ссмертную  жизнь  мне
захотелось оказаться в тишине могилы и осознать, что я не всесилен.
   Мне показалось, что она сказала еще что-то... ?Не делай этого...?
 
Глава 4 
 
   Я проснулся от громких криков.  Он  колотил  руками  в  дубовую  дверь  и
проклинал меня на чем свет стоит за то, что я его запер. От стука  и  воплей
сотрясались стены башни, и даже  сквозь  каменные  стены  я  чувствовал  его
запах. О, этот сочный запах живой человеческой плоти и крови!  Его  плоти  и
крови!
   Она спокойно спала.
   "Не делай этого!?
   Симфония зла и безумия, проникающая сквозь стены, голос разума, силящийся
обуздать ужасные видения и муку, облечь их в слова...
   Едва ступив на лестницу, я оказался в водовороте криков  и  человеческого
запаха...
   На меня  потоком  хлынули  и  другие  связанные  с  ним  запахи:  ароматы
деревянных досок стола, красного вина и дыма от очага.
   - Лестат! Ты слышишь меня, Лестат?! - И снова громоподобный стук в дверь.
   Мне вдруг вспомнилась старая, слышанная мною в  детстве  сказка:  великан
почувствовал запах человека в своем жилище. Я вновь ощутил детский ужас  при
мысли о том, что великан  вот-вот  обнаружит  человека.  Я  слышал,  как  он
крадется следом за жертвой. И эта жертва - я!
   Только теперь я уже больше не человек.
   Едкий запах дыма и пульсирующей человеческой крови...
   - Это проклятое место, Лестат! Ты слышишь меня? Это  такое  же  проклятое
место, как поляна ведьм!
   Смутные  воспоминания  о  наших  тайнах,  нашей  любви,  обо  всем,   что
происходило с нами и о чем знали только мы  двое...  разве  можно  забыть  о
наших танцах на поляне ведьм? Разве можно отречься от всего, что было  между
нами?
   Увезти его из Франции? Отправить в Новый Свет? А что потом? Всю жизнь  он
обречен быть одним из надоедливых и  мало  кому  интересных  людей,  которые
утверждают, что видели привидения, без конца о них говорят и  которым  никто
не верит! Безумие будет  усиливаться,  пока  наконец  он  не  превратится  в
полоумного шута, одного из тех, кого не трогают даже воры и  разбойники.  Он
будет играть на своей скрипке на потеху толпы где-нибудь на грязных  улочках
Порт-о-Пренс.
   "Обмани его, - сказала она. - Никто и никогда  не  поверит  его  безумным
рассказам!?
   Но ведь ему известно, где находится наше убежище, матушка.  Ему  известны
наши имена и имена наших близких. Он знает о нас слишком много. И он  ни  за
что не согласится спокойно, без шума отправиться  в  другую  страну.  А  они
могут последовать за ним. Они никогда не оставят его в покое и  не  позволят
ему жить. Кто они?
   В ураганном потоке криков Никола я поднялся  по  лестнице  и  выглянул  в
небольшое зарешеченное окошко на простирающееся передо мной поле. Они  будут
возвращаться снова и снова. Они должны прийти.  Поначалу  я  был  совершенно
один, потом рядом появилась она, а теперь у меня есть еще и они!
   Но в чем же все-таки дело? В том, что он сам  этого  хочет?  В  том,  что
кричит и  ругается  только  потому,  что  я  отказываюсь  дать  ему  силу  и
могущество?
   Или в том, что я просто ищу удобный для себя выход из положения?  Пытаюсь
найти оправдание тому, что собираюсь взять его с собой,  превратить  в  себе
подобного, тому, что я хотел этого с  самого  начала?  Никола,  мой  любимый
Ники! Тебя ждет вечность! И огромное количество удовольствий и  преимуществ,
которые подарит тебе привилегия быть мертвым!
   Я продолжал подниматься по лестнице. Я  жаждал  его!  Пусть  кричит  себе
сколько угодно! В душе у меня все ликовало и пело, и причиной тому была  моя
беспредельная жажда!
   Крики его превратились в нечленораздельные  проклятия,  глухие  отголоски
его страданий, которые я мог ощущать и без слов. В срывающихся с губ  звуках
было столько же восхитительной чувственности, сколько и в  медленном  потоке
пульсирующей в его сердце крови.
   Как только я вставил в замок ключ, он замолчал и  словно  втянул  в  себя
мысли, как будто маленькая раковина способна  всосать  и  спрятать  в  своих
извилинах целый океан.
   Я жаждал увидеть в комнате человека, а не существо, человека, которого  я
болезненно любил,  которого  ждал  все  эти  месяцы,  к  которому  испытывал
беспредельную страсть. Я жаждал увидеть смертного, который сам  не  знал,  о
чем говорил, не сводя с меня горящего взгляда.
   - Все эти твои разговоры о добродетели, -  тихим  и  каким-то  булькающим
голосом заговорил он, - твои разговоры о добре и зле, о том,  что  хорошо  и
что плохо, о смерти... да-да, о смерти... об ужасной трагедии...
   Слова, порожденные бушующим потоком ненависти, похожие на  распускающиеся
цветы, один за другим раскрывающие свои лепестки.
   - ... И ты поделился им с ней... сын милорда дарит свой Темный  Дар  жене
милорда... Те, кто живут в замке, могут безнаказанно владеть  Темным  Даром!
Их  не  потащат  на  поляну  ведьм,  где  у  основания  обуглившегося  шеста
собирается в лужицы человеческий жир... Зато можно убить старуху, которая не
в силах больше шить, или деревенского дурачка, не способного пахать в  поле!
А что же он дарит нам, этот господский сынок,  убийца  волков,  рыдавший  на
поляне ведьм? Несколько королевских монет! Нам и этого более чем достаточно!
   Он буквально  содрогался  от  гнева.  Рубашка  намокла  от  пота,  сквозь
разорванные  кружева   просвечивало   загорелое   тело.   Вид   прекрасного,
мускулистого, достойного рук ваятеля тела со светлыми розоватыми сосками  на
смуглой коже заворожил меня.
   - Эта власть... - почти бессвязно выкрикивал он слова, словно не  замечая
моего присутствия и не интересуясь, есть я вообще или  нет,  -  эта  власть,
делающая бессмысленной всякую ложь... темная власть  абсолютно  над  всем...
правда, уничтожающая...
   Нет, это слишком сильно сказано. Правды не существует.
   Все вино было выпито, пища съедена. Его тонкие и длинные руки напряглись,
мускулы затвердели. Он готов был драться... но с кем  и  ради  чего?  Темные
волосы его выбились из-под ленты, а огромные глаза сверкали.
   Внезапно он отпрянул и вжался в стену, будто  надеясь  проникнуть  сквозь
нее и таким образом убежать от меня.  Видимо,  ему  вспомнился  парализующий
ужас и одновременно восторг, испытанные им в те минуты, когда  вампиры  пили
его кровь. Однако он тут же снова  бросился  вперед,  раскинув  руки,  чтобы
удержать равновесие, и хватаясь ими за воздух.
   Он вдруг замолчал, и в лице его что-то дрогнуло.
   - Как мог ты скрыть это от меня?!
   Я поймал его мысли о древних магических обрядах, о таинственных легендах,
о каком-то неизведанном мире, где обитают призрачные существа. Он, как и  я,
был отравлен запретным знанием, которое лишает  смысла  все  естественное  и
обыденное. И уже нет никакого чуда, никакой загадки в  падающих  с  деревьев
листьях, в солнечном свете, позолотившем сад.
   Нет!
   Исходящий от него запах походил на фимиам,  на  теплое  и  дымное  сияние
церковных свечей. Под кожей его  обнаженной  груди  билось  сердце.  Гладкий
плоский живот блестел от пота, оставившего пятна на широком  кожаном  ремне.
Его кровь была такой насыщенной! Мне вдруг стало тяжело дышать.
   А ведь и мы должны дышать. Мы  дышим,  способны  ощущать  вкус  и  запах,
испытывать жажду.
   - Ты ничего не понял.
   Боже, неужели это говорю я, Лестат? Казалось,  что  вместо  меня  говорит
какой-то другой демон, чей голос не более чем имитация человеческого голоса.
   - Ты не правильно оценил все, что тебе пришлось увидеть и услышать.
   - Я поделился бы с тобой абсолютно всем, что имею! - с вновь возрастающим
гневом воскликнул он, подаваясь вперед. -  Это  ты  так  ничего  и  не  смог
понять, - уже шепотом добавил он.
   - Беги! Спасай свою жизнь! Живи так, как тебе хочется!
   - Ну разве  это  не  подтверждение  всего?  Доказательство  существования
чистого и возвышенного зла!
   В глазах его зажегся огонь  торжества.  Он  неожиданно  протянул  руку  и
дотронулся до моего лица
   - Прекрати насмехаться надо мной! - вскричал я и ударил его  так  сильно,
что он упал навзничь и удивленно замолк. - Когда это было предложено мне,  я
сказал: ?Нет!? Клянусь тебе, я сказал: ?Нет!? До самого последнего вздоха  я
продолжал твердить: ?Нет!?
   - Ты всегда был глупцом, - ответил он, несколько успокаиваясь. - Я всегда
говорил тебе это. - Его трясло, и ярость постепенно уступала место отчаянию.
Он поднял было руки, но тут же опустил. -  Ты  верил  в  то,  что  не  имело
никакого значения, - продолжал он уже совсем мягко. - Но было  нечто  такое,
чего ты не сумел увидеть. Я не верю, что ты не знаешь, чем именно  обладаешь
сейчас.
   И он залился слезами.
   Лицо его сморщилось, и я услышал не высказанные им вслух слова любви.
   На меня вдруг  нашло  удивительное  спокойствие.  Я  ощутил  безграничную
власть над ним и понял, что он тоже сознает это. Однако ощущение власти было
согрето безмерной любовью к нему и в конце концов привело  к  тому,  что  мы
крепко сжали друг друга в объятиях,  которые  вскоре  превратились  в  нечто
совсем иное.
   Мы снова очутились за кулисами театра, потом в нашей  деревне  в  Оверни.
Неожиданно я ощутил не только пульсацию его крови, но и охвативший его ужас.
Он отступил на шаг, и этого хватило, чтобы при виде  растерянного  выражения
его лица в груди у меня вспыхнуло пламя.
   Он показался мне в тот момент маленьким и хрупким. И в  то  же  время  он
никогда не был столь сильным и соблазнительным для меня.
   Пока я приближался к нему, лицо его утратило всякое  выражение,  а  глаза
стали на удивление прозрачными. Разум  его  открывался  мне  навстречу,  как
совсем недавно открывался разум Габриэль, и передо мной промелькнули картины
нашей с ним совместной жизни. Вот мы сидим в маленькой комнатке  в  мансарде
и, глядя на заснеженные крыши, разговариваем, разговариваем... Вот бродим по
улочкам Парижа, заглядывая в каждый  попадающийся  на  пути  кабачок,  идем,
опустив головы и сопротивляясь дождю и  ветру,  а  перед  нами  простирается
целая  вечность,  отпущенная  нам,  чтобы  повзрослеть  и  состариться,  но,
несмотря на нищету, нас переполняет радость от сознания того, что мы  вечны,
что  будем  жить  всегда,  -  удивительная  иллюзия,   свойственная   только
смертным... Однако видения быстро исчезли, и я увидел странно мерцающее лицо
Ники.
   - Иди ко мне, Ники, - прошептал я, призывно протягивая  к  нему  руки.  -
Если ты хочешь получить это, ты должен подойти...
 
*** 
 
   Я видел птицу, выпорхнувшую из клетки и летящую над  открытым  морем.  Но
что-то ужасное было в этой птице и в бескрайних  волнах,  над  которыми  она
парила. Она поднималась все выше  и  выше  в  небо,  и  небо  сначала  стало
серебристым, а потом померкло и потемнело. Это всего лишь  темнота  ночи,  и
бояться нечего, абсолютно нечего. Благословенная тьма. Но темнота постепенно
и неумолимо окутывала  мир,  в  котором  не  было  ничего  и  никого,  кроме
крошечной птички, крики  которой  уносил  ветер.  Она  летела  над  огромной
пустыней, называемой миром... пустые клетки, пустое море, голый песок...
   Все, чем я любовался, что любил слушать, к чему  с  волнением  прикасался
руками, исчезло, а быть может,  не  существовало  вовсе.  А  птичка  кругами
скользила все выше и выше мимо меня, точнее, мимо абсолютной пустоты,  и  ее
крошечный темный глаз охватывал взглядом весь пейзаж,  мир,  у  которого  не
было ни прошлого, ни будущего.
   Я кричал, но изо рта не вырывалось ни звука. Мой рот был полон  крови,  и
каждый глоток проходил через горло и падал в бездну  неутолимой  жажды.  Да,
теперь я понимаю, понимаю, как ужасна, невыносима тьма. Я не  знал!  Не  мог
этого знать! А птица все  летела  над  пустынным  берегом  и  беспредельным,
совершенно гладким морем. Господи! Пусть кошмар наконец закончится! Это было
страшнее, чем мои видения в кабачке, ужаснее,  чем  беспомощно  бьющаяся  на
снегу лошадь! Но кровь есть кровь, и на самом  кончике  моего  языка  билось
самое сладкое из всех сердце.
   Ну вот, любовь моя, вот и настал этот момент. Я  могу  сейчас  проглотить
последний миг твоей жизни, последнее биение сердца и ввергнуть тебя в бездну
забвения, где уже ничего нельзя ни понять, ни простить. Но  могу  и  вернуть
обратно, сделать себе подобным.
   Я оттолкнул его. Потом прижал к себе, как разбитую куклу. Однако  видение
не исчезало.
   Руки его соскользнули с моей шеи,  глаза  закатились,  а  лицо  покрылось
холодным потом. Потом язык его высунулся изо рта и стал  лихорадочно  лизать
рану, которую я сделал для него на своем горле. Да, он был совершенно готов.
   Пожалуйста, пусть прекратится это видение! Пусть прекратится полет птицы,
поднимающейся все выше и выше над лишенным красок пейзажем,  пусть  смолкнут
ее крики, слишком слабые на  фоне  воющего  ветра!  Любая  боль  -  ничто  в
сравнении с этой тьмой! Я не хочу... не хочу...
   Видение рассеивалось. Постепенно, очень медленно, но все же исчезало...
   Наконец все закончилось. Так же как и в прошлый раз, меня окутала тишина.
Полная тишина. Он уже существовал отдельно от меня. Я держал его  слегка  на
расстоянии, а он едва стоял на ногах и прижимал руки  ко  рту,  из  которого
струйками стекала по подбородку кровь.  Несмотря  на  наполняющую  его  алую
влагу, в горле у него пересохло, и оттуда вырывались лишь хриплые звуки.
   И тут позади него сквозь завесу воспоминаний о свинцовом море  и  летящей
над ним одинокой птице я увидел ее. Она стояла в проеме двери,  словно  Дева
Мария с рассыпавшимися по плечам, золотыми волосами и  печальным  выражением
на прекрасном лице.
   - Это катастрофа, мой мальчик...
 
*** 
 
   К полуночи стало очевидным, что он не желает говорить,  не  реагирует  на
мой голос и по  своей  воле  не  сделает  ни  одного  движения.  Спокойно  и
совершенно безучастно он следовал за нами  туда,  куда  мы  его  вели.  Если
процесс физической смерти и причинял ему боль, он ничем ее не выдавал.  Если
обретенная им способность видеть все совершенно по-новому и  доставляла  ему
удовольствие, он никак его не выражал. Даже  жажда,  казалось,  не  способна
была заставить его действовать.
   Габриэль, много часов молча следившая за ним, в конце концов не выдержала
и взяла его под свою опеку: вымыла и причесала, надела на него новую одежду.
Она выбрала черный сюртук - едва ли  не  единственную  темную  вещь  в  моем
гардеробе - и очень скромно отделанную рубашку. В этом наряде Ники  выглядел
довольно странно и был похож на юного клерка, чересчур серьезного и  немного
наивного.
   Я наблюдал за ними в тишине склепа и убедился, что они  прекрасно  слышат
мысли друг друга. За все это время она не сказала ему ни  слова,  и  тем  не
менее он шел туда, куда она ему велела, и делал  то,  что  она  просила  его
сделать. Завершив его туалет, она усадила Никола на скамью возле камина.
   - А теперь, - обратилась она ко мне, - он должен отправиться на охоту.
   Ей достаточно было только взглянуть на него,  и  он,  не  поднимая  глаз,
подскочил как пружина.
   Я был настолько поражен этим, что лишился дара речи и  мог  только  молча
смотреть им вслед, когда они уходили. Я услышал звук их  шагов  по  каменным
ступеням, потом осторожно, чтобы они не заметили, прокрался до  самых  ворот
и, прижавшись лицом к железным прутьям, уставился на двух злобных и коварных
призраков, двигающихся через поле.
   Пустота ночи окутала меня холодом, и избавить от него не мог  даже  яркий
огонь в камине, к которому я в конце концов вернулся.
   Вокруг меня царила пустота. И тишина, та самая тишина, говорил я себе,  о
которой я совсем недавно мечтал, чтобы отдохнуть и побыть наедине со  своими
мыслями после тяжелейшей и  отвратительной  схватки  в  Париже.  Но  в  этой
тишине, словно голодный  зверь,  терзало  душу  и  грызло  мои  внутренности
сознание того, что отныне я не в силах буду выносить его присутствие рядом.
 
Глава 5 
 
   Проснувшись с наступлением вечера, я уже твердо знал, что должен сделать.
Мог я или не мог отныне  выносить  присутствие  Никола,  не  имело  никакого
значения. То, что произошло с ним, произошло по моей вине, и  я  обязан  был
так или иначе вывести его из состояния ступора.
   Охота ничуть его не изменила, хотя, судя по всему, он подстерег  не  одну
жертву и вволю напился крови. Теперь моей задачей было постараться скрыть то
отвращение, которое я к нему испытывал, отвезти его в Париж и найти  там  ту
единственную вещь, которая способна была привести его в чувство.
   Единственной вещью, которую он любил при жизни, была скрипка. А вдруг она
и сейчас заставит его очнуться? Когда я вложу инструмент ему в руки, у Ники,
возможно, появится желание вновь сыграть на ней. Но теперь он  будет  играть
совсем по-другому, с новым мастерством, и, быть может, все изменится,  холод
в моем сердце постепенно растает.
 
*** 
 
   Как только Габриэль проснулась, я рассказал ей, что собираюсь сделать.
   - Но как же быть с остальными? - спросила она.  -  Тебе  нельзя  ехать  в
Париж одному.
   - Нет, я все-таки поеду, - настаивал я.  -  Ты  должна  остаться  с  ним,
потому что нужна ему. Если эти паразиты появятся здесь,  они  легко  выманят
его из башни. К тому же я хочу выяснить, что происходит в  склепах  Невинных
мучеников. Необходимо знать, действительно ли мы получили хотя бы  временную
передышку.
   - И все же мне не нравится, что ты едешь один, - покачала она головой.  -
Знаешь, если бы не моя уверенность в том, что мы должны обязательно еще  раз
встретиться с их предводителем и о многом расспросить его и старую королеву,
я настояла бы, чтобы сегодня же вечером уехать из Парижа.
   - Но чему они могут нас научить? - холодно спросил я. - Тому, что  Солнце
вращается вокруг Земли и что Земля плоская?
   Однако я тут же устыдился резкости своих слов.
   Одну  загадку  они,  возможно,  все-таки  смогут  мне  объяснить:  почему
созданные мною вампиры способны слышать друг друга, в то  время  как  сам  я
лишен такой возможности? Хотя в тот  момент  я  был  так  поглощен  чувством
отвращения к Ники, что был не в состоянии думать о чем-либо другом.
   Я смотрел на нее и думал  о  чудесном  превращении,  произошедшем  с  нею
благодаря волшебной силе Обрядов Тьмы. Они возвратили  ей  былую  красоту  и
вновь сделали ее богиней моего детства. Но перерождение Ники больше походило
на смерть.
   Даже если она и не могла прочесть мои мысли, сердцем она прекрасно сумела
понять мое состояние.
   Мы обнялись.
   - Будь осторожен, - сказала она на прощание.
 
*** 
 
   Мне обязательно нужно было проникнуть в его квартиру, чтобы отыскать  там
скрипку. Кроме того, оставался еще бедняга Роже. Я должен был придумать  для
него какие-то объяснения, наговорить  ему  кучу  небылиц.  К  тому  же  идея
отъезда из Парижа захватывала меня все больше  и  больше,  а  следовательно,
необходимо было подготовиться и успеть сделать еще очень многое.
   В течение нескольких часов,  однако,  я  делал  все,  что  мне  хотелось,
притворяясь, что нет ни кладбища Невинных мучеников, ни общества вампиров  в
его подземных склепах, что Ники все еще жив и находится  в  безопасности.  Я
охотился в Тюильри, на бульварах и воображал,  что  весь  Париж  принадлежит
мне.
   Однако я все время прислушивался, нет ли кого поблизости, и не переставал
думать о старой королеве. Я обнаружил их  присутствие,  когда  меньше  всего
этого ожидал, - на бульваре Тамплиеров, возле театра Рено.
   Странно, что  вампиры  осмелились  появиться  в  местах  света,  как  они
называли их. Однако я твердо знал, что  несколько  из  них  прячутся  позади
театра.  На  этот  раз  от  них  исходила  не  злоба,  а  только   отчаянное
возбуждение. Почувствовав, что я совсем  рядом,  они  пришли  в  неописуемое
волнение.
   Потом я увидел лицо темноглазой  женщины-вампира  со  спутанными,  как  у
ведьмы, волосами. Она выглядывала из аллеи, на которую выходила задняя дверь
театра, и манила меня рукой.
   Несколько ми