Бирон шел бы  и  ночью;
только бесценная жемчужина, которую он  охранял,  вынуждала  его  делать
привалы; так уверял он, кто знает, искренне или нет. Под  вечер  он  все
чаще подъезжал к ее экипажу и осведомлялся о  ее  здоровье.  Она  желала
спать в своей карете и ехать всю ночь напролет. Тем не менее для нее бы-
ла разбита палатка.
   Когда рассвело, обнаружилось отсутствие передовой части  отряда.  Она
выступила, чтобы, миновав провинцию Иль-де-Франс, достигнуть по  возмож-
ности скорей провинции Пикардии. Габриель проспала, потому что  ни  одна
из прислужниц не разбудила ее. Она очень испугалась, когда, потребовав к
себе маршала, получила взамен от него письмецо, в котором весьма любезно
сообщалось, что, к величайшему огорчению и скорби маршала, ему не дозво-
лено сопровождать далее наипрекраснейшую из женщин. Он, к сожалению, вы-
нужден снимать по пути гарнизоны и вести их за собой.  Однако  достойная
всяческого поклонения дама благоволит не сомневаться  в  верности  своей
охраны. Все, как один, с радостью дадут разрубить себя на куски за  бес-
ценное сокровище короля. В заключение маршал Бирон просил всемилостивей-
шую госпожу не торопиться, а выждать. В  ближайшее  время  к  ней  будут
приставлены несколько господ. Но, невзирая на новую свиту, пусть не  за-
бывает она своего покорного слугу Бирона.
   Она тщетно расспрашивала, кто должен прибыть к  войску.  Несмотря  на
грубоватую лесть маршала, она не ждала ничего хорошего от такого промед-
ления. Пока она спала, король мог один,  темной  ночью  проскакать  мимо
нее, торопясь ее нагнать; так как лесная чаща скрывала огни лагеря,  он,
наверно, проскакал мимо. Раз его нет здесь рядом, ей вновь страшно  вра-
гов, которые спешат вдогонку и хотят ее захватить. Слишком  много  нена-
висти чувствовала она вокруг, стоило только закрыть глаза, сейчас же пе-
ред ней вставали знакомые лица; ах, ее смерть была написана на  них.  Но
это еще впереди, до сих пор она умела предотвращать беду. Из Парижа  она
выехала совсем другой. Отныне ее достояние - страх, он никогда не рассе-
ивается, порой нарастает; и, только держа руку короля в своей руке, Габ-
риель может успокоиться и чувствовать себя в безопасности.
   Она отдала приказ выступать и, не делая  привала,  после  завтрака  и
краткого отдыха продолжать путь. Таким образом,  она  со  своим  отрядом
проехала до вечера следующего дня расстояние от реки Уазы до реки Соммы,
на которой расположен Амьен и где стояло войско короля. Как же это  так,
его самого здесь нет, он отделился от войска и ее  оставил  одну?  После
нескольких дней жесточайшего беспокойства от него пришло письмо, где  он
писал, что сделал попытку напасть на город Аррас, впрочем тщетно; но  он
предпочитает нападать, чем допускать до этого врага. Ну а страх - он сам
посеет страх тем, что одновременно будет повсюду.
   Это очень устыдило Габриель. Ее повелитель полон отваги, а между  тем
дело идет о его королевстве, для нее же - только о ее  ничтожной  жизни.
Она порешила действовать и мыслить, как подобает королеве. Тут  как  раз
появились дворяне, о которых писал ей маршал  Бирон.  Это  были  большие
вельможи, особенно герцог Бульонский, с ним вместе его друг де  ла  Тре-
мойль: оба протестанты. Прежде всего они отправились к Габриели д'Эстре.
Оба думали, что она тоже их веры. Они были в этом убеждены,  потому  что
знали: двор ненавидит Габриель, а мадам Екатерина Бурбонская, сестра ко-
роля, - ей друг.
   Палатка была расположена посреди лагеря, на холме  подле  реки.  Гер-
цог-протестант привел свой собственный полк, им он окружил холм.  Маршал
Бирон узнал об этом слишком поздно. Палатка была снаружи кожаная, внутри
обтянутая тканями, желтыми и серебряными. Вверху развевался  королевский
штандарт, белый с лилиями. Супруга короля не желала покоиться на  низких
подушках, она уселась в самое высокое кресло и так приняла гостей.
   Тюренн, ныне герцог Бульонский, приобрел важную осанку за годы,  про-
шедшие с той давней поры, когда он сопутствовал юному королю Наваррскому
и при его бегстве после долгого пленения в Лувре, и при его первом  сво-
бодном путешествии по королевству, которое Генриху предстояло со  време-
нем завоевать. Тогда Генрих собрал своих первых товарищей - дело было  в
лесистой местности, на просеке. Тени  небес  располагаются  по  временам
так, что затемняют передний ландшафт, но ложатся и на задний план. В ос-
вещенной середине, сплошь залитой светом, Генрих подзывает к себе одного
за другим. С каждым он остается некоторое время наедине, обнимает его, и
трясет за плечи, или жмет ему руку. Это его первые сподвижники. Будь  он
провидцем, он прочел бы по лицам их грядущую судьбу, наперед  увидел  бы
их последний взгляд, и был бы не раз потрясен, и не раз ужаснулся бы.
   Тюренн, ныне герцог Бульонский, в ту пору еще просто вертопрах, прек-
лонил колени перед своим королем Наваррским, если это  называется  стать
на колени - едва коснуться земли и тотчас подпрыгнуть от избытка легкос-
ти. Теперь же сюда в палатку вошел дородный  человек,  с  гордым  лицом,
привыкшим взирать вниз на коленопреклоненных. Он не служит; он сам госу-
дарь и держит руку короля Французского, поскольку  тот  ему  полезен,  в
противном случае предпочтет других. Сапожник Цамет не унаследовал  титул
герцога Бульонского: эту разницу надо помнить твердо. Потому-то сапожни-
ку Цамету нельзя похвастать таким же несокрушимым чувством  собственного
достоинства. Все равно, из маленьких людей становятся большие.
   Тюренн, а позади него де ла Тремойль склонились, как приличествовало,
перед будущей  королевой  Франции.  Но  этого  мало:  герцог  Бульонский
объявил ей, подкрепляя свои слова кивком и одобрительным  взглядом,  что
он готов ее признать, а искусством преуспеть в жизни она обладает  почти
в той же мере, как и он. "Или как сапожник Цамет", - подумала  Габриель,
которой не понравились оба гостя. Господин де ла Тремойль прямо высказал
то, на что его приятель только намекал.
   - Мадам, вот на что надо бы посмотреть вашей семье: королевский штан-
дарт на палатке. Почет, почет! Как жаль, что ваша матушка  до  этого  не
дожила!
   Оскорбительно и пошло, - господину де ла Тремойлю разрешалось так го-
ворить только потому, что он был смешон. И притом без всяких стараний  с
его стороны - лицо его оставалось неподвижно. Длинная  и  тощая  фигура,
кривой, неправильно посаженный нос, громадная борода, а особенно глаза -
точно угли и слишком близко поставленные, - каждая черта в отдельности и
все в целом свидетельствовало об исключительной угрюмости натуры. Но ед-
ва он открывал рот, как это впечатление рассеивалось. Всякий ждал низко-
го страшного голоса, а на самом деле раздавалось гнусавое кваканье ярма-
рочного паяца. Строение рта, а также дефект носа мешали господину де  ла
Тремойлю говорить как подобает дворянину. Но он возвел этот недостаток в
добродетель и приноравливал все свое поведение к свойствам одного  орга-
на.
   Габриель, научившаяся разбираться в людях, тотчас поняла, каким опас-
ным орудием притворства и подлости мог быть голос этого человека. Но это
не мешало ей смеяться над господином де ла Тремойлем, едва  он  открывал
рот.
   - Да, кстати, мы ищем высочайшего повелителя, -  сказал  де  ла  Тре-
мойль, причем сделал вид, будто собирается карабкаться ввысь, где  пола-
галось пребывать тому, кого они искали.
   Габриель снисходительно смеялась; шутка, к сожалению, была  неуместна
и с каждым словом могла стать еще хуже. Если бы не надо  было  опасаться
этого, как охотно она повеселилась бы разок чисто по-детски.
   Господин де Тюренн усыпил ее недоверие, он принялся восхвалять  коро-
ля. Где только ни появлялся король, везде на своем пути он поднимал  дух
народа, укреплял его волю к борьбе и обеспечивал города на случай  втор-
жения неприятеля. Отсюда, конечно, и некоторая задержка. Маркизе необхо-
димо вооружиться терпением, прибавил он, подразумевая  тем  самым  очень
многое: и свадьбу Габриели, и ее  коронование.  Она  поняла  многозначи-
тельный взгляд Тюренна и выдержала его. Когда она жестом вторично  приг-
ласила его сесть, гордый князь соблаговолил опуститься на стул. Стул был
ниже, чем кресло, на котором восседала будущая королева.
   - Я стою, - сказал на это господин де ла Тремойль, - и не сяду,  пока
моему господину и повелителю, по причине недомогания, приходится  лежать
в постели.
   - Король болен? - Ей не следовало выдавать себя,  но  от  испуга  она
привскочила в кресле, держась обеими руками за локотники. И так как  по-
сетители узнали теперь, что Габриель не имеет известий, они быстро обме-
нялись взглядом, после чего де ла Тремойль заквакал:
   - Почки. Почки мучают его, вот как обстоит дело с государем.  У  него
затруднено отправление. - Комик повернулся лицом к стене, как будто  со-
бирался на самом деле совершить отправление. - Ой-ой-ой! - застонал  он.
- Ничего не выходит. Между тем этот орган создан  для  более  прекрасных
целей. - Угрюмый фигляр круто повернулся и заквакал прямо в лицо даме: -
А в этом у короля затруднений нет, как известно всем.
   - Нет, - ответила она спокойно. - В этом затруднений нет.  Но  и  все
остальное в полном порядке. Вы, сударь, лжете.
   - Будем надеяться, - сказал Тюренн вместо приятеля, который  попросту
скосил глаза на свой кривой нос. - Слух, надо полагать, не верен. С дру-
гой стороны, он напоминает нам о том, что болезни короля  могут  воспре-
пятствовать его важнейшим решениям.
   Габриель слушала и ждала.
   - Своей бесценной повелительнице он обещал престол очень, очень  час-
то, - подчеркнул Тюренн, - в этом я, надо полагать, не ошибаюсь. Во вся-
ком случае, не чаще, чем нам, протестантам, обещал права и  свободы,  но
не исполнил еще ничего, ничего не сделал, ни для вас, мадам, ни для нас.
   - Я ему верю, - сказала Габриель. - Верьте и вы королю, он все испол-
нит в урочный час.
   Тюренн:
   - Урочный час настал. Ибо он хочет вернуть Амьен и избавиться от  од-
ного из своих злейших врагов. Я сам себе владыка, а по ту сторону грани-
цы у меня есть союзники одной со мной веры.  Я  могу  либо  дать  королю
большой отряд войск, либо не давать, и сделаю выбор соответственно моему
долгу перед самим собой и своей верой.
   Габриель:
   - Больше перед самим собой, как мне кажется.
   Тюренн:
   - Мадам, неужто вы так плохо понимаете свою выгоду, как хотите  пока-
зать? Помогая нашей вере, вы прежде всего поможете себе!
   Габриель:
   - Чего вы от меня требуете?
   Тюренн:
   - Чтобы вы постарались уговорить короля и не успокоились до тех  пор,
пока он не издаст эдикта, которым протестанты во всем  королевстве  при-
равнивались бы в правах к католикам. Чтобы они могли свершать  свое  бо-
гослужение повсюду, но чтобы в их крепостях месса по-прежнему была  зап-
рещена.
   Габриель:
   - Этого он не обещал никогда.
   Тюренн:
   - Но поступать он будет теперь так, как потребует необходимость.
   Габриель:
   - Нет, не будет, ибо необходимость имеет ваше обличье  и  носит  ваше
имя, герцог.
   Тюренн:
   - Сегодня или никогда я добьюсь того, что король признает мой титул и
независимость моих владений. Надо пользоваться случаем.
   "Если у тебя, изменника, только этот один случай, то у меня  их  мно-
го", - думала Габриель, но тут же решила не обнаруживать своих  истинных
чувств, ограничиться пустыми словами, а собеседника вызвать на откровен-
ность.
   - Превосходно, - сказала она. - А я? Где тут моя выгода?
   Он милостиво кивнул головой.
   - Мы начинаем понимать друг друга, мадам. Вы хотите вступить на фран-
цузский престол. Есть много людей, которые скорей убьют вас, чем  допус-
тят до этого.
   Габриель твердо возразила:
   - Удача короля сильнее всех моих врагов. Здесь, под Амьеном,  военная
удача решит мое дело.
   - А удачу решаем мы.
   Тюренн разглядывал прелестную женщину, словно серьезно взял  на  себя
труд задуматься над ее судьбой.
   - Вы попали в заколдованный круг, мадам. - Он нагибал голову то к од-
ному плечу, то к другому, чтобы лучше разглядеть ее. -  Мне  жалко  вас.
Поймите наконец, кто держит вашу сторону, - только  протестанты.  У  вас
есть друзья, которые готовы подставить руку, дабы она послужила вам сту-
пенькой.
   Это тотчас же воспроизвел господин де ла Тремойль. Он стал на колени,
осторожно приподнял ногу Габриели и поставил ее на ладонь своей  вытяну-
той руки. Она не противилась, позабыв на время о  своем  намерении  быть
сдержанной.
   - Это правда? - спросила она настойчиво. Бородатый шут сдвинул ее но-
гу с ладони до кончиков пальцев. Потом он опустил  ее,  и  она  подошвой
упала на его склоненный затылок, занятый обширной плешью.
   Гордый Тюренн, указывая на это, заметил лишь:
   - Как видите, мадам.
   Теперь она притворилась польщенной и полной доверия, сама же  поняла,
что такие друзья крайне опасны. Господина де ла Тремойля  она  попросила
изменить неудобную позу. Ведь чувства свои он уже выразил достаточно яс-
но.
   - Протестанты помогут мне подняться, а я помогу им. Если  же  я  сор-
вусь, это отразится и на них, и тут не одна голова может слететь с плеч.
- Она показала на лысую голову де ла Тремойля.
   Оба гостя смущенно молчали; так далеко они еще никогда не  заглядыва-
ли. Однако это было замечание, над которым не мешало призадуматься.
   - Наш союз чреват опасностями для каждого из нас, -  сказала  она.  -
Говоря прямо, мы предаем короля.
   - Так же поступает он сам в отношении нас с вами, - сказал Тюренн и с
этим поднялся. Отвесил небрежный поклон, сделал  вид,  будто  собирается
уйти, но вернулся, подошел к Габриели ближе, чем  раньше,  и  заговорил,
прикрыв рот рукой, как сапожник Цамет. - Мадам, свой риск  мы  берем  на
себя. Во сколько цените вы ваш собственный? Десять тысяч ливров  в  год,
столько приблизительно я кладу на него. Вы будете получать такое  содер-
жание от протестантов, и  владетельный  князь,  обладающий  большим  бо-
гатством, ручается вам за аккуратную выплату.
   Габриель не могла сразу придумать, как ей  уклониться,  фигляр  помог
ей. Он стал подражать рыночному шарлатану, голосом которого был  наделен
от природы.
   - Восемь с половиной су, первый раз, кто предложит больше?
   - Надо предложить больше, - подтвердила Габриель  и  отпустила  обоих
самым недвусмысленным образом: отвернувшись, она позвала своих  прислуж-
ниц.
   У подножия холма Тюренн собрал свой полк и увел его.
   - Вы правы, что не оставляете здесь ничего, - прогнусавил господин де
ла Тремойль. - Эта особа ни слова не скажет своему рогоносцу. Я подозре-
ваю, что она любит его, как Пенелопа Улисса.
   - Я подозреваю, что она так же пристрастна к деньгам, как  разве  что
господин де Рони, - заявил господин де Тюренн.
   Оба оглянулись на стоявшую вверху палатку с королевским штандартом.


   ОНИ ПИШУТ

   Когда стало известно, что он едет, его бесценная повелительница  вер-
хом поскакала ему навстречу. Они обнялись, не сходя с седла. Но разговор
их на обратном пути не касался чувств.
   - Сир! - начала Габриель. - Довожу до  вашего  сведения,  что  герцог
Бульонский и другие протестантские вельможи либо будут сражаться за вас,
либо удалятся, в зависимости от вашего поведения.
   - Они желают добиться большей власти, под обычным предлогом, будто их
религия требует большей свободы. Не тревожьтесь, мое величайшее сокрови-
ще! Я решил освободить религию, но ее приверженцев, которые  захватывают
большую власть, я запру в тюрьму.
   - Сир! Мой возлюбленный повелитель, остерегайтесь тех, что  стоят  за
вашу прежнюю веру, а также и меня. Это моя партия, и она хочет принудить
вас сделать меня вашей королевой.
   Он посмотрел на нее, широко раскрыв глаза от изумления и  восхищения.
Итак, она отрекалась от своей партии и доверялась ему  одному.  Ее  пре-
лестное лицо не таило от него стыда и тревоги.
   - Что же случилось еще, мое величайшее сокровище?
   Она молчала до тех пор, пока они не достигли лагеря. В своей  палатке
она созналась:
   - Сир, возлюбленный мой повелитель, меня хотели деньгами  склонить  к
измене вам.
   - А стоило того? - спросил он; и когда она назвала предложенную  сум-
му, он посоветовал принять ее. Когда казна пустеет,  ничем  пренебрегать
нельзя.
   Но она вытащила мешок, поставила его на самое высокое кресло в палат-
ке и подвела к нему своего повелителя.
   - Я заложила свое имущество.  Сапожник  Цамет  дал  мне  этот  мешок.
Большего я не стою. Я вся, как есть, принадлежу вам до самой смерти, мой
властитель и мой возлюбленный.
   Это было ее признание, подобного он не слыхал никогда. И так как  она
хотела даже опуститься на колени, он крепко ее обнял. Сбросил  с  кресла
мешок, тот зазвенел; а на кресло посадил любимую женщину.
   Его Рони тоже доставлял ему деньги для военных нужд,  но  происходило
это по-иному. Из месяца в месяц, пока длилась осада Амьена и вся  кампа-
ния, Рони появлялся с пышной свитой, без которой не мог обойтись, и вся-
кий раз приводил сто пятьдесят тысяч экю, которые ему удавалось наскрес-
ти у членов парламента, у  богатых  вельмож,  состоятельных  горожан,  а
главное, у откупщиков. Последним он грозил судебным  следствием,  и  они
тотчас уступали. Величественное  шествие  двигалось  под  многочисленным
конвоем для охраны ценностей - пушки, пехота, снова пушки,  господин  де
Рони посреди четырехугольника развернутых знамен, перед ним орудия,  по-
зади него казна, и он повелевает тем и другим. На  нем  тонкий  панцирь,
вокруг шеи дорогие дамские кружева, а золотой шарф  застегнут  на  плече
аграфом, блеск и игра которого видны издалека.
   Королю он докладывал о попытках подкупить его. Сам-то он против этого
вооружен, чего не скажешь о других. Собственная тетка бесценной  повели-
тельницы, мадам де Сурди, не отказалась принять ожерелье от  одного  фи-
нансиста, который, впрочем, был настолько дерзок, что и у мадам де  Рони
оставил алмаз стоимостью в шесть тысяч экю. Больше он это сделать не ос-
мелится. Господин де Рони не замедлил проучить  осквернителя  финансовой
морали. Чем только, не говоря уже о деньгах, король не был обязан своему
верному слуге! Как бы мог он обойтись без него! Господин де Рони  заклю-
чал договоры с мясниками и кормил двадцать тысяч  человек.  Господин  де
Рони завел в войсках образцовые госпитали, чего раньше  не  водилось,  и
спас бесчисленное количество раненых.
   Чтобы он не зазнался сверх меры, Генрих принужден был напомнить свое-
му несравненному слуге, что королю самому не бывать в живых, если бы его
не спас простой солдат. Его земляк, гасконец, неведомо, как  попавший  в
число защитников крепости, крикнул сверху, со стены:
   - Эй! Мельник из Барбасты! - Так звали его на далекой родине. - Бере-
гись! Кошка сейчас окотится, - закричал гасконец на своем языке, который
здесь понимал один Генрих. Таким образом он узнал, что  стоит  на  мине,
которая разорвала бы его, не отскочи он вовремя.
   Но так как он был жив и не сходил с коня,  то  под  конец  овладел  и
Амьеном. Три с лишним месяца трудов, не считая поездок в Париж, где  ему
приходилось произносить громовые речи, иначе его столица  отказалась  бы
от него. Сперва был разбит кардинал-эрцгерцог Альбрехт Австрийский,  за-
тем пал Амьен. Эрцгерцог был разбит и изгнан из королевства, и уж никог-
да больше не увидит его; и все благодаря мастерству полководца,  который
научился, подобно герцогу Пармскому,  уклоняться  от  самых  решительных
битв. Зато донимал противника в траншеях и окопах минами и  контрминами.
Когда к кардиналу подоспела помощь из Нидерландов, он сам был уже  слиш-
ком слаб, потерпел поражение и отправился восвояси. Помощь оказалась не-
достаточной. Почему недостаточной? Генрих как-то  раз,  очень  давно,  в
мыслях коснулся критической минуты, когда вся Римская  империя  двинется
на него. Критическая минута миновала.
   Особенного ничего не случилось, только то, что он  отвоевал  один  из
своих городов и нанес пораж