отведывали трое мундшенков, прежде чем его по-
давали их величествам. И тем не менее королева неохотно ела вместе с ко-
ролем; они по большей части были в ссоре, и тогда Мария утверждала,  что
ей грозит опасность. Яд? И от этого короля? Люди качали головой.  Никому
не понять, какая горечь подступает изнутри от нечистой совести и сдавли-
вает Марии горло. Во тьме ночи перед ней проходят тени убийц венценосно-
го супруга, они ей не знакомы, но и незнакомыми их  назвать  нельзя.  Он
просыпается в испуге, когда она кричит со сна.
   Часто он жалел ее за страх, в котором ее держала молочная сестра, хо-
тя эта власть самому ему приносила известные выгоды: она устраняла влия-
ние кузенов Орсини. Ни Вирджинио, ни Паоло не осмеливались  одни  и  без
открытого присмотра посещать комнату королевы: за их жизнь никто  бы  не
поручился. Они были отставные любовники и вели при дворе жалкое  сущест-
вование, какими бы опасными ни старались казаться. Всем  было  известно:
они боялись господина Кончини, кастрата, который к женщинам не ходил, но
торговал ими. Для королевы у него были политические покупатели,  которые
обогащали его и его карлицу. От других дам он получал доходы за то,  что
приводил к ним короля. Сам король не отличался щедростью.
   Однако он открыл ловкий способ подкупить Кончини.
   Если пустую душу ничем нельзя завоевать, то  можно  по  крайней  мере
держать ее в руках, разжигая ее тщеславие. Когда этому молодцу удавалось
выманить у своей скупой карлицы и у собственной супруги  короля  немного
денег, он осмеливался подносить королю подарки, например, прекрасных ло-
шадей, и король принимал их. Сир! Что за благородный конь под вами. - От
господина Кончини. А вслед за лошадьми - женщины. Лувр был полон  краса-
виц, одна из них спала как раз над кабинетом короля. Как-то ночью король
лежал в своей постели за позолоченной балюстрадой, ибо  королева  запер-
лась у себя в спальне. В дверь кто-то тихо скребется: Кончини.
   - Сир! Вы подали даме, что наверху, знак, который она не захотела по-
нять из одного лишь благоговения. Ваш покорный слуга  объяснил  ей,  что
это ее фортуна, и после моего умелого вмешательства неприступности слов-
но не бывало. Человек, подобный мне, в делах любви может считаться  вра-
чом, каких мало. И его вы, конечно, не откажетесь вознаградить. В разме-
рах, которые король сочтет достойными, - заключил он, протянув руку.
   Дело слажено, хоть и без наличных, и оба, король и торговец  женщина-
ми, пустились в путь в дружеском согласии. Впрочем, особа, жившая навер-
ху, была заодно с Генрихом. Мадам де Гершвиль, статс-дама королевы,  не-
навидела всех интриганов, которые обосновались здесь: маркизу, снедаемую
злобой, и подлую чету, у которой все сводилось к деньгам. Она для  види-
мости сторговалась с гнусным Кончини о ночи любви; в действительности же
она искала случая без помех выложить королю все сведения, которые собра-
ла для него - тайны королевы и ее молочной сестры и козни, которые зате-
вала эта последняя вместе со своим красавцем супругом или маркиза с  ко-
ролевским духовником. Мадам де Гершвиль нравилась королю, иначе  никакой
Кончини не мог бы помочь ее фортуне. Дабы она убедилась, что все устроил
он и заслужил награду, Кончини отпер ее дверь, так как для него  не  су-
ществовало замков, впустил короля, а сам исчез. Она рассказывала, а  ко-
роль сидел у ее постели. Он находил ее умной и преданной. Когда он решил
найти ее и желанной, она сказала с чуть заметной дрожью в голосе:
   - Сир! Вы меня позабыли. Когда-то, очень давно, я  пригласила  вас  к
столу, накрытому на множество приборов, но без гостей. Из слабости,  ибо
иначе я вняла бы вам, я оставила вас одного в пустом замке. Спасаясь  от
моего собственного сердца, я горько плакала. Я звалась де ла  Рош-Гюйон,
вы меня позабыли.
   - Узнал бы из тысячи! - воскликнул он. - Разве иначе  я  назначил  бы
вас статс-дамой? В вашем лице, Антуанетта, я впервые повстречался с доб-
родетелью. Но что я слышу, из-за меня тогда проливались слезы?
   - Сир, - сказала мадам де Гершвиль, - женщины, которые вам не уступа-
ют, именно потому остаются вернее всех.
   - Жестокий приговор произносите вы надо мной, - хоть  и  ответил  он,
однако обрадовался, что в Лувре, весьма кстати для репутации двора, наш-
лась целомудренная особа. Она  принарядилась;  локоны  отливают  шелком,
глаза сияют, рука, на которую она оперлась, сверкает белизной. В разрезе
ночной рубашки вздымаются и трепещут прелести,  которые  хотят  оградить
себя - и в этом их редкостная прелесть. Король почтительно держит в сво-
их руках руку добродетели. Свечи кротко мерцают. Вот наконец-то один от-
радный час.
   Тот же самый час был весьма безотраден для Марии Медичи. За своей за-
пертой дверью она подслушала то, что происходило у Генриха. Происки плу-
та Кончини не оставляли никаких сомнений. Мария ошиблась только в  отно-
шении особы, к которой ее супруг не замедлил направиться. Добродетельная
Гершвиль даже не пришла ей на ум.  Она  выждала  некоторое  время,  дабы
безнравственная чета не имела возможности отрицать причину  своего  сов-
местного пребывания. Затем королева поспешила наверх, дорогой она  поте-
ряла туфлю, не стала искать ее в темноте, стремительно ворвалась в  ком-
нату - дверь была не заперта. Маркиза де Вернейль сидела  на  постели  и
читала. Она улыбалась, книга была, видимо, забавная, невзирая на  вес  и
величину. Маркиза держала книгу на приподнятых  коленях,  из-за  которых
насмешливым взглядом приветствовала взволнованную королеву, ибо ее тяже-
лую походку она узнала давно, слышала также, как с августейшей ноги сле-
тела туфля.
   Вид королевы превзошел ожидания госпожи де  Вернейль.  Локоны  в  па-
пильотках, глаза глупее обычного от беспомощной злобы,  на  расплывшееся
тело стареющей женщины накинуты прозрачные покровы, сплошь расшитые цве-
точками, как у невинной девушки. Генриетта д'Этранг поистине  никому  не
согласилась бы уступить такое зрелище.
   Испуская кровожадные стоны вперемежку с пронзительным визгом, короле-
ва металась взад-вперед и при этом прихрамывала, одна нога в туфле, дру-
гая - босая. Когда она в конце концов опрокинула ширмы, из-за которых не
появился никто, она уперлась руками в бока и задала вопрос:
   - Где он?
   - Кто? - елейно спросила маркиза.
   Книга! Из-за фолианта, наверно, вынырнет его голова.
   Мария бросилась туда. Генриетта сказала серьезно:
   - Осторожней. Мадам, он в книге, сейчас он заговорит.
   Мария прищурилась, она плохо видела без  очков,  наконец  разглядела:
один из отцов церкви, по-латыни. Но тут послышался голос ее супруга, ко-
торому превосходно подражала Генриетта:
   - Иметь сношения с женщинами - значит быть прахом телесно и душевно.
   Мария испугалась.
   - Вы занимаетесь колдовством, - завизжала она. -
   Ученая шлюха!
   - Жирная банкирша, - отвечала Генриетта, с виду спокойно и  уверенно,
но подготовляя себе отступление под защитой фолианта. Когда Мария  наки-
нулась на нее с кулаками, то нашла одни подушки. В проходе между  стеной
и кроватью танцевала и смеялась бесноватая. Мария сделала  попытку  доб-
раться до нее, та вмиг нагнулась и взмахнула каким-то сверкающим предме-
том.
   - Ай! - вскрикнула Мария. - Вот вы как! У вас это наследственное. Ва-
ша матушка заколола пажа.
   - Мы закалываем пажей, но не почтенных дам. - С этими словами  Генри-
етта спрятала кинжал. - Моя мать любила короля  Карла  Девятого,  прежде
чем вышла замуж за господина д'Этранга. Она тоже была  ученой  куртизан-
кой. Мое происхождение стоит вашего, мадам. У нас общий муж, и у  каждой
по дофину. Мой законней вашего.
   Тут началось преследование. Мария, при всей своей  дородности,  пере-
махнула через кровать. Генриетта ловко проскользнула под кроватью и зап-
рыгала на свободе по всей комнате.
   - Вот и я, поймай меня, - напевала она, меж тем как Мария едва  пере-
водила дух. - Раз-два, - считала юная особа. - Мадам, вы побеждены.
   - Сдаюсь, - прохрипела Мария.
   Она в изнеможении лежала в кресле. Противница прикрыла ее  наготу  и,
преисполненная смиренной учтивости, стала перед королевой на колени, по-
дала ей вина.
   - Подкрепитесь. Во всем дворце нет никого, кто бы меньше  меня  думал
подмешать вам яду. Вы меня перепугали, я легко теряю голову. Мы могли бы
столковаться. И вам и мне во многом можно упрекнуть короля.
   - Откройте мне, что вы знаете, - потребовала Мария. -  В  эту  минуту
что-то происходит с ним. Вы бодрствовали и ждали.
   Ужасные предчувствия вдруг нахлынули на несчастную. Тревога  нечистой
совести поднялась изнутри и сдавила ей горло. Генриетта безмерно наслаж-
далась.
   - Он похищен, - кротко призналась она. - Наконец-то. Мы обе  довольно
для этого потрудились.
   - Не я! - вскрикнула Мария.
   - И не я. Успокойтесь, - сказала Генриетта. - Но как ученой куртизан-
ке, так тем более королеве нужно иметь мужество отвечать за свои  тайные
мысли.
   Мария склонилась на локотник кресла, закрыв  лицо  руками.  Ее  плечи
сперва сильно вздрагивали, потом меньше, наконец совсем перестали.
   - Вам нельзя оставаться здесь, - уговаривал ее мальчишеский голос.  -
Скоро час вашего утреннего туалета. Я явлюсь воздать вам почести, ибо  я
прах телесно и душевно.
   Обратный путь королева совершила, опершись на маркизу. Та нашла туфлю
и надела на ногу ее величеству.


   ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?

   К обязанностям главноуправляющего финансами и  начальника  артиллерии
прибавилась еще одна: министерство иностранных дел. Министром  оставался
господин де Вильруа, ему даже не полагалось знать, что Рони  уполномочен
следить за ним. Однако это настоятельно требовалось, ибо Вильруа, не бу-
дучи прямым изменником, а только сторонником союза с Испанией,  не  имел
секретов от мадридского двора, а равно и от эрцгерцога в  Брюсселе.  Ко-
роль и его Рони готовились к войне, хотя и не  помышляя  о  завоеваниях.
Всемирная держава того и добивается. В ней происходит распад,  но,  имея
все меньше сил для войны, она яростно отвергает мир. В  своих  поступках
она напоминает обреченных, которые напоследок отводят душу, она развива-
ет лихорадочную деятельность, алчно посягая на чужую землю, хотя у нее и
так слишком много места. Ее шпионы кишат в иноземных владениях, она  на-
вязывает чужим народам докучные догматы, которые предназначены спасти  у
них порядок; но это порядок вчерашнего дня, он непристойным образом рас-
падается у самих спасителей. Беззаконие и ложные идеи, царившие в Герма-
нии, по всей видимости, должны были выродиться и дойти  до  бессмыслицы,
они сулили Европе нескончаемую войну.
   Король, который стремится разумно устроить свое бережно выпестованное
королевство, не станет праздно ждать захватчика по слабости и его войны,
которая была бы бесконечно оттягиваемой гибелью. Он предупреждает  собы-
тия. Смелый  надрез  пресекает  гангрену.  Ян-Виллем,  герцог  Клевский,
Юлихский и Бергский, не имел наследников. После его смерти Габсбург  не-
медля заявил бы притязания на его земли; они были бы превращены в  импе-
раторский лен. Однако король Франции обнародовал  решение,  по  которому
Австрия и Испания лишались права наследования. Это было первое его  пре-
достережение, он придрался к данному поводу: герцогств он не  домогался.
Он домогался мира в своем духе, который соответствует духу народов, и  в
этом его преимущество. Все дело в том, чтобы быть в согласии с народами.
У каждого есть шанс либо выиграть, либо проиграть. Одно достоверно,  что
все принуждены считаться с королем Французским, Генрихом, и  что  народы
зачастую меряют своих государей по нему. Вот отчего и вопрос  о  судьбах
маленьких прирейнских герцогств  примет  впоследствии  несоответствующие
размеры.
   Стоит взглянуть на ближние владения Испании: в испанских  Нидерландах
властвует эрцгерцог и инфанта, народы от этого приходят в содрогание.  В
честь инфанты одна женщина  была  заживо  погребена,  этого  достаточно.
Здесь власть имущие определенной породы еще не успели уразуметь, что та-
кое человеческая жизнь: они перешагнули через целое  столетие  открытий,
самое славное для Запада. Их высокомерие зиждется на могилах, в  которые
они зарывают живых людей. Победа заранее обеспечена королю Франции, сто-
ит взглянуть на испанские Нидерланды. - Тем не менее он по-прежнему про-
являет миролюбие, выхаживает свое королевство, точно сад; мало того,  он
содействует соглашению Соединенных провинций Голландии  с  их  врагом  в
Брюсселе. Как ни в чем не бывало, принцесса Оранская посещает  двор  ин-
фанты, обе дамы принадлежат к самому просвещенному обществу Европы. Одна
из них понимает просвещение нравов как стойкость в вере и  жертвенность.
Другая следует этикету и моде, носит цепочки из золотых шариков,  напол-
ненных благовониями; жертвенность не ее дело, заживо погребенная пожерт-
вовала собой для нее, чем облегчила ее совесть. Образцы обеих  пород  по
сию пору живут бок о бок при одном дворе, и одну и ту же  землю  обитают
люди, не имеющие между собой ничего общего, кроме утробы. Король Франции
дает им отсрочку, хотя сам вооружается.
   Чего он хочет? Так гласит недоверчивый вопрос, но ясного  ответа  ко-
роль не допускает, ибо вовне он печется о мире,  а  внутри  находится  в
добром согласии со своими иезуитами; кроме того, он не дает отставки ми-
нистру Вильруа, который тяготеет к Испании. Но тут произошло недоразуме-
ние, ибо господин де Рони ревностно взялся за свои новые обязанности. Он
изобличил одного из писцов министра Вильруа. Сам министр остался  непри-
частен, ему не полагалось прослыть изменником. Тем не менее для большего
спокойствия он решил убрать свидетеля; а потому этого писца выловили  из
Сены, только он не утонул, а был удавлен. Вскоре  после  того  наступило
первое января; рано поутру Рони явился с праздничными подарками в  покой
королевы, где их величества еще почивали. В полумраке он  произнес  свое
приветствие и, по обычаю, протянул два кошелька, они были наполнены фиш-
ками из золота и серебра. Король взял первый кошелек. Когда же никто  не
протянул руки за вторым, Рони обратился прямо к королеве:
   - Мадам, вот еще один для вашего величества.
   Она не отвечала, и тут Рони заметил, что она повернулась к нему  спи-
ной. Король, раздраженно:
   - Дайте его мне. Она не спит, она злится. Всю ночь напролет она мучи-
ла меня, вам тоже досталось. - С этими словами он повел  своего  верного
слугу к себе в кабинет и стал горько жаловаться на Марию, на сцены,  ко-
торые она ему устраивала, и на ее тяжелый нрав. Разумеется, оба  понима-
ли, что прежде всего ее расположение духа оставляет желать лучшего. Мож-
но ли исправить его? Рони подал совет окольным путем, он выразил  сокру-
шение по поводу чрезмерных даров маркизе. Последняя посетила его в арсе-
нале, чтобы подольститься к  нему:  она  хотела  знать  твердо,  что  он
действительно выплатит ей все обещанное королем. Государственный  казна-
чей, по ее мнению, на то и был посажен, чтобы удовлетворять ее  требова-
ния. Тщетны старания объяснить ей, что король не вынимает деньги из сво-
его кармана, а что купцы, ремесленники, крестьяне кормят и  его  и  всех
нас.
   - С них довольно одного господина. Содержать заодно всех родных,  ку-
зенов и фавориток они вовсе не намерены. - Вот что слово в слово  сказал
Рони маркизе и то же повторил королю.
   Хороший урок для короля. Оба понимали, что он заслужен и тем не менее
ничего изменить не может. Но легкое недовольство возникает  из-за  этого
между двумя людьми, у которых в конечном итоге кроме друг друга нет  ни-
кого. Духовник Коттон, иезуит, простак с хитрецой, доказывал королю, что
любовь к нему в народе убывает. Вина за это лежала, если верить Коттону,
на жестоком сборщике неправедных поборов, который помышлял лишь о стяжа-
нии и вводил короля в смертный грех скупости. Это ошеломило Генриха, ко-
торый считал своей заслугой, что народ  его  стал  жить  не  труднее,  а
счастливее. Своей маркизе, которая жаловалась на министра, он дал отпор,
однако какой-то осадок остался. Король сделал резкие замечания по поводу
управления финансами, кстати, вполне справедливые. Королевское хозяйство
стало благодаря Рони честным  и  потому  именно  суровым.  Что  толку  с
пользой  употреблять  доходы  государства,  после  того   как   отобрана
единственная корова в семье бедняков. Хороший урок для Рони: и  тут  оба
понимали, что он заслужен, но напрасен.
   Коттон чуял благоприятные веяния; он обнадеживал  своих  начальников,
что король готов отставить неподкупного протестанта; тогда он будет  со-
вершенно одинок и всецело в их руках. Рони оборонялся, он поднял на смех
Коттона. Его проворная полиция доставила ему документ, в котором  духов-
ник обращался с различными вопросами к дьяволу; ответы должны были  быть
даны из уст какой-то одержимой. Рони огласил обман; он  показался  наив-
ным, и поднявшийся смех заставил забыть, какой вопрос обсуждался  с  не-
чистым. Речь шла о смерти короля.
   Дабы загладить сделанный им промах, Коттон подстроил покушение на са-
мого себя или же сам нанес себе легкий порез, который двор и город  при-
писывали протестанту Рони. Генрих, как услышал об этом, поспешил в арсе-
нал и обнял своего верного слугу.
   - Если бы вы даже были кровожадны от природы, с этого дурака  иезуита
вы бы не стали начинать.
   В этом Рони, между прочим, не был уверен, однако воспользовался  бла-
гоприятной минутой.
   - Сир! - заговорил он убедительно. -  Вам  и  мне  дано  распознавать
серьезную подоплеку смешных происшествий.
   Генрих:
   - Нас хотели разлучить: дело достаточно серьезное.
   Рони:
   - Удар был направлен против вашей войны. Не в вашего министра  финан-
сов, а в вашего начальника артиллерии метил он.
   Генрих - произнеся обычное проклятие:
   - Я был уверен, что на сей раз я достаточно напустил тумана и укрылся
за ним.
   Рони:
   - Ваш истинный, навеки неизменный облик выступает из  тумана,  помимо
вашей воли. Всем удивительно, что вы из горячей любви к ордену  иезуитов
удалили от себя своих протестантов; так далеко король Яков не заходит, и
вам верят меньше, чем ему. Было бы разумней умиротворить их.
   Генрих:
   - Хоть бы дожить до этого! Но приверженцы протестантской веры  вместе
с Бироном предали меня.
   Рони:
   - Забудьте! Поспешите! Кто знает, быть может, протестантскому  войску
скоро придется защищать вас и спасать вашу власть.
   Генрих:
   - До этого, полагаете вы, дойдет снова? Допустим, испанские  клевреты
осмелеют, а я окружен ими. Все равно вы надзираете за Вильруа,  я  -  за
королевой. Я об этом молчу, но вы знаете больше моего.
   Рони, быстро:
   - Благоговение не позволяет мне вникать глубже. Я полагаю, что супру-
га короля всецело покорена его величием и о нем лишь помышляет. Впрочем,
никто из лиц вашей семьи и свиты не облечен  властью  призвать  врага  в
страну. Заговорщик сидит в своем городе за валами  и  стенами.  При  нем
войска, а позади него граница. Мое первое и последнее слово, сир: герцог
Бульонский должен быть низвергнут и предан смерти.
   Генрих:
   - Господин начальник артиллерии, вы, на мой взгляд, слишком легко по-
сылаете людей на смерть. Неужто королева умней вас?  Королева  не  любит
еретиков, а этого она хочет пощадить. Посудите сами, верное ли вы  пред-
лагаете средство умиротворить моих протестантов. Бирон, которого они мне
простить не могут, не был из числа ваших. А этот - да.
   Рони:
   - Тем важнее им увидеть силу своего монарха и узнать в  нем  прежнего
короля Наваррского. Сир! Снисходительностью не многого достигнешь,  осо-
бенно у нашего упрямого гугенотского племени.
   Генрих:
   - Будь по-вашему. Если те, что в Ла-Рошели, расположены и готовы доб-
ровольно впустить меня в свою крепость, я поеду к ним. Я положу старикам
руку на плечо и напомню им о первых трудах и заботах, их мы делили попо-
лам, и они остались наилучшими.
   Министр понял последние слова короля как приказ и