Странное дело - издали события  обычно  представляются  значительнее,
нежели вблизи. Король одержал победу на берегу Северного моря;  казалось
бы, тем, что живут всего на расстоянии двух-трех дней пути, было над чем
призадуматься. Особенно в Париже следовало оглянуться на себя и отречься
от своих упорных заблуждений. Ничуть не бывало! На севере многие  воочию
видели, как, рассеявшись шайками по стране, бесчинствует  разбитое  нес-
метное войско Лиги. Но взять это в  толк  никак  не  могли.  Лигу  здесь
по-прежнему считали непобедимой и говорили лишь, что вследствие  густого
тумана, поднявшегося с моря, и благодаря другим обстоятельствам, состав-
ляющим военную удачу, король отвоевал незначительный кусок земли, вот  и
все.
   Зато для внутренней части королевства долгожданная развязка явственно
приблизилась. На реке Луаре и в городе Туре по старой памяти  надеялись,
что рано или поздно, а король пожалует к нам собственной особой. Не пер-
вый это будет король, которого бы они встречали сперва несчастным бегле-
цом, а под конец неоспоримым властелином. Об отдаленных западных и южных
провинциях и говорить нечего: там битву у деревни Арк видели так,  точно
она еще раз происходила у них на глазах и была велением небес. Пламенные
протестанты крепости Ла-Рошель, у океана, пели тот самый псалом, с кото-
рым победил их король: "Явись, господь, и дрогнет враг..."  Весь  юг  от
Бордо наискось вниз, в пылу безудержного восторга, предвосхищал те собы-
тия, которым еще не приспела пора: покорение столицы, наказание  главных
изменников и славное  объединение  королевства  их  Генрихом,  рожденным
здесь, выступившим отсюда и теперь ставшим больше всех!
   В самом деле, разве его земляки так уж увлекались, не в  пример  про-
чим? Большим легче всего назвать человека, которого никогда  в  лицо  не
видал. Его же земляки по личным встречам знают, что роста  он  среднего,
носит войлочную шляпу да потертый колет и всегда  нуждается  в  деньгах.
Они помнят его ласковые глаза; о чем, собственно, говорят эти  глаза:  о
бодром духе или о пережитых печалях? Во всяком случае, он находчив, уме-
ет подойти к простолюдину; еще лучше умеет  обхаживать  женщин.  Из  них
многие, никому не счесть сколько, могли бы выдать его тайны. Но,  обычно
такие болтливые, тут они разом умолкают. Словом, здесь его знали в  лицо
и только что не участвовали в его последнем деле  там,  на  севере,  где
стоял туман, где наши пели псалом, когда шли в атаку и одолевали могучее
войско. Дело было нешуточное, и пока оно свершалось, небо и земля ждали,
затаив дыхание.
   Но теперь о победе стало известно и в самых дальних краях.  О  короле
там до сих пор ничего не слыхали. На большом  расстоянии  такая  молодая
слава кажется беспорочной и не от мира сего.  И  тем  больше  становится
сразу носитель ее. Мир ждал его,  миру  опротивело  терпеть  в  качестве
единственного господина и повелителя Филиппа Испанского, вечно  того  же
безотрадного Филиппа. Угнетенный мир давно молил об избавителе: и вот он
явился! Что такое его победа? Ничтожная битва, отнюдь не решительный пе-
релом, и все же она важнее, чем недавняя гибель Армады. Тут некто своими
собственными силами потряс трон властителя мира. Сотрясение, хоть и сла-
бо, все же ощущается за рубежами, за горами и даже на том  берегу  моря.
Говорят, будто в одном славном заморском городе ходили по улицам  с  его
портретом. Только его ли был портрет? Он сильно потемнел,  его  вытащили
на свет божий в лавке старьевщика, отмыли. "Король Франции!" -  вскричал
народ и устроил шествие, даже попы примкнули к толпе. Молва всеведуща  и
крылата.


   ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

   Сам он не торжествовал победы. Ибо удавшееся дело тотчас же влечет за
собой следующее; кто не хитростью добивается успеха, а честно  зарабаты-
вает его, тот даже не чувствует победы, и еще меньше  опьянения.  Король
помышляя лишь об одном - как бы наскоком занять свою столицу Париж, пока
еще герцог Майенн с разбитым войском Лиги не добрался до нее. Король был
проворнее; а кроме того, парижане поверили россказням, будто Майенн  по-
бедил его и обратил в бегство; это дало ему лишнее преимущество.  Однако
к его приходу Париж уже опомнился и  приготовился  к  обороне,  впрочем,
весьма бестолково. Вместо того чтобы удерживать крепостные стены и  валы
вокруг внутреннего города, парижане решили защищать  и  предместья.  Это
было на руку королю, который замыслил опрокинуть их в открытом поле и на
плечах у беглецов ворваться в городские ворота.
   Он без труда овладел наружными укреплениями, однако ворота в  послед-
ний миг успели запереть. Попытка кончилась тем, что войска его, все  эти
швейцарцы, немецкие ландскнехты, четыре роты искателей приключений,  че-
тыре тысячи англичан, шестнадцать французских полков, всем скопом наско-
чили, принялись громить, грабить, убивать. И  больше  ничего...  Короля,
правда, встречали криками ура, но среди грабежей и убийств.  Он  хоть  и
отдал приказ стрелять по городу поверх стен, но сам уже знал, что столи-
цы своей ему не взять и на этот раз. Тогда он отправляется на  покой  во
дворец, носящий его родовое имя: Малый  Бурбонский  зовется  он;  Генрих
проник сюда как чужой и скудная постель ждет  его  здесь  -  всего  лишь
охапка свежей соломы. Три часа остается ему для сна, часть их уходит  на
думы и сопоставления.
   "В городе стоит Луврский дворец, там пленником промаялся я долгие на-
зидательные годы, и след тех годов остался на мне. Неужто свободным  че-
ловеком и королем мне никогда не видать этого города? Однажды, в  Варфо-
ломеевскую ночь, во дворце пали почти все  мои  друзья,  а  в  городе  -
большинство моих  единоверцев.  Вы  отомщены  спустя  восемнадцать  лет!
Только на одном перекрестке мои солдаты умертвили сегодня восемьсот вра-
гов, восклицая при этом: святой Варфоломей! Ужасно, что все возвращается
и ничто, ничто не может вовеки исчезнуть из мира. Я предпочел бы  проще-
ние и забвение, я предпочел бы человечность.  Что  же  истинно  в  наших
распрях? Что я знаю? Верно одно - и в стенах города, и за ними мы только
и делаем, что убиваем. Если б я проскочил в ворота раньше, чем их успели
закрыть! Я бы показал парижанам милостивого победителя и истинного коро-
ля. У королевства была бы столица, у человечества - цель, на которую оно
могло бы благостно поднять взор. А взамен - лишь немного утоленной  мес-
ти, и привычное кровопролитие, и военная удача".
   У тридцатишестилетнего Генриха много  позади  горестей  и  неустанных
трудов, но и радостей он вкусил без числа благодаря своему веселому нра-
ву, а теперь вот он лежит на свежей  соломе  возле  большого  обеденного
стола. Он еще раз вскакивает: король велит щадить церкни - "и людей так-
же!" - кричит он вслед капитану. Затем все-таки засыпает, ибо он научил-
ся владеть собой при незадачах и горестях не менее, чем в дни  непредви-
денной милости судьбы. Сон - его добрый друг - является исправно и  при-
носит обычно то, что требуется Генриху: не страхи,  а  видения,  сулящие
добро. Сегодня Генриху привиделись во сне подплывающие  корабли.  Сперва
они парили в дымке горизонта, потом выросли в мощные, сверкающие  грома-
ды, заполонили залитое солнцем море: они приближались, они  искали  его,
Генриха. Сердце у него забилось, и во сне его осенило, что означает  это
посещение. - О чем-то подобном шла речь вскоре после выигранной им  бит-
вы. Он тогда не стал вслушиваться по причине насущных,  безотлагательных
забот и трудов. Тут было не до сказок. Когда он пробудился после трехча-
сового сна, видение кораблей снова изгладилось из его памяти.
   Наступил день всех святых; католики из королевской  армии  разбрелись
по церквам предместий. Тем, что укрылись за стенами, было не до праздни-
ка, они оплакивали своих убитых и боялись за себя. Но к вечеру они  были
спасены, ибо войска Лиги подошли к Парижу и король не  мог  помешать  им
занять город с другой стороны; время было  упущено.  Он  позволил  своим
захватить еще одно аббатство и прикончить триста парижан. Это было  про-
щание, и не из красивых, никто лучше короля не понимал этого. Он и нака-
зал себя - решил подняться на колокольню, чтобы увидеть город, а в  про-
вожатые взял монаха. Наверху на узкой площадке, наедине с монахом,  Ген-
рих пришел в смятение, ему вспомнился король, его  предшественник.  Ведь
тот был убит монахом. Да и на него самого не раз уже из рукава рясы гля-
дел нож. Миги он очутился позади своего провожатого, схватил его за  обе
руки. Монах не шелохнулся, хотя был рослый и дюжий. Генрих недолго  гля-
дел сверху на свою столицу; спускаясь по лестнице, он пропустил ненадеж-
ного проводника вперед, сам же шел, отставая на две  ступени.  Внизу  он
встретил своего маршала Бирона.
   - Сир, - сказал Бирон, - ваш монах выскочил из двери и удрал.
   В это мгновение раздался радостный вопль парижан, прибыл их  полково-
дец Майенн, собственной персоной, они угощали его солдат на  улицах.  На
следующий день король привел свое войско в боевую готовность и дал врагу
три часа сроку на то, чтоб выйти в открытое поле. Тщетно, -  Майенн  был
осторожен; тогда король отошел. По пути он занимал крепости, но  некото-
рые его полки, не получая жалованья, разбрелись.  С  оставшимися  король
поскакал в свой город Тур, чтобы принять там послов  Венеции.  Молва  не
обманула: старая республика издалека слала свои корабли.  Послы  высади-
лись на берег, и пока король покорял мелкие города, они не спеша  следо-
вали в глубь страны на север, дабы воздать ему почести.


   СКАЗКА

   Он изо дня в день слышал об их приближении, волновался и потому  пос-
меивался.
   - Дождь! У волхвов подмокнет ладан.
   А самому было страшно, что Лига возьмет их в плен и перехватит у  не-
го, прежде чем они прибудут на место со всей великой  помпой  и  громкой
хвалой, которой собирались почтить его. Когда они были еще в  нескольких
днях пути от Луары, он выслал им навстречу многочисленный отряд, якобы в
виде почетного конвоя, но на деле с более серьезной целью.  После  этого
он стал ждать их в своем Турском замке, и ждал долго.  В  пути  один  из
престарелых венецианских вельмож захворал.
   - Да, республика весьма стара, - сказал Генрих своему дипломату,  Фи-
липпу дю Плесси-Морнею.
   - Старейшая в Европе, сир. Она была в числе могущественнейших, теперь
же она наиопытнейшая. Кто говорит "опыт", обычно не  понимает,  что  под
этим подразумевается упадок. Тем, что едут сюда,  известно  и  это.  Так
вникните же в происходящее! Это мудрейшая республика, главная ее  забота
в том, чтобы с достоинством нести старческие немощи и отодвигать  конец,
она держит лучших наблюдателей при всех дворах и упорно  читает,  читает
донесения: вдруг она встрепенулась, она действует, Венеция бросает вызов
всемирной державе, она воздает почести вам, после вашей победы над  все-
мирной державой. Как же велика, значит, ваша победа!
   - Я поразмыслил над своей победой. Победа, господин де Морней, -  на-
чал Генрих, запнулся и, прежде чем продолжать, быстро  прошелся  взад  и
вперед по каменной зале Турского замка.
   Товарищ его юношеских лет следил за ним глазами и в который  раз  ре-
шал, что правильно выбрал себе государя. Этот одному только богу воздает
хвалу за свою победу! Непреклонный протестант снял шляпу при этой мысли.
Так стоял он, сорокалетний человек в темной одежде; шею, по  обычаю  его
единоверцев, окружал скромный белый отложной воротник, нижняя часть лица
у него была сократовская, лоб высокий, необыкновенно гладкий и восприим-
чивый ко всяческому свету.
   - Морней! - Генрих остановился перед ним. - Победа стала не  та,  что
прежде. Оба мы знавали ее иной.
   - Сир! - возразил посол ясно и невозмутимо. - В прежнем вашем  звании
короля Наваррского вы вразумили несколько  злонравных  городов,  которые
были непокорны вам. Десять лет трудов и усилий - ив  итоге  одно  значи-
тельное сражение; после этого крылатая молва - Фама достаточно прослави-
ла вас, чтобы вы сделались наследником французской короны. Король  Фран-
ции, каковым вы стали теперь, будет менее кропотливо бороться, более ве-
личаво побеждать, и молве придется в его честь живее взмахивать крылами.
   - Если бы разница была только в этом! Морней, после той моей  победы,
ради которой венецианцы едут сюда, я осадил Париж и ушел ни с чем. Разве
венецианцы этого не знают?
   - До Венеции далеко, и они уже были в пути.
   - Они могли воротиться. Ведь они люди умные. Им  ли  не  понять,  что
значит, когда королю приходится осаждать собственную столицу,  и  притом
тщетно. Поубивал, пограбил - и ушел, заглянув с колокольни в город и ис-
пугавшись какого-то монаха.
   - Превратности военной удачи, сир.
   - Так мы это объясняем. Но что это на самом деле? В то  время  как  я
охранял одни ворота, Майенн вступил в другие. Переправился  через  мост,
который по моему приказу должны были снести, но не снесли. Вот что такое
военная удача. У меня есть подозрение: когда побеждаю  я,  о  ней  можно
сказать то же самое.
   - Дело рук человеческих, сир.
   - Все равно, есть же полководцы... - Генрих осекся, он вспомнил  пол-
ководца по имени Парма, как гласит молва о его мастерстве, тот не  пола-
гался на военную удачу и не отговаривался тем, что все дело рук  челове-
ческих. - Морней! - воскликнул Генрих и встряхнул  своего  советчика.  -
Ответь мне! Могу я побеждать? Мое призвание - спасти это королевство; но
спокойнее был мой дух, когда никто еще не ехал сюда воздавать мне почес-
ти прежде времени.
   - Венеции угодно считать, что вы победили, сир.  Она  не  вернула  бы
своих послов, даже если бы ваше войско пришло в полное расстройство.
   Генрих сказал:
   - Итак, мне дано познать, что слава - одно недоразумение. Я  заслужил
ее, а награжден ею все-таки незаслуженно.
   И тут же выражение лица его изменилось, он повернулся на  каблуках  и
весьма игриво принял тех господ, что как раз входили  к  нему.  То  были
лучшие его сподвижники, нарядившиеся в новое платье.
   - Молодец, де Ла Ну! - вскричал Генрих. - Рука железная,  а  переплыл
реку! Молодец, Рони! На вас драгоценности из хорошего дома, хоть и не из
вашего собственного, а уж сколько денег нашли и забрали вы  в  парижских
предместьях! Не сделать ли мне  вас  своим  министром  финансов,  вместо
толстяка д'О?
   Он огляделся, ему показалось, что они мало смеются.
   - Ничего я так не боюсь, как людей невеселых. Это люди неверные.
   Те молчали. Он по очереди всматривался в каждого, пока не угадал все-
го. Тут ему кивнул его верный д'Обинье, сперва товарищ по  плену,  затем
боевой соратник, неизменно смелый, неизменно праведный и в  стихах  и  в
делах. Этот испытанный друг кивнул и сказал:
   - Сир! Так и есть. Насквозь промокший гонец прибыл, как раз когда  мы
уже приоделись для приема.
   Страх охватил Генриха. Он дал ему утихнуть. Только вполне овладев го-
лосом, он весело ответил старому другу:
   - Что поделаешь, Агриппа, военная удача  переменчива.  Послы  вороти-
лись. Но они еще передумают, ибо скоро я дам новое сражение.
   За дверьми послышался сильный шум. Они распахнулись; между двух стра-
жей появился, запыхавшись, не в силах вымолвить ни слова, насквозь  про-
мокший гонец. Его усадили и дали ему напиться.
   - Это уже другой, - заметил Агриппа д'Обинье.
   Наконец тот заговорил:
   - Через полчаса послы будут здесь.
   Генрих как услышал-схватился за сердце.
   - Теперь я заставлю их ждать до завтра. - И  вслед  за  тем  поспешно
удалился.
   За ночь свершилось чудо, и ноябрь превратился в  май.  С  юга  повеял
теплый ветер, разогнал все тучи, небо простерлось светло  и  широко  над
парком Турского замка, над рекой, медленно и  вольно  протекавшей  вдоль
полей, посреди королевства. Стройные березы стояли почти  оголенные;  из
замка видно было, как причаливают  корабли,  на  которых  переправлялись
послы. Их поселили в загородных домах на том берегу. У окон первого эта-
жа, вровень с землей, расположился двор, кавалеры  и  дамы,  разряженные
так богато, как только могли или  считали  подобающим.  Роклор  оказался
всех изящней. У Агриппы были самые большие перья, Фронтенак соревновался
с Рони. У последнего на шляпе и воротнике  было  больше  драгоценностей,
чем на платьях дам. Но лицо его, молодое и гладкое, выражало ту же умную
сосредоточенность, что и обычно. Появилась сестра короля, сразу же пока-
зав себя прекраснейшей из дам. На высоком воротнике из кружев и  алмазов
покоилась ее изящная белокурая головка; лицо дамы, по-придворному чопор-
ное, все же обнаруживало внутреннюю  ребячливость,  которую  не  стирает
ничто. Она была еще на пороге, когда ее тканное золотом покрывало  заце-
пилось за что-то. Или, быть может, хромая нога  подвела  ее?  Весь  двор
выстроился шпалерами на пути принцессы. Тут она видит, как в  противопо-
ложную дверь входит король, ее брат. Короткий радостный вскрик, она  за-
была о себе, она без малейшего труда пробегает "несколько шагов.
   - Генрих!
   Они встретились в середине залы. Екатерина Бурбонская преклонила  ко-
лено перед братом - они вместе играли в начале жизни, они путешествовали
по стране в неуклюжих старых колымагах вместе с  матерью  своей  Жанной.
"Милая наша мать, хоть и была больна и беспокойна, но сколь сильна через
веру, которой учила нас! И оказалась в конце  концов  права,  хотя  сама
умерла от яда злой старухи королевы, да и на  нашу  долю  выпало  немало
страшного и тяжелого. И все же мы сейчас стоим посреди залы в сердце ко-
ролевства, мы теперь король с сестрой и собираемся принимать  венецианс-
ких послов".
   - Катрин! - сквозь слезы произнес брат, поднял сестру с колен и поце-
ловал. Двор восторженно приветствовал обоих.
   Король в белом шелку, с голубой перевязью и красным коротким  плащом,
повел принцессу, держа ее руку в поднятой руке, двор расступился, но по-
зади царственной четы сомкнулся вновь. Они остановились у самого высоко-
го окна; все столпились вокруг - и не всякий, кто пробрался вперед,  был
из лучших. Сестра сказала на ухо брату:
   - Не по душе мне твой канцлер Вильруа. Еще меньше мне  по  душе  твой
казначей д'О. А есть у тебя и того хуже. Генрих,  милый  брат,  если  бы
все, кто тебе служит, были нашей веры!
   - Я и сам бы хотел того же, - на ухо сказал он сестре,  но  при  этом
кивнул как раз тем двум придворным, которых она назвала.  Она  в  досаде
повернула назад; чем дальше от толпы, тем дружественней  лица.  У  стены
Катрин наткнулась на целую группу старых друзей: боевых соратников  бра-
та, кавалеров былого наваррского двора, - в ту пору  они  обычно  носили
колеты грубой кожи.
   - Вы расфрантились, господа! Барон Рони, когда я учила вас танцевать,
у вас еще не было алмазов. Господин де Ла Ну, вашу руку! - Она взяла же-
лезную руку гугенота - не живую его руку, а железную взяла она и сказала
лишь для него да для Агриппы д'Обинье и долговязого дю Барта: - Если  бы
господь попустил одной-единственной песчинке  на  нашем  пути  скатиться
иначе, чем она скатилась с холма, нас бы не было здесь. Ведомо вам это?
   Они кивнули. На сумрачном лице долговязого дю Барта  уже  можно  было
прочитать духовные стихи, которые складывались у него в уме, но тут сна-
ружи загремели трубы. Идут! Надо приосаниться и предстать перед  послами
могущественным двором. Чуть ли не все лица мигом изобразили сияющую тор-
жественность, смягченную любопытством; все выпрямились, и принцесса Бур-
бонская тоже. Она огляделась, ища дам, но их мало было при этом  кочевом
дворе и походном лагере. Быстро решившись, она взяла за  руку  и  вывела
вперед Шарлотту Арбалест, жену протестанта Морнея. Вдруг возникло  заме-
шательство.
   Послы там внизу, наверно, не сразу наладили порядок шествия. А труба-
чи чересчур поторопились. Дорога от берега шла в  гору;  может  статься,
венецианские вельможи были слишком дряхлы, чтобы взобраться по ней?  Ко-
роль, по-видимому, отпускал шутки, по крайней мере окружающие  смеяли