го, про-
тянул ему цветок. - Кто-то ощипал его, - добавил Генрих. И невольно  по-
вел плечом в сторону беседки на берегу реки: тут они сразу поняли,  кто.
В тот же миг в замке над ними поднялся ужасающий  шум.  -  Мои  гугеноты
убивают моих католиков! - воскликнул Генрих и кинулся на замковый двор.
   И в самом деле, господин де Лаварден поссорился с господином де Рони:
Рони, молодой забияка, вывел своего начальника из себя, ибо нарушил дис-
циплину. Остальные дворяне тоже подняли крик, в комнате стоял  отчаянный
гам, и выяснить причину было невозможно. К счастью, Генрих и так отлично
знал ее. Город, куда капитан Лаварден послал прапорщика  Рони,  приказав
занята потерянную позицию, назывался Марманд.  Генриху  самому  пришлось
вызволять оттуда мальчишку и его горстку аркебузиров; однако он не  смог
предотвратить их довольно плачевного отступления с единственной пушкой и
двумя кулевринами, для которых не осталось ядер. Лаварден не желал, что-
бы хоть один человек напоминал ему об этой неудавшейся атаке на Марманд,
которую он затеял против желания своего короля. А теперь  его  прапорщик
все-таки заговорил об этой дурацкой истории. - Молокосос! - рявкнул рас-
серженный начальник. - Утритесь, у вас молоко на губах не обсохло! - Ро-
ни сейчас же полез драться, причем часть  дворян  усердно  подзадоривала
противников, другие старались развести их. Трудно  было  даже  поверить,
что в комнате, где находилось всего пять - шесть человек, мог  подняться
такой шум; впрочем, все это происходило лишь от избытка  кипучих  сил  и
жизнерадостности. И вот вошел Генрих с охапкой цветов; он бросил их сво-
им дворянам, а своего Рони наказал по заслугам: Генрих заявил,  что  его
службе в самой лучшей роте и под командой лучшего из начальников  теперь
конец и что из внимания к крайней юности Рони он  сам,  король,  берется
его воспитывать. Юноша не противился, ибо в сущности на это и  рассчиты-
вал. Его лицо тут же приняло свое обычное спокойное и рассудительное вы-
ражение. Успокоился и Лаварден, да тут еще король обнял его.
   Кто-то стал возмущаться несколькими городками, которые якобы позволя-
ли себе совершать всякие зверства. Войско короля Наваррского кочевало по
стране, не уставая мстить, насаждать мир и водворять порядок.  Здесь  же
действовал тайный совет, каждый член имел право  высказать  королю  свое
мнение, и многие упрекали его в том, что ведет он войну недостаточно су-
рово. Его двоюродный брат Конде осуществляет свои военные  операции  го-
раздо энергичнее, и он-де жалуется на нерешительность  Генриха.  -  Ведь
это моя страна, а не его, - сказал Генрих, больше для себя, чем для дру-
гих, и только Морней насторожился. Члены тайного совета обычно  говорили
все сразу, шумно перебивая друг друга. Генрих привлек  к  себе  всеобщее
внимание, начав рассказывать о королеве Наваррской. Он уселся  на  стол,
свесил одну ногу, другую поджал под себя  и,  покусывая  стебелек  розы,
фыркал, как бы сдерживая смех; на самом деле он вовсе не испытывал  осо-
бой радости.
   Королева Наваррская сначала помогла бежать своему  брату  монсиньору,
затем, опережая его, поспешила во Фландрию, чтобы  там  подготовить  для
него почву. Опасно, опасно затевать такое дело в стране, которую попира-
ют сапоги испанцев, и самый большой сапог - дон Жуан Австрийский.  -  Но
королева, моя супруга, всех провела под предлогом болезни,  которую  она
будто бы должна лечить водами Спа. А испанцы, да будет вам известно, на-
род недалекий, ходят словно на ходулях, и шея у них не гнется, как и  их
высоченные крахмальные воротники; поэтому они ничего не видят, что дела-
ется на земле. Так вот, не успели испанцы сообразить, о чем говорит  ко-
ролева, как ее величество  взбунтовала  всю  страну.  Правда,  дон  Хуан
Австрийский спохватился и тут же поспешил выпроводить ее из своих владе-
ний. А им еще накануне вечером был устроен бал в ее честь. Но тут уж ни-
чего не поделаешь, родной брат, король Франции,  выдал  ее  испанцам  из
страха перед доном Филиппом.
   Присутствующие ответили негодующим смехом, раздалось несколько  прок-
лятий. Генрих же, стиснув зубы, задумчиво добавил: - Ничего! По  крайней
мере во время этой поездки моя Марго чувствовала себя ужасно важной  да-
мой, пока ее не выгнали. Золоченые кареты и бархатные носилки, в них си-
дит всемилостивейшая королева, и повсюду ее с восхищением встречают  бе-
локурые люди. И сама она в восхищении. Вообще-то ей не очень сладко  жи-
вется, моей бедной Марго, при такой семейке. Ей следовало бы ко мне при-
ехать. Здесь она мне нужна. К сожалению,  ее  брат-король  запрещает  ей
жить с гугенотом. - Последние слова он сказал очень громко: Генрих заме-
тил, что среди всеобщего шума только один человек  внимательно  на  него
смотрит, - и это его дипломат.
   - Как ни печально, господин де Морней, но  король  Франции  ненавидит
свою сестру и не разрешает ей видеться с нами.
   В ответ Морней заметил, что ее величество королева  Наваррская  после
своей неудачной поездки во Фландрию, наверно, ничего так страстно не же-
лает, как встречи  со  своим  супругом.  Это  все  Лига  восстанавливает
царственного брата против его сестры. Герцог Гиз...
   - Давайте выйдем, - предложил Генрих и первым  покинул  комнату.  Они
быстро, как любил Генрих, прошлись по коридору - туда,  обратно.  Посол,
прибывший из-под Парижа, рассказал о последних убийствах в  замке  Лувр.
Гиз держит короля в непрестанном страхе и трепете.  И  король  все  чаще
уезжает в монастырь; его гонит туда не только ужас  перед  потусторонним
миром. Помимо собственной смерти, он боится, что его дом вымрет, ибо ко-
ролева до сих пор не подарила ему сына.
   - И никогда не подарит, - быстро вставил Генрих. - У Валуа больше  не
будет сыновей. - Он умолчал о том, от кого узнал это наверняка: от своей
матери, Жанны. Морней посмотрел на него и сказал себе, что  господь  бог
правильно сделал, приведя его к этому государю. И в то же  мгновение  он
прозрел окончательно и понял, кто такой Генрих: вовсе не мельник из Бар-
басты, и не бабник, и не командир двухсот вооруженных солдат, но будущий
король, вполне сознающий себя избранником. Он надел на себя личину отто-
го, что мудр да и подождать может: молодость длится долго. Но Генрих ни-
когда не забывал о своем предназначении. И когда он открыл теперь Морнею
свое сердце, Морней низко склонился перед молодым государем.  Слова  уже
были не нужны, они поняли друг друга. Генрих только  указал  ему  легким
движением руки на парк "Ла Гаренн", где им скоро предстояло  встретиться
без свидетелей.
   Им помешали. Два старых друга Генриха - д'Обинье и дю  Барта  -  вос-
пользовались своим правом в любую минуту прерывать беседу своего короля.
Они бросились бегом через двор, стремительно  поднялись  по  лестнице  и
сейчас же заговорили, перебивая друг друга. Правда, новость, которую они
сообщили, стоила того. Маркиз де Вийяр смещен. После неудавшегося  напа-
дения на замок губернатора наместник попал в немилость, и король Франции
назначил на его место маршала Бирона, который действительно все  сделал,
чтобы это заслужить. Особенно Агриппа уверял, что так оно и есть. Полный
радостных надежд, расхваливал он нового наместника, который будто бы  из
одного душевного благородства употребил все свое влияние при дворе, что-
бы сместить своего угрюмого предшественника. Дю Барта,  у  которого  был
совсем другой темперамент, ждал, что, напротив, новый наместник окажется
еще вреднее. Когда члены тайного совета узнали об этой замене, они  тоже
разделились на два лагеря.
   Наиболее благоразумные, такие, как Рони и Лафорс, который был католи-
ком, видели в Бироне прежде всего злобного и желчного человека.  Однажды
в порыве ярости он разрубил саблей морду своей лошади, а это не говорило
в его пользу. Лаварден и Тюрен, тоже принадлежавшие к различным  вероис-
поведаниям, были, однако, согласны в том, что маршал Бирон все же заслу-
живает некоторого доверия: он ведь принадлежит к одному из самых старин-
ных родов Гиенни. Поэтому, естественно, он будет стремиться поддерживать
здесь мир. Это казалось убедительным. Но Генрих, пока шумел и спорил его
совет, прочел королевский приказ, который ему передали старые друзья,  И
там было написано, что маршалу Бирону  даются  неограниченная  власть  и
полномочия распоряжаться по всей провинции Гиеннь  в  отсутствие  короля
Наваррского. Как будто я отсутствую, ну, например, сижу пленником в Лув-
ре! Так это понял Генрих. Ему стало холодно, потом  бросило  в  жар.  Он
свернул приказ в трубку и никому не показал.


   МОРНЕЙ, ИЛИ ДОБРОДЕТЕЛЬ

   Рано утром Морней отправился в парк "Ла Гаренн". Там не было еще даже
часовых. Когда придет король, никто не будет наблюдать  за  ними,  и  их
разговор останется тайной. Посол Генриха надеялся, что король сообразит,
насколько это удобный случай для  беседы,  и  явится  один.  Морней  был
весьма высокого мнения о своих дипломатических действиях, где бы они  ни
имели место - в Англии, во Фландрии, во время войны или  при  заключении
мира. Ожидая Генриха в парке "Ла Гаренн" и слушая щебетание и трели ран-
них птиц, он предавался размышлениям  о  величии  творца,  допускающего,
чтобы невиннейшая природа так тесно соприкасалась с нашим мерзким миром;
а через своего сына воссоединил он то и другое, ибо Иисус умер в поту  и
крови, как умираем и мы, и так же, как мы, только еще более трогательно,
нес в себе песнь земли. Морней записал эту мысль на своих табличках  для
жены своей Шарлотты Арбалест. Уже три года, как они поженились, но быва-
ли часто и долго в разлуке - из-за поездок мужа, ибо  государи  посылали
его добывать деньги все снова и снова, И Морнею приходилось больше вести
счет долгам и процентам, чем речам о жизни и смерти. Но их  он  все-таки
записывал по требованию своей невесты, после того как они  обрели  друг,
друга в Седане, в герцогстве Бульонском, этом убежище беглецов.
   Их встреча произошла в суровое время, когда действительно шел  вопрос
о жизни и смерти, - через два года после  Варфоломеевской  ночи,  и  оба
они, хоть и не стали ее жертвами, но продолжали жить только  ради  славы
божией, гонимые и в бедности. Поместья Шарлотты были  конфискованы,  так
как и отец ее и первый муж принадлежали к последователям истинной  веры.
Друзья тогда убеждали молодого Морнея вступить в более выгодный брак; он
же отвечал, что злато и серебро - последнее, о чем следует думать, выби-
рая себе жену; главное - благонравие, страх божий и добрая  слава.  Всем
этим обладала Шарлотта; кроме того, у нее был ясный ум - и  она  занима-
лась математикой, зоркий глаз - и она рисовала. Она  была  милосердна  к
беднякам и умела внушить страх даже сильным мира сего  своей  непримири-
мостью ко всякому злу. Но больше "всего старалась она всей силою  своего
рвения служить богу и церкви. Именно это, а не злато и серебро  принесла
она мужу в приданое. И Морней почувствовал себя богачом, когда она расс-
казала ему, что еще ее отец однажды в Страсбурге присутствовал при  том,
как мейстер Мартин Лютер спорил с другими докторами богословия. А  Лютер
никогда и не был в Страсбурге: Морней справлялся. Но если  рассказ  отца
так светло преобразился - в ее воспоминаниях, то разрушать высокое  воо-
душевление Шарлотты Морней не хотел, и он промолчал. Таков был его  брак
с этой гугеноткой.
   - Вы меня поняли и встали рано, - вдруг сказал Генрих; он вошел в бе-
седку незаметно и сел подле Морнея. Затем тут же спросил: - Что вы  ска-
жете о моем тайном совете?
   - Он слишком мало тайный и слишком шумный,  -  отозвался  Морней,  не
моргнув глазом, хотя Генрих и подмигнул ему.
   - О маршале Бироне плели много вздору. Верно? Он мне искренний  друг.
Таково, должно быть, ваше мнение?
   - Сир! Будь он вам другом, не назначил бы его король Франции  на  эту
должность. Но, сделавшись вашим наместником, даже искренний  друг  скоро
отошел бы от вас.
   - Я вижу, что не зря мне хвалили ваш ум, - заметил Генрих. -  Многому
нам пришлось научиться, а, Морней? Вам нелегко было в изгнании.
   - А вам - в Лувре.
   У обоих взгляд стал далеким. Но через миг они очнулись.  Генрих  про-
должал: - Мне нужно быть крайне осторожным: двор снова хочет меня захва-
тить в плен. Читайте! - Он развернул вчерашнее послание:  вся  власть  и
все полномочия маршалу Бирону...
   - "В отсутствие короля Наваррского", - громко прочел Морней.
   - В мое отсутствие, - повторил Генрих и невольно Содрогнулся. - Нет -
уж, довольно! - пылко заявил он. - Десятку лошадей не  вытянуть  меня  в
Париж!
   - Вы вступите в него опять уже королем Франции, - твердо заявил  Мор-
ней и почтительно описал рукой полукруг - ни один царедворец не выполнил
бы этот жест с таким совершенством. Генрих пожал плечами.
   - Гиз со своей Лигой слишком силен. Я вам откроюсь: он  стал  слишком
силен даже для испанского короля, и дон Филипп, чтобы  обезопасить  себя
от Гиза, делает мне тайные предложения.  Он  намерен  жениться  на  моей
сестре Катрин, ни больше, ни меньше. А мне сулят какую-то инфанту. С ко-
ролевой Наваррской. Он меня попросту разведет в Риме, где  для  него  не
существует препятствий.
   Морней пристально посмотрел на Генриха, словно испытуя его совесть.
   - А, что же мне делать? - подавленно заметил тот. - Я вынужден согла-
ситься. Или вам известен другой выход?
   - Мне известно только одно, - заявил Морней, строго  выпрямившись,  -
вы никогда не должны забывать о том, кто вы: французский государь и  за-
щитник истинной веры.
   - И что же, я должен просто-напросто отказаться  от  соблазнительного
предложения самого могущественного из властителей?
   - Не только отказаться, но и довести о нем до сведения  короля  Фран-
ции.
   - Вот это я как раз и сделал! - воскликнул Генрих, рассмеялся и вско-
чил. Лицо у гугенота посветлело. Они бросились друг другу в объятия.
   - Морней! Ты все такой же, как тогда, в нашем отряде! Ты любил  край-
ности и мятеж, и ты произносил речи о том, что пурпур царей - это прах и
тлен. Сам ты не был тогда безрассудным и  не  отказался  ускользнуть  от
Варфоломеевской ночи, когда судьба дала тебе эту возможность.
   Он похлопал Морнея по животу в знак одобрения и радости. - А  ведь  с
умения избегать смерти и начинается дипломатия, так же как и военное ис-
кусство. - С этими словами Генрих взял Морнея под руку  и  повел  прочь,
делая при этом, как всегда, большие шаги, которых в этой парковой  аллее
укладывалось ровно четыре тысячи.
   Еще не раз встречались потом рано поутру, никем не замечаемые, Генрих
и его посол. Впрочем, истинная причина, почему королю то и дело хотелось
слышать советы своего посла,  осталась  бы  неизвестной,  даже  если  бы
кто-нибудь тайком и следил за ними. Морней видел, в Генрихе будущего ко-
роля Франции - вот в чем заключалась разгадка; и  не  только  внутреннее
чувство - единственное, на что опирался Генрих, - подсказывало  это  его
дипломату: положение во всем мире совершенно очевидно  свидетельствовало
о том, что Франция - из всех королевств Запада именно Франция  -  должна
быть объединена твердой рукой принца крови. Не  одна  только  Франция  -
весь христианский мир "жаждал истинного государя". Им уже  не  мог  быть
дряхлеющий Филипп со своей наскоро слепленной мировой державой, которая,
как и он сам, приходила в упадок. Подобные государства не могут  сущест-
вовать, не посягая то и дело на свободу немногих наций, еще  сохранивших
свою независимость. Но этим они только  ускоряют  собственный  конец.  И
Морней предрекал все еще грозному Филиппу, что перед его смертью,  кото-
рая будет позорной, рука господня сурово покарает его. Морней  этого  не
высказывал, а лишь думал про себя. Вслух же он  хладнокровно  утверждал,
что стремление любой ценой расширить свое господство и безудержная жажда
власти просто неразумны. Нельзя держать такое королевство, как  Франция,
в состоянии постоянного внутреннего брожения и распада.  Правда,  Морней
не говорил, что это безбожно и преступно, но думал именно  так.  Говорил
же, напротив, о логике событий и об истине, ибо достаточно  истине  поя-
виться, как она побеждает.
   Словом, Морней старался, чтобы Генрих не только через чувство,  но  и
разумом ясно понял все величие предстоящей ему судьбы.  Пусть  осознает,
что истина - его союзник, и как истина моральная и как правда жизни: ибо
одна без другой преуспеть не может. Бог создал нас человеками, и мы сами
- мера всех вещей, поэтому истинно и действительно  только  то,  что  мы
признаем за таковое согласно врожденному нам закону. Столь высокая  муд-
рость, мистическая, возвышенная и глубокая, должна была увлечь и соблаз-
нить государя, который сам являлся ее средоточием. Предсказания будущего
всегда заманчивы, даже в шесть утра, в парке, где  еще  стоит  трепетная
свежесть; иначе Генрих проспал бы еще добрых четыре часа, ибо его легко-
мысленные приключения оканчивались обычно поздно ночью. Но он  приходил,
чтобы слушать разумные суждения о себе и своих врагах.
   Свой путь к престолу, говорили ему, он должен, как ни Странно, пройти
в качестве союзника, даже спасителя последнего Валуа, который до сих пор
его ненавидит. Но тут Морней придерживался веления  "любите  врагов  ва-
ших", хотя это, конечно, не всегда полезно, ибо противоречит нашим чело-
веческим склонностям. Нужно только ясно различать те случаи,  когда  это
правило действительно полезно. Сам Генрих, по своей природе,  был  готов
любить своих  врагов,  добиваться  их  дружбы  и  даже  предпочитать  их
друзьям. Может быть, он сам носил в себе предчувствие этого союза с пос-
ледним Валуа, и лишь потом, когда все свершилось, убедил себя, что  Мор-
ней уже давно назвал вещи своими именами. Также и гибель испанской арма-
ды у берегов Англии Генрих предвидел за десять  лет  вперед.  Когда  она
действительно погибла, он решил, что Морней предрек это еще в парке  "Ла
Гаренн". Вероятно, посол действительно употребил слово "гибель",  то  ли
говоря о флоте, то ли о мировой державе. Но  отблеск  его  слов  остался
жить в душе Генриха. Ибо познание есть свет, и его излучает добродетель.
Негодяи ничего не знают.
   Генрих слушал голос добродетели, говорившей с ним устами Морнея. Слу-
шать ее приятно, пока она говорит: ты молод и по натуре своей избранник;
блестящие возможности сочетаются с твоими  блестящими  дарованиями,  они
прямо для тебя созданы, эти возможности; пока не пробил час великих дея-
ний, стань неоспоримым повелителем этой провинции и вождем твоей партии;
не спеши, небо здесь ясное, десять лет пролетят, как один день.  До  сих
пор добродетель говорила приятные вещи.
   Но тут ей вздумалось однажды сказать и  даже  вручить  Генриху  соот-
ветствующую докладную, записку о том, что королю Наваррскому  не  мешало
бы самое позднее в восемь часов быть одетым и уже начать молитву  вместе
со своими пасторами. Затем ему надлежало бы пойти в свой кабинет и  выс-
лушать по очереди доклады всех, кому он давал  какие-либо  поручения.  И
больше никаких шумных тайных советов, на которых хохочут,  несут  всякий
вздор и затевают "споры. Морней требовал, чтобы Генрих из всех своих со-
ветников отобрал только самых добродетельных. Но кто тогда  остался  бы,
кроме него самого? Генрих должен служить личным примером для всего свое-
го дома, и не только для дома, но и для всего королевства Наваррского, и
не только для него, но и для всего христианского мира. Морней не  терпел
в государе, которого избрал себе, ничего заслуживающего порицания. Пусть
каждый находит в нем то, чего больше всего жаждет,  но  еще  никогда  не
встречал: государи - брата, суды - справедливость, народ - заботу о том,
чтобы снять с него тяжкое бремя. Государь должен помнить, что ему надле-
жит действовать не только с достоинством, но и с блеском; особенно же не
следует никому давать повода для клеветы. Даже чистою совестью не должен
он довольствоваться. А дальше речь шла уже о  совсем  щекотливых  вещах.
Этот мол