчезнешь бесследно, как  если  бы  ты  оказалась
плодом моего воображения...
   Я  замолчал,  почувствовав  в  собственном  голосе  просительные  и  даже
истерические нотки. Я не мог представить ее пишущей  письмо  и  отправляющей
его  по  почте,  да  и  вообще  делающей  что-то  такое,   что   свойственно
обыкновенным смертным.
   - Надеюсь, ты правильно оценил себя и свои силы, - сказала она.
   - Я уже ни во что не верю, матушка, - произнес я.  -  Когда-то  давно  вы
сказали Арману, что верите, будто бескрайние леса и джунгли дадут вам ответы
на все вопросы, что звезды смогут наконец открыть вам истинную правду.  А  я
не верю ни во что. И это делает меня гораздо более сильным, чем вы думаете.
   - Тогда почему же мне так за тебя страшно? - чуть  слышно  спросила  она.
Лишь по движению губ я смог понять смысл ее вопроса.
   - Вы чувствуете, насколько я одинок и как страдаю от того, что фактически
выброшен из жизни. Как горько мне сознавать, что я есть  не  что  иное,  как
зло, что я не заслуживаю любви и в  то  же  время  так  в  ней  нуждаюсь.  Я
ужасаюсь при мысли о том, что не имею права раскрыть себя перед кем-либо  из
смертных. Но все это не сможет остановить меня, матушка. У  меня  достаточно
сил, чтобы вынести все это. Как вы сами сказали, я очень  хорошо  умею  быть
тем, кто я есть на самом деле. Время от времени я очень  страдаю,  только  и
всего.
   - Я люблю тебя, сынок, - сказала она.
   Я хотел напомнить ей о так и не данных мне обещаниях, об агентах в  Риме,
которым она должна писать. Я хотел сказать что-то...
   - Сдержи свое слово, - вновь попросила она.
   И я вдруг отчетливо понял, что  это  наши  последние  проведенные  вместе
мгновения. Я знал это, но уже не мог ничего изменить.
   - Габриэль! - тихо позвал я ее.
   Но она исчезла.
   Комната, сад и все вокруг погрузились в спокойствие и тишину.
   Открыв глаза почти перед самым рассветом, я увидел, что лежу  на  полу  в
доме. Я плакал и, должно быть, уснул.
   Я понимал, что должен отправляться в Александрию, что мне  необходимо  до
восхода солнца успеть уйти как можно дальше и зарыться где-нибудь глубоко  в
песок. Мне будет так приятно спать в песчаной почве. Я заметил,  что  ворота
сада распахнуты настежь и ни одна дверь не заперта.
   Но  я  не  мог  заставить  себя  пошевелиться.  Я  с  каким-то   холодным
спокойствием представлял себе, что разыскиваю ее по всему Каиру. Слышал, как
зову ее и умоляю вернуться. Мне даже на миг показалось, что все это было  на
самом деле. Что я, совершенно забыв о  гордости,  бросился  за  ней  следом,
пытался рассказать ей что-то о предначертаниях судьбы, о том, что  мне  было
суждено потерять ее, так же как Ники суждено было потерять свои руки. Что  я
уверял ее в том, что мы должны каким-то образом изменить судьбу  и  в  конце
концов одержать победу.
   Бессмысленные мечты. Я не  побежал  за  ней.  Я  отправился  на  охоту  в
одиночестве, а потом вернулся обратно. Сейчас  она  уже  за  много  миль  от
Каира. Словно крошечная песчинка, подхваченная порывом  ветра,  она  исчезла
навсегда.
   Прошло много времени, прежде чем я заставил себя повернуть  голову.  Небо
над садом и далекими крышами уже заалело. Всходило солнце, и  вместе  с  ним
город окутывало тепло. Сотни голосов проснувшихся в этот ранний час  жителей
Каира раздавались на его извилистых  узких  улочках,  звуки  исходили  и  от
пробуждающихся деревьев, песка, травы.
   Напряженно вслушиваясь в шум утреннего города  и  следя  за  ползущим  по
крыше лучом света, я не сразу почувствовал близкое присутствие смертного.
   Он стоял возле самых ворот сада и всматривался в мое  неподвижно  лежащее
посреди пустого дома тело. Это был молодой и  довольно  симпатичный  на  вид
европеец со светлыми волосами, одетый на арабский  манер.  Он,  естественно,
был удивлен, увидев ранним утром на полу покинутого  хозяевами  дома  своего
собрата-европейца.
   Солнце уже начинало  жечь  мне  глаза,  кожа  вокруг  них  горела,  но  я
продолжал  следить,  как  он  входит  через  распахнутые  ворота  в  парк  и
приближается ко мне. В белоснежной одежде и арабском головном уборе  он  был
похож на привидение в белой простыне.
   Я понимал, что должен бежать, что должен немедленно укрыться  от  солнца.
Шансов на то, чтобы попасть в подвал под домом, уже не было. В  мое  убежище
проник смертный. У меня не оставалось времени даже на то, чтобы убить его  и
таким образом избавиться от несчастного глупца.
   Но я продолжал лежать неподвижно. А он подходил все ближе и ближе,  и  на
фоне совсем светлого неба фигура его казалась темной.
   - Месье, - услышал я участливый шепот, совсем как  шепот  той  женщины  в
соборе Нотр-Дам, которая хотела мне помочь, перед тем как я  убил  ее  и  ее
невинного ребенка - Месье, что с вами? Могу я вам чем-нибудь помочь?
   Лицо молодого человека было загорелым, а из-под арабского убора  на  меня
смотрели совсем такие же, как и у меня  самого,  серые  глаза  в  обрамлении
золотистых ресниц.
   Я вдруг осознал, что, сам того не желая, вскакиваю на ноги, что губы  мои
кривятся, обнажая острые зубы,  и  из  горла  вырывается  звериное  рычание.
Молодой человек в ужасе смотрел на меня.
   - Гляди! - рявкнул я, демонстрируя свои длинные клыки. - Видишь?!
   Я рванулся к нему, схватил его руку и прижал ладонью к своему лицу.
   - Ты думал, что я человек? - кричал я, обхватывая его и отрывая от  пола,
в то время как он безуспешно пытался  ударить  или  оттолкнуть  меня.  -  Ты
думал, что я такой же, как ты?
   Рот его сначала беззвучно  раскрылся,  потом  я  услышал  душераздирающий
вопль.
   Я швырнул его высоко вверх, через сад, и его тело  исчезло  за  одной  из
сияющих крыш.
   В небе уже вовсю горел рассветный пожар.
   Через ворота сада я выскочил на улицу, потом долго  бежал  под  какими-то
арками, мчался по незнакомым улочкам, распахивая одним ударом  преграждавшие
мне путь ворота и двери и расталкивая попадавшихся под руку смертных.
   Я проламывал даже стены, и пыль забивала мне  нос,  мешая  дышать,  но  я
мчался все дальше по грязным и вонючим проулкам. И все время меня  буквально
по пятам преследовал свет.
   Найдя наконец сгоревший дотла дом с  обрушившимися  решетками  вокруг,  я
влетел туда и стал зарываться в садовую землю,  пока  не  почувствовал,  что
больше не в силах шевелить руками.
   Я