королевство и идти с Лигой. После совместного обсуждения они  реши-
ли, что это самое надежное. Ведь у Филиппа Испанского  Золота  было  все
еще больше, чем у кого-либо на земле,
   Но не от Генриха могли они скрыть свои намерения: он ни на миг не по-
верил в их пламенное благочестие. Генрих приказал  сшить  себе  траурное
платье из лилового кафтана покойного: он спешил, и у него не было  денег
на материю. Лиловый кафтан ушили, но придворные его все  же  узнавали  и
подталкивали друг друга локтем из презрения к бедности короля: тут уж не
разживешься. Они отправили в покои Генриха посольство с требованием  пе-
ременить веру, и притом немедленно. Неотъемлемым признаком королей Фран-
ции является-де миропомазание из священного сосуда и  коронование  рукою
церкви. Генрих побледнел от гнева. Пусть думают, что от  страха,  ибо  в
это мгновение он, казалось, был у них в руках: ведь они не могли  знать,
что он давно привык иметь дело с убийцами.
   Он отказался выполнить их требование с таким величием, какого они  от
него не ожидали: занимая престол, он не отречется от своей души и  серд-
ца. Потом окинул взглядом собравшихся. Тут была вся знать,  но  кого  же
они выслали вперед, кому предоставили держать слово перед Генрихом?  Не-
коему д'О, всего-навсего О, да он и с виду таков: пузатый молодой  чело-
век, который благодаря милостям прежнего короля стал  лодырем  и  вором;
один из тех, кто поделили между собой страну" доходы. Так за том им  еще
нужен какой-то король? И этот бесчестный негодяй осмелился его,  челове-
ка, который всю жизнь боролся, наставлять на путь истины и ссылаться  на
единство нации! Да, ведь в назидания пускаются обычно  бесчестные  люди!
Генрих пристально посмотрел на него и заговорил с особенной  твердостью:
- Среди католиков моими сторонниками являются все  истинные  французы  и
все честные люди, - После столь явного оскорбления присутствующие смолк-
ли - и оттого, что это бросил им человек с решительным лицом, и  оттого,
что это была правда.
   Но таких людей убедить еще легче, если за дверью слышится  звон  ору-
жия. И вот дверь распахивается, топая, входит один из солдат, Живри,  он
кричит: - Сир! Будем смелы - и вы король! Отступают только трусы. - Пос-
ле этого все, кого он разумел, исчезли. Потом явился Бирон, он хотел за-
верить Генриха, что уж швейцарцы-то ему не изменят. Правда, одних  швей-
царцев мало, их не хватит. "Но зато есть Бирон, костлявый, суровый чело-
век, уже в летах, а все-таки он может, опираясь на большие  пальцы  рук,
обойти вокруг стола; он был моим врагом,  и  настолько  благороден,  что
признал свою ошибку. И он является ко мне, хотя мои дела и обстоят очень
плохо". - Бирон! Дайте мне прижать вас  к  сердцу.  С  такими,  как  вы,
нельзя не победить.


   НА ЗЕМЛЕ И НА НЕБЕ

   В течение последующих пяти дней новый король видел,  что  его  войско
тает и тает, как перед тем таяло войско Лиги.  Маршал  Эпернон,  который
был еще так недавно опорой королевства, нарочно  поссорился  с  Бироном,
чтобы потом заявить: он, маршал Эпернон, при таком короле не будет вести
войну - это же разбой на большой дороге. Сказал и удалился в свое  коро-
левство, в Прованс. У каждого из них было по маленькому королевству, ко-
торое они себе отхватили от провинций, входивших в состав большого;  ту-
да-то он и удалился, забрав с собой своих дворян и всех солдат. У нового
короля не было никакого способа удержать их. Принять  католичество?  Тем
скорее покинут его эти же люди. И заслужил бы он только презрение  своих
собственных соратников и единоверцев, а также  иноземных  друзей;  и  уж
тогда ни из Англии, ни из Германии солдат не жди.
   В те дни, полные отчаяния, он написал со своим  Морнеем  обращение  к
французам, в котором заявлял, что гарантирует обеим религиям их  прежнее
положение. Сам он оставляет за собой право принять ту, которую будет ис-
поведовать большинство его соплеменников. Он не указал точно  срока,  но
он знал, что это случится. Когда он будет крепко держать в руках и коро-
левство и непокорную столицу, только тогда, и притом - только по  доброй
воле. Став неограниченным повелителем королевства, он дарует своим преж-
ним единоверцам полную свободу совести, таково было его решение;  принял
ли он его ради них или из уважения к самому себе, чтобы не дать пощечину
всему, чем он был раньше, - не все ли равно? Он тот король, который  вы-
пустит впоследствии Нантский эдикт и будет всей своей  властью  защищать
свободу. Он принимает это решение и прозревает будущее именно в эти пять
дней, когда почти все вокруг него разбегаются и другой, наверно, бросил-
ся бы за ними, чтобы их вернуть.
   А тем временем столица, которую он все еще осаждал, дошла до  послед-
них крайностей безумия.  Немногочисленные  люди,  сохранившие  трезвость
суждения, предпочли бы даже, чтобы вернулся их погибший вождь  Гиз.  Ос-
тавленное им наследие превосходило все, что они видели при его жизни.  И
в сравнении со своей сестрицей Монпансье Гиз  был  прямо-таки  мудрецом.
Она же ликовала и бесновалась и бросилась на шею гонцу, принесшему весть
о смерти "тирана". Ей не давало покоя только то, что умирающий Валуа мог
уже не узнать, кто именно подослал, к нему коричневого монашка. Это  Газ
протянул из могилы руку и нанес тебе удар!
   Герцогиня заставила свою мать, мать обоих убитых
   Гизов, говорить с алтаря к народу, и та действительно доводила  людей
до исступления своим кликушеством, ибо через эту старуху вопил весь  Ло-
тарингский дом, его гнусность, распутство и  тайное  безумие,  толкавшее
его на все совершенные им злодейства. Герцогиня хотела  немедленно  про-
возгласить королем своего брата Майенна, но тут она  получила  отпор  от
испанского посла. Его государь, дон Филипп, окончательно решил, что  те-
перь Франция - всего лишь испанская Провинция; его войска заняли  Париж.
Под защитой своего повелителя Лига могла предаваться любым неистовствам.
Мать "Якова-где-лы?" привезли из деревни и воздавали ей  почести,  точно
пресвятой деве. Изображения коричневого парня и обоих Гизов были выстав-
лены на алтаре, и он усердно поклонялись. Не часто в истории выпадали на
долю почтенных горожан, простолюдинов и особенно возвышенной духом моло-
дежи такие дни, когда можно невозбранно ходить вниз головой; хорошо еще,
что они, при всех, злоупотреблениях религией, не  обладали  серьезной  и
честной верей: ибо тогда все это было бы просто чудовищно -  и  беснова-
ние, и упоение, - хотя оно и так чудовищно, если поразмыслить...
   Это были те самые дни, в которые Генрих, стоя перед запертыми ворота-
ми города и всеми покинутый, все же  оставался  тверд  в  своем  решении
спасти разум и защитить свободу. Но сначала нужно вырвать королевство из
когтей мирового владыки. И Генрих не отступит в Гасконь  и  не  бежит  в
Германию. Он слышит голоса, которые советуют ему и то и другое, они  ка-
жутся голосами человеческого, здравого смысла; притом ведь находишься  в
положении, из которого как будто нет выхода. Но один  он  знает:  трудно
оставаться твердым. Отвагой завоевываешь доверие, доверие дает силу, си-
ла же - матерь побед, победами мы укрепим наше государство и  обезопасим
нашу жизнь
   Восьмого августа он снялся с лагеря. Останки покойного короля  Генрих
проводил только часть пути. Обстоятельства не позволяли предать их земле
с подобающей торжественностью. Затем он разделил надвое свое войско,  от
сорока пяти тысяч солдат у него осталось всего десять - одиннадцать  ты-
сяч. Маршала Омона и своего протестанта Ла Ну он послал, дав каждому  по
три - четыре тысячи солдат, на восточную границу, чтобы  они  прикрывали
королевство от нового вторжения испанских войск. А сам с полестней арке-
бузиров и семьюстами конников решил принять на себя все силы противника,
сколько их ни было в стране, но именно там, где он наметил.
   Он двинулся на север, к Ламаншу, в надежде на помощь английской коро-
левы, которая первая нанесла, удар мировому владыке. Если  бы  поддержка
со стороны Елизаветы не представлялась ему возможной, Генрих никогда  бы
не стал рассчитывать на то, что город Дьепп откроет  перед  ним  ворота.
Двадцать шестого он стал у стен Дьеппа, и  тотчас  ворота  растворились.
Эта поспешность была порождена тревогой. Вот появляется, прорвавшись сю-
да из подозрительных далей, главарь разбойничьей шайки - ибо кто  же  он
еще? Называет себя королем, а страны нет; полководцем -  а  нет  солдат.
Жена и то от него сбежала. С другой стороны, никто не знает,  когда  по-
доспеют силы великолепного Майенна и что еще до тех пор может случиться.
Вдруг английские корабли примутся обстреливать с моря несчастный  город,
а с суши уже напирают солдаты Генриха. И вот город выбирает ало, которое
считает наименьшим, и открывает ворота. Держа в  руках  огромные  ключи,
стоят на коленях отцы города, подносят хлеб-соль, а также бокал  свином,
которое, может быть, отравлено. Но король разбойников поднимает с мосто-
вой толстого старика, точно  пушинку,  и  говорит,  обращаясь  ко  всем:
"Друзья мои, прошу вас, не надо этой шумихи! Все у  нас  по-хорошему,  и
этого мне достаточно. Добрый хлеб, доброе вино и приветливые лица".
   Кубок он так и не выпил, чего они не заметили, пораженные тем, что он
оказался столь беззаботным и простым. Они же были потомками норманнов, с
более тяжелой кровью, чем у него. Их город стоял на месте, открытом  для
вражеских ударов, и его граждане встречали частые  напасти  выдержкой  и
мужеством. Но сохранять вдобавок веселое расположение духа! Взять у  мо-
лодой девушки из рук розу, шутить и каждому чтонибудь обещать! А есть  у
него что дарить-то? Они все же пересчитывают его небольшой отряд,  горс-
точку всадников, жалкую пехоту. Потом размышляют и спрашивают друг  дру-
га: - И он с этим намерен завоевать герцогство Нормандию? Не может быть!
- А дело обстояло так, что "с этим" он намеревался завоевать  все  коро-
левство, от края до края. Жители просто не поняли его, когда  он  заявил
об этом во всеуслышание: для людей, лишенных воображения, бесспорным ка-
залось обратное.
   Так же как жители Дьеппа, действовало и большинство обитателей других
городов - ибо они ничего не могли предугадать, даже каков будет  ближай-
ший час этой действительности, хотя каждый мнил, что уж он-то знает  ее,
как свои пять пальцев. Они до самого  конца  не  замечали,  что  все  их
представления - просто бредовый сон, а не правда жизни. Какое бы  всемо-
гущество Лига себе ни приписывала, она оставалась только ночным  призра-
ком и от сияния солнца должна была исчезнуть. Но, как  ни  странно,  они
этого не сознавали. Напротив, ту восходящую истину, которую нес с  собой
новый король, эти люди встречали, озабоченно  хмурясь,  хотя  испытывали
скорее сомнения, чем ненависть; так было не только с жителями Дьеппа, но
со всеми. Тут, конечно, примешивался и страх, затаенное тревожное  пред-
чувствие: а вдруг новый король - воплощенная человеческая  совесть?  Как
же так? И неужели "этим" намерен он завоевать герцогство Нормандию? Нет,
невозможно! И когда он потом победил - достаточно било ему выиграть одну
битву, - они поняли: он получит королевство. Поняли из конца в конец  по
всей стране, что занялся долгожданный день.
   - Ну что, Дьепп! - воскликнул Агриппа д'Обинье, уже исполненный  поэ-
тического вдохновения. - Не только под Дьеппом стоим мы на  этой  мглис-
той, равнине, между поросшими лесом холмами и рекою Бетюн, где  мы  роем
траншеи, и я даже снял башмаки, так горячая работа. Здесь находится одна
лишь наша телесная оболочка; как земляные черви, голые, мы пробиваем хо-
ды в глине, роем два окопа, один позади другого, чтобы устоять, когда по
равнине на нас двинется злобный враг. И мы стараемся здесь укрепиться по
всем правилам человеческого искусства и зацепиться за этот клочок земли.
С тылу у нас деревня Арк, а над нею - крепость. Еще дальше нам  послужит
заслоном город Дьепп, если придется отступать, и мы даже можем надеяться
на помощь английских кораблей.
   - Ну и хватил, Агриппа, - заметил Рони. - Отступать мы не будем.
   А дю Барта вставил: - Пожалуй, даже не сможем - когда  протянем  ноги
на этом поле.
   - Господа! - остановил их Роклор. Однако Агрипна не оторвался от сво-
их мыслей, или, вернее, своего стихотворения: - Конечно,  наша  телесная
оболочка находится здесь, на этом поле под Арком, где слева от нас река,
справа поросшие кустами холмы, серые от тумана, и между ними  деревенька
Мартеглиз.
   - С харчевней и хорошим вином. Я пить хочу, - вставил Роклор.
   - Когда на этом поле мы протянем ноги, - повторил вполголоса дю Барта
и сосчитал слоги.
   Агриппа: - Но где же мы духом? Не в харчевне и не  на  равнине  среди
других мертвецов! Духом мы уже в будущем - после сражения, после победы.
Ибо кто же не знает, что мы должны победить. Даже враг это  почуял.  Ма-
йенн и его легионы уже спешат сюда и жаждут лишь  одного:  чтобы  мы  их
разбили.
   - Где уж там, - заметил Рони холодно и трезво. - Майенн идет сюда от-
нюдь не за этим, он хочет захватить короля - он сам говорил и  вообража-
ет, что очень силен и куда как хитер.
   Агриппа: - И все же в тайном закоулке сердца он жаждет того же,  чего
жаждет весь мир - не только Дьепп и взволнованное королевство. Мы должны
их спасти от Испании и от них самих. Мы сломим власть мирового  владыки.
Мы боремся не с ними.
   - А с их испорченностью и слепотой, - добавил дю Барта.
   Агриппа же торжественно: - Друзья! Нашей победы ждет все  человечест-
во, самые дальние страны взирают на нас и все гонимые.  С  нами  молитвы
униженных, угнетенных, а также совесть мыслителей, она говорит за нас.
   Даже Рони согласился с этим;
   - Мы действуем в полном согласии с гуманистами всего  Старого  света.
Но это не стоило бы и ломаного гроша, если бы гуманисты умели только ду-
мать, а не ездить верхом и сражаться.
   - А они умеют, - подтвердили Роклор и дю Барта. Рони сказал:
   - Морней объявил всем королевствам и республикам, что именно мы долж-
ны свергнуть мирового владыку. Морней послал Фаму, и вот по всем странам
летит она, трубя в трубу, возвещая о том, что мы бьемся за право и  сво-
боду - они наши святые. И что мы выступаем от имени добродетели,  разума
и меры - они наши ангелы.
   Роклор спросил вызывающим тоном:
   - Разве вы сами в это не верите, господин Рони? - Но тот ответил:
   - Поверить я готов и в это и еще во многое. А тот иметь мне  хотелось
бы несколько тысяч ливров из вьюков толстяка Майенна.
   Дю Барта заговорил со всей силой, какую дает  твердое  знание,  и  со
страдными интонациями, точно гость, который пришел откуда-то с вестью  и
скоро должен возвратиться.
   - Нет, не на этом поле протяну я ноги, - можете  мне  поверить.  Всем
нам еще суждено сквозь земной удел увидеть клочок голубого неба.  Повер-
жено будет нами десятикратная сила врага,  и  я  слышу,  как  облегченно
вздыхают народы и посланцы республик и пускаются в  путь,  чтобы  покло-
ниться нашему королю и заключить с ним союз.
   Рони хотелось вставить: "Ну, ты перехватил. Ведь  это  лишь  незначи-
тельная победа, четыре тысячи солдат, которые держатся,  зацепившись  за
самый край материка и  королевства;  по  человеческому  разумению  такая
горсточка ничего не может решить. Но, может быть, мой король больше, чем
король без страны? И послы будут действительно спешить к нему?  Да  нет,
куда уж там. Ну, а Фама? - возразил он самому себе. - А взирающий с  на-
деждою мир? А этот король?" Тут он встретился взглядом с  господином  де
Роклором, и тот кивнул ему молча и уверенно. Для всех этих людей,  назы-
вавших себя червями. Для строителей  земляных  укреплений,  которые  они
возводили, босые, зарывшись ногами в землю, правда  сделалась  отчетливо
зрима, хоть и плотен был окружавший их туман. Им первым, в виде великого
исключения, было дано знать ближайший час действительности.
   Агриппе осталось только прочесть те строки, которые в нем уже  звуча-
ли; остальные приготовились слушать.
   Явись, о господи! Завесы больше нет
   Меж нами и тобой. Сияньем ты одет.
   Мелодией звучат небесные просторы.
   То - сонмы ангелов, то - их святые хоры.
   Проговорив эти слова, Агриппа умолк, ибо туман действительно  рассту-
пился, над их головой показался овальный клочок неба,  брызнул  свет,  и
они своими глазами увидели - чти именно, потом никто из них  не  расска-
зал. Но это были те святые и ангелы, которых они перед тем призывали,  и
все стояли в овале света. Ликами, одеждой и доспехами  они  походили  на
самых прекрасных и отважных богов древности. А среди них совершенно ясно
виден был сам Иисус Христос в образе человека.


   ПСАЛОМ LXVIII [34]

   Под Арком, в траншее, Генрих выговаривает своему маршалу  Бирднузато,
что они вот уже неделю ждут нападения противника. Майенн стоит за лесом,
и никакой перестрелкой, его оттуда не выманишь. В такой  туман  он  сра-
жаться не будет. Но этот же туман мог  оказаться  немалым  преимуществом
для меньшего войска. Генрих хочет навязать неприятелю бой. Старик не со-
ветует. - Вы меня послушались, сир, и не засели в этом паршивом  Дьеппе!
Это такая паршивая, дыра! - Она так и  кишит  предателями,  -  добавляет
Генрих. А маршал: - Вы разбираетесь в людях, мне на себе пришлось в этом
убедиться. Зато я лучше вас вижу преимущества того или другого поля боя,
Никакой туман не должен заставить вас уйти с  этого  широкого,  отовсюду
защищенного четырехугольника. Можете быть уверены, что здесь вы  удержи-
тесь. Здесь за вас сами условия местности: с тыла крепость, слева река с
болотистыми берегами, недоступными ни, для конницы  противника,  ни  тем
менее для его пушек. А стрелять издали в тумане он не может.
   - Зато наши пушки, - пробормотал Генрих. - Где они у нас? В том-то  и
весь секрет! Вот будет сюрприз!
   Бирон взглянул вокруг, они помолчали. Потом мар - шал пожал  плечами:
- И справа Майенн не может на пасть, холмы поросли  кустарником,  лощины
очень УЗ - кие. Ему остается только одно - двинуться  со  стороны  леса,
через открытое поле. Сир! Вы будете ждать его между вашими двумя полевы-
ми укреплениями: передовое защищают пятьсот ваших гугенотов, когда-то  я
с ними имел дело, знаю. Но там места достаточно, и вы  можете  выстроить
по фронту еще пятьдесят конников.
   - Вы все тщательно продумали, Бирон, это знают и, войска. У меня сол-
дат не так много, и поэтому каждый способен судить сам обо  всем  и  все
видеть. Его боевой пыл не слеп, а вызван пониманием. И наше преимущество
в том, что нас мало.
   - Сир, ваше лицо закрыто от меня прядью тумана, и я не вижу, смеетесь
вы или нет.
   Генрих шепнул ему на ухо: - И туман скроет от врага, как нас  мало  и
как удачно мы расположились, - закончил он и провел рукой от одной точки
широкой равнины до другой: там было шесть опорных пунктов, он знал  каж-
дый и находил их даже среди тумана.
   Ни Генрих, ни Бирон не упомянули о том, что  само  собой  разумелось:
туман защищал, но он таил в себе также опасность и для тех и для других.
Весь день крались в обе стороны невидимые лазутчики. В гигантской  армии
Лиги то и дело возникала беспричинная тревога. А  в  королевском  войске
люди прикладывали ухо к земле и слушали. Наутро Майенн решил  больше  не
ждать, пока туман рассеется; он ударил по врагу. Майенн  владел  военным
искусством, он напал неожиданно или думал, что неожиданно.  Он  не  стал
двигаться по равнине, а послал отряд  пехоты  -  всего  триста  немецких
ландскнехтов - в обход, через холмы. Если его сведения верны, то  король
собственной особой стоит справа от второй линии укреплений. Прячась  за"
кустами и в тумане, надо обойти и захватить его; таким  маневром  Майенн
надеялся сразу же выиграть бой. Захватив короля, немцы кинутся ко второй
линии окопов, атакуют с тыла первую, а там соединятся с  конницей  Лиги.
Если взять все укрепления и королевскую гвардию, то  от  войска  Генриха
останутся на открытой равнине всего две - три  кучки,  г