Марго  ни  была,  но  она  оставалась
прежде всего маменькиной дочкой и больше всего на свете  любила  посижи-
вать на этой скамеечке, возле старухиной юбки, запустив в волосы обе ру-
ки и читая огромные, переплетенные в кожу фолианты. Обычно она навалива-
ла их себе на колени по нескольку штук зараз. Она и сейчас взяла по при-
вычке книги со стола, принялась даже перелистывать их, но взор ее  блуж-
дал, она поглядывала то на брата, то на мать.
   Карл Девятый был поражен, что его бессвязная брань и крики  почему-то
не производят решительно никакого впечатления на старуху и она лишь мол-
ча наблюдает за ним. Тогда он решил показать себя еще  более  твердым  и
грозным. Он вытянул шею, его рыжеватые усы опустились, и  он  устрашающе
потряс руками - даже не руками, а кулаками, он стиснул кулаки. При  этом
он исподтишка следил за матерью, стараясь понять, какими бедами она  еще
ему грозит.
   - Ты хорошо спала, матушка? - спросил он.
   - Твой праздник был слишком шумным, мой сын.
   - И все-таки ты поднялась весьма рано, а с тобой  и  еще  кое-кто,  в
частности, мой брат д'Анжу. Я все знаю.  Вы  замышляете  коварные  планы
против меня, против государства, иначе вы бы не совещались в таком гнус-
ном месте: посмотреть сверху - прямо преисподняя.
   - Это только так кажется, сын мой, если стоишь на стремянке.
   - Значит, ты не отрицаешь этого, матушка, и  правильно  делаешь,  ибо
лицо, которое вас там застало, готово все повторить в твоем присутствии.
   - Едва ли.
   А сыну послышалось: "Ты дурак". И дочь  поняла:  ей  не  жить.  Марго
склонилась над книгой, Карлом овладел новый приступ ярости. Он  прикажет
немедленно арестовать своего брата д'Анжу, кричал он. Родная мать  поку-
шается на его жизнь и намерена возвести на престол его брата. - А я при-
зову на помощь моих протестантов! Теперь я буду править, опираясь только
на господина адмирала Колиньи! - уже совсем по-мальчишески заорал  он  и
тут же ужаснулся собственной дерзости. То, что последовало, отвечало его
худшим опасениям: мать заплакала. Мадам Екатерина любила во всем  соблю-
дать постепенность. Сначала она помахала короткими ручками, и  ее  круп-
ное, тяжелое лицо понемногу уподобилось невинному личику горько  обижен-
ной девочки. Потом она закрыла его пальчиками, однако, высматривая между
ними, внимательно следила за всем происходящим  и  при  этом  скулила  и
взвизгивала. Все выше "и пронзительнее скулила она, но по ее пальцам  не
стекало ни единой слезинки. Мадам Екатерина научилась притворяться чрез-
вычайно убедительно, только подделывать слезы она не умела, Карл заметил
лишь то, что ей удалось. Марго видела остальное.
   Среди всхлипываний старуха, наконец, проговорила:
   - Позвольте мне, сир, вернуться к себе на родину. Я уже  давно  дрожу
за свою жизнь. Вы подарили своим доверием моих заклятых врагов...
   Она надеялась, что тут-то он и испугается, и он в самом деле испугал-
ся. Да ведь ему только хотелось узнать, что они сегодня утром  решили...
беспомощно лепетал Карл...
   - То, что пойдет на благо вашего королевства, - ответила она; и  при-
том ответила крайне сухо, а лицо опять казалось такой  же  непроницаемой
маской, как и перед тем. Трудно было даже поверить, что ею только сейчас
была разыграна сцена плача. Голос ее зазвучал взыскательно и строго.
   - И решать пришлось без вас, - продолжала она. - Ибо решение это тре-
бует действий необычных и достойных великого государя, но тебе они не по
плечу, мой бедный сын. - Все это говорилось с той же укоризненной  стро-
гостью (особенно резкий поворот после сцены смирения). Мадам Екатерина -
опять сидела перед ним, словно облеченная высшей властью, словно она ни-
когда и не просила разрешения удалиться во Флоренцию, откуда ее когда-то
выгнали.
   Карл смотрел на свои ноги, а в голове у него все путалось, мешалось и
кружилось. Ему приходили на память все намеки, которые мать делала в  те
дни, когда положение еще не было таким острым, как сейчас; тогда  он  не
препятствовал ее кровавым планам и относился к ним так, словно это  был,
только кошмарный сон. Даже сама мадам Екатерина предавалась им лишь  как
опасным упражнениям ума, заглядывающего в бездну. Все же Карл очень  хо-
рошо запомнил имена Амори и Линьероля, принесенных в жертву его  страху,
хотя опасность была тогда гораздо меньше. А за это время он, желая дока-
зать свою самостоятельность, вошел в сношения с гугенотом Колиньи,  стал
звать его отцом и во всем следовать его советам. И вот Карл оказался на-
кануне войны с Испанией. И австрийский дом все теснее обвивал  свои  щу-
пальца вокруг страны, оставшейся в одиночестве - в руках этого дома  был
юг, вся середина Старого Света; распоряжался он  также  странами  Нового
Света и их золотом, господствовал над церковью, а через  нее  над  всеми
народами, в том числе и над народом Карла; в его собственном  замке,  на
его ложе улегся этот дом в лице эрцгерцогини, столь окаменевшей от золо-
та и власти, что ее невозможно было опрокинуть!
   "Что же теперь делать? - спрашивал себя  с  отчаянием  Карл  Девятый,
глядя на свои ноги. - Все вокруг только и носятся с  кровавыми  планами,
только и думают о том, как бы убить, разница лишь та, что Гизы, да и моя
мамаша, желают убивать французов, они желают истреблять моих  подданных,
а господин адмирал хочет убивать  испанцев:  это  мне  больше  нравится.
Правда, если он вернется победителем, тогда и я вынужден  буду  его  бо-
яться, ибо он окажется сильнее меня. Пока же  сильнее  нас  обоих  Гизы.
Мать стоит за то, чтобы Гизы сначала напали на сторонников "истинной ве-
ры". Я же должен покамест спокойно сидеть в Лувре и  выжидать.  А  потом
мои свежие войска накинутся на ту партию, которая уцелеет, и отправят ее
главарей еще тепленькими на тот свет".
   Он поднял глаза, словно спрашивая, как же ему ко всему  этому  отнес-
тись. Мать ободряюще кивнула. Не раз наставляла она сына, и он  научился
понимать ее - правда, до известной черты, а дальше - ни с места. Там она
становилась непроницаемой, а он слабел. Быть может, он и проник бы в  ее
замыслы, почуял бы самое главное в ее плане, если бы  что-то  не  мешало
ему, какое-то сопротивление его мышления.  "Самое  гнусное  решение  они
приняли только сегодня утром в подвале, - сказал себе Карл. - У меня со-
сет под ложечкой и все нутро холодеет, неужели никто не поможет мне?"
   Едва он это подумал, как выступила вперед его сестра и твердо  заяви-
ла:
   - Никакого убийства не будет - я запрещаю.
   Мадам Екатерина просидела несколько мгновений с  открытым  ртом.  Что
это на девочку нашло? - Ты? Запрещаешь? -  раздельно  повторила  Медичи.
Карл тоже проговорил с изумлением:
   - Ты?!
   - Я, - твердо повторила Марго. - А через меня  некто  другой.  -  Она
имела в виду мраморного бога с красными губами.
   "Наварра начинает угрожать! - пронеслось в голове мадам Екатерины.  -
Тем скорее я должна действовать".
   - Кто может что-либо запретить королю Франции? - заметила она  с  хо-
лодным удивлением.
   Принцесса не ответила: она состроила капризную гримасу.
   Карл спросил: - Мне тоже хотелось бы знать, кто здесь  повелевает?  -
Неудачный вопрос, ему же во вред; но любопытство взяло верх. Да и матери
все еще кажется, что она чего-то не расслышала.  "Странная  девочка.  То
сидит над книгами, то спит с мальчишками. Уже из-за Гиза  были  неприят-
ности. Что же, она опять хочет получить порку?"
   - Если ты ничего не желаешь объяснить, - мадам Екатерина все еще сох-
раняла снисходительный тон, - то как же ты хочешь, чтобы тебя поняли?
   - Ты отлично понимаешь меня. Никаких убийств!
   - Кто говорит об убийствах? Но что  касается  враждующих  партий,  то
нам, к сожалению, каждый день приходится видеть,  как  они  накидываются
друг на друга: то католики твоего Гиза, то гугеноты твоего Наварры.  Мне
очень жаль тебя, дочка, ты, конечно, - уже успела убедиться, что у  каж-
дого из них есть свои преимущества. Ну, скажи, как нам все  это  прекра-
тить?
   Но и зловещему добродушию матери Марго опять противопоставила повеле-
ние, полученное ею во сне. Никаких убийств!  Глаза  у  нее  были  широко
раскрыты, и сквозь свою желто-бледную мать она словно видела лицо  бога,
к губам которого прилила темно - алая кровь.
   - Мы сами не должны совершать никаких убийств; тогда и партии не  бу-
дут нападать друг на друга. 'Ведь знак-то всегда подаем именно мы.
   - Мы, - повторила мадам Екатерина, уже не сдерживая своего  раздраже-
ния; она чуть не задохнулась от злости. Оказывается, эта  ученая  особа,
расходующая слишком много постельного белья,  следила  за  всем  гораздо
внимательнее, чем можно было ожидать, в те дни, когда она так  безобидно
держалась за материнскую юбку! И сама открыто в этом признается:
   - Я ведь не дурочка, мама. И частенько  слышу  такие  речи,  истинный
смысл которых вскрывается только потом. Моему брату, королю, вы говорите
то, чего он сам еще не понимает. Но я-то ученая; я понимаю язык птиц,  -
добавила она, точно по наитию. Однако это было  просто  воспоминанием  о
бесчисленных статуях из ее сна, которые явственно говорили с  ней,  хотя
они только щебетали, точно самые мелкие птички "с островов".
   - Как ты думаешь, сын мой, не дать ли нам твоей  сестрице  опять  ма-
ленький урок? Он на нее однажды очень хорошо подействовал.  Вы  помните,
сир, то утро, когда наша  толстуха  Марго  проспала  с  Гизом  несколько
дольше, чем следовало? - Тусклые глаза из-под  маски  как  будто  слегка
блеснули.
   Но теперь Карл не имел желания сечь свою толстуху Марго. В  голове  у
него кое-что кое с чем связалось; сопротивление его мышления  вдруг  ис-
чезло. Он воскликнул:
   - Она права, что запрещает убийства! Я тоже запрещаю!
   - Уходите! - Мадам Екатерина жестко и холодно указала  им  на  дверь,
возле которой сегодня даже не было  охраны.  Поэтому  старуха  опасалась
худшего, и ее непоколебимое самообладание далось ей нелегко. Карл,  этот
потомок рыцарей-варваров, мог просто заточить ее в темницу; ведь ее  сын
д'Анжу, хоть он ей во много раз ближе Карла, не заступится за  нее;  что
случилось, то случилось. А в этой  чересчур  любознательной  девице  она
сейчас впервые увидела для себя угрозу.  Однако  Екатерина  не  потеряла
власти над собой. - Уходите! - Но, увы, они не ушли.
   - Адмирал Колиньи должен жить!
   - Король Наваррский должен жить!
   Они крикнули это одновременно; оба имени  словно  карались  заглушить
друг друга. Старуха пожала плечами.
   - Вот видите, у вас нет единодушия.
   - Я хочу того же, что и моя толстушка Марго.
   - Мой брат король меня поддержит.
   Значит, перед ней союзники. Но как только мадам Екатерина  чувствова-
ла, что она уже не сильнейшая, она прибегала к хитрости.
   - Давайте заключим договор, милые дети. Вы назвали два имени: Ни  од-
ному из этих лиц я не желаю никакого зла. Я пальцем  не  пошевельну  для
того, чтоб кто-нибудь из них погиб. Но если один все-таки погибнет, тог-
да, дорогие детки, не требуйте от меня, чтобы я продолжала защищать дру-
гого. Да это было бы уже и не в моих силах, - добавила она скорее жалоб-
но, ибо ее дочь вдруг точно выросла. Королева Наваррская стала даже выше
ростом благодаря знанию и воле.
   - Я понимаю язык птиц, - бросила она свысока бедной старухе. -  Двуя-
зычные речи вашего величества надо толковать так, что вы сначала  прика-
жете умертвить господина адмирала, а  затем  короля  Наваррского,  моего
супруга.
   - Ну, что ты говоришь!
   - Она догадалась! - вдруг радостно воскликнул Карл.  -  Моя  толстуха
Марго - умница, она все знает! Но господин адмирал должен жить. Я прика-
зываю. Он мне отец.
   - Ну, что ты говоришь! - повторила старуха,  отвернувшись  от  своего
сына-тугодума, и обратилась к несравненно более сообразительной  дочери.
- Сама подумай, может ли кто-нибудь из нас запретить человеческим страс-
тям и ненависти партий толкать людей на убийство?
   - Но не на убийство короля, моего мужа!
   - Я так же мало могу воспрепятствовать этому, как и ты. Никто не зна-
ет, с чего именно начнется.
   - Ты знаешь.
   - Ты знаешь! - зарычал Карл.
   Старуха вздрогнула,  потом  напустила  на  себя  скорбь,  благородную
скорбь; никаких слез и нытья, осанка женщины, возложившей на свои  плечи
тяжелый груз многих печальных, но необходимых деяний, за которые придет-
ся нести ответственность.
   - Вот тут, - сказала она, повертев указательным пальцем  у  виска,  -
стоит во весь рост дом Валуа. Не у вас. Вы молоды и следуете своим  при-
хотям... Я одна поддерживаю своим разумом это великое бремя,  иначе  все
бы рухнуло - и наш дом тоже.
   Это было ее самой искренней минутой; и эта искренность  оказала  свое
действие. Старуха и сама не понимала, почему после этих слов оба союзни-
ка притихли. Это несколько сбило ее с толку, она переоценила свой  успех
и тут же совершила ошибку, заявив:
   - Пусть ты влюблена, но ты моя дочь. А мы знаем, что в  конце  концов
остается после всех наших бурь - только мы сами. Маленький Наварра,  как
и все твои мужчины, старается изо всех сил. Но настанет утро,  когда  ты
уже не найдешь на своем ложе отпечатка его тела. В первый раз  ты  спро-
сишь: куда же он делся. И во второй раз спросишь.  А  в  третий  уже  не
спросишь, и уже не захочешь непременно знать во всех  подробностях,  как
он исчез.
   Однако Медичи разглагольствовала напрасно.  Марго  повторила  голосом
бога:
   - Сказано: не убий.
   - Вот еще новости, - пробормотала мадам Екатерина, покосившись на по-
толок.
   - Или я приму протестантство.
   - Или она примет протестантство! - зарычал Карл; и огорченная  мамаша
вынуждена была признать, что ее дети явно стакнулись.
   - Я требую жизни для короля Наваррского.
   - Я требую жизни для адмирала Колиньи.
   - Да пропади ты пропадом со своим неугомонным старым драчуном! Он го-
тов погубить королевство, а ты его еще отцом зовешь! - Она хотела выста-
вить из комнаты сына, чтобы поладить с дочерью.
   - Ну, хорошо. Поедешь со своим Наваррой в  Англию.  Англичанка  плохо
помогут нам; но Елизавета и ее деньги нам необходимы, раз твой брат Карл
со своим папашей Колиньи сажают нам на шею  австрийский  дом.  Поезжайте
когда хотите!
   Она сделала только одно легкое движение, как бы отпуская дочь;  гово-
рить она больше не - могла - то ли притворялась,  то  ли  в  самом  деле
обессилела. Карл Девятый последовал за сестрой.
   А дочь тут же вернулась к тому подчиненному положению, в котором про-
жила всю жизнь; опустив голову, она преклонила колено и послушно  удали-
лась. Карл был так поражен совершенно нежданной победой  Маргариты,  что
совсем позабыл о своем деле, да еще в ту самую минуту, которая оказалась
для него решающей.


   ЗНАМЕНИЯ

   Марго пошла к мужу. Она пожертвовала преимуществами, которые ей дава-
ло обиженное самолюбие, и сделала первый шаг, хотя утром Генрих и  поки-
нул ее в гневе. Но его можно извинить, ибо мужчина  вообще  безрассуднее
женщины, а кроме того, она не могла не признать, что, говоря по совести,
у него были основания негодовать и на ее прежние любовные связи  -  хотя
все это теперь позабыто - и на кое-что другое. Другое - значительно  ху-
же, и хуже, главным образом, для нее, а не для него: ибо у  Генриха  нет
такой твердой уверенности, как у Марго, что его мать  отравлена  ее  ма-
терью. И все-таки ей удалось загладить это  злодеяние,  и  грозное  пре-
пятствие, неизменно встававшее между ними, теперь устранено: она  спасла
ему жизнь. Марго боролась за жизнь Генриха, призванная к этому посланным
ей свыше сновидением: она победила и, окрыленная, спешила получить  зас-
луженную награду.
   Тем временем Генрих искупался, переоделся; и он сам и его комната бы-
ли продушены благовониями. Когда Марго вошла, во взгляде, которым он  ее
встретил, было такое же горячее желание, как и в ее глазах. Кровь у обо-
их закипела, их охватил единый порыв, и они чуть не кинулись друг  другу
в объятия. К сожалению, в комнате был третий, малый ростом,  но  веселый
поэт и друг Генриха, Агриппа.
   - Добрый Агриппа, - заявила королева Наваррская, - дайте мне  возмож-
ность сообщить королю, моему повелителю, важную государственную тайну.
   Д'Обинье любезно ухмыльнулся; однако перед тем, как удалиться,  отве-
сил три поклона вместо двух: первый королю, второй - королеве и третий -
королевской кровати. Молодая чета от души рассмеялась, а Генрих сказал:
   - Возлюбленная королева! Я сильнее сгораю от желания проникнуть в ва-
шу великую государственную тайну, чем вы полагаете, - при этом он бросил
взгляд на ложе, - но все-таки пусть Агриппа закончит свое сообщение.  Он
узнал об удивительных предзнаменованиях.
   - Не предзнаменования, сир, я этого не говорил. Просто небольшие про-
исшествия и приметные мелочи повседневной жизни.
   - Неужели в Париже такие случаи происходят повседневно, Агриппа? Ска-
жите сами, дорогая королева, разве здесь действительно  на  каждом  углу
собираются толпы народа, чтобы послушать ваших священников, которые гро-
мят ревнителей истинной веры? Стоит поп на тумбе или на ступеньке и при-
зывает душить и вешать. И вдруг все срываются с места, потому что  заме-
тили какого-то гугенота, отставшего от своих. Несчастный  старается  уд-
рать, но толпа сбивает его с ног и расправляется с ним. И это,  по-ваше-
му, мелочи повседневной жизни?
   Ее лицо покрылось смертельной бледностью. "Дело обстоит хуже,  чем  я
думала. Смотри, Марго, опасность приближается, сейчас захлопнутся  воро-
та. Бежим отсюда, мы все втроем должны бежать!" Поэтому-то ей и было все
равно, кто тут еще, кроме них двоих. - Генрих, возлюбленный мой  повели-
тель, послушайте меня! Сегодня же вечером, когда улицы  опустеют,  мы  с
вами уедем в Англию. - Он хотел было возразить, но  она  остановила  его
движением своей прекрасной руки.
   - Генрих, возлюбленный мой повелитель! Поймите же, насколько все  это
между собою связано: спокойствие в Париже зависит от победы во Фландрии,
а победа зависит от английского золота. Победа господ друг против  друга
и неподалеку от него, легко могли бы его услышать. Однако Карл  сам  вел
себя слишком шумно. То обстоятельство, что он взял верх над мадам Екате-
риной, - Карл счел это самостоятельно одержанной победой - совсем вскру-
жило ему голову.
   - Наварра, - заявил он, - здесь не место говорить о таких  вещах,  но
ты и твоя милая должны поставить за меня толстенную свечу; ведь  я  твой
заступник. Без меня твоя жизнь гроша бы теперь не стоила.  Я  ведь  друг
тебе, Наварра.
   Сестра приказала налить ему вина, чтобы он  замолчал.  Иначе  он  еще
всем разболтает, что она и ее муж сегодня вечером уезжают в  Англию!  Но
стакан вина навел его на разговор о своей необычайной любви к Колиньи  и
восхищении своим вторым отцом - вернейшим из его подданных и  лучшим  из
его слуг. Послушать короля Франции, так выходило, будто мир между парти-
ями уже подписан и прошлое позабыто.
   Дю Барта на своем конце стола сказал:
   - Господин адмирал тоже так считает, несмотря на  все  полученные  им
предостережения. Но его взгляд разделяет только Карл Девятый. И это меня
тревожит. Тот, кто вдруг, без видимой причины, перестает замечать  людс-
кую слепоту и злобу, подвергает себя большим опасностям, вернее, он  над
собой уже поставил крест.
   Дю Плесси-Морней ответил:
   - Друг мой, если бы в эту минуту сюда явился Иисус, с которой из двух
партий он сел бы за стол? Он не смог бы выбрать, ибо одни, жаждут зла не
меньше, чем другие, и в сердцах не осталось даже искорки любви  -  ни  у
нас, ни у них. Признаюсь, я опасаюсь даже самого себя, ибо и меня  тянет
на резню.
   - Мы знаем тебя, Филипп. Ты любишь крайности только в мыслях.
   - Крайности существуют в мире еще до того, как они рождаются  в  моем
уме. А ты считаешь, дю Барта, здесь можно  сохранить  здравый  рассудок?
Что касается меня, то я намерен отдаться воле морских ветров, и  если  я
утону - пусть, ибо в замке Лувр назревает кое-что п