о поражен. Я делаю из всего это-
го вывод, что вы в приподнятом настроении и, кроме  того,  истинные  мои
друзья.
   Его ответы представителям курфюрстов выражали вежливое сомнение в  их
умственных способностях, ибо они явно мололи чушь. Их просьбы о  секрет-
ных аудиенциях он пропускал мимо ушей и кивал следующим.  Все  двигались
по кругу; кто прошел перед королем, приближался к  герцогине  де  Бофор.
Она сидела, окруженная принцессами. Отповедь, которую  дал  ее  господин
своим искусителям, не ускользнула от ее слуха. Впрочем, каждый из послов
немецких курфюрстов неизменно просил ее заступничества;  ей  приходилось
давать согласие. Все видели, как она побледнела, должно быть, от безрас-
судной радости. Тот, кто находил, что гордость только красит эту велича-
вую женщину, полжизни отдал бы, лишь бы узнать, что же происходит.
   Но герцогиня знаком подозвала своего друга, храброго Крийона.  Тотчас
же были освобождены выходы и расчищен путь от местопребывания его  вели-
чества до отдаленного уголка, где собралась кучка скромных людей, с тру-
дом устоявших против давки и толчеи. Они никогда не добрались бы до  ко-
роля. А теперь сам король,  ведя  на  поднятой  руке  лютню  Бофор,  шел
навстречу фламандцам. То были бургомистры городов, покидаемых испанцами.
То были старосты сел, уничтоженных войной, и священники, чьи кафедры бо-
лее не существовали. Они позабыли стать на колени перед своим  освободи-
телем, - слишком много пришлось им стоять на коленях.
   Король обратился к ним с приветствием, а они сперва оглядели его, за-
тем друг друга, не зная, кому держать речь. Один из них произнес медлен-
но, с расстановкой:
   - Государь! Отчего мы не французы и не ваши соотечественники!
   - Вы люди, достойные уважения, - отвечал им король. - Довольствуйтесь
этим. Ваша безопасность - в умении храбро защищаться. Ваше  благосостоя-
ние - в привычке к труду. Идите с миром.
   Один из них:
   - Мы своими глазами видели великого короля.
   Генрих - на ухо бесценной повелительнице:
   - Без этого никак не обойтись. И они тоже говорят: велик.
   После чего он пригласил их сесть за его стол.


   ВЕЛИЧИЕ ИЗНУТРИ

   Внимание, оказанное простым людям из Фландрии, поразило  всех.  Ясно,
что это происки герцогини де Бофор; многие якобы заметили, что вовсе  не
король вел ее на поднятой руке, а она увлекала его. Но ведь, прежде  чем
испанцы вновь утвердят свое господство над Фландрией, король может  зав-
ладеть этой страной и народом; силы у него  достанет.  Естественно,  что
фламандцам тогда пришлось бы круче, нежели под игом  Испании.  А  вместо
этого он обращается с ними, как со свободными людьми, и усаживает их  за
свой стол.
   И при этом в его собственном королевстве землевладельцев вынуждают  в
самом деле прокладывать те проезжие дороги, на которые они взимают  пош-
лины с крестьян. Конечно, за такие действия многие  считают  его  власть
величайшей тиранией. Не то чтобы он сам выдумывал гнусные новшества - ни
слова против королевского величия. Зато крамольники вроде Рони пользуют-
ся им во зло и посягают на крупные состояния, даже не останавливаясь пе-
ред благоприобретенными правами. Недобрый конец ждет эту  власть;  пусть
министр поостережется распространять свои самовластные поборы на инозем-
ных откупщиков. Всесильные мировые финансисты жестоко отомстят французс-
кому королевству.
   Что бы ни говорили, но на деле Рони подавал своему государю  разумные
и умеренные советы. Подсчет доходов откупщика Цамета Рони составлял дол-
гими ночами. В тот день, когда он показал королю итог, бесценная повели-
тельница находилась тут же; каждый раз это наново оскорбляло Рони,  хотя
он до сих пор не подавал вида, насколько был этим уязвлен. Король  подс-
кочил, увидев цифры, он потребовал высылки флорентийца. Верный слуга от-
советовал ему действовать в первом порыве гнева. Он уверял, что ему лег-
че будет справиться с каким-то Цаметом, чем королю с  всесильными  евро-
пейскими финансистами, если он затронет их интересы.
   Бесценная повелительница выразила удивление, почему господин де  Рони
именно в данном случае изменяет своей обычной непреклонности и старается
сохранить королю такую дружбу.
   - Меня и так достаточно ненавидят, - сухо возразил Рони. Но  Габриель
поняла: дело было не в сапожнике Цамете, который,  кстати,  считался  ее
добрым приятелем. Верный слуга прежде всего думал о великом герцоге Тос-
канском и его племяннице. "Она должна вытеснить меня и  стать  королевой
Франции. Расчет этого каменного человека  неумолим,  нечего  и  пытаться
льстить ему. Нет, его еще недостаточно ненавидят; и я тоже буду  ненави-
деть его. Но пока что я молчу".
   Король вслух восхищался мудростью своего министра:
   - Взгляните на него, мадам. Он потому так мудр, что почти не спит.  И
мне тоже больше нельзя спать. Наша работа не ждет, как тогда у дубильщи-
ка на улице де ла Ферронри.
   Рони, которому было позволено удалиться, подумал про себя,  что  весь
вред не в крепком сне его величества, а в  бесценной  повелительнице,  и
она должна пасть. Габриель же отныне  лишь  дожидалась  часа,  когда  ей
удастся низвергнуть его. Он видел ее насквозь и впредь, когда прибегал к
мероприятиям, вызывавшим чье-либо возмущение, не упускал  случая  припи-
сать заслугу начинания герцогине де Бофор. Мало-помалу вся ненависть об-
ратилась не на него, а на нее. Это она посягала на всесильных  финансис-
тов, она была в союзе с протестантами, и целью ее стремлений  был  прес-
тол. Как при здешнем дворе, так и при европейских дворах Габриель  слыла
подстрекательницей короля Франции ко всем действиям, грозившим  незыбле-
мому праву владения и полезным одним лишь смутьянам и простолюдинам.
   Она знала это. Ее повелителя унижения  не  касались,  только  на  ней
изощрялись все, хотя с должной оглядкой. Никто не осмелился  бы  открыто
оскорбить ее, ей осталось лишь полшага - и она будет королевой. Но когда
знатные дамы прислуживали ей за столом, они повторяли у  нее  за  спиной
слова испанского посла и подражали его деревянной церемонности. Придвор-
ные дамы заглядывали в будущее, хотя бы и с помощью астрологов; мадам де
Сагонн во главе их высказывала с глазу на глаз восхищение покинутой  ко-
ролевской супругой, которая отстаивала свои права и ни в коем случае  не
соглашалась на расторжение брака. Никогда не уступит она потаскушке, пи-
сала она из замка, где была заточена и откуда подослала к королю убийцу.
   Мадам Маргарита Валуа, некогда знаменитейшая жрица любви, богиня  Ве-
нера своей эпохи, не сохранила уже ни одного из природных  даров,  кроме
страсти к интригам; эта страсть была самой неотъемлемой долей  наследия,
доставшегося ей от ее коварной матери Медичи. Еще в прошлом году она на-
зывала Габриель д'Эстре своей сестрой и заступницей, выпрашивала  у  нее
подарки и только всячески изворачивалась, лишь бы не дать свободы  коро-
лю. Теперь это стало ее заслугой, которой она открыто кичилась. Габриель
была на вершине и пока держалась прочно; ненависть, кипевшая вокруг нее,
не могла ее поколебать. Былая Марго, скучая в  изгнании,  ухватилась  за
сладостную утеху разжигать ненависть, как бы мало пользы это ни принесло
ей самой. Дочь старой Екатерины, вдохновительницы Варфоломеевской  ночи,
знала с давних пор, к какой развязке, жуткой и манящей,  могут  в  конце
концов привести ненависть двора и интриги женщин. Ее игра  до  известной
степени бескорыстна, ибо сама она ни в коем случае не  будет  королевой,
хотя ее астрологи, понятно, сулят ей это. Напротив, она даже навлечет на
себя месть короля, если с его бесценной повелительницей стрясется  беда.
Все равно мадам Маргарита оживает и вновь чувствует себя в гуще событий,
когда поносит Габриель д'Эстре.
   Габриель знала это. От природы она не была наделена тонким  умом,  но
необыкновенная участь сделала ее проницательной. Бок о бок с великим че-
ловеком, - таков он поистине для нее одной, меж тем как другие лишь име-
нуют его так, - бок о бок с ним она познала много  чудесного.  Она  одна
видела составные части того, что именуют величием. О величии говорят, но
его не знают. У него есть лицевая сторона, она обнаруживается  на  полях
побед, в залах, где подписываются договоры и великий  человек  возвещает
свой эдикт. Свобода, нация, мир - для их завоевания надо показывать  ве-
личие с лицевой стороны. Габриель  же  знала  не  только  внешность,  не
только гордую осанку своего великого человека. В душе его она  открывала
много трогательного, много сомнительного, но вовсе не  думала,  что  тем
самым проникала за кулисы величия.  В  своем  благородстве  эта  женщина
сердцем чуяла, что одно вытекает из другого.  Восприимчивость  к  правде
порой бывает следствием не ума, а природных свойств.
   Этой женщине он доверялся, больше он никому не  доверял;  и  тут  она
часто встречала в нем голубиную чистоту, так что змеиная мудрость  выпа-
дала на ее долю.
   Она предостерегала его. Однажды вечером в спальне она начала:
   - Возлюбленный мой, сейчас лесть сыплется на вас со всех сторон. Сюда
прибыли фламандские граждане, они хотят заверить вас, что их родина жаж-
дет принадлежать Франции.
   Генрих указал на первый из восьми больших гобеленов, покрывавших сте-
ны их общей спальни. Первый изображал рай и змея-искусителя. На этот го-
белен указал Генрих, лицо его приняло знакомое ей выражение. Он сказал:
   - Меня они не поймают.
   - Именно эти фламандцы были искренни, - сказала Габриель. - И  другие
иноземцы из более дальних стран не расточают зря красноречия,  а  честно
желают стать французами. Мой  возлюбленный  повелитель,  вы  не  видите,
сколь велико упование мира. Чрезмерные тяготы сделали вас равнодушным  к
награде, которая досталась бы вам без усилий, из чистой любви.
   - Ты имеешь право так говорить. Символ всей моей борьбы  -  ты  одна,
владеть тобой - моя награда.
   Она думала: "И все же в день торжества, когда он был всемогущ, он  не
женился на мне. Ему известны письма королевы Наваррской, и он не собира-
ется оградить меня от ее оскорблений". Но  то,  что  Габриель  высказала
вслух, гласило:
   - Вы многое упускаете.
   Однако этими словами она задела его за живое. Он долго шагал  взад  и
вперед по комнате, он вспоминал то чувство, которое тревожило его в пер-
вые часы после его победоносного въезда. Упущено  то,  что  должно  быть
главным. Упущенный случай, как вернуть его? Когда он обнял любимую  жен-
щину, она была бледна и холодна. Он испугался и обещал ей, что наверста-
ет все, что близок тот день.
   - Моя власть должна стать неоспоримой, за меня говорят только мои де-
ла, без них я ничто.
   Габриель пожалела, что подумала о себе. Ее великий человек не  знает,
кто он: поэтому он во многом беспомощен, как дитя, она должна заботиться
о нем. Ее недоверие должно быть настороже за двоих.
   - Сир! Вы окружены шпионами.
   - А вовсе не почитателями, как я мог бы возомнить.
   - Вы едва не поверили послам немецких курфюрстов,  когда  те  обещали
избрать вас римским императором.
   - Едва, но не вполне. Они тоже фантазеры, вроде фламандцев, и почита-
ют меня освободителем Европы.
   - Нет. Они предатели. На случай, если бы вы согласились,  доклад  был
уже написан. Вот он.
   Генрих побледнел. На бумагу он даже не взглянул:  в  прекрасном  лице
Габриели хотел он прочесть, впервые до конца прочесть  лишь  ее  судьбу.
Вот существо, которое делит со мной опасности и отводит нож от моей гру-
ди. И в ее грудь он не должен вонзиться, я все искуплю, ты будешь  коро-
левой.
   Увидев, что он бледен и полон раскаяния, она пожалела своего великого
человека, который велик даже в сомнении, в слабости, в  нерешительности.
Он не верит в свою легенду и ничего не видит в своем величии, кроме  то-
го, что оно непростительно. "Любимый, ты не женишься на мне, каждый  раз
на пути встает какое-нибудь важное дело, а затем еще одно, пока все твои
дела, вместе взятые, не навлекут на нас лютую ненависть и сгубят и  наше
счастье, и нашу жизнь".
   Вот о чем она думала, когда Генрих предложил ей  вновь  одеться.  Они
пойдут к мадам Екатерине Бурбонской.
   - Я рад, что ты любишь ее.
   В этот вечер у сестры короля совершалось протестансткое богослужение.
Высокая чета уже за дверями услышала пение, и Габриель хотела  повернуть
назад. Но Генрих удержал ее.
   - Вы увидите, мадам, что произойдет.
   А произошло то, что король подхватил псалом гугенотов,  псалом  58-й,
гимн его давних сражений.
   - Явись, господь, и дрогнет враг.
   Мадам де Бофор зажала ему рот рукой, чтобы  он  замолчал.  Неужто  он
считает, будто ему все дозволено, раз он великий человек? Он не понимает
своего величия и злоупотребляет им.
   Далее произошло то, что по окончании торжественной  службы  король  с
герцогиней де Бофор предстал перед  всем  двором,  ибо  едва  разнеслась
весть, что он здесь, как все поспешили сюда.  Оба  они  предстали  перед
двором, и его величество громко возвестил, что брак его с герцогиней  де
Бофор решен и что она - будущая королева.
   После чего начались коленопреклонения без числа,  и  одно  ревностней
другого. Королевское величие изъявило  свою  волю.  Королевское  величие
священно в своей сущности,  в  своем  божественном  назначении;  гораздо
меньше - в своих мирских намерениях. Тому, что свершено, приходится  по-
коряться, потому что иначе нельзя; но невыполненным обещаниям никто  ве-
рить не обязан. Коленопреклонение-это одно, другое дело - всеобщий  сго-
вор, имеющий целью помешать его величеству выполнить  данное  им  слово.
Его величество не возвысит над всеми женщину, которая всем равна,  да  и
то не вполне. Не уроженке нашей страны быть королевой Франции,  а  чуже-
земной принцессе, и всем известно - какой. И его величество знает это; в
сущности, он тоже в заговоре, так полагали мудрецы или, вернее,  скепти-
ки, которых было гораздо меньше, чем мудрецов.
   Его величество в конце концов и не желает выполнить данное слово. Это
противоречило бы благу государства - уже не говоря о том, что наш король
не может быть до такой степени привязан ни к одной женщине.  Вот  о  чем
шушукался двор. Впереди - коленопреклонения, позади - шушуканье.
   - Стоит ему пресытиться любовницей, как на  прощание  он  обещает  ей
высшую награду, - сказала одна дама. А другая:
   - Ваша правда, мадам. Кроме того, всякому видно,  что  прелести  пре-
лестной Габриели на ущербе: как раз в то время, когда все распевают пес-
ню, сложенную в ее честь.
   - Мадам, ведь у нее уже трое детей. На ее семи чудесах красоты, в том
числе и на знаменитом двойном подбородке, это начинает сказываться.  Она
толстеет, что всегда было не по вкусу королю.
   - Сударь, ваше мнение? - спросил кто-то. - Способен великий король  в
самом деле отважиться на такой брак?
   - Только у великого короля может родиться подобная мысль,  -  ответил
другой, втайне принадлежавший к ордену иезуитов.
   - В таком случае он стал слишком велик.
   - Вернее, он слишком возвеличил королевский сан, чтобы удержаться  на
высоте своего призвания, - возразил тайный иезуит.
   Менее посвященный:
   - Потому-то он и дерзает вступить в такой брак.
   Тайный иезуит:
   - Нет, именно потому, что величие его имеет  предел,  он  никогда  не
вступит в этот брак.
   Как бы то ни было, король дал слово и стал  настойчивее  хлопотать  о
расторжении его брака с королевой Наваррской и перед ней, и в Риме. Если
бы он тут же мог получить свободу, он сдержал бы  слово:  даже  Габриель
целое лето была в этом уверена, она ожила. День за днем наслаждалась она
этим чудесным летом, которое могло оказаться для нее  последним.  Генрих
часто приезжал к ней в Монсо, и вот что вселяло в нее особенную  уверен-
ность: он являлся к ней не просто как возлюбленный повелитель или  чтобы
поиграть с детьми. Он вызывал сюда министров и обсуждал, государственные
дела, шагая по парку, ибо для работы всегда нуждался в просторе и возду-
хе; в кабинете он ничего не решал. А тут подходил к своей бесценной  по-
велительнице, прежде чем подписать указ, на счастье клал ее руку на пер-
гамент, а рядом ставил свое имя.
   В ее парке, опираясь на нее, он предписал, чтобы никто во всем  коро-
левстве, под страхом строжайшей кары, не смел носить  при  себе  огнест-
рельное оружие, включая сюда и небольшие пистолеты, которые  только  что
вошли в употребление. Это вопрос общественной безопасности,  какое  дело
до нее власть имущим и искателям счастья.  Но  все  трудящиеся  сословия
согласны со своим королем.
   Король-чудак желает, чтобы суды его были независимы от двора и от гу-
бернаторов. Судьи впредь будут несменяемы. Другое новшество: он запреща-
ет семьям, и без того достаточно состоятельным, заключать богатые браки.
   - А это значит... - сказала Габриель тихо-тихо. Даже господин де Рони
не должен был слышать ее. - Сир! Это значит, что все власть имущие ваше-
го королевства будут желать вашей смерти.
   - Никто не станет желать, ее, - заявил король Генрих, не понижая  го-
лоса. - Мадам, спросите господина де Рони. Он сам хлопочет о богатом со-
юзе, его сын должен породниться с домом Гизов. Ему  я  это  разрешаю.  К
верным слугам моего государства милость моя неизменна, вот  что  я  хочу
показать всем.
   Габриель сказала:
   - Это ваш лучший слуга. Я ни разу не противоречила тому, что он сове-
товал вам.
   А король:
   - Он это знает. Он измышляет разные смелые новшества, а  я  доделываю
остальное. Мужество для их осуществления даете мне вы, мадам.
   - Вы имеете министра, достойного вас, - сказала Габриель и ждала наг-
рады за свои слова. Рони молчал.
   Генрих взглядом дал ей понять, сколь мало он ценит Рони как  человека
- в противоположность министру. Не широкая натура, не  обращай  на  него
внимания, бесценная повелительница. Достаточно того, что  он  честен  и,
при всем своем упорстве, послушен мне. И мне он нужен.
   Это он повторил ей словами, когда они остались наедине  и  беседовали
откровенно. Чудесное лето в парке Монсо - пускай даже последнее для нее.
Габриель отдавалась настоящей минуте, слушала своего возлюбленного пове-
лителя и не перечила ему. Она знала многое, что он обходил. Господин  де
Рони был в союзе с флорентийским послом против нее. Он добился для посла
разрешения предложить королю свою принцессу.  Что  делать,  к  чему  бо-
роться, королю нужен его слуга. Но еще меньше склонен он  утратить  свое
бесценное сокровище, ни на какой мешок с золотом не  променяет  он  его.
Устала ли Габриель или слишком счастлива, чтобы ненавидеть, но только  в
эти минуты ее врагу не нужно бояться ее.
   Она слушала Генриха.
   - Мой Рони таков же, как и все окружающие: в сущности, он меня  осуж-
дает. Он отважен, но не великодушен. Он всех отпугивает, без пользы  для
кого-либо. Деньги, которые он отнимает у могущественных разбойников, ле-
жали бы мертвым грузом в казне, в Бастилии и так хранится золотой  запас
на случай войны. А народ остался бы в бедности. Господин де Рони еще  не
понял, что только счастливый народ составляет счастье государства.
   - И счастливый король, - вставила Габриель, тихо и томно от ласкового
тепла и потому, что сама она пока была счастлива, несмотря на постоянное
недомогание. Рождение третьего ребенка она перенесла тяжело, первые  два
дались ей легче. Генрих кликнул их, и оба бросились к  нему  в  объятия,
рослый Цезарь и миловидная, шаловливая Екатерина-Генриетта. Генрих  при-
ласкал и расцеловал детей, затем поручил им все поцелуи передать от него
их милой матери.
   Он оставил их и углубился в парк; он всегда шагал  размашисто,  когда
размышлял и был взволнован. Никто не верит, что Цезарь действительно его
сын. Даже Рони считает отцом Бельгарда, по крайней мере  он  дал  толчок
такому подозрению. "Может быть, он хочет, чтобы об этом узнал я?  И  без
того любые слухи сперва обходят всех, прежде чем достичь нас.  Моя  бес-
ценная повелительница без конца слышит о Медичи; но мы об этом не  гово-
рим, мы друг