отца Лестата: вы  оставались
рядом с ним, хотя сами  подвергались  серьезной  опасности.  Вам  было  жаль
молодого Френьера, когда Лестат собирался убить его... все это вы объяснили.
Но меня волнует другое... Было ли ваше чувство к Бабетте большим, чем просто
жалость и сострадание?
   - Вы имеете в виду любовь, - сказал вампир.  -  Почему  не  назвать  вещи
своими именами?
   - Потому что вы говорили об отчуждении вампиров от обычных людей.
   - Разве нельзя сказать того же об ангелах?
   Юноша на секунду задумался.
   - Да, - ответил он.
   - Но разве ангелы не могут любить? Разве они не взирают на  лик  Божий  с
беспредельной любовью?
   - Любовью или поклонением?
   - А это не одно и то же? - задумчиво протянул Луи. - В чем же разница?  -
Не для юноши был этот вопрос. Луи обращался к себе самому.
   - Ангелы знают любовь  и  гордость...  гордыню  падения...  и  ненависть.
Чувства существ, отрешенных от мира, сильны и огромны,  и  слиты  воедино  с
волей. - Он не отрываясь смотрел на стол, словно обдумывая заново  ответ,  и
не мог найти верных слов. - Да, это  было  глубокое  чувство.  Но  не  самое
сильное в моей жизни. - Он поднял глаза на юношу. - Бабетта была для меня  в
своем роде идеальным человеческим существом.
   Вампир  повернулся  и  посмотрел  в  окно,  складки   его   плаща   мягко
пошевелились. Юноша наклонился, проверил ленту, вытащил из  портфеля  другую
кассету, извинился перед собеседником за задержку и вставил ее в диктофон.
   - Наверное, мой вопрос слишком личный.
   - Ничего подобного. - Вампир резко повернулсяк нему.  -  Это  был  верный
вопрос. Да, я знаю любовь, и я по-своему  любил  Бабетту.  Но  это  не  была
главная любовь моей жизни. Она была предтечей.
   Но вернемся  к  моему  рассказу.  Благотворительный  бал  Бабетты  прошел
успешно, и ее  возвращение  в  общество  состоялось.  Большой  капитал  стер
последние сомнения в умах родителей и поклонников, и вскоре она вышла замуж.
Летними вечерами я часто навещал ее, ничем не выдавая своего присутствия,  и
ее счастье делало счастливым и меня самого.
   А теперь я привел  к  ней  Лестата.  Он  бы  давно  уже  переубивал  всех
Френьеров, если бы я не мешал, и сейчас он решил, что наконец-то пробил  его
час и я заодно с ним. "Какая польза нам от их смерти? - Я  хотел  его  сразу
разуверить. - Ты зовешь меня идиотом,  а  сам  ведешь  себя,  как  последний
дурак. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты превратил меня в вампира? Ты не  смог
бы прожить без меня, не справился бы с самой  простой  проблемой.  Годами  я
делал за тебя все, а ты бил баклуши с чувством самодовольного превосходства.
Ты рассказал мне все, что знаешь, и у меня теперь нет ни малейшей надобности
в тебе. Наоборот, это я тебе нужен. Так вот, если ты дотронешься хотя бы  до
одного из Френьеров, я тут же избавлюсь от тебя. Между нами начнется  война,
и вряд ли стоит объяснять, что  в  одном  мизинце  у  меня  больше  здравого
смысла, чем у тебя в голове. Так что смотри сам".
   Странно, но мои слова его напугали. Он, естественно, стал  говорить,  что
ему  известно  многое,  о  чем  я  еще  не  знаю:   о   разных   опасностях,
подстерегающих вампиров, о каких-то особых  типах  людей,  убийство  которых
может оказаться гибельным для меня самого, о местах на земном шаре, куда мне
не следует попадать по той же причине, и прочую чепуху,  вызывавшую  у  меня
едва переносимое раздражение. Впрочем, на этот раз за недостатком времени  я
не обращал на него особого внимания. Приблизившись к плантации Френьеров, мы
увидели свет в доме надсмотрщика. Он пытался  успокоить  рабов  убежавших  с
Пон-дю-Лак, и своих собственных. Отблески пожара все еще виднелись  на  фоне
темного неба.  Бабетта,  полностью  одетая  и  очень  деловитая,  отправляла
повозки с людьми и инструментами на помощь  в  борьбе  с  огнем.  Испуганных
рабов с моей плантации собрали в отдельную группу,  и  никто  тогда  еще  не
верил их  рассказам  о  случившемся.  Бабетта  знала,  что  произошло  нечто
ужасное,  и  подозревала  убийство,   но   не   допускала   даже   мысли   о
сверхъестественном. Отдав  необходимые  распоряжения,  она  ушла  в  кабинет
занести запись о пожаре в дневник. Там я и нашел ее. Уже почти  рассвело.  У
меня оставалось в запасе всего несколько минут, чтобы убедить ее помочь нам.
Я  заговорил,  стоя  за  ее  спиной,  и  запретил  ей   оборачиваться.   Она
подчинилась, спокойно выслушала меня. Я объяснил,  что  мне  нужна  комната,
чтобы передохнуть.
   "Я приходил к тебе раньше и ни разу не причинил тебе  зла.  Все,  чего  я
прошу, - ключ и обещание,  что  никто  не  попытается  войти  в  комнату  до
полуночи. Завтра вечером я расскажу тебе все". Я был на грани отчаяния: небо
на востоке уже начинало светлеть. Лестат стоял с гробами в  саду  неподалеку
от дома.
   "Почему вы пришли именно ко мне?" - спросила она.
   "А к кому же? - отозвался я. - Разве не я протягивал тебе руку, когда  ты
больше всего нуждалась в помощи, окруженная слабыми и  беззащитными  людьми,
судьба которых целиком зависела от тебя? Разве не я дважды давал тебе верный
совет и потом с радостью следил за твоей счастливой и  спокойной  жизнью?  -
Через окно я видел, что Лестата уже охватывает паника. -  Дай  мне  ключ  от
любой комнаты. И пусть никто не подходит к ней до заката. Я клянусь, тебе не
придется пожалеть о сделанном".
   "А что, если я откажусь... вдруг вас послал  дьявол?"  -  Она  собиралась
обернуться.
   Я протянул руку и потушил свечу. Она видела мой силуэт на  фоне  сереющих
окон.
   "Если ты не поможешь мне, если ты думаешь, что я слуга сатаны, я умру,  -
ответил я. - Молю тебя,  дай  ключ.  Я  мог  бы  убить  тебя  прямо  сейчас,
понимаешь? - Я шагнул к ней, решившись в отчаянии показать  свое  лицо.  Она
отпрянула и схватилась за ручку кресла, судорожно глотая воздух. - Не бойся.
Уж лучше я умру, чем подниму на тебя руку. Умру, если ты не дашь ключ".
   Она согласилась. Уж не знаю, что она подумала, но она дала  мне  ключ  от
одного из винных подвалов. Я  не  сомневался,  что  она  видела,  как  мы  с
Лестатом затаскивали туда гробы. Оказавшись в безопасности, по крайней  мере
временной, я запер дверь и забаррикадировал ее изнутри. На следующий  вечер,
когда я проснулся, Лестат уже был на ногах.
   - Значит, она сдержала слово?
   - Более того. Она не только не пыталась открыть дверь, но  даже  еще  раз
закрыла ее на ключ снаружи.
   - Но она же наверняка слышала рассказы рабов.
   - Конечно. Лестат первым обнаружил, что дверь заперта с обратной стороны,
и пришел в дикую ярость. Он хотел как можно скорее попасть в  Новый  Орлеан.
Он стал подозревать меня.
   "Я терпел тебя только из-за отца, -  говорил  он,  тщетно  пытаясь  найти
выход из запертой клетки. - Учти, теперь я тебе больше не верю".
   Он явно меня боялся, даже перестал поворачиваться  ко  мне  спиной,  стал
угрожать мне и понес уже совершенный вздор. Я сидел, прислушивался к голосам
в комнатах над нами и думал, когда же он, наконец,  заткнется.  Я  вовсе  не
собирался поверять ему свои чувства к Бабетте и свои надежды на нее.
   Но не только об этом я думал. Вы спрашивали, как  можно  любить  кого-то,
будучи отчужденным от всего земного. Дело в том, что вампир может  думать  о
нескольких вещах  одновременно.Например,  о  том,  что  ты  в  опасности  и,
возможно, скоро погибнешь, и  в  то  же  самое  время  о  чем-то  совершенно
абстрактном и отвлеченном от действительности. Так было  со  мной  тогда.  В
глубине души, не облеченная  в  слова,  во  мне  жила  мысль  о  том,  какой
прекрасной и возвышенной могла бы стать наша дружба  с  Лестатом,  как  мало
препятствий стояло на пути к этому и как  много  нас  объединяло.  Наверное,
любовь к Бабетте навела меня на подобные размышления. Пропасть,  разделявшую
нас с ней, я мог преодолеть лишь одним способом - взять ее жизнь, слившись в
последнем смертельном объятии,  удовлетворить  одновременно  жажду  любви  и
жажду крови. Но моя душа хотела познать Бабетту без убийства, не  отнимая  у
нее ни минуты жизни, ни капли крови... Я хотел невозможного. Другое  дело  -
Лестат, будь он хоть немного умнее и  порядочнее.  Я  вспомнил  предсмертные
слова слепого старика:  Лестат  -  блестящий  ученик,  влюбленный  в  книги,
отобранные у него и сожженные. Сам  я  знал  только  того  Лестата,  который
называл мою библиотеку "грудой пыли" и высмеивал  мою  страсть  к  чтению  и
углубленным размышлениям.
   Шум в доме начал стихать. Потом все  смолкло,  и  лишь  иногда  слышались
звуки шагов и скрип половиц. Слабый, неровный свет пробивался сквозь щели  в
потолке. Лестат ощупывал  кирпичные  стеныс  чисто  человеческим  выражением
безысходности и отчаяния на лице. Я понял, что, выбравшись отсюда, мы должны
распрощаться друг с другом. Ради этого даже согласился бы  переплыть  океан.
Понял, что мирился с ним только потому, что мне  не  хватало  уверенности  в
собственных силах. Обманывал себя, что иду на жертвы только во имя спокойной
жизни его старика и моей сестры с мужем. На самом  же  деле  я  оставался  с
Лестатом, потому что мне казалось, что  он  посвящен  в  тайны,  без  знания
которых вампиру обойтись нельзя, и без него я ничего не узнаю.  Но  главное,
он был единственный, кого я знал из мне подобных. Он никогда не  рассказывал
мне, как произошло его обращение, или где найти других вампиров. Это все еще
волновало меня. Я ненавидел Лестата и хотел расстаться с ним, но кто  знает,
готов ли я остаться один?
   Я сидел и думал, а Лестат гнул свое: я, мол, ему больше не нужен, и он не
потерпит таких выходок, в особенности дерзких шуток каких-то  Френьеров.  По
его словам, надо быть готовым ко всему, когда отопрут дверь.
   "Помни! - говорил он. - Сила и быстрота - вот против чего им  не  удастся
устоять. Ну и, разумеется, страх. Главное - вселить ужас во  врагов.  Забудь
свою сентиментальность! Она может слишком дорого нам обойтись".
   "Ты хочешь, чтоб мы разошлись?" - спросил я. Я надеялся,  что  он  скажет
"да", потому что боялся сам принимать  решения.  Точнее  говоря,  я  еще  не
разобрался в своих мыслях.
   "Пока что я хочу добраться до Нового Орлеана! - ответил он.  -  Я  просто
предупреждаю, что могу обойтись без тебя.  Но  сейчас  нам  лучше  держаться
вместе. Ты еще не знаешь, что в твоей власти, ты даже не понял, кто ты  есть
на самом деле. Если эта женщина придет одна, действуй  силой  убеждения.  Но
если она приведет других, приготовься стать самим собой."
   "Кто же я есть на самом деле? - спросил я. Никогда раньше эта загадка  не
мучала меня так сильно. - Что значит стать самим собой?"
   Лицо Лестата выражало отвращение. Он вскинул руки.
   "Приготовься... - оскалился он, демонстрируя  чудовищные  зубы,  -  стать
убийцей! - Вдруг он поднял глаза наверх,прислушиваясь. - Они ложатся  спать,
слышишь?"
   Наступило долгое молчание. Лестат расхаживал по погребу, а я  думал,  что
скажу Бабетте. Я все еще старался разобраться в своих чувствах к ней.  Вдруг
из-под двери пробился луч света, и Лестат весь подобрался, готовясь прыгнуть
на вошедшего, кто бы им ни был. Дверь отворилась, и вошла Бабетта. Она  была
одна. Лестат незаметно скользнул  ей  за  спину.  Она  стояла  и  пристально
смотрела на меня.
   Никогда еще она не казалась мне такой красивой. Ее  распущенные  на  ночь
волосы темными волнами спадали на белое  платье,  лицо  выражало  тревогу  и
страх. Щеки ее горели, огромные карие глаза стали еще больше. Я уже говорил,
что любил в ней честность и  силу,  величие  ее  души,  но  без  чувственной
страсти, которую на моем месте могли бы испытывать вы. Но все равно я считал
ее самой очаровательной и соблазнительной женщиной из всех,  кого  я  видел.
Даже строгое, закрытое платье не могло скрыть мягкости и округлости ее рук и
груди. Ее  тело  представлялось  мне  прекрасной  и  таинственной  оболочкой
загадочной души. Меня  неудержимо  влекло  к  ней,  но  я  знал,  что  стоит
поддаться минутной слабости - и ее смерть станет неизбежной.  Я  отвернулся,
мучимый вопросом: а вдруг она увидела мертвое бездушие в моих глазах?
   "Ты - тот же самый, кто являлся но мне прежде, - произнесла она  наконец,
словно не будучи в этом уверенной до этого. - Ты - хозяин Пон-дю-Лак! Ты!"
   Я знал, что ей пришлось выслушать дикие и  нелепые  рассказы  о  событиях
прошлой ночи, и теперь бессмысленно ее переубеждать. Дважды использовав свою
сверхъестественную внешность, чтобы получить возможность поговорить с ней, я
не мог увиливать или прятаться на этот раз.
   "Я не сделаю тебе ничего дурного, - сказал я. - Дай мне только лошадей  и
экипаж. Мои остались в поле..."
   Бабетта, казалось, даже не слышала моих слов. Она подошла поближе,  чтобы
поймать меня в круг света от фонаря в своей руке.
   Я заметил, что Лестат подкрадывается  к  ней  сзади.  Их  тени  на  стене
слились; я знал, что сейчас он опасен.
   "Ты дашь мне экипаж?" - повторил я.
   Она молча смотрела на меня, подняв фонарь  над  головой.  Я  хотел  опять
отвернуться, но вдруг увидел, что ее лицо изменилось. Оно стало неподвижным,
ничего не выражало, словно ее загипнотизировали. Потом она закрыла  глаза  и
покачала головой. Мне почудилось, что это я одним своим взглядом,  сам  того
не желая, сделал ее такой.
   "Кто ты? - прошептала она. - Ты пришел от дьявола. Значит, и раньше  тебя
присылал ко мне дьявол!"
   "Дьявол!" - повторил я вслед за ней. Ее слова ударили меня куда  больней,
чем я мог предположить. Меня охватило глубокое отчаяние. Если  она  верит  в
то, что говорит, значит, она сочтет мои прежние советы лживыми и  негодными.
Будущие сомнения могут разрушить ее богатую и счастливую жизнь. Значит,  все
мои усилия оказались напрасны. Как и  все  сильные  люди,  она  страдала  от
одиночества и несмотря ни на что оставалась чужой для общества, как  язычник
среди христиан. Вот почему хрупкое равновесие в ее душе легко было нарушить.
Ей стоило только  начать  сомневаться  в  правильности  своего  выбора.  Она
смотрела на меня с ужасом. Лестат схватил ее сзади за руку, и она, вскрикнув
от неожиданности, уронила на пол  фонарь.  Пламя  вспыхнуло  и  побежало  по
разбрызгавшемуся маслу, а он, не обращая внимания, потащил  ее  к  раскрытой
двери.
   "Ты дашь нам экипаж и коней, сейчас же! - говорил он ей. -  Пошевеливайся
и перестань болтать о дьяволе - перед тобой смерть во плоти!"
   Затоптав в спешке огонь, я бросился вслед за Лестатом. Я кричал, чтобы он
отпустил девушку. Он держал Бабетту за обе руки, она яростно сопротивлялась.
   "Ты поднимешь на ноги весь дом, если не заткнешься! - рявкнул он мне. - Я
прикончу ее  на  месте!  Нам  нужен  экипаж...  веди  нас.  Ты  сама  будешь
разговаривать с конюхом!" - Он вытолкнул ее на улицу.
   Мы медленно двигались по двору. Мое  сердце  разрывалось.  Я  шел  сзади.
Лестат вел перед собой Бабетту. Она силилась разглядеть что-то  в  кромешной
тьме. Вдруг она заметила слабый огонек в окне наверху и остановилась.
   "Вы не получите ничего!" - сказала она.
   Я подошел к Лестату и прошептал, что устрою все сам.
   "Она выдаст нас, если ты не позволишь мне поговорить с ней".
   "Ладно, только поживей, - прошипел он с отвращением. - И не рассусоливай.
У нас нет времени на болтовню".
   "Ты пока иди к конюшне... и возьми все  необходимое.  Только  ради  всего
святого, никого не убивай!"
   Я не знал послушается он или нет, но, как только я шагнул к  Бабетте,  он
исчез. На ее лице застыла ненависть и решимость. Она сказала:
   "Изыди, сатана!"
   Я стоял перед ней молча и выдержал ее взгляд. Она ничем  не  выдала,  что
слышала  слова  Лестата.  Ненависть  в  ее  глазах  обжигала  меня,   словно
раскаленные угли.
   "Зачем ты так говоришь? - спросил я. - Разве моя помощь  повредила  тебе?
Что плохого я тебе сделал? Я приходил, чтобы помочь, когда твои силы были на
исходе. Я думал только о тебе, мне самому ничего не было нужно".
   Она покачала головой.
   "А ты почему так говоришь со мной? Я знаю, что ты наделал  в  Пон-дю-Лак:
ты превратил плантацию в сущий ад! Рассказы рабов  полны  ужаса!  Весь  день
людей находили на дороге к твоему дому - мой муж сам ездил  туда!  Он  видел
своими глазами дом в руинах и трупы рабов повсюду - в саду и на  полях!  Это
дело твоих рук! Почему же со мной ты разговариваешь так нежно и ласково? Что
тебе нужно от меня?"
   Она  медленно  отступала  к  лестнице,  держась  за  колонну.  Наверху  в
освещенном окне я заметил какое-то движение.
   "Я не могу ответить на все вопросы  сейчас,  -  сказал  я.  -  Поверь,  я
никогда не желал тебе зла. Если б у меня оставался выбор, я  ни  за  что  не
потревожил бы тебя прошлой ночью!"
 
*** 
 
   Вампир замолчал.
   Юноша сидел, подавшись вперед, широко раскрыв глаза. Луи смотрел  куда-то
вверх, погрузившись в свои  мысли  и  воспоминания.  Молодой  человек  вдруг
опустил глаза, словно из вежливости. Потом поднял взгляд, и  опять  отвел  в
сторону. На лицах обоих было написано глубокое  страдание.  Молодой  человек
собрался с духом и хотел было заговорить, но  умолк,  не  произнеся  и  двух
слов.
   Луи изучающе посмотрел на него, тот вспыхнул и отвернулся,  потом  поднял
голову и встретился с неподвижным взглядом вампира. Судорожно глотнул, но не
отвел глаз.
   - Ну как? - прошептал  вампир.  -  Такую  интересную  историю  вы  хотели
услышать?
   Беззвучно отодвинув кресло, он  подошел  к  окну.  Юноша  не  шелохнулся,
только смотрел на  его  широкие  плечи  и  длинные  складки  плаща.  Вампир,
полуобернувшись, сказал:
   - Вы не ответили. Вас интересует другое, не правда  ли?  Вы  ведь  пришли
сюда взять у меня интервью для какой-нибудь программы на радио.
   - Это неважно. Я  выброшу  кассеты,  если  захотите!  -  Молодой  человек
поднялся, заметно волнуясь. - Не стану утверждать, что понимаю все, о чем вы
рассказываете. Это не так. Но то, что я понял... ни с чем не сравнимо.
 
*** 
 
   Он нерешительно приблизился к вампиру. Тот,  казалось,  целиком  поглощен
происходящим внизу, на улице, но потом медленно отвернулся от окна, поглядел
на юношу и улыбнулся - безмятежно, почти ласково. Юноше вдруг  стало  не  по
себе. Он засунул руки в карманы и вернулся  к  столу.  Потом,  вопросительно
глядя на вампира, сказал:
   - Может быть, мы продолжим? Пожалуйста...
   Вампир скрестил руки на груди и прислонился спиной к оконной раме.
   - Зачем? - спросил он. Юноша растерялся.
   - Просто мне хочется узнать, что случилось потом. - Он пожал плечами.
   - Ну ладно, так и быть, - согласился вампир все  с  той  же  улыбкой.  Он
подошел к своему креслу, уселся напротив и немного подвинул к себе диктофон:
   - Замечательное изобретение... Итак, я продолжаю. Вы должны понять - все,
чего я хотел теперь от Бабетты, это просто общения. Это желание было сильнее
всего, кроме, пожалуй, физической жажды... жажды крови. Я так  хотел,  чтобы
она поняла меня и откликнулась, что в этот миг особенно глубоко почувствовал
свое странное одиночество. Наши прежние встречи были коротки, но  ясны,  как
простое рукопожатие. Взять ее за руку. И  отпустить  на  свободу,  только  и
всего. Протянуть руку помощи в минуту отчаяния. А теперь мы были  по  разные
стороны баррикад. В глазах Бабетты я превратился в чудовище и не  знал,  как
это исправить, хотя сделал бы все что угодно. И тогда я сказал ей,  что  моя
помощь пошла ей на пользу, а  никакое  деяние  дьявола  не  может  послужить
добру, даже если он сам того хочет.
   "Я знаю!" - ответила она, но этим хотела сказать, что теперь доверяет мне
не больше, чем дьяволу.
   Я попытался приблизиться к ней, но она отступила  назад.  Протянул  руку,
чтобы успокоить ее, но она сжалась, вцепившись в перила на крыльце.
   "Ладно, - сказал я. Внутри у меня закипал ужасный гнев.  -  Зачем  же  ты
дала мне убежище прошлой ночью? Почему сегодня ты пришла одна?"
   - Я заметил тень лукавства на ее лице: у нее  была  причина,  но  она  не
хотела открывать ее мн