лоб,  и
Генрих решил, что он находится неподалеку от  кухонь.  Дворцовая  челядь
тоже вчера погуляла вовсю, но вид  изнуренных  тел  еще  отвратительнее,
когда они валяются среди отбросов и грязной посуды. Король Наваррский  в
своих белых шелковых одеждах отпрянул от них и пошел прочь; в конце кон-
цов он попал в какой-то затянутый паутиной полутемный подвал с  дверями,
окованными железом, точно в каземате; он как будто уже видел такое поме-
щение в подземельях старого замка.
   Генрих остановился, ожидая, чтобы глаза привыкли к темноте,  и  вдруг
услышал чей-то шепот: - Тише... - И из сумрака  появилась  фрейлина.  Он
повлек ее под находившееся у самого потолка отверстие. -  Только  не  на
свет! - умоляюще проговорила она. - Я ведь еще даже не накрашена. Навер-
но, просто уродина.
   - А что ты тут делаешь? Мне кажется... Ну, конечно, это ты. Тебя  мой
д'Арманьяк тогда запер, ты ведь шпионила за мной. Видно, опять этим  за-
нимаешься?
   - Ради вас, сир. Я ваша служанка и никому не буду верной и преданной,
кроме моего господина, а господин этот вы.
   Он закинул ей голову так, чтобы свет упал на лицо. Оказалось,  прехо-
рошенькая, совсем юная фрейлина, слегка расплывшиеся румяна  не  портили
ее. Он поцеловал ее в губы и тут же убедился: "Да, эта девушка принадле-
жит мне, иначе она бы так не затрепетала. Как  эти  создания  изменчивы,
ничего в них нельзя угадать заранее. Если бы я тогда не спугнул эту шпи-
онку и не обезвредил, быть может..."
   - Значит, я тебе теперь нравлюсь? Что ж, это хорошо, потому что  и  я
нахожу, что ты очень мила, - сказал он с присущей ему обаятельной ласко-
востью. Правду он сказал или нет, но от его слов  ее  лицо  просияло.  А
сердце Генриха действительно раскрылось, как всегда перед  женщинами.  И
для этой фрейлины настала ее минутка, когда она  благодаря  ему  познала
вполне заслуженное счастье.
   - Что ты для меня хочешь сделать? - спросил он тут же. Но ей  сначала
надо было отдышаться.
   - Отдать свою жизнь, сир. Ее отнимут у меня, наверное. Мадам Екатери-
на, конечно, узнает, что я была здесь. Ей тоже хорошо служат.
   - А на что ей твоя жизнь?
   - Тише. Она здесь, недалеко. Я застала ее несколько минут назад, ког-
да она кралась прочь из своих покоев. Я лежала на ковре и  притворилась,
будто сплю. Нет, я была одна, одна, - заверила его  девушка.  -  В  моей
комнате оказалось много посторонних. А она тихонько крадется мимо,  нес-
лышно отворяет дверь своего сына д'Анжу, уводит его с  собой.  А  своего
сына-короля не берет. По пути она скребется еще у нескольких  дверей,  и
несколько человек следуют за ней по одному Я иду последней. О боже,  это
ведь игра в прятки со смертью! - Было слышно, как у фрейлины стучат  зу-
бы. - Вы должны все увидеть своими глазами, сир. - Она взяла его за  ру-
ку, повела в полный мрак. "Мадемуазель! А может, ты  все-таки  любовница
врага, и он подстерегает меня здесь? Нет. Как раз в этом подвале ее  за-
пер д'Арманьяк, она знает здесь каждый  камень.  Куда  же  мы  идем?  Мы
ощупью поднимаемся. Ага! Перекладины стремянки! И я должен лезть по ней?
Мадемуазель, держи ее покрепче, она соскальзывает. Лестница очень  высо-
кая, однако наверху какой-то просвет. Можно выбраться  на  чердак,  лечь
плашмя на выступ, а возле него есть небольшое отверстие, из  него  видно
нижнее помещение. Даже ребенку через него не пролезть. И все-таки я вижу
комнату, чтото вроде комнаты. Мадам Екатерина не привыкла к таким, одна-
ко все же вон она сидит. Кресло с прямой спинкой стоит у дальней  стены,
свет падает на королеву сверху, и лицо  кажется  мертвенно-тусклым.  Или
еще от чего-нибудь у ее кожи такой свинцовый оттенок? Она в своей  обыч-
ной вдовьей одежде, остальные - кто в чем встал с постели. Вон Гизы, вон
д'Анжу". - Мадемуазель, вы  знаете  некоего  господина  де  Моревера?  -
"Впрочем, это не он, что ему тут делать?" - Тише, говорит королева.
   "Нет, они слишком далеко, внизу, слова теряются,  точно  в  расселине
скалы. Мне кажется, она замышляет что-то против своего сына-короля, ина-
че зачем бы она тайком от него забралась сюда?  Он  ведет  переговоры  с
Англией и с протестантскими князьями. Колиньи он называет отцом. Она не-
навидит Карла. Ее истинный сын - д'Анжу. Достаточно на него  посмотреть,
на его изуродованные уши. У него толстые губы, и весь он какой-то черно-
ватый, как и духи, которые окружают его. На месте  не  сидит,  никак  не
дождется того, что должно произойти. Теперь королева прикладывает  палец
к губам. Молчи, любимчик! Да, и любимчик здесь!" - Мадемуазель, тебе из-
вестен некий любимчик, похожий на учителя танцев? Его имя не дю Га?
   "Она не отвечает, и мы тоже должны быть осторожны. Здесь сговаривают-
ся кого-то погубить, Если жертва не Карл, то я. Пусть попробуют! В Пари-
же полнымполно гугенотов. В подвал, вон  куда  запрятались  наши  враги,
чтобы состряпать убийство, а сами сидят  бледные  как  смерть,  особенно
кардинал Лотарингскии. Надвинь шляпу поглубже, старый  козел,  чтобы  не
видно было твоих хищных клыков. Чем только он нынче ночью не  занимался!
Вон отходит с Гизом в угол, совещаются. Красивый малый, этот Гиз. Доста-
точно рослый, чтобы, упав, растянуться во весь рост.  Гиз,  мой  Гиз,  я
ведь первый принц крови после кровоточивых Валуа, и не ты, а  я  получил
их сестру.
   Что это - как он раскричался, унять не  могут,  наконец  даже  слышно
стало! Другого нужно убить при дворе...  Кого?  Карла?  Меня?  Не  может
быть, чтобы господина адмирала: он же едет к войску во Фландрию. У д'Ан-
жу глаза разгорелись от жадности.  Значит,  Карла,  ненавистного  брата.
Нет, мадам Екатерина не хочет, она приказывает замолчать!  Карлу  и  так
недолго жить осталось. Она шепчет что-то,  все  невольно  наклоняются  к
ней, особенно этот - как его? - ну, у него  чересчур  близко  посаженные
глаза, я еще перед тем удивлялся, зачем он тут. Но это же  нелепо,  ведь
они ничего не могут сделать. Однако Гиз его одного отводит в  сторону...
А, вспомнил: некий де Моревер.
   Что такое? Кажется, у д'Анжу припадок? И часто это с ним  бывает?  Он
больше не намерен ждать смерти человека, из-за которого родной брат стал
ему злейшим врагом. Кого же он имеет в виду? Неужели  все-таки  Колиньи?
Да нет, пустая болтовня, разве у него хватит сил выполнить то,  что  они
замышляют! Впрочем, и его мамаша, видимо, чем-то разгневана, она  удаля-
ется. Пора и мне... Гиз выходит, он позаботится, чтобы  остальные  могли
благополучно возвратиться в замок. Вот  будет  смешно,  если  мы  с  ним
столкнемся! Скорее вниз по стремянке". - Мадемуазель, куда вы  запропас-
тились, мадемуазель? - "Оставила меня одного, а  теперь  выбирайся,  как
знаешь".
   Однако он выбрался; он спешил обратно через людские, и челядь, просы-
паясь и бессмысленно тараща глаза, смотрела ему вслед; дверь, через  ко-
торую он снова вышел на старый двор, оказалась  как  раз  напротив  того
места, где только что разыгрались описанные события, - позади знаменитой
потайной лестницы фаворитов и заговорщиков, которым открыт доступ в  по-
кои короля. По ту сторону лестницы одновременно с ним появился Гиз. Ген-
рих опередил его, сделал прыжок и встал на первую ступеньку; тут-то  его
и заметил герцог Лотарингский.
   - Откуда ты взялся так рано, Наварра?
   - Разве уж так рано, Гиз? Но, видишь ли, моя почтенная теща принимает
меня в любое время.
   - Ты был у мадам Екатерины? Наверху?
   - А где же еще? - Генрих ударил себя в  грудь,  разыгрывая  человека,
похваляющегося высокой честью, которая на самом деле вовсе не  была  ему
оказана. Тогда рослый лотарингец  преисполнился  сознанием  неизмеримого
превосходства: "Иду с тайного совещания  от  моей  королевы  и  встречаю
тщеславного лгунишку, который уверяет, будто  его  принимали  в  тот  же
час!" Просияв красивым лицом, подбоченясь и изогнув стан, Гиз заявил:
   - Значит, она сама тебе все сказала; а  я  повторяю,  и  самым  реши-
тельным образом: ты победил, Наварра. Французский двор намерен  объявить
войну Испании, ибо, как говорит в своем послании твой адмирал, французам
необходима внешняя война, которая была бы справедливой и  вместе  с  тем
нетрудной и выгодной. Иначе они будут грабить и громить друг  друга.  Он
знает нас, твой герой и учитель!
   - Послание составлял Морней, а он каждую мысль доводит до крайности.
   - И это нам услышать не вредно. Значит, вот вы как  смотрите  на  де-
ло?..
   - А вы нет?
   - Мы только защищаемся. Вы,  протестанты,  намерены  вызвать  ужасную
резню среди французов: это видно из слов вашего Колиньи или вашего  Мор-
нея. И ради нашего блага мы предпочитаем воевать против Филиппа - вместе
с вами. До свидания, увидимся во Фландрии - или никогда!
   Рослый блондин только сделал вид, что уходит. Он тут же  снова  обер-
нулся.
   - Наварра! Играй честно, как я. Да, я и вправду стянул войска  в  Па-
риж, когда ты подъезжал со всеми своими дворянами.
   - Это далеко не все. - Их глаза встретились на одном уровне, ибо  ма-
ленький Наварра стоял на ступеньке.
   - Мои выступают сегодня во Фландрию. Действуй, как я, Наварра!
   - Я веду ту же игру - и по склонности и  по  привычке.  Помнишь  наши
школьные годы, Генрих Гиз?
   - Тогда ты затевал игру, Генрих Наваррский. Цезаря убивали. Игра  до-
водила нас до неистовства.
   - "Тебя и д'Анжу. Вы готовы "были по-настоящему прикончить меня.  Та-
кие воспоминания остаются на всю жизнь, мой друг.
   - Дружба, возникшая в ранней юности, - это единственное, что  умирает
лишь вместе с нами. Я не стыжусь своих слез,  -  с  напыщенной  чувстви-
тельностью продолжал Гиз и выжал или попытался выжать из себя  несколько
слезинок. "Я бы искуснее все это разыграл", - подумал  другой,  стоявший
на ступеньке. Однако король Наваррский чувствовал скорее стыд, чем удов-
летворение. Ведь перед ним его смертельный враг, хотя бы по одному тому,
что не получил принцессы. Оба заставляют свой голос трогательно дрожать.
И лгут друг другу каждым словом и движением. А ведь действительно вместе
росли. Да, позор! И от стыда, что такова жизнь,  стоявший  на  ступеньке
слегка втянул голову в плечи и при этом упустил из  своего  поля  зрения
стоявшего наверху. Генрих все еще не поднимал головы, как  вдруг  что-то
зашелестело у него на груди, он сначала даже не понял, что, и  стал  ша-
рить рукой. Он все еще шарил, когда услышал внезапный возглас: - Стой! -
Генрих поднял голову и увидел перед собою совсем иного человека - звери-
ное, злое лицо, уже никаких  подслащенных  воспоминаний,  а  неприкрытая
действительность: рука, сжимающая занесенный кинжал.
   Генрих звонко расхохотался, словно самые страшные открытия и есть са-
мые веселые.
   - Я тоже мог бы поплакать, и поудачнее, чем ты.
   - Ты смел - и я дарю тебе жизнь.
   - Или еще потому, что иначе тебе не сдобровать, - при  этом  короткий
взгляд в сторону. Мгновенно, точно зверь, Гиз оборотился:  позади  стоял
гугенот с обнаженной шпагой.
   - Мой государь и повелитель говорит сущую правду, - сказал человек  в
потертом кожаном колете - у его владельца  было  загрубевшее  солдатское
лицо и бородка клином. - Господину герцогу стоило только  руку  поднять:
не успел бы он ударить моего короля, как некий гасконский  дворянин,  по
имени д'Арманьяк, имел бы честь рассечь герцога Лотарингского на две по-
ловинки.
   Этот певучий голос южанина первым нарушил в то  утро  спертую  тишину
двора, прозванного Луврским колодцем. Прибежала стража, стоявшая под во-
ротами, которые вели к мосту. Все двери вокруг распахнулись,  и  из  них
выскочили люди. Никто еще не успел ничего  сообразить,  как  Гиз  исчез.
Д'Арманьяк, давно уже вложивший оружие в ножны, усердно всех  расспраши-
вал, что же тут, собственно, произошло.
   - Да два купца подрались из-за пошлин, которые им надо уплатить  каз-
не.
   Так он громогласно заявил, уходя, своему королю, а на ухо  неприметно
шепнул: - Только поскорее прочь отсюда! '
   Слуга-дворянин умел пышно хвастаться, но умел и перехитрить опасность
- смотря по обстоятельствам.
   Знал он также мало кому известную дорогу, по которой они могли  неза-
метно добраться до комнаты его государя.
   - Посмотрите, сир, на вашу великолепную белую свадебную  одежду,  она
вся в пыли и в паутине. Камердинер это сразу видит, а герцог - нет, ина-
че у него еще раньше возникло бы подозрение, может  быть,  даже  слишком
рано, когда меня еще не было подле вас.
   - Ты тут?
   - Не отстаю ни на шаг. Не упадите!
   Здесь коридор круто загибался, и на самом повороте лежал какой-то  не
слишком длинный тюк, несколько короче человеческого роста. Но,  странное
дело, изпод мешковины высовывались ноги в маленьких  башмачках.  Значит,
все-таки человек! Какими маленькими кажутся ноги, когда они...  Господин
и слуга переглянулись. Взгляд слуги советовал быть осторожным. Но госпо-
дин все же откинул мешковину на том месте, где ожидал увидеть незнакомое
ему лицо. У мертвых всегда незнакомые лица, и они всегда неожиданны  для
тебя. Генрих отпрянул, у него вырвался хриплый возглас. Слуга без  цере-
монии зажал ему рот рукой. - Тише, сир! Скорей сюда, пока нас не застиг-
ли! - Он схватил короля и потащил его к какой-то  двери,  распахнул  ее,
оба вошли, и он неслышно притворил ее за собой.
   - А теперь можете кричать сколько угодно. Я убедился, что снаружи ни-
чего не слышно. Гнусное преступление, такое же, как они сами,  -  заявил
протестант с глубокой убежденностью. И так как его господин безмолвство-
вал и стоял недвижимо, точно оцепенев, Д'Арманьяк добавил: - Мы бы этого
не сделали. Такая красивая барышня, такая ласковая, людям добра  хотела.
Я знаю одного пастора, который втайне наставлял ее. Она бы перешла в ис-
тинную веру...
   - Тебе известно ее имя?
   - Нет. Может быть, Катрина, может быть, Флеретга. Бедная  дворяночка,
как я - бедный дворянин.
   "Я имени ее не знал и спрашивать о нем  теперь  не  смею.  Выплачу  и
скорбь и ярость в себе самом, и пусть ни капли не выльется  наружу.  Она
погибла за меня, из любви ко мне погибла. Что я обещал еще  нынче  утром
королеве Наваррской - моей жене? Отправиться к войску,  во  Фландрию.  И
уже забыл об этом".
   Вслух он сказал: - Сегодня же мы едем во Фландрию.
   - Вот это правильные слова, сир. В бою я могу  сам  напасть,  могу  и
убежать. Здесь нет. А в коридоре наткнешься на кусок мешковины -  должен
через него перешагнуть и молча идти дальше.
   Д'Арманьяк говорил еще что-то, приготовляя деревянную лохань, в кото-
рой Генрих обычно купался. Когда тот начал раздеваться, выпал  свернутый
лист бумаги. Он-то и зашелестел у него на груди. Этот  листок  дала  ему
Марго: на нем - святой, который охранит его; посмотрим, кто же именно.
   Там оказалось изображение человеческого тела после вскрытия -  листок
из анатомического атласа. Каждый орган был обозначен на полях  латинским
названием, написанным рукою ученой принцессы, и  ею  же  пририсован  ма-
ленький кинжальчик, острие которого направлено на вскрытое тело с точным
знанием соответствующего места, названного также по-латыни.
   Таково было мнение принцессы Валуа. И она  тоже  хотела  предостеречь
Генриха. "А если бы я знал это раньше? Выхватил бы я кинжал  прежде  Ги-
за?" - Нет, - вслух ответил Генрих самому себе. Слуга удивленно  посмот-
рел на него.


   СОН

   И вот ей приснился сон.
   В этом сне Марго была самой госпожой Венерой и в виде мраморной  ста-
туи охраняла вход в лабиринт из высоких кустарников, прохладная тень ко-
торых падала на ее белую спину: она явственно это  ощущала,  ибо  мрамор
был наделен чувствительностью и в нем обитало сознание. Она  знала,  что
позади нее, справа и слева от беседки, стоят два  воина,  готовые  убить
друг друга из-за ее благосклонности; но ни один из них не приподнял хотя
бы на дюйм свой обнаженный меч, так как оба, подобно ей, были  статуями,
замкнуты в каменную оболочку и прикованы к пьедесталу. Между тем  доста-
точно было ее мысли, и тот, кого бы она отвергла, упал бы и разбился.
   Она созерцала своими пустыми глазами пейзаж,  где  все:  серебрящаяся
река, блистающие берега, дворцы и другие статуи  -  смотрело  только  на
нее, госпожу Венеру. Повсюду вместо людей стояли статуи, и они говорили,
не издавая ни единого звука. То, что будет, от  тебя  зависит.  Решайся,
пока не наступила ночь. Еще озаряет тебя с высоты  божественное  солнце,
разогревая твои гладкие бедра, и проникает в тебя так, что в  тебе  даже
начинает биться сердце. Вместе с уходящим, остывающим днем утратишь и ты
свое тепло, свою жизнь. Мрак пробудит черные силы, и свершится это чудо-
вищное злодеяние, которого ты не хотела. Ты была  лишь  суетна,  госпожа
Венера, - не тепла, не холодна и не решительна, - ибо твои чувства  вялы
и сознание слабо. - Решайся! Решайся!" - воскликнули вдруг  все  статуи,
но уже не беззвучно, а словно чирикая, и довольно пронзительно  чирикая,
как те птички "с островов".
   Вдруг все стихло, и наступила некая пустота - и в созданиях и в  соз-
нании. Вселенная как бы запнулась, и в тишине этой  всеобщей  и  грозной
запинки прозвучал неслыханный дотоле голос, мощный, но глохнущий  в  не-
объятных далях пространства. Марго, пришлось собрать во сне все свои си-
лы и думать четче, чем она когда-либо думала, бодрствуя. Тогда она,  на-
конец, узнала лик событий: перед ней была лоджия, расположенная - в  се-
редине большого дворца, и там стоял бог. Он ждал. Вначале он не говорил,
ибо предоставил ей возможность опомниться, чтобы она  не  умерла,  узрев
его. Он имел образ статуи, одежда на нем лежала ровными древними  склад-
ками, дул сильный ветер, но он не шевелил их.
   Лоджия тянулась вдоль фасада Лувра, хотя в  действительности  никакой
лоджии там не было. Вместе с тем знакомое здание заслонялось  прообразом
дворца, который мы всю жизнь таинственно несем в себе; вспоминаем о нем,
как о чем-то виденном нами в нашем самом первом, самом прекрасном  путе-
шествии, и чего никогда не увидим своими глазами; да его  и  не  найдешь
нигде. Здесь же он возник, блистая непреходящим великолепием и творения-
ми великих мастеров, и назывался Синай. Таково было его имя. А посредине
каменной глыбой дыбится бог, он не выше среднего роста - но вот он  под-
нимает веки - душа моя блаженно трепещет,  и  мне  хочется  воскликнуть:
"Да, господи! ", - хотя я еще не слышала, в чем его воля. Но эту волю  я
знаю, и она говорит мне: не убий. Шевельнулась его  короткая,  курчавая,
черная, как смоль, борода. К его губам приливает кровь,  они  становятся
темно-алыми, и он окликает меня. "Принцесса Валуа!" - зовет  господь.  Я
вздрагиваю, я не в силах отвечать от страха, ибо позволила себе  увидеть
во сне, будто я госпожа Венера. То было лишь наваждение.  И  только  вот
это - действительность, только это - святая правда. "Мадам Маргарита", -
зовет господь. - Да, господи!
   Так она отозвалась. Правда, это не был ее обычный, низкий  и  звучный
голос: он перешел к богу, и это он говорил ее  собственным  голосом,  но
гораздо более мощным. Она же только лепетала перед богом. Но бог услышал
ее и принял ее ответ. И чтобы она хорошенько его поняла, он  сказал  это
по-гречески. Он по-гречески сказал ей:
   - Не убий!


   СПАСЕНИЕ

   И она сейчас же проснулась, сейчас же оделась и поспешила  к  матери.
Королева. Наваррская прихватила с собою стражу, чтобы, если понадобится,
ворваться силой. Однако Марго впустили беспрепятственно, и  она  тут  же
поняла, почему: у мадам Екатерины находился Карл Девятый, и он был взбе-
шен. Он бранился и клялся, что король здесь он и он будет повелевать,  а
не заговорщики, которые сходятся в тайных подземельях.
   Его рев раздражал мадам Екатерину, которой  необходимо  было  кое-что
обдумать. Кроме того, она не  чувствовала  себя  в  безопасности;  Марго
больше чем кто-либо могла это прочесть по  ее  лицу,  неподвижному,  как
маска. Мать приветливо встретила свою дорогую девочку и указала ей на ее
излюбленную скамейку. Какой бы там