х, встречавшихся ему на
лондонских улицах. Так и должно быть. Они  смотрели,  как  он  шествовал  по
тротуару, а он  время  от  времени  улыбался  им  и  кланялся,  иногда  даже
подмигивал. Убивать тоже стало приятнее. Жертва воспринимала его как видение
и, казалось, понимала, что происходит. Он склонялся над ней - точно так  же,
как делал это Вампир Лестат в телевизионных клипах, - и поначалу  нежно  пил
из горла, а уж затем только разрывал жертву на части.
   Конечно, все это было не более чем шуткой. И во всем этом  присутствовало
что-то пугающе обыденное, ровным счетом  никакого  отношения  не  имеющее  к
мрачным тайнам тех, кто пьет кровь, равно как и к смутным обрывкам время  от
времени всплывающих в голове воспоминаний. Тем не менее в  настоящий  момент
его забавляла возможность стать ?кем-то? и ?чем-то?.
   Да, настоящий момент... И этот момент прекрасен. А ничего другого у  него
никогда и не было. В конце концов он рано или поздно забудет  и  эту  эпоху.
Эти ночи  со  всеми  их  чудесными  деталями  испарятся  из  его  памяти;  и
когда-нибудь в будущем, в еще более сложные  и  требовательные  времена,  он
снова будет чувствовать себя потерянным  и  будет  помнить  лишь  свое  имя.
Наконец он отправился домой, в Афины. По ночам он бродил по музеям с огарком
свечи б руке, рассматривая старинные надгробия с резными  фигурами,  которые
трогали его до слез. Вот  как,  например,  эта  сидящая  мертвая  женщина  -
мертвых всегда изображают сидящими, - протягивающая руки к  живому  ребенку,
которого держит на руках ее муж. Он вспоминал имена, словно  их  нашептывали
летучие мыши. ?Поезжай в Египет, и ты  вспомнишь  все?.  Но  он  не  поехал.
Слишком рано молить о безумии и забвении. В Афинах, прогуливаясь  неподалеку
от Акрополя по древнему кладбищу, откуда  убрали  все  могильные  стелы,  он
чувствовал себя в безопасности - несмотря на шум  проносящихся  мимо  машин,
земля здесь прекрасна. И она по-прежнему принадлежит мертвым.
   Он приобрел целый гардероб вампирских одеяний. Он  даже  купил  гроб,  но
предпочитал в него не ложиться. Ему не  нравилось,  что  гроб  не  повторяет
форму человеческого тела, что на нем нет  лица,  нет  надписей,  указывающих
путь душе усопшего. Так не делается. Гроб  казался  ему  больше  похожим  на
шкатулку для драгоценностей. Но коль скоро  он  вампир,  то  нужно  все-таки
иметь гроб, думал он, и  это  было  даже  забавно.  Его  квартира  нравилась
смертным. Когда они приходили к нему в гости, он подавал им  кроваво-красное
вино в хрустальных бокалах. Он декламировал им ?Балладу о старом мореходе? и
пел песни на неизвестных языках, которые им нравились. Иногда  он  читал  им
свои стихи. Они все такие добросердечные, эти смертные! В квартире  не  было
никакой мебели, поэтому он усаживал гостей на гроб.
   Но со  временем  его  начали  беспокоить  песни  американского  рок-певца
Вампира Лестата. Они больше не казались ему забавными. Как и  старые  глупые
фильмы. Но Вампир Лестат тревожил его по-настоящему. Ну кто из пьющих  кровь
стал бы мечтать о чистоте и мужестве? В этих песнях было столько трагизма!
   Те, кто пьет кровь... Иногда, в одиночестве просыпаясь  на  полу  душной,
жаркой квартиры, когда за плотно занавешенными окнами исчезал последний  луч
дневного света, он чувствовал,  как  спадает  с  него  тяжелый,  наполненный
стонами и криками боли сон. Неужели он вновь брел в ночи по каким-то ужасным
местам вслед за двумя прекрасными рыжеволосыми  женщинами,  с  которыми  так
несправедливо обошлись, - за двумя красивейшими  сестрами-близнецами?  Когда
одной из рыжеволосых женщин отрезали язык, она выхватила его из рук солдат и
проглотила.  Они  были  поражены  ее  мужеством...  Нет,  смотреть  на   это
невозможно! У него болело лицо, как будто он тоже плакал от горя. Он начинал
медленно приходить в себя. Смотрел на лампу. На желтые цветы. Все в порядке.
Он в Афинах, вокруг множество ничем не примечательных оштукатуренных зданий,
а на холме, неясно вырисовывающиеся в наполненном дымом воздухе, возвышаются
над всем остальным  величественные  развалины  храма.  Вечер.  Дивная  суета
многотысячных толп скромно одетых людей,  спешащих  после  рабочего  дня  на
эскалаторы,  чтобы  спуститься  в  подземные   поезда.   Площадь   Синтагма,
заполненная страдающими от вечерней духоты людьми, лениво попивающими рецину
или оузо. И маленькие киоски, торгующие журналами и газетами со всего света.
Он больше не слушал песни Вампира Лестата. Он перестал посещать американские
дискотеки, где они  постоянно  звучали.  Он  обходил  стороной  студентов  с
прицепленными к поясам кассетными плейерами.
   Однажды ночью в самом центре района Плака, среди  ослепительных  огней  и
шумных баров, он увидел тех, кто пьет  кровь,  -  они  поспешно  пробирались
сквозь толпу. Сердце его замерло от ощущения одиночества и страха. Он не мог
ни двигаться, ни говорить. Потом он долго шел  за  ними  по  крутым  улицам,
провожал их от одной дискотеки до другой, где  так  же  гремела  электронная
музыка. И все это время он пристально изучал  их,  но  в  тесной  круговерти
туристов они не замечали его присутствия.
   Двое мужчин и женщина в не слишком  вяжущихся  с  окружающей  обстановкой
черных шелковых одеяниях, ноги женщины  тесно  зажаты  в  туфли  на  высоких
каблуках. Пряча глаза за зеркальными стеклами солнечных очков,  и  в  то  же
время  выставляя  напоказ  сияющую  кожу  и  блестящие   волосы,   увешанные
драгоценностями и благоухающие дорогими  ароматами,  они  перешептывались  и
громко смеялись над чем-то.
   Но и без учета всех этих сугубо внешних деталей они  были  совершенно  не
похожи на него. Прежде всего, тела их  были  совсем  не  такими  твердыми  и
белыми. В них оставалось  еще  так  много  плоти,  что  по  сути  своей  они
по-прежнему были ожившими трупами. Обманчиво розовыми и слабыми. И они остро
нуждались в человеческой крови. Даже сейчас их мучает агония жажды,  которую
они, несомненно, испытывают каждую ночь. Потому что кровь  должна  постоянно
воздействовать на мягкие человеческие ткани. Она не только оживляет  их,  но
постепенно превращает в материю совершенно иного рода
   Что касается его, то он целиком состоит именно из  такой  ?материи  иного
рода?. В нем не  осталось  ни  грамма  мягкой  человеческой  плоти.  Да,  он
испытывал жажду крови, но не для перерождения. Он вдруг осознал, что  кровь,
скорее, освежает его, усиливает телепатические  возможности,  способность  к
полету или путешествию вне тела, увеличивает его и без того недюжинную силу.
Наконец-то он понял! Он превратился в практически  идеального  носителя  той
безымянной силы, которая присутствовала в каждом из них.
   Все так. А они просто моложе. Они едва лишь начали свой путь к  истинному
вампирскому бессмертию. Разве сам он не помнит?.. По правде говоря, нет,  но
он знает, что они принадлежат к молодому поколению и следуют Путем  Тьмы  не
более ста или двухсот лет. Это весьма опасный период - время, когда  впервые
сходишь с ума от всего происходящего  или  же  становишься  добычей  других,
которые запирают тебя, сжигают... Многим не довелось пережить этот период. А
как давно это случилось с  ним,  принадлежащим  к  Первому  Поколению!  Даже
представить  себе  невозможно,  сколько  с  тех  пор  минуло   времени!   Он
остановился у крашеной ограды сада,  протянул  руку  к  сучковатой  ветке  и
провел по  лицу  прохладными  ворсистыми  листьями.  И  его  вдруг  охватила
невыразимая печаль, печаль, еще более ужасная, чем страх. Он  услышал  плач,
но плач раздавался не здесь, а у него в  голове.  Чей  это  плач?  Пусть  он
прекратится!
   Что  ж,  он  не  причинит  зла  этим  нежным  детям!  Он   хочет   только
познакомиться с ними, заключить их в свои объятия: ?В конце концов,  все  мы
принадлежим к одной семье, и вы, и я, - мы те, кто пьет кровь!?
   Он подошел ближе и безмолвно, но весьма эмоционально их приветствовал. Но
когда они обернулись в его сторону,  в  их  глазах  не  было  ничего,  кроме
невыразимого ужаса. А потом они убежали. Они помчались прочь от огней Плаки,
вниз по склону холма, и ничто не могло их остановить.
   Чувствуя неведомую прежде боль, он молча застыл на месте. И тут произошло
нечто удивительное и в то же время ужасное. Он бросился вдогонку и  в  конце
концов увидел их снова. Он рассердился, и рассердился по-настоящему. ?Будьте
вы прокляты! За нанесенную мне обиду вы заслуживаете наказания!?  И  кто  бы
мог подумать, в голове у  него,  прямо  за  лобной  костью,  вдруг  возникло
странное ощущение - непонятный холодный спазм!  И  вдруг  из  него  вылетело
нечто невидимое, какая-то сила, и мгновенно проникло в женщину, самую слабую
из убегавшей троицы. Тело женщины вспыхнуло.
   Он ошеломленно смотрел на это  зрелище.  И  тем  не  менее  понимал,  что
произошло.  В  нее  проникла  точно  направленная  им  сила.  И   эта   сила
воспламенила такую же, как и у него,  могущественную  горючую  кровь.  Огонь
мгновенно распространился по всей системе сосудов, попал в  костный  мозг  и
вызвал взрыв. Через несколько секунд ее не стало.
   О боги! И это сделал он! Охваченный  скорбью  и  ужасом,  он  смотрел  на
пустую одежду, которая не сгорела, но лишь почернела  и  покрылась  жировыми
пятнами. Оставшиеся на камнях мостовой  пряди  волос  задымились  и  исчезли
прямо на глазах.
   Быть может, он все же ошибается? Нет, это действительно совершил  он!  Он
чувствовал, как это происходило. А она была такой испуганной!
   Не в силах вымолвить ни звука от потрясения,  он  побрел  домой.  Он  был
уверен, что никогда прежде не пользовался этой силой, даже не  подозревал  о
ее существовании. Быть может, он обрел ее только сейчас, после многовекового
воздействия крови, иссушившей его клетки, сделавшей  их  тонкими,  белыми  и
крепкими, как перегородки осиного гнезда?
   Оказавшись наконец в своей  квартире,  где  аромат  свечей  и  благовоний
действовал на него успокаивающе, он снова проткнул себя ножом и наблюдал  за
тем, как течет кровь. Густая и горячая, она образовала на столе лужицу  и  в
свете лампы сверкала словно живая. И она действительно была живой!
   Глядя  на  себя  в  зеркало,  он   видел,   что   после   многих   недель
самоотверженной  охоты  и  насыщения  кровью  кожа   его   вновь   приобрела
свойственные ей смуглость и сияние.  На  щеках  появился  слабый  желтоватый
оттенок, а губы слегка порозовели. Впрочем, какое это имеет значение: он все
равно похож на оставленную на камне змеиную  кожу  -  мертвую,  невесомую  и
хрустящую, разве  что  за  исключением  постоянно  пульсирующей  крови.  Его
отвратительной крови. А мозг...  Интересно,  каким  теперь  стал  его  мозг?
Прозрачным, как хрустальное изделие, по крошечным отсекам которого  струится
кровь? Наверное, именно в них и живет сила, обладающая невидимым языком?
   Он вновь вышел  на  улицу  и  испытал  новоприобретенную  способность  на
животных: на кошках  -  к  этим  злобным  созданиям  он  питал  необъяснимую
ненависть - и на крысах, которых терпеть не могут все без исключения люди. С
ними получалось иначе. Он действительно убивал этих существ. Невидимый поток
его энергии убивал их, но не сжигал. Точнее говоря, мозг и  сердце  в  конце
концов разрывались, но текшая в них естественная  кровь  не  воспламенялась.
Поэтому они не сгорали.
   Все произошедшее потрясло его до боли в душе.
   - Да, я поистине великолепный объект для  изучения,  -  прошептал  он,  и
глаза неожиданно заблестели  от  непрошеных  слез.  Плащи,  белые  галстуки,
?вампирские? фильмы - что ему до них? Да кто же он,  черт  побери?!  Игрушка
богов, скитающаяся в  вечности?  Увидев  в  витрине  видеомагазина  огромный
плакат, с которого  на  него  с  издевкой  смотрело  зловещее  лицо  Вампира
Лестата, он мгновенной вспышкой энергии вдребезги разнес стекло.
   Ну что ж, прекрасно. Пусть будет так. В ту ночь он беззвучно  поднялся  в
темноте над землей и отправился в Дельфы. Влажная трава нежно приняла его  в
свои объятия, и он пошел  туда,  где  когда-то  сидел  оракул,  в  развалины
обиталища бога.
   Но он не собирался покидать  Афины.  Он  должен  найти  двоих  оставшихся
вампиров и сказать им, что  он  очень  сожалеет  о  случившемся  и  никогда,
никогда больше не будет  использовать  против  них  свою  силу.  Они  должны
поговорить с ним! Они должны остаться с ним!.. Должны!
   Пробудившись на следующую ночь, он стал  прислушиваться.  Через  час  они
поднялись из своих могил. Убежищем им служил дом  в  Плаке,  где  находилась
одна из шумных и дымных таверн, выходящих на улицу. Он понял, что  днем  они
спали в подвале, а с наступлением темноты выходили посмотреть,  как  поют  и
танцуют в таверне смертные. ?Ламия?, старое греческое название вампира.  Так
называлось  и  это  заведение,  где  потоком  текла  рецина,   электрогитары
исполняли простенькие греческие мелодии, а молодые  люди  танцевали  друг  с
другом, соблазнительно, словно женщины, покачивая  бедрами.  Стены  украшали
плакаты с эпизодами из ?вампирских? фильмов - Бела Лугоши  в  роли  Дракулы,
белолицая Глория Холден  в  роли  его  дочери  -  и  портреты  голубоглазого
блондина Вампира Лестата.
   Значит, у них тоже есть чувство юмора, с нежностью подумал он, заглядывая
внутрь. Но лица сидевшей за столиком пары вампиров не выражали ничего, кроме
скорби и страха. И вид у них был совершенно беспомощный.
   Когда в проеме открытой двери на фоне уличного света возник  его  силуэт,
они даже не шелохнулись. Что они подумали, увидев его длинный плащ?  Что  он
чудовище, сошедшее с плаката,  дабы  уничтожить  их,  в  то  время  как  они
практически неуязвимы для всего остального в этом мире?
   "Я пришел с миром. Я только хочу с вами поговорить. Ничто не  вызовет  во
мне гнева. Я пришел с... любовью?.
   Вампиры словно оцепенели от ужаса. Вдруг один из них вскочил из-за стола,
и одновременно раздался душераздирающий вопль обоих. Огонь буквально ослепил
его, как ослепил и смертных, в панике протискивавшихся мимо него  к  выходу.
Вампиров охватило пламя, и они погибали в неистовом и жутком  танце,  широко
раскидывая в стороны  ноги  и  руки.  Загорелся  и  дом  -  дымились  балки,
взрывались стеклянные бутылки, в низкое небо взлетали оранжевые искры.
   Неужели это сделал он? Неужели он - хочет он того или нет - несет  смерть
всем остальным?
   По белому лицу на  накрахмаленную  рубашку  стекали  кровавые  слезы.  Он
прикрыл лицо плащом в знак уважения к тому, что происходило на его глазах: к
погибающим в доме вампирам.
   Нет, он не мог совершить такое, не мог.  Смертные  толкали  его  со  всех
сторон, отпихивая с дороги, но он словно даже не замечал  этого.  Вой  сирен
резанул слух.  Он  моргал,  пытаясь  хоть  что-нибудь  разглядеть  в  сиянии
ослепительных огней.
   И тогда, в минуту жестокого прозрения, он понял, что его вины здесь  нет.
Потому что увидел ту, которая сотворила  весь  этот  кошмар!  Закутавшись  в
серый шерстяной плащ, она стояла в глубине темной аллеи и молча наблюдала за
ним.
   И когда их глаза встретились, она тихо прошептала его имя:
   - Хайман, мой Хайман!
   Его разум вдруг опустел, словно кто-то одним движением  начисто  стер  из
него все мысли. Как будто снизошедший сверху белый свет разом уничтожил  все
детали. В первый  момент  он  не  чувствовал  ничего,  кроме  спокойствия  и
безмятежности. Он не слышал яростного  рева  пламени,  не  ощущал  отчаянных
толчков смертных...
   Охваченный непреодолимым ужасом, он  просто  смотрел  на  нее,  такую  же
прекрасную, изящную и утонченную, какой она была всегда.  Он  вспомнил  все,
чему когда-либо был свидетелем, что представлял собой сам и что знал.
   Перед ним распахнулось время - века и тысячелетия словно помчались назад,
к самым истокам. Первое Поколение... Он знал все.  Он  дрожал  и  плакал.  И
вдруг услышал собственный голос, враждебный и обвиняющий:
   - Ты!
   Внезапная испепеляющая вспышка раскрыла перед ним и  позволила  в  полной
мере ощутить ее могущество. Жар ударил в грудь, и он, спотыкаясь, попятился.
   "О боги, ты и меня убьешь!?
   Но она не могла услышать его  мысли!  Он  ударился  о  выбеленную  стену.
Голову наполнила сильнейшая боль.
   Но он не утратил способности видеть, слышать и думать! Сердце по-прежнему
билось ровно. Его не охватило пламя!
   Он сосредоточился и, собрав  все  силы,  бросился  в  жестокую  атаку  на
невидимую энергию.
   - Опять замышляешь козни, моя повелительница? - вскричал  он  на  древнем
языке. И столько человечности звучало в его голосе!
   Но все закончилось. Аллея была пуста. Она исчезла.
   Точнее говоря, она взлетела, поднялась вертикально вверх, точно  так  же,
как часто делал это и он; ее стремительное движение было недоступно  глазам.
И тем не менее он ощущал, как она постепенно удаляется. Взглянув  вверх,  он
без усилий нашел ее взглядом -  крошечная  черточка,  удаляющаяся  на  запад
среди обрывков белесого облака.
   Резкие звуки заставили  его  вздрогнуть  -  вой  сирен,  громкие  голоса,
оглушительный треск обваливающихся балок сгоревшего дома. Узкая улочка  была
буквально запружена людьми, из  близлежащих  таверн  по-прежнему  доносилась
музыка. Он бросил прощальный взгляд на последнюю обитель мертвых вампиров и,
плача, пошел прочь. Сколько же минуло тысячелетий - даже  не  сосчитать,  но
старая война все продолжается.
 
*** 
 
   Вот уже много часов он бродил по темным и глухим улочкам.
   В Афинах царили тишина и спокойствие. За деревянными стенами домов  спали
люди. В густом, как дождь, тумане поблескивали тротуары. История  его  жизни
словно гигантская свернувшаяся раковина улитки навалилась на него всей своей
тяжестью и придавила к земле.
   В конце концов он  поднялся  на  вершину  холма  и  вошел  в  прохладный,
роскошно обставленный ресторан огромного  современного  отеля  из  стекла  и
стали.  Все  вокруг  здесь  было  таким  же  черно-белым,  как  и  он   сам:
танцевальная площадка, похожая на  шахматную  доску,  черные  столы,  черные
кожаные банкетки.
   Никем не замеченный в мерцающем полумраке затемненного зала, он  без  сил
упал на скамью и дал волю слезам. Закрыв руками  лицо,  он  плакал  долго  и
безутешно.
   - Но его не охватило спасительное безумие, как не пришло и  забвение.  Он
скитался во времени, вновь посещая  те  места,  которые  были  ему  когда-то
близки и где он жил, не зная забот. Он оплакивал всех, кого знал и любил.
   Но наихудшую боль причиняло ему удушающе тяжкое воспоминание о том, как и
когда все это началось. А истинное начало всему  было  положено  задолго  до
того давнего полудня, когда он прилег в тишине своего дома на  берегу  Нила,
размышляя о неизбежной необходимости ночью идти во дворец.
   Все началось годом раньше,  когда  царь  сказал  ему:  ?Если  бы  не  моя
возлюбленная царица, я бы и сам насладился этими двумя женщинами. И  доказал
бы, что никакие они не ведьмы и что бояться их не следует. Ты  сделаешь  это
вместо меня?.
   Он словно наяву увидел перед  собой  столпившуюся  в  тревожном  ожидании
знать - черноглазых мужчин  и  женщин  в  тонких  льняных  юбках  и  искусно
сделанных черных париках; одни сгрудились за резными перилами, другие  гордо
расположились возле самого трона. А перед ним  стоят  рыжеволосые  близнецы,
его  прекрасные  пленницы,  которых  он  за  время   их   заключения   успел
полюбить. ?Я не могу совершить такое!? И все-таки он совершил.  Этого  ждали
от него знатные люди, этого ожидали царь и царица, и тогда он надел ожерелье
царя с золотым медальоном, чтобы действовать от его имени. Под  пристальными
взглядами близнецов  он  спустился  по  ступеням  с  помоста  и  по  очереди
осквернил обеих.
   Конечно, такая боль не может длиться вечно.
   Будь  у  него  достаточно  сил,  он  заполз  бы  в  самое  чрево   земли.
Благословенное неведение - как он в нем нуждался! Отправиться бы  в  Дельфы,
побродить по высокой  душистой  зеле