к проплывает мимо галера, знали, кто такой Мариус. Или, во всяком  случае,
догадывались. Насколько я мог судить, они ни разу  не  произнесли  греческий
эквивалент слова ?вампир?.
   Пляжи остались позади. Справа и слева от  нас  были  лишь  крутые  скалы.
Гребцы едва касались веслами воды, и корабль легко  скользил  сам  по  себе.
Высокие каменные стены закрывали от наших глаз небо.
   Через несколько минут перед нами открылся  сверкающий  серебром  обширный
залив, образованный высокой и совершенно отвесной скалой, по обе стороны  от
которой крыльями отходили более  низкие  и  пологие  горы.  Скала  была  так
высока, что ее вершину я разглядеть не смог.
   По мере того как мы приближались к берегу,  галера  постепенно  замедляла
ход, одновременно поворачивая  чуть  в  сторону.  Вскоре  я  увидел  неясные
очертания древней каменной  набережной,  сплошь  покрытой  сверкающим  мхом.
Гребцы подняли весла вертикально вверх.
   Мариус стоял совершенно спокойно, одной рукой чуть сжимая мою  ладонь,  а
другой указывая на темную набережную, мокрые  камни  которой  отражали  свет
галерных огней.
   Когда мы оказались не более  чем  в  пяти  или  шести  дюймах  от  стенки
набережной, что, по  моему  мнению,  было  весьма  опасным  расстоянием  для
корабля таких размеров, я почувствовал, что галера внезапно встала.
   Мариус крепче взял  меня  за  руку,  и  мы  вместе  прошли  по  палубе  и
взобрались на борт. Темноволосый слуга приблизился к Мариусу и вложил ему  в
руку  мешок.  Затем  мы  с  Мариусом  с  легкостью  и  совершенно   бесшумно
перепрыгнули с галеры на набережную.
   Оглянувшись,  я  заметил,  что  галера  слегка  качнулась.  Весла   вновь
опустились на воду, и через несколько секунд судно уже стремительно  неслось
по направлению  к  дальнему  концу  залива,  где  сверкали  огни  маленького
городка.
   Мы с Мариусом остались стоять  в  темноте  в  полном  одиночестве.  Когда
галера превратилась в крошечную  точку  на  поблескивающей  глади  воды,  он
указал мне на выбитые прямо в скале ступени узкой лестницы.
   - Иди первым, Лестат, - сказал он.
   Мне было приятно подниматься по лестнице. Доставляло удовольствие  быстро
двигаться  вверх  по  грубо  высеченным  каменным  ступеням,  следуя  крутым
поворотам,  чувствовать,  как  усиливается  ветер,  и  видеть  далеко  внизу
застывшую поверхность воды, такую неподвижную, что  казалось,  будто  кто-то
внезапно остановил волны.
   Мариус отставал от меня на несколько ступеней. И снова я слышал и  ощущал
исходящую от него мощную пульсацию. У меня было такое чувство, что вибрирует
мое собственное тело.
   Примерно на середине  подъема  ступени  исчезли,  и  далее  мы  пошли  по
тропинке, которая была, пожалуй, чересчур  узкой  даже  для  горных  козлов.
Кое-где валуны и выступы горных  пород  образовывали  нечто  вроде  барьера,
предохраняющего нас от падения в море, но по  большей  части  тропинка  была
всего лишь выступом на поверхности совершенно отвесной скалы. По  мере  того
как мы поднимались все выше и выше, мне становилось  все  страшнее  смотреть
вниз.
   Один раз, ухватившись рукой за ветку, я позволил себе оглянуться и увидел
твердой походкой приближающегося ко мне Мариуса. Мешок был перекинут у  него
через плечо, правая рука свободно опущена.  Залив,  бухта  и  городок  вдали
казались игрушечными или созданными детской рукой из осколка зеркала,  песка
и крошечных кусочков дерева. Отсюда был виден даже участок расположенного за
горами открытого моря с разбросанными по его неподвижной поверхности темными
силуэтами островков. Мариус с улыбкой подождал, а потом тихо произнес:
   - Надо идти.
   Словно зачарованный, я двинулся вперед и больше ни разу  не  остановился,
пока не достиг самого верха. Наконец я  перелез  через  последнее  скопление
заросших сорняками камней и встал посреди мягкой  травы.  Впереди  виднелись
еще более высокие скалы и горы, а на их фоне, выросший  из  недр  этих  гор,
стоял огромный  дом,  больше  походящий  на  крепость.  Все  его  окна  были
освещены. Огни горели и на его башнях.
   Мариус обнял меня за плечи, и мы направились к дому.
   Когда мы остановились перед запертой дверью, я почувствовал, что  объятия
Мариуса слегка ослабли. Потом услышал звук  открывающегося  изнутри  засова.
Дверь распахнулась, и Мариус снова крепко обнял меня. Он ввел меня в широкий
проход, который вполне сносно освещался двумя факелами.
   Я чувствовал себя несколько озадаченным и потрясенным, потому что  никого
вокруг не  увидел,  а  ведь  кто-то  должен  был  отодвинуть  засов.  Мариус
обернулся и посмотрел на дверь, которая тут же захлопнулась.
   - Задвинь засов, - сказал он.
   Я удивился, что он не сделал это мысленно, как раньше, однако  немедленно
исполнил его приказание.
   - Так намного легче, - сказал Мариус, и на его лице промелькнуло  озорное
выражение. - Я провожу тебя в твою комнату, где ты будешь спать в  полнейшей
безопасности. Ты можешь  прийти  ко  мне  в  любое  время,  когда  сам  того
захочешь.
   Я не слышал и не видел признаков присутствия в доме кого-либо еще. Но был
уверен, что здесь есть люди. То тут, то там я чувствовал запах  смертных.  К
тому же все огни были зажжены совсем недавно.
   Направо вела небольшая лестница. Когда мы поднялись  по  ней  и  вошли  в
предназначенную для меня комнату, я остановился пораженный.
   Это была огромная  зала,  одна  стена  которой  выходила  на  огражденную
каменную террасу, нависающую над морем.
   Оглянувшись, я увидел, что Мариус исчез. Исчез и мешок. Но на  стоящем  в
центре комнаты большом каменном столе лежала скрипка Ники,  а  рядом  с  ней
стоял саквояж с моими личными вещами.
   При виде скрипки меня охватили и печаль, и радость.  Я  уже  боялся,  что
потерял ее навсегда.
   В комнате были еще две каменные скамьи, а на  подставке  горела  масляная
лампа. В дальнем конце я увидел в нише массивную двухстворчатую дверь.
   Открыв ее, я обнаружил небольшой проход, который сворачивал в сторону под
прямым углом. За поворотом стоял саркофаг с гладкой крышкой. Он был выполнен
из диорита, который, насколько мне  известно,  является  одним  из  наиболее
твердых минералов на земле. Крышка оказалась невероятно тяжелой, а  когда  я
заглянул под нее, то увидел, что она  окантована  железом  и  запирается  на
засов.
   На дне самого саркофага лежали несколько  блестящих  предметов.  Когда  я
взял их в руки и на них попал луч света из  соседней  комнаты,  они  засияли
магическим блеском.
   Среди них была золотая  маска,  соединенная  с  капюшоном,  собранным  из
множества пластин кованого золота. Черты лица на маске были отлиты с большой
тщательностью, губы сомкнуты, а узкие глазные щели открыты. Сама маска  была
очень тяжелой, а капюшон, напротив, -  легким  и  очень  гибким,  подвижным.
Присмотревшись, я увидел, что все пластины соединяются между  собой  тонкими
золотыми нитями. Были там и перчатки, сплошь  покрытые  тончайшими  золотыми
пластинами. И наконец, внутри саркофага лежало  большое  одеяло  из  красной
шерсти, тоже с одной стороны расшитое золотыми пластинами.
   Я догадался, что если я надену маску и перчатки и закутаюсь в одеяло,  то
буду полностью защищен от света, в случае если кому-нибудь придет  в  голову
открыть крышку саркофага во время моего сна.
   Хотя мне казалось совершенно невероятным, чтобы кто-либо смог  проникнуть
сюда и открыть саркофаг. Дверь, ведущая в этот Г-образный проход, тоже  была
обита железом и снабжена железным засовом.
   Однако  все  эти  предметы  были  полны  таинственного  очарования.   Мне
доставляло удовольствие прикасаться к ним и представлять себя в них  спящим.
А маска напоминала мне греческие маски Комедии и Трагедии.
   Эти  прекрасные  вещи  были  вполне  достойны  находиться  в  захоронении
древнего царя.
   С большой неохотой я положил их обратно.
   Вернувшись в комнату, я снял одежду, которая оставалась на мне в  течение
всех ночей, проведенных под землей в Каире, и  надел  чистую.  Стоя  в  этом
принадлежащем вечности доме, я чувствовал всю абсурдность своего наряда.  На
мне были сиреневый сюртук с перламутровыми пуговицами, украшенная  кружевами
рубашка и атласные башмаки с бриллиантовыми пряжками. Но другого  костюма  у
меня не было. Как любой добропорядочный джентльмен  восемнадцатого  века,  я
черной лентой перевязал волосы и отправился на поиски хозяина дома.
 
Глава 2 
 
   Весь дом ярко освещался факелами. Двери были распахнуты.  Окна  ничем  не
закрыты, так как смотрели либо на море, либо прямо в  небо.  Спустившись  по
небольшой  лестнице,  я  вдруг  осознал,  что  впервые  за  все  время  моих
странствий  оказался   в   действительно   совершенно   безопасном   убежище
бессмертного существа. Здесь было  поистине  все,  что  могло  потребоваться
бессмертному, все, что ему хотелось иметь.
   В коридорах на подставках стояли великолепные греческие  сосуды,  а  ниши
украшали вывезенные с Востока огромные бронзовые статуи. Возле каждого  окна
и на открытых террасах цвели  прекрасные  экзотические  растения.  Мраморные
полы повсюду покрывали восхитительные ковры из Персии, Индии и Китая.
   Мне встретились огромные чучела диких зверей. Здесь были  бурый  медведь,
лев, тигр, даже слон, стоящий в отдельной просторной  комнате,  ящерицы,  по
размерам похожие на драконов, сидящие на засохших ветвях хищные  птицы  сами
походили на ветви деревьев.
   Но больше всего меня поразило, что все стены от пола до потолка  украшали
яркие, великолепно написанные фрески.
   В одной из комнат была изображена залитая солнцем  пустыня,  по  которой,
выписанный до  мельчайших  деталей,  двигался  караван  верблюдов  вместе  с
одетыми в тюрбаны людьми. В другой передо мной  ожили  джунгли,  наполненные
тропическими цветами и лианами. Каждый листик был как настоящий.
   Иллюзия реальности была столь полной, что в  первый  момент  я  буквально
опешил. Зрелище оказалось столь увлекательным, что я не мог отвести взгляд и
чем пристальнее вглядывался, тем больше видел.
   Повсюду  были  изображены  разного  рода  существа  -  насекомые,  птицы,
земляные черви. Миллионы точных  деталей  в  конце  концов  создали  у  меня
впечатление, что я нахожусь в  совершенно  ином  пространстве  и  времени  и
оказался внутри чего-то гораздо большего, чем обычная картина. Но  в  то  же
время это было совершенно плоское настенное изображение.
   У меня закружилась голова. Куда бы я ни повернулся, повсюду я  видел  все
новые и новые картины. Названия некоторых цветов и оттенков я даже не знал.
   Что  же  касается  стиля,  в  котором  были  написаны  картины,   то   он
одновременно и восхищал и ставил в тупик.  Техника  письма  была  совершенно
реалистической, с  использованием  классических  пропорций  и  тех  приемов,
которые  можно  увидеть  в  произведениях   всех   представителей   позднего
Ренессанса: да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, а также  в  работах  художников
более позднего времени,  к  примеру  Ватто  или  Фрагонара.  Очень  эффектно
использовался свет. Казалось, что нарисованные существа действительно дышат.
   Но  в  отношении  деталей  нельзя  было  говорить  о  реалистичности  или
пропорциях. Слишком много было обезьян в джунглях, слишком  много  жуков  на
листьях... На картине, изображающей летнее небо,  в  воздухе  летали  тысячи
насекомых.
   Я попал в просторную галерею, с  обеих  стен  которой  на  меня  смотрели
портреты множества  мужчин  и  женщин.  Я  едва  не  вскрикнул.  Здесь  были
представители всех эпох - бедуины и греки,  египтяне  и  римляне,  рыцари  в
доспехах, крестьяне и короли. Здесь были люди эпохи  Ренессанса  в  коротких
колетах и леггинсах, сам Король-Солнце в массивном завитом парике и даже мои
современники.
   И опять же детали создавали впечатление, будто все это существует  только
в моем воображении: капельки  воды,  застывшие  на  плаще,  полураздавленный
лакированным башмаком паук...
   Я  засмеялся,  но  вовсе  не  потому,  что  мне  стало   весело,   а   от
переполнявшего меня восторга. Я смеялся и никак не мог остановиться.
   Мне пришлось усилием воли заставить себя выйти из галереи, и помогло  мне
в этом, пожалуй, лишь одно: я увидел ярко освещенную библиотеку.
   Множество стеллажей с книгами, свернутыми в рулоны  рукописями,  огромные
блестящие глобусы на деревянных подставках, бюсты  древнегреческих  богов  и
богинь, множество развернутых карт...
   На столах стопками лежали газеты на всех  языках  мира.  И  повсюду  было
множество  удивительных  и   любопытных   предметов:   ископаемые   останки,
мумифицированные  руки,  экзотические  раковины...  Здесь   имелись   букеты
засушенных  цветов,  статуэтки,  фрагменты  старинных  скульптур,   глиняные
сосуды, украшенные египетскими рисунками и иероглифами.
   В центре комнаты между столами и стеклянными футлярами  были  расставлены
удобные стулья со скамеечками для ног, возле каждого горели  масляные  лампы
или канделябры со свечами.
   Здесь были созданы все условия  для  приятного  времяпрепровождения,  для
долгих часов отдыха, и  все  убранство  комнаты  носило  на  себе  отпечаток
человечности. Знания человечества, созданные людьми произведения  искусства,
даже стулья, на которых, вполне возможно, когда-то сидели смертные...
   Я провел в библиотеке довольно много времени,  просматривая  греческие  и
латинские названия книг и чувствуя опьянение, как в  те  времена,  когда  я,
будучи еще смертным, вливал в себя изрядное количество вина.
   Однако мне необходимо  было  разыскать  Мариуса.  Я  покинул  библиотеку,
спустился по небольшой лестнице, прошел по живописной галерее и  оказался  в
еще более просторной и тоже ярко освещенной комнате.
   Еще издалека я почувствовал запах цветов и услышал пение птиц. И  наконец
очутился среди множества самых разных  по  размеру  клеток.  Здесь  были  не
только разнообразные птицы, но и  обезьяны,  бабуины.  Пока  я  проходил  по
комнате, все они яростно бесновались в своих маленьких тюрьмах.
   Рядом с клетками в горшках росли  всевозможные  растения:  папоротники  и
банановые деревья,  махровые  розы,  жасмин,  луноцвет  и  множество  других
прекрасных ночных растений. Здесь  были  пурпурные  и  белоснежные  орхидеи,
медоносы,  привлекающие  к  себе  и  заманивающие   в   ловушку   насекомых,
миниатюрные деревья, ветви которых сгибались под тяжестью персиков,  лимонов
и груш.
   Из этого рая я сразу же попал в галерею  скульптуры,  которая  ничуть  не
уступала галереям и музеям Ватикана. В соседних помещениях я успел  заметить
великое  множество  картин,  предметов  мебели,   привезенных   с   Востока,
механических игрушек и забав.
   Теперь я, конечно же, не стоял подолгу возле каждого увиденного предмета.
Для  того  чтобы  внимательно  рассмотреть  все,   что   здесь   находилось,
понадобилась бы целая жизнь. Я поспешил дальше.
   Я не знал, куда именно иду, но понял, что мне сознательно было  позволено
увидеть все эти сокровища.
   И  наконец  до  меня  донесся  звук,  безошибочно   свидетельствующий   о
присутствии Мариуса, - глухие и ритмичные удары сердца, которые я уже слышал
в Каире. Я двинулся прямо на этот гул.
 
Глава 3 
 
   Я оказался в ярко освещенном салоне восемнадцатого века.  Каменные  стены
покрывали великолепные панели из розового дерева и высокие зеркала в  рамах.
Здесь стояли раскрашенные сундуки, обитые тканью стулья и  фарфоровые  часы.
На стенах висели яркие пейзажи. В шкафах со стеклянными  дверцами  я  увидел
книги, на маленьком столике возле парчовых кресел с широкими  подлокотниками
лежала свежая газета.
   Высокие и узкие французские окна выходили на каменную террасу, где  буйно
цвели источающие тонкий аромат белые лилии и красные розы.
   Там, опершись о каменную  балюстраду,  спиной  ко  мне  стоял  джентльмен
восемнадцатого века.
   Он обернулся и жестом пригласил меня выйти на террасу. Это был Мариус.
   Он был одет почти так же, как и я. Хотя сюртук  на  нем  был  фиолетовым,
кружева - валенсийскими, а не брюссельскими, костюм  его  очень  походил  на
мой. Блестящие волосы были свободно завязаны сзади темной лентой, совсем как
у меня. В отличие от Армана он не казался неземным,  скорее  он  воплощал  в
себе нечто сверхъестественное - существо с удивительно  белой  кожей  и  при
этом совершенное, которое, однако, было тесно связано со  всеми  окружающими
его предметами: с одеждой, которая была на нем, с каменной  балюстрадой,  на
которой лежала  его  рука,  даже  с  этим  самым  моментом,  когда  по  небу
проплывает облачко, на миг закрывая половинку луны.
   Я наслаждался этими минутами, сознанием  того,  что  я  и  в  самом  деле
нахожусь здесь, рядом с ним, и что мы будем беседовать.  Так  же  как  и  на
корабле, я способен был рассуждать вполне здраво. Я совершенно не чувствовал
жажды. И понимал, что это его кровь поддерживает мои силы.  Мне  вспомнились
все старые тайны, и я не мог не думать о них.  Что  если  Те,  Кого  Следует
Оберегать, тоже где-то здесь? Узнаю ли я о них?
   Я подошел к парапету, встал рядом с Мариусом  и  взглянул  на  море.  Его
глаза были устремлены на небольшой остров, расположенный примерно в полумиле
от берега. Он прислушивался к чему-то, чего я слышать не мог.  Его  профиль,
освещенный  падающим  через   открытую   дверь   светом,   казался   пугающе
окаменевшим.
   Вдруг он обернулся ко мне, и его приветливое, но  чересчур  гладкое  лицо
словно на секунду ожило. Потом он обнял меня и повел обратно в комнату.
   Его походка ничем не отличалась от походки  обыкновенного  смертного.  Он
ступал  легко,  но  твердо,  и   каждое   его   движение   было   совершенно
предсказуемым.
   Он подвел меня к двум креслам  с  подлокотниками,  стоявшим  друг  против
друга, и мы сели. Мы находились примерно в центре комнаты.  Справа  от  меня
была терраса. Висящая под потолком люстра и не менее дюжины  укрепленных  на
стенных панелях канделябров ярко освещали все помещение.
   Вся обстановка в комнате  была  простой  и  естественной.  Мариус  удобно
устроился в обитом парчой кресле, обхватив пальцами подлокотники.
   Когда он улыбался,  он  выглядел  очень  человечным.  Пока  на  лице  его
оставалась улыбка, оно казалось оживленным и выразительным.
   Я не мог заставить себя отвести от него пристальный взгляд.
   На лице его появилось немного озорное выражение.
   Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.
   - Что для тебя будет легче? - спросил он. - Если я объясню, почему привез
тебя сюда, или если ты расскажешь, почему искал и зачем хотел видеть меня?
   - О! Первое для меня будет гораздо проще! - ответил я. - Говори лучше ты.
   Он мягко и одобрительно рассмеялся.
   - Ты действительно замечательное существо, - начал он. - И я  не  ожидал,
что ты так скоро спрячешься под землю. Большинство из нас переживают  первую
смерть гораздо позднее - лет через сто или даже двести.
   - Первую смерть? Ты хочешь сказать, что это вполне нормально -  уйти  под
землю так, как сделал это я?
   - Среди тех, кто выживает, это вполне нормальное явление. Мы  умираем.  И
поднимаемся вновь. Те, кто хотя бы  на  какое-то  время  не  скрывается  под
землей, как правило, долго не живут.
   Я был изумлен, но понимал, что его слова содержат зерно истины. В  голову
мне пришла вдруг ужасная мысль: если бы Ники ушел  под  землю,  вместо  того
чтобы шагнуть в огонь... Но я не мог сейчас думать о Ники. Если  я  стану  о
нем думать, у меня тут же  возникнет  бесчисленное  множество  вопросов,  на
которые не может быть ответов. Что, если Ники  продолжает  и  сейчас  где-то
существовать? Может, он просто перестал быть? Могут ли мои братья находиться
сейчас где-либо? Они тоже просто перестали быть?
   - Но в случае с тобой мне, наверное,  не  стоило  слишком  удивляться,  -
продолжал  Мариус,  словно  не  услышав  мои  мысли  или  не  желая  на  них
реагировать. - Ты потерял слишком многое из того, что имело для тебя боль