енрих,  -  и  печень  у  него
больная, скулы на лице так и торчат. Ребятишки убегают от него, когда он
взглянет на них невзначай своими недобрыми глазами. Ему только детей пу-
гать, он старик - пятьдесят лет, не меньше. Да, Морней,  наградили  меня
небеса врагом, я все-таки заслужил получше.
   - Надо быть благодарным и за такого, - отозвался Морней, и они  расс-
тались.
   Губернатор тут же начал странную войну против своего наместника. Куда
бы тот ни приехал, за обедом и ужином велся счет выпитым бутылкам,  осо-
бенно же тем, которые он опустошал между двумя трапезами. Губернатор не-
устанно заботился о том, чтобы в стране  стало  широко  известно,  какой
охотник до вина маршал Бирон. И вот вскоре люди уже  сами  стали  добав-
лять, что маршал-де провалялся всю ночь в шинке у  большой  дороги,  ибо
находился в гаком состоянии, что добраться до города никак не  мог.  Эти
слухи и позорные подробности восстановили против наместника прежде всего
дворянскую молодежь, ибо она уже не пила без меры: только у старшего по-
коления сохранилась эта привычка. Молодые люди  поступали,  как  Генрих:
свой завтрак и обед они запивали большим стаканом вина. Если Генрих  по-
сещал хижину крестьянина, он прежде всего собственноручно нацеживал себе
кубок вина из бочонка; но делал это не столько от  жажды,  сколько  ради
своей популярности в народе. Бедняки никогда не видели, чтобы он  был  в
подпитии, и на этом основании решили, что губернатор крепче их, хотя они
с утра до ночи только и думали о том, как бы перехватить стаканчик. Поэ-
тому они и смотрели сквозь пальцы, если одна из их дочерей рожала от не-
го ребенка.
   С тех пор как вышли из обычаев пиры, дворянская молодежь предпочитала
распутничать, вообразив, что ей удалось заменить пьянство более утончен-
ными удовольствиями. Молодые люди уверяли, что хотя и то и другое  назы-
вается пороком, Но распутство предпочтительнее, ибо в нем  участвует  не
только тело, но и дух, так как, чтобы распутничать,  нужны  храбрость  и
сообразительность. Пьянство же - порок самый низменный и  грубый,  чисто
земной и плотский, от него рассудок тупеет, да и другие способности уга-
сают. Бирон корит губернатора только за то, на что сам уже не  способен.
А если он мастер выпить, так этим могут похваляться разве что его немец-
кие рейтары!
   Бирон заносил такие разговоры на свою аспидную доску и, объезжая зам-
ки, отвечал, что все его поколение было-де столь же добродетельным,  как
и он сам, да, он женился, будучи непорочным. И хотя такие разговоры про-
исходили обычно после обеда, он в подкрепление своих слов обходил вокруг
стола на руках. Если кто вглядывался попристальнее, то замечал, что  Би-
рон опирается даже не на ладони, а всего лишь на большие пальцы. Он ссы-
лался не только на свои силы, которые ему удалось  сберечь,  но  главным
образом на слова Платона. Ибо сей греческий мудрец запрещает детям  вино
до восемнадцати лет, до сорока же никому не  следует  напиваться.  После
сорока он считает это простительным, полагая, что  с  помощью  вина  бог
Дионис возвращает стареющим мужчинам их былую жизнерадостность и  доброе
расположение духа, так что они даже решаются снова танцевать. Бирон и  в
самом деле повел хозяйку в танце, что, однако, не помешало ему несколько
позднее оставить замок, кипя страшным гневом.
   Генрих, который обо всем узнавал, готов был пожалеть чудака. Он  при-
вык так много размышлять о своих врагах, что доходил чуть не до любви  к
ним. Однако враг относился к этому иначе. На попытки Генриха оказать ему
дружеское внимание маршал отвечал не грубостями, но колкостями. Стараясь
завоевать расположение старика, Генрих посылал ему отличные книги, кото-
рые печатались по его специальному заказу. Печатник короля Луи Рабье был
осведомлен о последних усовершенствованиях в его искусстве. Вопреки  же-
ланию города Монтобана, с которым Рабье был связан  обязательством,  гу-
бернатор взял его к себе на службу, подарил дом и пятьсот ливров; за это
искусный мастер напечатал ему Плутарха - этот древний учебник укрепления
воли. Генрих послал маршалу также речи Цицерона - огромный  и  роскошный
том, переплетенный в кожу с тисненным золотом гербом Наварры.
   Маршал даже "не поверил, что столь редкостная и драгоценная книга по-
сылается ему в подарок, или притворился, что не верит. И отправил  книгу
обратно, вежливо поблагодарив. Когда Генрих раскрыл ее, он  увидел,  что
одно место  подчеркнуто,  только  одно.  Это  был  перевод  из  Платона:
"Difficillimum aiitem est in omni conqusitione rationis exordium"  [25],
то есть просто: труднее всего начать. А посланное  врагом,  который  был
старше, это место могло иметь и такой смысл: "Что ты  лезешь,  проклятый
молокосос!"
   Генрих, недолго думая, приказывает запаковать еще одну из своих прек-
расных книг - трактат о хирургии, и в нем тоже кое-что подчеркивает,  а,
именно - цитату из поэта Лукреция. Там в латинских стихах сказано следу-
ющее:
   Все ближе, ближе мы к могиле.
   Придет конец здоровью, силе.
   Не знает жалости судьба.
   Прочитав эти строки, Бирон выходит из себя и  теряет  всякое  чувство
меры. При первом же удобном случае он посылает  губернатору  отрывок  из
поэта Марциала, где говорится о волосатости тела. У самого  Бирона  тело
было безволосое и желтое, как у тех, кто страдает печенью.  Кого  же  он
хотел уязвить упоминанием о волосатых конечностях? Генрих понял, что ми-
ром этого врага не возьмешь: борьбы не избежать. Пользуясь строками  еще
одной книги, он опять отправил ему, послание - на  этот  раз  губернатор
говорил устами Ювекала: "Nec facilis victoria de madidis..." [26]
   Хотя они потоплены в бокале
   И власть вина они теперь познали,
   Не думай, что победы ты достиг.
   Это была все еще любезность и последняя попытка  прийти  к  какому-то
соглашению с наместником. Если они, и тот и другой, в  своих  намерениях
честны - велел передать наместнику губернатор, - то должны доказать это,
служа здесь, в провинции Гиеннь, королю Франции  с  полным  единодушием.
Вместо ответа маршал Бирон засел в Бордо и укрепил  его.  А  затем  стал
усиленно распространять слухи, что при первом же случае  поймает  короля
Наваррского и отправит в Париж, где его, мол, ждут с  нетерпением,  осо-
бенно же мадам Екатерина, которая прямо изнывает от тоски по своему  до-
рогому зятю! Однако этого Бирону разглашать не следовало. Генрих заявил,
что его враг - просто-напросто хвастун, однако приказал по  всей  стране
ловить его курьеров; даже на самых глухих проселках не должен был  прос-
кочить ни один.
   И многих переловили, потому что ехали они один за  другим.  У  одного
ничего не нашли, кроме сообщения об имевшем место состязании между лати-
нокими поэтами; Бирон изобраз его в виде государственной измены, которую
он успешно обнаружил. Хотя стихи и были направлены против маршала, якобы
оттого, что он верен королю Франции, - однако утверждалось, что они  до-
пускают двоякое толкование: "Придет конец  здоровью,  силе"  могло  быть
столь же успешно отнесено и к французскому двору. Даже к  королю  и  его
дому!
   За гонцом, который должен был доставить всего-навсего эту критическую
интерпретацию, через несколько часов последовал другой,  и  поставленная
перед ним задача оказалась яснее: теперь речь шла не о красотах стиля, а
о нападениях разбойников на больших  дорогах,  о  насилиях,  поджогах  и
убийствах, и во всем этом, гласило донесение, был повинен король Наварр-
ский. Он готов погубить целую королевскую провинцию, чтобы легче  завла-
деть ею. Так писал Бирон; на самом деле он сам совершал все эти  злодея-
ния; и когда Генрих прочел письмо, он увидел совсем в ином свете  истин-
ные цели, которые преследовал наместник. Теперь он отнесся к этому чело-
веку гораздо серьезнее. Шутить уже не время. Пора действовать,  и  нужно
ударить так, чтобы Бирон основательно струхнул, это будет  ему  полезно.
Может быть, он тогда на время угомонится. - А когда все минет, мы  опять
от души посмеемся.
   В ответ на эти слова своего государя Агриппа д'Обинье заявил: - А по-
чему бы и не в то время, как мы будем действовать? У меня возникла  одна
еще "неясная мысль... - пробормотал он в сторону. А Генрих решил про се-
бя, что пока враг сидит в неприступной  крепости  и  замышляет  вылазки,
смешного тут мало. В этот же день ему удалось перехватить еще одного би-
роновского курьера, и найденное при нем письмо оказалось  решающим.  На-
местник действительно давал королеве обещание поймать короля  Наваррско-
го. За его выдачу маршал Бирон требовал себе в личное владение несколько
городов - как в провинции Гиеннь, так и в земле Беарн.
   Генрих испугался всерьез. Он сидел на краю канавы,  небо  насупилось,
ни окрестности, ни обычные убежища здесь, на родине, уже не  сулили  ему
безопасности, враг угрожал не на шутку. Иметь врага не худо, когда  зна-
ешь, кто он: едешь навстречу и бьешь его, первый страх  скоро  проходит.
Но худо, когда вдруг открываются его тайные козни и тебе  прямо  в  лицо
дохнет пропасть, о близости которой ты и не подозревал. А  из  расселины
уже поднимаются удушливые испарения. Глотаешь их, и хочется  блевать.  -
Бирон вымогает у них мои города, - повторял молодой король, сидя на краю
канавы.
   Когда он поднял голову, то встретился взором с захваченным  курьером:
тот стоял перед ним, его ноги были связаны.
   - Ты же гугенот, - сказал Генрих. Гонец ответил: -  Маршал  Бирон  не
знает об этом.
   Генрих внимательно посмотрел на него,  затем  повернул  руку  ладонью
кверху, как человек, у которого пет иного выбора: - Ты ведь  согласен  и
готов предать в мои руки своего господина ради истинной веры? Ты  приве-
зешь ему сообщение, и пусть думает, что ты вернулся из Парижа. На  самом
деле до того дня, когда ты мог бы уж вернуться обратно, ты  просидишь  в
подземелье моего замка в Нераке, и там тебе будет несладко.
   Однако парнишка ничуть не испугался и даже мужественно выдержал  пос-
ледовавшие за этим оскорбления. Губернатор стал высчитывать, во  сколько
обойдется его предательство, если перевести на деньги. Они и будут впос-
ледствии выплачены ему Счетной палатой а По.  Потом  Генрих  ускакал;  о
подземелье он позабыл, парень был свободен. Но с той минуты он попал под
надзор: следили, куда он идет, с кем встречается. А он прятался и хранил
молчание, так что в конце концов ему стали доверять. И вот гонец с  пус-
тыми руками и одной-единственной фразой, которую должен произнести, сно-
ва предстал перед Бироном.
   В результате этой фразы маршал действительно отправился к некоей  уе-
диненно стоявшей мызе, которая называлась "Кастера",  оставил  свою  ма-
ленькую свиту возле кустов и поехал совсем один по степи" Трава в  степи
поблекла, над ней мчались серые тучи. Маршал любил  ветер,  поэтому  был
без шляпы, не надел он и плаща, так как вино его  разгорячило.  Сидя  на
своей кляче, такой же костлявой, как и он сам, Бирон хоть и  покачивался
из стороны в сторону, но падать не падал. Это было  всем  известно.  Те,
кто видел его, узнавали по желтой лысине и жесткому взгляду:  скелет  на
шарнирах, постукивающий костями. Буря, степь и - смерть на коне. Тут  уж
стало не до смеха людям, которых губернатор попрятал неподалеку от дома.
Маршал угодил в западню, как того и заслуживал. Если бы он даже повернул
теперь коня и поскакал прочь, ничто уже не могло бы его  спасти.  И  вот
маршала отделяют всего несколько сот шагов от этого дома, который  стоит
так уединенно, на голом месте, а под самой крышей виднеется  узкий  бал-
кончик.
   На балконе появляется что-то. Маршал Бирон сейчас  же  осаживает  ло-
шадь, его жуть берет. Значит, предчувствие не обмануло его. Эта  фигура,
там, на балкончике, не вышла из дома, - слишком уж внезапно  она  появи-
лась. Что же, значит, она сидела на полу? Такая высокая особа, как мадам
Екатерина? Бирон видит ее совершенно ясно, винные пары никогда не  зату-
манивают ему зрение. Ведь он отлично знает старую  королеву,  знает  это
крупное, массивное лицо под вдовьим чепцом. И голос ее слышит - его  от-
личишь среди всех. Агриппа недаром в течение четырех лет изучал эти доб-
родушно-зловещие интонации, он превосходно копирует их.
   - Ах ты, мерзавец! - кричит он в степь одинокому всаднику.  -  Мерза-
вец, стой там, где ты есть! Что это за безобразие?  Пьянствуешь  да  ла-
тинские стихи по всей стране рассылаешь? И за это ты надеешься прикарма-
нить несколько городов и ограбить королевство? Король Наваррский  -  мой
дорогой зятек, и я не стала ждать, пока ты притащишь его ко мне.  Лучше,
думаю, сама приеду да помирюсь с ним: ведь нет ничего легче, если я при-
везу с собой красивых баб! Что это еще за история была на мельнице?  Где
ты тогда пропадал? Вместо того чтобы его поймать, валялся пьяный в  шин-
ке?
   Маршал выслушал эту странную речь до конца. Когда голос умолк, он уже
все понял, выхватил пистолет и спустил курок. Но поддельная мадам Екате-
рина успела благополучно скрыться, и только в стене наверху чернела  ды-
ра. Бирон пришпорил было свою клячу, но в эту минуту из-за  дома  выехал
еще один всадник, оказалось, что это губернатор, или так называемый  ко-
роль - молодчик, который не прочь поиздеваться над заслуженными маршала-
ми. Взгляд у старика становится прямо-таки железным. Стиснув  зубы,  он,
не сознавая, что делает, поднимает пистолет. - Хорошо, что в нем уже нет
пуль! - вызывающе кричит Генрих. - Вы бы так могли перестрелять весь ко-
ролевский дом. Я вынужден буду сообщить королеве, что вы целились в нее,
господин де Бирон.
   Но тот слов не находит от ярости. Наконец он рычит:  -  Вы  подсунули
мне чучело - отвислые щеки, толстый нос из воска, а нутро набили тряпка-
ми! Но будь там даже настоящая мадам Екатерина, клянусь богом, я не  по-
жалел бы об этом выстреле.
   - Ну и герой! - подзадоривает его Генрих. - Да передо мной  бог  Марс
собственной персоной!
   - А все-таки города будут моими! - продолжает рычать маршал Бирон.  -
Вся провинция будет моей. Король Наварры или Франции -  мне  все  едино,
виселиц на всех хватит! - Может быть, он и правда крепко сидит в седле и
уверенно смотрит в будущее; но всетаки он теряет и власть  над  собой  и
ясность мысли.
   - Негодяй, ты выдал себя! - говорит над его головой  знакомый  жирный
голос: на балкончике опять стоит мадам Екатерина и тычет в  его  сторону
пальцем. Бирон вдруг содрогается с головы до пят, рывком повертывает ло-
шадь, мчится прочь. Но тут отовсюду выскакивают вооруженные люди,  прег-
раждают ему путь, задерживают его и не дают приблизиться  немногочислен-
ной свите. Начавшуюся рукопашную останавливает приказ губернатора: - Ос-
тавьте, пусть удирает! Теперь мы знаем, что это за птица!
   Бирон отбыл. Агриппа, наряженный старой вдовой, начинает приплясывать
на балкончике, внизу ее аплодируют, неведомо откуда набежавший народ то-
же пляшет. Завтра по всей стране будут рассказывать эту историю,  и  вся
страна будет хохотать, как и мы.
   Смех - это тоже оружие. Бирон пока спрячется -  на  более  или  менее
продолжительное время, а при дворе станет известно то, что нужно, но  не
больше: насчет балкончика мы умолчим.


   ОЗ, ИЛИ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

   Очередной приступ болезни лишил маршала возможности посылать курьеров
в Париж. Его рвало желчью после того (унижения, которому он подвергся на
глазах у всей провинции и всего королевства, и ему чудилось, что даже до
его постели докатывается насмешливый хохот. Хотя  Генрих  и  умолчал  об
этом в своих донесениях, но при дворе было отлично известно, что  маршал
Бирон стрелял в изображение королевыматери. И король  Франции,  которого
Бирон вознамерился повесить, сначала решил вызвать его в Париж и  судить
в парламенте. Однако мадам Екатерина убедила своего сына, что  если  два
его врага грызутся, то не надо им мешать. Поэтому против наместника  гу-
бернатора ничего и - не предприняли, а Генриху только наговорили  краси-
вых слов.
   Все же, пока сбитый с толку Бирон болел,  Генриху  удалось  отплатить
ему за многие злодеяния. Губернатору пришлось, увы, допустить даже самые
жестокие проявления мести - до того были  разъярены  его  солдаты,  видя
зверства врагов. Но он сам и его люди представлялись не менее  свирепыми
тем городам, которые почему-либо сдались наместнику. И с той и с  другой
стороны достаточно было пустого слуха, чтобы тот, кого этот слух чернил,
подвергся свирепой расправе, а она, в свою очередь, вызывала  еще  более
суровые кары. Люди становились тем, за что их принимали, и,  все  больше
ожесточаясь, старались превзойти друг друга в бесчеловечности.
   Однажды, когда Генрих ехал из Монтобана в Лектур, ему донесли, что по
пути на него готовится нападение из засады; он тут же отправил господ де
Рони и де Мейя с двадцатью пятью всадниками, чтобы они очистили  опасный
горный проход. Когда это было сделано, триста врагов  засели  в  большой
церкви с толстыми стенами; пришлось вести глубокий подкоп, и на эту  по-
надобилось двое суток. Когда осажденные сдались, король Наваррский решил
было шестерых из них повесить, а остальных отпустить. Однако  оказалось,
что в данном случае милосердным быть нельзя, ибо вдруг  стало  известно,
что это те самые католики, которые вели себя гнусно в городе  Монтобане.
Они не только изнасиловали шесть молодых протестанток, но несколько  из-
вергов "начинили тела несчастных порохом", подожгли, и шесть  прекрасных
и благочестивых девушек были взорваны и растерзаны на куски. Поэтому оз-
наченных триста пленных безжалостно уничтожили.
   Во время этой бойни Генрих поспешил уехать, он прямо бежал. Его охва-
тывало отчаяние, так как о нем шла дурная слава и он вынужден был марать
свое имя только потому, что наместник ни перед  чем  не  останавливался.
Бирон же пребывал в уверенности, что города из одного страха не  откроют
свои ворота перед его врагом. Справедливость губернатора и строгая  дис-
циплинированность его войска, о которых вначале шла молва, должны  были,
по замыслу Бирона, перейти в жестокость; да, он  избрал  наилучший  путь
для того, чтобы имя Генриха стало столь же ненавистным, как и его.  Ген-
рих это понял и, убегая во время уничтожения трехсот пленных, решил  от-
ныне поступать иначе, чем его вынуждал заместитель.
   Оз принадлежал к числу тех непокорных городков, которые и слышать  не
хотели ни о каком подчинении и упорно не впускали губернатора. В сущнос-
ти, противились только старшины да некоторые горожане,  у  которых  было
побольше земли и на которых работала беднота. Простой люд был на стороне
короля Наваррского, ведь он заходил в хижины бедняков и любил  их  доче-
рей. За это любили и его. И бедняки, наверное, открыли бы перед ним  го-
родские ворота, но не могли изза гарнизона, который подчинялся  богатым.
Сопротивление бедняков вызывало среди богатых недоверие  друг  к  другу.
Каждый заранее обеспечивал себе лазейку на случай сдачи города. Так, ап-
текарь говорил своему соседу-седельщику: - По секрету, сосед! Ты знаешь,
кто поставляет королю Наваррскому сладости? Его аптекарь в Нераке, некий
Лалан; а ведь это я продал ему рецепт.
   - Сосед, - отвечал седельщик, - в точности так же обстоит  дело  и  с
кожаным футляром для королевского кубка. Футляр надо было  починить,  но
никто не должен был знать об этом, ибо в кубок, который не находится под
запором, легко можно подложить отраву. И вот придворные короля  принесли
этот футляр мне, - докончил седельщик уже шепотом.
   Вместе с тем один намотал себе на ус секрет другого, который тот  не-
осторожно выболтал, - на случай, если маршал Бирон успеет  заявиться  до
того, как прибудет король Наваррский; тогда каждый, кроме  него  самого,
будет сурово наказан. Какой-то женщине приви-
   делся во сне ангел, он возвестил ей о прибытии маршала, и  она  орала
об этом на весь рынок. Поэтому ее муж оказался бы в особенно опасном по-
ложении, если бы губернатор прибыл раньше. Муж был  возчиком  и  однажды
принял в уплату от