у. Все часы дня протекали для Генриха одинако-
во, пока он терпел возле себя эту женщину. Она забавляла его больше, чем
он считал для себя еще мыслимым. Она была полна неожиданностей, ее  оча-
рование напоминало переменчивый ветерок. Когда она прикидывалась  слабой
- это была комедия, слезы ей приходилось выжимать из себя. Однако  неяс-
но, насколько непритворна была ее твердость, какую цену имели ее угрозы,
которые она подкрепляла чересчур трагической мимикой. "Хищнические  нак-
лонности, - думал Генрих, - а в семье их развивали". Утратив свою насто-
ящую подругу, он чувствовал себя таким усталым и разочарованным, что  не
смел призывать ее, избегал даже вспоминать о ней, позабыл ее  -  Генрих,
что же осталось тебе?
   Осталось тяготение к женщинам, осталась чувственность. Неотъемлем  до
конца дней давнишний экстаз, сир, и то, на что он  воодушевлял  вас  всю
жизнь. Чем было бы иначе дело рук ваших? Кем были бы иначе  вы  сами?  В
вас бурлят силы: своей прелестью эти хрупкие  создания  вызывали  в  вас
подъем сил. За одними все чаще следовали другие, каждая новая  превосхо-
дила прежнюю, пока с последней, настоящей не исполнилась отпущенная  вам
мера величия и власти. Вы тяготели к женщине, что порочно и в конце кон-
цов не приводит к добру; это было вам предсказано давно. Власть  чувства
возвышает человека в молодую пору, вы же  были  молоды  дольше  обычного
предела; и даже потом эта власть способна оплодотворять. Только тут  все
чаще выпадают полосы оскудения.
   Беспристрастная природа  уже  не  подчиняется  своеобразию  личности,
бесплодное чувство превращается в собственную пародию. Полоса оскудения,
и стареющий любовник наталкивается на женщин хищнической породы, - с ни-
ми все идет быстро, ничто не имеет цены. Вспомните, как медленно вы  за-
воевывали свою прелестную Габриель, сколько терпения и  трудов  пришлось
вам приложить, сколько унижений вытерпеть, дабы искупить  свою  страсть.
Ваша цель была трудна, как сама жизнь: эту я должен покорить, эта станет
моей - и она стала всецело вашей, покоренная вами. А можно ли вообще по-
корить Генриетту д'Этранг, вашу  скороспелую  маркизу,  вашу  бесстыдную
хищницу? Да вы этого и не хотите. Здесь равнодушны вы.
   Зато юная маркиза ненавидит вовсю, ибо она хочет слишком многого  за-
раз и уже не знает, как себя поставить, чуть ли не вниз головой. Она не-
навидит вас за обещание жениться на ней, за ненужные роды, за  королеву,
которая должна прибыть.  Пренебрежение,  окружающее  вашу  возлюбленную,
больше разжигает ее ненависть, чем все хулы, вместе взятые.  В  отместку
за пренебрежение двора она голой танцует перед кавалерами. Самое же  не-
поправимое, да будет вам известно, это ваше собственное глубочайшее рав-
нодушие. Ради Генриетты вы не стали бы служить не то что семь лет,  даже
день один. Вы гораздо больше торопитесь, чем ваша требовательная  подру-
га, что вполне понятно: полоса оскудения. Ее надо миновать беглым  шагом
как нечто мимолетное. Вновь стать плодоносным! Ваши силы ждут,  сир,  вы
копите запасы и излишки. Вам нечего страшиться.
   Торопливо прошли для короля дни с возлюбленной, которая  не  отступа-
лась от своих притязаний. После каждой ночи с ним она поднималась  буду-
щей властительницей, что могло быть лишь забавно и дать кавалерам и  да-
мам повод для смеха. Но шутки Генриетты бывали злы. Вставая, она обзыва-
ла короля своим "рыцарем доброй воли". Так как это только потешало  его,
то кавалеры и дамы сами не знали, над кем, собственно, они глумятся  ис-
подтишка. Оттого-то им трудно давались официальные почести, которых тре-
бовала от них мадам де Вернейль. Впрочем, мадам сама  недолго  соблюдала
церемонии, она накидывалась на короля, выставив острые коготки. Он обма-
нул и одурачил ее. Он со своим Бассомпьером - ярморочные шарлатаны,  они
провели ее. Он еще узнает ее.
   Против этого никто не возражал, а потому ее давно перестали  бояться.
Ее отец, орлеанский губернатор, мог наделать хлопот  королю,  все  равно
неприятности его величества тоже многим на пользу. Жениться он  на  этот
раз не собирался. Значит,  настоящая  опасность  исключена;  кому  охота
строить козни, как во времена бесценной повелительницы. Пусть юная  Ген-
риетта куролесит сколько душе угодно. Даже любопытно, какую месть  гото-
вит она королю. А пока что она забавляет его, - извращенная забава. Всем
ясно, что чувства короля в смятении. Ну и отлично!
   Дело принимало нешуточный оборот, когда маркиза задевала  своими  ос-
корблениями покойницу. Она  это  заметила  и  каждый  раз  заходила  все
дальше. Она не обладает терпением наседки, она  не  из  числа  женщин  с
двойным подбородком, осмелилась она вымолвить однажды и  ломающимся,  но
свежим голосом запела: "Прелестной Габриели". Тут король круто повернул-
ся и крикнул:
   - Бассомпьер, коней! Едем обратно к начальнику артиллерии.
   Придворный имел дерзость приказать, чтобы оседлали коня только  коро-
лю.
   - Я принимаю сторону мадам де Вернейль, - заявил он, - и остаюсь  при
ней. Ибо я вижу: и у вашего величества то же намерение. - В самом  деле,
он до тех пор бегал из ее комнаты в его комнату, пока враждующая чета не
исчезла в общей опочивальне.
   Все это пустяки, если вспомнить, что Генриху  придется  удалить  свою
прихотливую забаву, когда явится королева. Третьего ноября  она  высади-
лась в Марселе. Общая опочивальня в Шамбери от этого не  перестала  быть
общей. Королева привезла с собой папского легата, он имел поручение  до-
биться мира с Савойей:  мешкать  не  приходилось,  Монмелиан  готов  был
сдаться, герцогу грозило полное поражение. Когда Мария Медичи и кардинал
Альдобрандини оказались в двух днях пути, любовным утехам в веселом мес-
течке Шамбери пришел конец.
   Маркиза неистовствовала. Она намерена сунуть под нос кардиналу  прес-
ловутое брачное обязательство, чтобы он тут же объявил  недействительным
флорентийское бракосочетание. Король немедля должен жениться на ней. Все
дивились, как он стерпел такую выходку. Он выдвигал доводы,  он  спорил,
как будто это могло к чему-нибудь привести, но ни одного  повелительного
слова не вырвалось у него. Он держал себя как подчиненный, чем довел  ее
до неистовства. Не к этому ли он стремился? Когда она совсем обезумела и
сама испугалась, он сразу овладел положением.  Удивительнее  всего,  что
вся сцена и превращение заняли четверть часа. Он обхватил ее твердой ру-
кой и отвел на корабль, который радовал глаз изящным убранством и  стоял
на живописном озере. Необузданная особа разом смирилась  и  захлопала  в
ладоши, радуясь предстоящему приятному путешествию.
   Однако она тотчас же принялась проливать слезы, как приличествует при
прощании влюбленных, которые должны претерпеть разлуку, хоть и недолгую.
Генрих обещал поспешить за ней, что он намерен исполнить в самом деле, и
возлюбленная знает это. Он машет вслед кораблю, пока тот не  скрывается,
но его затуманенный взор уже раньше потерял из виду  женскую  фигуру,  а
она еще продолжала кивать. Когда это все уже было? Куда он отсылал  дру-
гую, среди молений, слез, обетов, поцелуев? Тогда это не  делалось  нас-
пех, как сейчас, тут в сердце пустота и в мыслях беспечность. В ту  пору
все было напоено болью и раскаянием и длилось долго - длится по сей час.
Отсюда и торопливый извращенный возврат.


   ЧУЖЕСТРАНКА

   Мария Медичи сошла с корабля, стены  которого  сверкали  драгоценными
каменьями. На якорь стала не одна эта галера, ее сопровождали три флоти-
лии: тосканская, папская и мальтийская. Королева привезла с  собой  семь
тысяч итальянцев, которые должны были остаться здесь, кормиться за  счет
французского народа и повсюду громко говорить на языке чужестранной  ко-
ролевы.
   Большей части ее свиты не терпелось поскорее добраться до французско-
го двора. Французские кавалеры, прибывшие с королевой, ехали  медленнее,
всех медленней обер-шталмейстер герцог де Бельгард. Король пожелав, что-
бы его Блеклый Лист отправился во Флоренцию с секретным  поручением,  и,
должно быть, нетерпеливо ждал его донесений. Однако Бельгард  не  спешил
забираться в горы; он полагал, что успеет ответить на вопросы, когда ко-
роль приедет в город Лион и сам увидит Марию Медичи.
   Прежде всего она посетила папскую область Авиньон, где иезуиты оказа-
ли ей прием в своем новом стиле: с чересчур пышными триумфальными арками
и цветистыми речами. Город находился в королевстве и  все  же  вне  его.
Еретиков здесь могли жечь, хотя бы для виду, что и показали королеве  на
театре, заставив ее испытать приятную жуть, впрочем, не только от этого.
Вот, например, цифра семь: ученые отцы проникли в ее тайну.  Семерка,  в
частности, определяет жизненный путь короля, который, к несчастью, отри-
цает все сверхъестественное и стремится неподобающим образом  ограничить
область неведомого. Еретиков у него не жгут, а почитают превыше  христи-
ан. Трудно поверить, что у нас сейчас 1600 год.
   Королевство отстало от века, и притом по вине одного лица, если гово-
рить начистоту. Патер Сюарес, в папском городе Авиньоне, поборол естест-
венный трепет, ибо королевское величие всегда священно. Тем строже  надо
судить государя, в случае если он чужд величию и своему веку. Мы -  воп-
лощение передовых идей и новых времен, мы усвоили их стиль и вкус,  сог-
ласно которым божественное снисходит до мирского, -  так  поучал  иезуит
королеву, когда она стояла на коленях в исповедальне.
   Первое, чего она должна добиться у короля, - это возвращения в  коро-
левство ордена Иисуса, и не ради чего иного, как ради спасения собствен-
ной души. Патер снова напомнил ей о благодетельной суровости,  ибо  уви-
дел, что она и без того властолюбива и ограниченна, и угадал  в  чужест-
ранке подходящее орудие. Ей назначено сломить человека свободной  совес-
ти, поскольку он сам еще не потерял, себя. Женщины ослабляют разум  ста-
рика, а эта, надо надеяться, доконает его.
   Когда эта женщина покидала город, она сама наполовину утратила разум.
Когда же отцы на прощание пожелали ей ребенка, она не замедлила впасть в
мистический транс, так что лучше и желать было нечего.
   Ее собственный конвой из двух тысяч всадников сопутствовал ей до Лио-
на, где она целую неделю прождала короля. Его теперь задерживала в Саво-
йе не возлюбленная, эту роль взял на себя папский  легат.  Едва  исчезла
одна, как  другой  высунул  голову  из-за  горы.  Первое  разочарование:
Альдобрандини, родственник Медичи, думал сыграть в руку герцогу  Савойс-
кому и ничего не добился. Король Франции обнаружил юношескую  стойкость.
Не тратя лишних слов, он приказал палить из  пушек  в  знак  приветствия
пурпурно-красному ангелу мира. Священники перекрестились.  Король  крик-
нул, покрывая шум, что у него имеется таких сорок штук, и  они  разнесут
крепость Монмелиан, после чего герцогу не о чем будет договариваться.
   Война началась бы снова, но тут выпал снег  в  небывалом  количестве.
Кругом выросли новые горы, превратив осаждающих  в  пленников.  Кардинал
сказал, что небо решило за них; на что король не возразил  ни  слова  из
уважения к вере, а попросту отправился, опережая кардинальскую карету, в
Лион. Он вдруг заторопился увидать королеву.
   Он взял с собой тысячу человек охраны, ибо  прослышал,  какой  пышной
свитой окружила себя чужестранка, и не хотел ни в чем уступать ей. Одна-
ко войско его после трех месяцев войны в горах было в неприглядном  виде
- грязное, оборванное. Король был одет в старье, сапоги  забрызганы  до-
верху. Он решил показать ей зрелище победителей, памятуя, что лучшим ук-
рашением любовника всегда бывала победа. Он и в самом деле собрался вой-
ти к ней в комнату как был.
   Перед домом ему повстречалось несколько изящных кавалеров, их  одежда
была с иголочки, их обхождение соединяло грацию с коварством -  неподра-
жаемое сочетание. Обычно люди бывают либо  тверды,  либо  слабы.  Генрих
вдруг увидел: "Эти мне знакомы. Достаточно им подобных шныряло в давноп-
рошедшие времена по Луврскому дворцу, когда я был пленником старой  Ека-
терины Медичи. Снова является королева из того же племени и тащит за со-
бой спутников старого пошиба". Тут он умерил свой шаг.
   Он послал к ней Варенна, испытанного вестника любви,  который  ничему
больше не удивлялся. Однако наружность королевы все-таки  поразила  его.
Она сидела за трапезой в мехах и покрывалах, даже голова была  закутана.
Архиепископский дворец, первое ее местопребывание в новой стране, казал-
ся ей нестерпимо холодным: в руках она, между блюдами, перекатывала шар,
наполненный горячей водой. Чтобы согреться, она выпила уже немало  вина,
и когда Варенн не без труда, вследствие различия языков,  сообщил  ей  о
прибытии короля, кровь бросилась ей в голову. Сперва она собралась  было
доесть мясо, которое горой лежало у нее на тарелке, а слуги  непрестанно
подносили еще. Но какой-то ужас сковал ее. Варенн  приписал  это  холоду
или же помехе в еде. Чтобы рослая крепкая особа лет под тридцать испуга-
лась мужчины, этого он из своего богатого опыта не мог припомнить и  ве-
рить этому не хотел.
   Королева попыталась скинуть свои многочисленные покровы, но усилия ее
оказались тщетны, слишком плотно она была укутана. Она сильно  разгнева-
лась и принялась бранить отсутствующих придворных за то, что ее оставили
одну. Но Варенну все имена были незнакомы, кроме имен двух пожилых кава-
леров, которые, по-видимому, предпочли лечь спать. Было восемь часов ве-
чера. Дабы простые слуги не касались королевы, Варенн взял это на себя и
обхватил ее рукой - так же поддерживал он и по мере сил оберегал другую,
пока еще не было решено, ждет ее могила или трон. На трон теперь вступа-
ла новая, но Варенн опять был на своем посту. На этот раз  он  заработал
увесистую пощечину. Он поблагодарил раболепно и понял, что  прибыла  ис-
тинная королева.
   Генрих ждал, скрывшись за спинами своих дворян, в галерее, через  ко-
торую она должна была пройти. Здесь он бросил первый взгляд на Марию Ме-
дичи, - осмотр поневоле поверхностный. Он нашел  ее  поступь  величавой,
хоть и тяжелой; щеки ее, несколько обвисшие, дрожали  при  ходьбе.  Лицо
уже расплывшееся, нос длинный, но приплюснутый, а поблекшие глаза  бесс-
мысленно смотрят в пространство. Как бы то ни было, новая женщина с нез-
накомым телом прошла мимо него в спальню. Он спросил  своего  обер-штал-
мейстера:
   - Как по-твоему, старый Блеклый Лист, - лакомый кусок?
   В голосе слышалось некоторое сомнение. Бельгард  не  спешил  ободрить
его. Он заявил, что боевой конь, несущий  рыцаря  в  полном  снаряжении,
подлежит иной оценке, "нежели любезные вам стройные  кобылицы,  которые,
пританцовывая, задевают вас за живое, сир", - дословно сказал он.
   Генрих спросил печально:
   - Должно быть, у нее очень большие ноги. Ты не отвечаешь мне? Ты ехал
вместе с ней, ты знаешь ее ноги.
   - Они соответствуют остальному, - извернулся Бельгард.
   Генрих поспешно покинул его, но, всего раз пройдясь по галерее, подо-
шел снова.
   - Друг мой, я послал тебя в Италию, чтобы ты увидал многое,  а  через
тебя и я. Но после возвращения из Флоренции ты стал особенно неразговор-
чив. Когда человек путешествует, он становится словоохотливым. О чем  ты
молчишь?
   - Сир! У королевы есть молочная сестра.
   - Я о ней слыхал. Мои послы доносят: королева держит при себе кавале-
ров для услуг, по обычаю своей страны. Это будто бы невинный обычай, ду-
ховник королевы не порицает его. Тебя это беспокоит? -  спросил  Генрих,
попытался засмеяться, умолк и уставился на Бельгарда,  который  смущенно
глядел в сторону.
   - Что еще? - приказал король; ослушаться было невозможно.
   - Сир! У королевы есть молочная сестра, - повторил Бельгард.
   У Генриха вырвалось привычное проклятие.
   - Это все, что ты узнал во время путешествия? Женщина, которая карау-
лит другую женщину, либо отваживает любовников, либо поставляет их.  Ка-
кую из двух обязанностей исполняет молочная сестра?
   - Сир! Третью, весьма диковинную. Ваши послы сообщают собственные до-
мыслы. - Бельгард запнулся. Брак был желанен  всем,  остановить  его  не
могло ничто.
   Генрих пожал плечами.
   - Быть может, молочная сестра наделена особыми  прелестями?  Не  тре-
вожься, я удовольствуюсь королевой. А теперь постучись к ней!
   Герцог повиновался, он постучал, восклицая:
   - Да здравствует король! - Другие дворяне  поддержали  его  старания;
чужестранка должна понять, что пробил урочный час. Двери  в  самом  деле
растворились, король вместе с придворными собрался войти. Однако короле-
ва, окруженная своими дамами, встретила его  на  пороге,  она  подобрала
платье и очень низко присела, приветствуя его.
   Она была выше его, лишь когда она пригнулась, он мог достойным  обра-
зом обнять ее и даже поцеловать в губы, что казалось естественным одному
ему. Для нее такой обычай был внове,  от  испуга  она  без  его  помощи,
по-прежнему подобрав платье, поднялась на ноги, и на них он, дольше  чем
следовало, задержал взгляд. Но, тотчас же спохватившись, подвел ее к ка-
мину; рука ее, которую он держал, была безжизненна. Он многословно заго-
ворил о суровых морозах, о трудностях пути. Она медлила с ответом, и то,
что она под конец пролепетала тоном школьницы, не имело для него никако-
го смысла; ему пришлось допустить, что она так же плохо поняла его,  как
он ее.
   Ввиду различия языков и затруднительности беседы он решил  произнести
речь. Ей не требуется ни понимать, ни отвечать, пусть ей потом растолку-
ют его слова. У него же будет время оценить ее прелести. Прежде всего он
извинился, что заставил ее ждать неделю. "К несчастью, всего лишь  неде-
лю", - подумал он, ибо его второе впечатление подтвердило  первое:  пре-
лести ее созрели больше, чем следовало. Оказывается, портреты изображали
ее на десять лет моложе, такого тупого и упрямого выражения у нее  тогда
не было.
   Он заставил ее ждать, гласила его речь, потому  что  ему  требовалось
время на расправу с разбойником. Освобождение французских земель,  бесс-
порно, по душе французской королеве. При этом он определил, что объемами
и  внушительным  весом  она,  по-видимому,  обязана  матери  -   Иоганне
Австрийской, ограниченностью и упорством, написанным у нее  на  лице,  -
испанскому воспитанию; а прекрасный город, откуда она была родом,  ничем
не наделил ее, кроме звуков речи. Он решил, что долго не проживет с этой
женщиной. Только ночь, если сойдет особо удачно, может  спасти  ее.  Это
вскоре предстояло испытать.
   Говорил он с полминуты, со времени его прихода истекло не больше двух
минут, а он вдруг ощутил голод. Он представил ей  свою  свиту,  она  ему
свою. Вон они, изящные молодчики, которых он видел на улице, один  колю-
чей другого, несмотря на внешний лоск. Кинжал может иметь  рукоятку  че-
канного золота и бархатные ножны. Двое  из  них  были  кузены  королевы.
Вирджинио Орсини и брат его Паоло. Генрих, как увидел их, - уразумел чу-
жеземный обычай кавалеров для услуг, в котором духовник не находит ниче-
го, достойного порицания. Он явился с явным опозданием, но не на  восемь
дней, а, пожалуй, на восемь лет, их же не наверстаешь.
   Внутренне Генрих выругался, внешне показал лицо, полное  иронии:  оба
Орсини переглянулись, недоумевая, что смешного нашел в них государь.  Он
поклялся покарать тех, кто вовремя не донес ему обо всех этих щекотливых
обстоятельствах, главным образом Бельгарда, который ездил во Флоренцию и
мог бы предостеречь его. Тут он обнаружил умышленно скрытого позади  дам
красивейшего из кавалеров.
   - Как его зовут? - спросил король и кивнул на человека,  который  был
красивей кузенов, но до сих пор находился на заднем плане. "Этот  спосо-
бен отомстить за меня, если бы я сам не мог показать себя,  принимая  во
внимание седую бороду и грязные сапоги".


   МОЛОЧНАЯ СЕСТРА

   Его звали Кончини. Когда он выступил  вперед,  отвесил  блистательный
поклон и удостоился от короля рукопожатия, Мария Медичи улыбнулас