Европе. Они не сомневались, что я стану заботиться о  них
всегда, а я был уверен в том, что они никому не позволят причинить мне зло.
   Когда много веков спустя свора Детей Тьмы набросилась на меня в Венеции и
сожгла, я был слишком далеко от Акаши. Если бы не это, она непременно пришла
бы ко мне на помощь. Пока я добирался до святилища, я успел  в  полной  мере
испытать те муки, которые выпали на долю сожженным богам, а затем я  пил  ее
кровь, пока не излечился окончательно.
   Должен сказать, что к концу первого века заботы о Матери и Отце я уже  не
надеялся, что они когда-нибудь ?возвратятся к жизни?, и в отчаянии сознавал,
что  все  останется  по-прежнему  навсегда.  Так  же  как   и   сейчас,   их
неподвижность и молчание были практически непрерывными. Изменилась с  годами
только их кожа - от солнечных ожогов не осталось и следа, и она вновь  стала
алебастрово-белой.
   Однако еще до того, как понять и осознать все это, я увлекся наблюдениями
за происходящими вокруг меня событиями, за сменой времен. Я безумно влюбился
в красивую греческую куртизанку с прекрасными каштановыми волосами и  такими
изящными руками, каких  мне  не  приходилось  видеть  ни  у  одной  смертной
женщины. Ее звали Пандора. О том, кто я на  самом  деле,  она  догадалась  с
первого взгляда, в первый же миг нашего знакомства, и потом долго  поджидала
подходящего случая, поддразнивая  и  очаровывая  меня,  пока  наконец  я  не
почувствовал, что готов, и не согласился совершить над ней магический Обряд.
После этого ей было позволено напиться крови Акаши,  и  она  превратилась  в
одно  из  самых  сильных  и  могущественных  сверхъестественных  существ,  с
которыми мне приходилось иметь дело. Двести лет  я  жил  рядом  с  Пандорой,
сражался с ней и любил ее. Но это уже другая повесть.
   Я могу рассказать тебе миллион  самых  разных  историй,  произошедших  за
долгие века моей жизни, о своих путешествиях из Антиохии в  Константинополь,
снова в Александрию, в Индию, о возвращении в Италию, о переезде из  Венеции
в холодную и гористую Шотландию, а потом на этот остров в Эгейском море,  на
котором мы сейчас находимся.
   Я мог бы рассказать тебе  о  едва  заметных  переменах,  происходивших  с
Акашей и Энкилом, об их удивительных поступках и о тайнах, так и  оставшихся
нераскрытыми.
   Возможно, однажды ночью, когда ты в отдаленном будущем вернешься ко  мне,
мы поговорим о других бессмертных, о тех, кого так же, как и  меня,  создали
последние оставшиеся в живых боги в разных концах земли.  Некоторые  из  них
были почитателями Великой Матери, другие - ужасными богами Востока.
   Я мог бы рассказать тебе, как Миль, мой  несчастный  друид-жрец,  однажды
сам напился крови раненого  бога  и  в  одночасье  утратил  веру  в  древние
религиозные устои, превратившись в едва ли не самого опасного и  нечестивого
бессмертного из всех нас. О том, как распространились  по  земле  легенды  о
Тех, Кого Следует Оберегать. И о тех временах, когда другие  бессмертные  из
гордости и тщеславия или из желания уничтожить богов и  покончить  со  всеми
нами раз и навсегда пытались отобрать их у меня.
   Я расскажу тебе о своем одиночестве, о тех, кого я создал, и о том, какой
их ждал конец. О том, как я скрывался под землей вместе с Теми, Кого Следует
Оберегать, а после возрождался благодаря их крови, чтобы  прожить  несколько
человеческих жизней и вновь  уйти  под  землю.  Я  расскажу  тебе  о  других
поистине вечных, которых время от времени мне приходилось встречать. О  том,
как я в последний раз встретил в Дрездене Пандору  в  компании  жестокого  и
могущественного вампира из  Индии,  о  том,  как  мы  поссорились  с  ней  и
расстались навсегда, а после я слишком поздно обнаружил ее письмо, в котором
она умоляла меня встретиться с нею в  Москве,  -  маленький  клочок  бумаги,
исписанный ее почерком и завалявшийся  на  дне  дорожного  сундука.  Я  знаю
слишком много и могу рассказать тебе великое множество разных  историй  -  и
поучительных, и не очень...
   Однако о самом главном ты теперь знаешь - о том, как  я  стал  хранителем
Тех, Кого Следует Оберегать, и кто же мы такие на самом деле.
   Прежде всего ты должен уяснить  себе  следующее.  После  падения  Римской
империи приверженцы христианской религии  объявили  всех  древних  языческих
богов демонами. По прошествии веков бесполезно даже пытаться  объяснить  им,
что их Христос не кто  иной  как  тот  же  бог  лесов  и  рощ,  умирающий  и
воскресающий, как это делали до него Дионис или Осирис. И что  Богоматерь  -
это та же самая Великая Мать, которой  поклонялись  испокон  веков.  Настала
новая  эра,  а  с  нею  пришли  новые  убеждения  и  верования.  Нас   стали
воспринимать как дьяволов, никак не связанных с тем, во  что  теперь  верили
люди. Древние знания были преданы забвению либо понимались совсем по-иному.
   Однако  рано  или  поздно  это  должно   было   произойти.   Человеческие
жертвоприношения приводили в ужас еще древних греков и римлян.  Ведь  я  сам
считал ужасным, что во имя божества рощи кельты  сожгли  вместе  с  плетеным
колоссом великое множество преступников, о чем я уже рассказывал тебе. Точно
так же воспринимали все и христиане. И разве могли они считать  нас,  богов,
питающихся человеческой кровью, ?добрыми??
   Окончательное извращение представлений о нас произошло тогда, когда  Дети
Тьмы  вообразили  себя  служителями  христианского  дьявола.  Подобно  богам
Востока они попытались провозгласить ценность зла, поверили в то, что именно
оно лежит в основе всего, и  возжелали  предоставить  ему  законное,  по  их
мнению, место в этом мире.
   Однако поверь мне: в западном мире зло никогда не имело своего  законного
места. И никогда на Западе не примирялись со смертью.
   Несмотря на  жестокость  событий  прошедших  после  падения  Рима  веков,
несмотря на ужасные кровопролитные войны, преследования и гонения,  несмотря
на все несправедливости, творившиеся в  мире,  ценность  человеческой  жизни
неуклонно возрастала.
   Даже когда церковь возводила памятники Христу и разного  рода  мученикам,
распространяла повсюду их изображения,  она  утверждала,  что  смерть  свою,
которой столь хорошо пользовались верующие, святые приняли от рук врагов, но
никогда не допускала даже  мысли,  что  причиной  этих  смертей  становились
служившие тому же Богу священники.
   Именно вера в ценность человеческой жизни стала  в  те  времена  причиной
запрещения по всей Европе использования камер пыток, колов и  многих  других
ужасных средств наказания и казни. Именно ценность человеческой жизни в наши
дни заставила народы Америки и Франции отказаться от монархии и установить в
государствах республиканский строй.
   И вот теперь мы  вновь  оказались  на  самом  пике  атеистической  эпохи,
времени, когда христианство теряет свои позиции, так же как некогда утратило
их язычество, и наступает иное  время,  в  котором  новый  для  человечества
гуманизм все громче заявляет о своих правах, обретает все больше сторонников
и влияния на умы людей.
   Конечно же, мы не можем знать, что произойдет, когда окончательно отомрут
старые религиозные устои. Христианство возникло из  праха  язычества  только
затем, чтобы придать древнейшим верованиям  новые  формы.  Возможно,  вскоре
появится новая религия. Возможно, если этого не случится, человек  погрязнет
в цинизме и тщеславии, ибо в действительности он всегда  нуждается  в  своих
божествах.
   А быть может, произойдет нечто гораздо более удивительное: мир будет идти
вперед, не обращая внимания ни на каких богов и богинь,  не  нуждаясь  ни  в
дьяволах, ни в ангелах. И в  этом  мире,  Лестат,  для  нас  окажется  места
меньше, чем когда-либо прежде.
   Все то, о чем я тебе рассказал, в конечном счете так же  бесполезно,  как
бесполезны все древние знания - как для людей,  так  и  для  нас.  Поэзия  и
образы древности могут быть очень красивыми, могут заставить нас вздрагивать
в моменты узнавания того, о существовании чего мы только догадывались и  что
ощущали в своем воображении. Они способны увести нас назад,  в  те  времена,
когда человек только познавал землю и не переставал  удивляться  всему,  что
вокруг него происходит. Однако, хотим мы того или нет, мы  вынуждены  всегда
возвращаться в то время, в котором находимся сейчас.
   А в этом мире  вампир  всегда  воспринимается  как  темное  и  нечестивое
божество, все мы - Дети Тьмы. И никем другим вампир быть не может. Если  ему
и удается распространить свою власть на людские умы, то только  потому,  что
душа  человеческая  служит  тайным  кладезем  первобытных   воспоминаний   и
неосознанных желаний. Разум каждого человека - это  тот  самый  Сад  Зла,  о
котором ты говорил и в котором все существа то поднимаются, то падают снова,
в котором поются гимны множеству воображаемых вещей, а  после  те  же  самые
вещи подвергаются проклятию и перестают быть предметами поклонения.
   И тем не менее, познакомившись с нами, люди проникаются  к  нам  любовью.
Они любят нас даже сейчас. В Париже зрители приходят в восторг от того,  что
видят на сцене Театра вампиров. А те, кому приходится  встречать  в  бальных
залах дворцов тебя и  тебе  подобных  -  бледных  и  смертоносных  лордов  в
бархатных плащах, - по-своему преклоняются перед вами и лежат у ваших ног.
   Их приводит в трепет сама возможность бессмертия, возможность  того,  что
величественное и прекрасное существо способно быть воплощением зла, что  ему
доступны любые  знания  и  любые  чувства,  и  тем  не  менее  существо  это
предпочитает удовлетворять свои самые низменные аппетиты. Возможно,  люди  с
удовольствием сами стали бы такими преисполненными зла  существами.  Им  все
кажется таким простым! И эта простота - именно то, чего они хотят.
   Однако стоит им только обрести Темный Дар, и из великого  множества  тех,
кто им владеет, в лучшем случае найдется один, кто не почувствует себя столь
же несчастным, как ты.
   Мне нечего сказать  тебе  такого,  что  не  подтвердило  бы  худшие  твои
опасения. Я прожил восемнадцать столетий и с уверенностью  могу  утверждать,
что мир не нуждается в нас. Я никогда и  ни  в  чем  не  добился  настоящего
успеха. Нам нет места в этом мире.
 
Глава 14 
 
   Мариус замолчал. Впервые за все время нашего разговора он  отвернулся  от
меня и посмотрел  на  темнеющее  за  окнами  небо,  словно  прислушиваясь  к
недоступным моему восприятию голосам ночного острова.
   - Я должен сказать тебе еще нечто очень важное, - заговорил он  снова,  -
хотя в данном случае речь идет  о  совершенно  практических...  -  Он  вновь
замолк, словно что-то отвлекло его внимание. - И  ты  должен  пообещать  мне
кое-что...
   Он снова прислушался к чему-то и погрузился в молчание. В  эти  мгновения
лицо его стало почти таким же, как у Акаши и Энкила.
   Мне хотелось задать ему тысячи вопросов. Но куда  важнее  для  меня  было
вновь услышать некоторые из его высказываний,  как  будто,  для  того  чтобы
окончательно осознать  их,  мне  требовалось  многократно  произнести  слова
вслух.
   Сложив руки домиком, я откинулся в  кресле  и  прислонился  к  прохладной
обивке высокой спинки, глядя прямо перед собой. Перед моим мысленным  взором
проносились картины  услышанного,  я  думал  о  том,  насколько  справедливы
суждения Мариуса о добре и зле, и о том, какой ужас и разочарование  испытал
бы я, попытайся он убедить меня в истинности  и  правоте  философии  древних
богов Востока, утверждающей, что мы можем гордиться тем, что совершаем.
   Я  тоже  был  дитя  Запада  и  всегда   сражался   с   истинно   западной
неспособностью смириться со злом или смертью.
   Однако за всеми этими рассуждениями стояла страшная  правда  о  том,  что
Мариус мог отправить в небытие всех нас до единого,  если  бы  ему  пришлось
сжечь Акашу и Энкила и таким образом избавиться  от  дряхлой  и  бесполезной
оболочки древнего зла. Или мне это только казалось?
   А ужас, заключенный в Акаше и Энкиле?.. Мне нечего было  сказать  о  них,
кроме того, что я и сам в какой-то  мере  начинал  испытывать  то  же  самое
ощущение, которое когда-то испытывал он. Мне казалось, что я могу  возродить
их к жизни и заставить двигаться. Точнее говоря, глядя на них, я чувствовал,
что кто-то может и должен сделать это. Кто-то способен  прервать  их  сон  с
открытыми глазами.
   Но кем они станут, если  снова  начнут  двигаться  и  говорить?  Древними
египетскими монстрами? Что будут они делать?
   Внезапно мне показались  одинаково  заманчивыми  и  соблазнительными  две
возможности: возродить их либо уничтожить. Обе возможности искушали разум. Я
хотел проникнуть в их мысли и поговорить с ними и в то же время не  в  силах
был устоять перед безумной идеей их уничтожения.  Перед  желанием  погибнуть
вместе с ними в ярком пламени, которое поглотит и унесет в небытие всех  нас
- проклятых и обреченных.
   - Неужели ты никогда не испытывал искушения сделать  это?  -  с  болью  в
голосе спросил я, подумав  вдруг  о  том,  слышат  ли  мои  слова  обитатели
подземного святилища.
   Он встрепенулся и перестал прислушиваться, а потом повернулся  ко  мне  и
отрицательно покачал головой.
   - Нет.
   - Даже несмотря на то, что тебе лучше, чем кому-либо  другому,  известно,
что нам нет места на земле?
   - Нет. - Он снова  покачал  головой.  -  Я  бессмертен.  Я  действительно
бессмертен. По правде говоря, я даже не знаю, что в настоящее время способно
меня уничтожить. Думаю, ничто. Однако дело не в этом. Я хочу продолжать свое
существование. Я даже думать об этом не желаю. Сам для себя я превратился  в
источник вечного знания, в тот разум,  о  котором  в  своей  смертной  жизни
мечтал долгие годы, и сейчас я, как  всегда,  испытываю  чувство  величайшей
любви к тому прогрессу, которого удалось  достичь  человечеству.  И  я  хочу
знать, что произойдет теперь, когда мир вновь поставил  под  сомнение  своих
богов. А потому в настоящее время нет такой причины,  которая  заставила  бы
меня закрыть глаза.
   Я понимающе кивнул.
   - Однако я не испытываю таких страданий, какие выпали  на  долю  тебе,  -
продолжал он. - Когда я был обращен в священной роще на севере Франции, я не
был молод. С тех пор я страдал от одиночества, испытывал ужасные  мучения  и
находился на грани безумия, но я никогда не был бессмертным и при этом юным.
Я много раз совершал то, что тебе только  предстоит  совершить,  -  то,  что
вскоре заставит тебя покинуть меня.
   - Покинуть тебя?! Но я не хочу...
   - Тебе придется уйти, Лестат. И, как я уже сказал, очень скоро. Ты еще не
готов к тому, чтобы остаться здесь, со мной. Это  одна  из  наиболее  важных
вещей, о которых я еще не говорил с тобой. И ты должен выслушать меня так же
внимательно, как и прежде.
   - Мариус! Я даже представить себе не могу, что должен  вскоре  уехать!  Я
не...
   Меня вдруг охватил гнев. Неужели он привез меня сюда только затем,  чтобы
вновь заставить уйти? Я вспомнил  предостережения  Армана.  Мы  можем  найти
общий язык только с теми, кто старше нас, но не с созданными нами. И я нашел
Мариуса. Однако все это были не более чем слова. Они даже приблизительно  не
способны были выразить то, что я  чувствовал:  внезапное  отчаяние  и  страх
перед разлукой.
   - Послушай меня, - мягко продолжал он. - Прежде чем меня захватили в плен
галлы, я успел прожить достаточно долгую жизнь. А после того как похитил  из
Египта Тех, Кого Следует Оберегать, я снова долго жил в Антиохии как богатый
римский ученый. У меня были дом и рабы,  была  любовь  Пандоры.  Мы  прожили
целую жизнь в Антиохии и были свидетелями всех происходящих событий.  И  то,
что у меня в прошлом остались эти жизни, дало мне силы и  позволило  прожить
множество веков. Как тебе известно, у меня хватило сил, чтобы  стать  частью
реальной жизни в Венеции, а теперь мне хватает их,  чтобы  править  на  этих
островах так, как я это делаю. У тебя же, как и у многих из тех, кто слишком
рано идет в огонь или подставляет себя палящим лучам солнца,  опыт  реальной
жизни отсутствует вовсе.
   В юности тебе довелось прожить в реальной жизни не более  шести  месяцев,
которые ты провел в Париже. А в качестве вампира ты постоянно  путешествуешь
- ты одинок и, передвигаясь с места на место, вторгаешься  в  чужие  дома  и
чужие жизни.
   Если ты хочешь выжить, тебе необходимо прожить  полностью  хотя  бы  одну
реальную жизнь и сделать это как можно скорее. В противном случае ты  можешь
потерять все, впасть в отчаяние и навсегда скрыться под  землей,  чтобы  уже
никогда не подняться, или и того хуже...
   - Да, я понимаю. И хочу этого. Но когда там,  в  Париже,  мне  предложили
остаться в Театре вампиров, я не смог.
   - Это было не слишком подходящее для тебя место. К тому же Театр вампиров
- это общество. И он не больше похож на реальный  мир,  чем  мое  уединенное
убежище на острове. Кроме того, слишком много ужасных воспоминаний связано у
тебя с этим театром.
   Однако в диком и необузданном Новом Свете, куда ты направляешься, в  этом
поистине варварском маленьком городке под названием Новый Орлеан ты  сможешь
успешно начать новую для тебя реальную жизнь. У  тебя  появится  возможность
жить в собственном доме, подобно простому смертному, - так, как ты много раз
пытался жить во время своих  странствий  с  Габриэль.  Там  тебя  не  станут
беспокоить  члены  старых  обществ,  там  не   будет   вампиров-отшельников,
способных убить тебя только из страха, А когда  ты  будешь  создавать  новых
вампиров - а ты непременно сделаешь  это,  чтобы  попытаться  избавиться  от
одиночества,  -  постарайся  сделать  и  сохранить  их   как   можно   более
человечными. Старайся всегда держать их возле  себя,  но  как  членов  своей
семьи, а не как членов общества. И постарайся понять  то  время,  в  котором
тебе придется прожить несколько десятилетий. Сделай так, чтобы этому времени
соответствовал стиль одежды, которую  ты  станешь  носить,  стиль  убранства
дома,  где  ты  будешь  проводить  часы  своего  досуга.  Постарайся  понять
особенности тех мест, где тебе придется охотиться. Ты должен  осознать,  что
такое течение времени.
   - Да, и в полной мере испытать боль при виде  того,  как  все  умирает  и
гибнет...
   Это было все то, против чего предостерегал меня Арман.
   - Конечно. Ты создан, чтобы победить время, а не для того, чтобы от  него
убегать. Ты будешь страдать от необходимости держать в  тайне  секрет  своей
чудовищной сущности и от необходимости убивать.  Возможно,  ради  успокоения
совести ты даже попытаешься выбирать в жертву только преступников и  злодеев
и преуспеешь в этом... или потерпишь поражение.  Но  если  хочешь  сохранить
свою тайну, ты должен быть как можно ближе  к  реальной  жизни.  Однажды  ты
совершенно справедливо заявил членам древнего парижского  общества,  что  ты
создан именно  для  такой  жизни.  Ты  действительно  чрезвычайно  похож  на
обыкновенного человека.
   - Я хочу этого. Я искренне этого хочу...
   - В таком случае последуй моему совету. Ты должен  понять  еще  одно.  По
сути своей вечность  есть  не  что  иное,  как  способность  проживать  одну
человеческую жизнь за другой. Безусловно, бывают долгие  периоды  отхода  от
жизни, периоды сна или просто стороннего наблюдения. Но  снова  и  снова  мы
бросаемся в поток и плывем, пока у нас есть силы, до тех  пор  пока  нас  не
губит время или какая-либо трагедия, - точно так же, как  случается  это  со
всеми смертными.
   - И сам ты тоже будешь жить,  уходить  в  сторону  и  вновь  бросаться  в
жизненный поток?
   - Да, несомненно. Когда  наступит  подходящий  момент.  Когда  мир  вновь
станет для меня настолько интересным, что я не смогу  удержаться  от  этого.
Тогда я вновь пойду по улицам городов. Я придумаю себе имя и найду для  себя
занятие.
   - Тогда пойдем вместе, сейчас!
   Я произнес эти слова и подумал о том, что  они  звучат  болезненным  эхом
обращенной ко мне мольб