оторых  Екатерина
выслала приветствовать ее, она сразу же поняла, что ее действительно хо-
тят обмануть. Королева-мать и король, ее сын, тогда находились  в  Блуа,
однако они выехали ей навстречу. И тут уж Жанна д'Альбре не пожелала те-
рять даром ни одного мига своей столь драгоценной жизни: она  немедленно
потребовала, чтобы невеста ее - сына  перешла  в  протестантство.  Самым
опасным было то, что королева-мать не отказала  ей  напрямик;  Медичи  -
притворилась, будто даже мысли не допускает, что это говорится  всерьез:
просто одна из причуд, возникшая в затуманенном мозгу  нервической,  эк-
зальтированной особы, которую приходится успокаивать неизменным  игривым
благодушием, а уж за этим у Екатерины дело не станет.  Страшная  старуха
всегда была готова к смешкам да шуткам, в течение всей зимы и до мая,  -
словом, все то долгое время, пока они торговались в замке  Блуа.  Однако
Жанна, чувствуя, что силы ее убывают и что она вынуждена как можно  рас-
четливее тратить их, ни разу не потеряла самообладания - ведь это сокра-
тило бы еще на несколько дней ее жизнь.
   - А старая королева все шутила: - Послушайте, милая подружка, что бу-
дет за дело вашему ретивому петушку до того, какой веры моя  хорошенькая
курочка, когда он ее... - Она выговаривала эти слова  громко  и  смачно,
так что слышали и другие и начинали хохотать. Если бы  даже  Жанна  дала
волю своему гневу, ей бы все равно не перекричать  этот  хохот.  Поэтому
она и сама улыбалась деланной, кривой улыбкой, но в этой улыбке чувство-
валось что-то совсем другое, чем в единодушной веселости остальных. Жан-
на изо всех сил старалась держаться с тем спокойным превосходством,  ко-
торое так естественно для здоровых людей. Только бы не выдать  себя,  не
показать, как она больна! Ведь тогда она окажется во власти врагов.
   Екатерина придавала своей лжи вид шутки - тем труднее было с ней  бо-
роться. Она беззастенчиво утверждала, что воспитатель принца Наваррского
сообщил ей, будто принц, что касается до него, хоть сейчас готов  обвен-
чаться по католическому обряду, и даже заочно, пока он еще сидит у  себя
на юге, - настолькоде ему не терпится.
   Жанна сухо ответила: - Удивляюсь, что мне решительно  ничего  не  из-
вестно о желаниях моего сына, а вы, мадам, так хорошо о них осведомлены!
   - Он вам, наверное, тоже хотел сказать, да позабыл за своими  галант-
ными похождениями, - съязвила Екатерина и повертела толстыми  бедрами  -
вот-вот пустится в пляс на своих куцых ножках.
   А затем, когда изнемогшая Жанна удалилась к  себе,  страшная  старуха
изобразила своим приближенным все это навыворот. Жанна сама-де упрашива-
ла, чтоб непременно взяли в зятья ее сынка, католиком либо  протестантом
- все равно, только бы поскорее. К Жанне все потом приставали с этим,  и
протестанты гневно корили ее; а бесчисленные почетные фрейлины Екатерины
не давали королеве Наваррской покоя со своими грезами о волшебном  прин-
це, приезду которого они радовались, как  дети.  Впрочем,  эти  почетные
фрейлины уже никому не могли  принести  почета,  а  лишь  подарить  удо-
вольствие, что они и делали по малейшему знаку своей бесстыжей  госпожи.
Но они добросовестно выполняли возложенное на них поручение  -  показать
чувствительной Жанне развращенность французского двора во  всей  наготе,
чтобы тем успешнее подорвать  ее  силы.  Едва  наступал  вечер,  и  даже
раньше, королевский двор уподоблялся непотребному  дому.  Только  Марго,
невеста, держалась в стороне.


   ФЛОРЕНТИЙСКИЙ КОВЕР

   Мать Генриха не могла отрицать, что принцесса Валуа ведет себя вполне
благопристойно, да и сложена безупречно, хотя уж чересчур  затягивается.
У Марго было белоснежное лицо, спокойное и ясное, как небо,  -  так,  по
крайней мере, выразился некий придворный по имени Брантом; но Жанна  от-
лично умела разобраться, что здесь от жеманства, а что от белил. Тут  их
накладывали так густо, как, пожалуй, только в Испании. Да и  придворные,
конечно, преувеличивали прелести своего божества, точь-в-точь как идоло-
поклонники. Жанне довелось наблюдать из безопасного отдаления некую без-
божную процессию, главным действующим лицом которой был отнюдь не поп  и
даже не епископ: предметом единодушного поклонения дворян и народа  ока-
залась Марго, сверкающая жемчугами и каменьями, осыпанная ими, как звез-
дами, с головы до пят. Простолюдины стояли на коленях по обеим  сторонам
улицы. А кто шел в процессии, тому казалось, что толпа  несет  его.  Над
всей этой давкой стояло многоголосое бормотание, похожее на молитву. Ве-
роятно, это было кощунством.
   Когда Марго вернулась в замок, Жанна попросила ее к себе в комнату, и
та явилась тотчас, как была, в торжественном наряде и во всех  драгоцен-
ностях. Жанна невольно отметила, что у прославленной красавицы щеки  уже
слегка отвисли или, по крайней мере, отвиснут,  когда  она  станет  чуть
постарше, и что со временем это будет вылитая старуха Екатерина.
   - Дорогая дочь, - начала Жанна ласковее, чем хотела бы. - Ты  красива
и добра. Такой и оставайся - это мое единственное желание. Поистине твой
муж будет счастлив.
   - Мне хотелось бы надеяться, дорогая матушка, что,  хваля  мою  внеш-
ность, вы не льстите мне. Что же касается моих нравственных качеств,  то
позвольте признаться вам, они еще ничтожнее, чем физические. Я не  полу-
чила никакого воспитания, или, вернее, - крайне беспорядочное.
   - Говорите вы, без сомнения, очень складно, - ответила  Жанна,  снова
обращаясь к будущей невестке на "вы". А тем  временем  Марго  вспомнила,
как ее мать и брат в виде назидания отлупили ее за то, что она  спала  с
Гизом. Ах, когда-то ей доведется снова испытать эти радости? Мадам  Ека-
терина отправила его подальше отсюда, лишь стало известно, что едет све-
кровь. Теперь ему приказано жениться, и ее красавчик для нее потерян.  У
бедняжки едва слезы не выступили на глазах. Хорошо еще, что она  вовремя
вспомнила о своих накрашенных веках - ведь с них сошла бы вся краска - и
о гладком лице - струйки соленой влаги сейчас же проложили бы на нем бо-
роздки. Главное - удержать первые слезы...
   А Жанна продолжала: - Мой сын - деревенский Юноша, а все же он  коро-
левский сын И он солдат, поэтому у него есть и чувство чести и подлинное
благородство - два качества, необходимые истинному солдату.
   - Великодушие и честь - одно и то же. 'Я читала у Плутарха...
   - И моему сыну я давала Плутарха. Он хорошо умеет выбирать  себе  об-
разцы среди великих людей. Не думайте, будто он беден духом,  хоть  я  и
говорю, что он прост.  Его  шутки  идут  от  живости  чувств,  а  не  от
мудрствовании лукавых или гробов повапленных.
   Марго тут же подхватила ее слова: - Ну да, в  нем  течет  королевская
кровь, но совершенно здоровая, а его дух не сознает своей  утонченности.
- Этот портрет был полной противоположностью ее самой, поэтому ей  и  не
трудно было его набросать. А Жанна, ошибочно полагая, что столь  горячей
похвалою своему сыну ей уже удалось затронуть чувства будущей  невестки,
неосмотрительно продолжала откровенничать:
   - О! Как бы я желала, милая дочь,  чтобы  вы,  поженившись,  оставили
этот двор. Здесь все растленно. Бесстыдство до того доходит, что женщины
сами предлагают себя мужчинам.
   - А Вы тоже заметили? - вздохнула Марго. - Конечно, нравы здесь  дур-
ные.
   - Живите в мире и согласии да подальше отсюда!
   У меня есть поместья в Вандоме, там вы будете правителями, а тут, при
французском дворе, вам придется вести праздную жизнь, подражая той  бес-
полезной роскоши, какую я видела сегодня, во время процессии  -  да  ста
тысяч талеров не хватит на такие драгоценности, которые были на иных! Но
господь хочет, чтобы ему служили иначе, не  кичились  бы  своей  правед-
ностью, а боролись во имя божие. Дорогая дочь!  Все  мы  грешны,  однако
протестанты преданы не только царствию земному: в этом наше  оправдание;
мы умеем терпеть бедность, жить под угрозой и смиренно ждать  -  во  имя
свободы, а она - в боге.
   Королева Жанна наконец перевела дух, она, не отрываясь,  вглядывалась
в белоснежное лицо принцессы Марго, которая совсем закрыла глаза. А Мар-
го в это время думала: "Да, они опасны! Моя мать совершенно  права,  они
очень опасны. И нужно принять против них какие-то решительные меры, что,
впрочем, как я сильно подозреваю, мама и намерена сделать. Только откла-
дывает, пока под ее надежную опеку не попадет и мой Генрих - этот  дере-
венский паренек, честный солдат с пылким сердцем и еще кое-чем, что  для
меня лично гораздо важнее всего прочего". Так размышляла Марго, а  Жанна
в это время стиснула рукой ее колено. Своим  жестом  она  словно  хотела
закрепить право на эту девушку, и вместе с тем в нем была мольба:
   - Приди к нам! - Это был опять ее  необычный  голос,  подобный  звону
большого колокола - Прими истинную веру! Ты станешь счастливее, чем мог-
ла когдалибо себе представить. Наша страна познает единение и мир,
   - А за чей счет? - спросила сестра Карла Девятого, все еще не  размы-
кая век. "Конечно, это невозможно, - решила Марго про себя. - Кроме  то-
го, эта странная, женщина, кажется, совсем голову потеряла. Ее рука, ле-
жащая на моем колене, напрягается: да, она, бесспорно, оперлась на меня,
а одна нога начинает подгибаться. Если я сейчас не удержу ее, она упадет
мне в ноги". Принцесса торопливо схватила Жанну за кисть руки.
   - Мадам, вы слишком высокого мнения обо мне. Может быть,  я,  как  вы
перед тем выразились, только гроб повапленный. Однако мой брат -  король
Франции. Мой отец тоже был королем, оба католики, в этой вере я выросла.
Изменить тут мы ничего с вами не можем, даже если бы я и хотела. Все мои
предки-короли были католиками, и я не вижу, как бы я могла посещать ваши
проповеди, но это еще не значит, что ваш сын обязан ходить к  обедне:  я
буду терпимой.
   - Итак, ты хочешь остаться с ним при этом развратном дворе?  -  Голос
Жанны зазвучал холодно, трезво, сейчас она сказала "ты" только  из  пре-
небрежения. Все же она подавила закипевшую в ней ненависть во имя  своих
высоких и неизреченных целей. Кто, в конце концов, эта девушка, от кото-
рой так навязчиво пахнет мускусом? И разве ее злая воля может что-нибудь
задержать или изменить?
   - О! - слегка вздохнула Марго и снисходительно,  даже  с  жалостью  к
этой несчастной женщине сказала: -  Ваш  сын,  конечно,  скоро  научится
придворным манерам. Я готова его защищать. Правда, сделаться протестант-
кой я не могу, но с честным, искренним протестантом мы поладим -  я  это
чувствую. - Она продолжала свои рассуждения, ибо принцесса  Валуа  умела
быть красноречивой. Однако каждое ее слово было не к месту и только  оз-
лобляло мать Генриха; но этого принцесса знать не могла.  Напротив,  ув-
лекшись, Марго даже приплела сюда сестричку  своего  жениха,  незаметную
девочку, о которой никогда раньше и не вспоминала. Правда,  она  назвала
ее имя еще и потому, что дверь в соседнюю комнату или, вернее,  висевший
на двери ковер чуть шевельнулся. Тогда Марго сказала более громко:
   - Если б даже я не видела в вашем сыне, мадам, своего друга и  госпо-
дина, то ваша прелестная дочь завоевала бы для него мое  сердце.  У  нас
тут таких девушек не встретишь, я впервые  вижу  подобное  создание,  и,
простите за ученое сравнение, нежный облик  вашей  Екатерины  напоминает
мне одну из царственных пастушек древности.
   Вслед за этими словами действительно вошла Екатерина. Ее мать  Жанна,
не обратившая внимания ни на флорентийский ковер, ни  на  его  движение,
испугалась, на миг она была готова даже  поверить  в  сверхъестественные
способности своей будущей невестки, тем более что Екатерина была босая и
распущенные волосы падали волной на ее белое ночное платье. А упомянутые
принцессой пастушки только и могли быть такими же белокурыми и с  такими
же невинными личиками. Что же касается Марго, то она  разыграла  изумле-
ние, однако не нарушая ни вкуса, ни меры. Она просто встала и приоткрыла
объятия, протягивая руки навстречу милой девочке.
   А королева Жанна почуяла "гроб повапленный" и возмущенно отвела глаза
- ведь она чуть было не поверила, что перед нею  действительно  призрак.
Ее дочь тем временем доверительно и простодушно рассказывала этой восхи-
тительной Марго:
   - Я немного кашляю, и мне сегодня велели полежать и пить молоко осли-
цы. Если бы вы видели, мадам, моего молочного братца, ослика, ах,  какая
прелесть!
   - А как ты мила, моя детка! - воскликнула мадам, обняла ее и  нагово-
рила пропасть ни к чему не обязывающих, ласковых слов. Может быть,  Ека-
терине они и были приятны, что до Жанны, то она уже не слушала, она вни-
мательно разглядывала эту чужую бездушную комнату. Везде у них одно и то
же! Та же богатая роспись на стенах, те же резные лари, низкие,  тяжелые
потолки, кровати с занавесками и балдахином, окна в глубоких нишах; всю-
ду словно притаился какойто загадочный полумрак, везде какие-то  западни
и закоулки; в самой этой роскоши и пышности, если к  ним  присмотреться,
чудится что-то недоброе; таковы же здесь и люди! Да, и люди - Жанна  это
ощутила и, сама не зная почему, содрогнулась.
   Принцесса Марго знала больше, чем Жанна. О многом  она  догадывалась,
подслушивая разговоры, которые велись придворными, а когда шептались  ее
царственный брат и их мать, она невольно следила за выражением их лиц. И
вот сейчас, держа в своих объятиях невинную девочку Екатерину, Марго по-
чувствовала, как в душе у нее шевельнулось что-то ей до сих пор  неведо-
мое - может быть, совесть. А может быть,  это  были  та  гордость  и  то
чувство собственного достоинства, для которых всякое коварство  презрен-
но. Екатерина же выводила своим дрожащим, звенящим голоском:  -  Вы  так
прекрасны, мадам, вот если бы сегодня вас видел мой брат! Будьте к  нему
благосклонны!
   - Да, да, -  ответила  Марго,  но  про  себя  добавила,  негодуя  все
сильнее: "Нельзя так! Я должна им открыть всю правду".
   - Где же ваша собачка, мадам? Я никогда не  видела  такой  прелестной
собачки!
   - Она ваша, я дарю ее вам. - Марго выпустила девочку.  "Я  должна  их
предостеречь!" - Мне хотелось бы дать вам один совет. -  Марго  наклони-
лась к Жанне, настойчиво посмотрела ей в  глаза.  Впервые  почувствовала
она, как ей изменяют выдержка и находчивость, - уж слишком необычным бы-
ло ее намерение. Марго не знала, как начать, она с трудом переводила ды-
хание, даже нос ее стал как будто длиннее. - Но никто не  должен  знать,
что это я вам сказала.
   "Да, это зловещая роскошь, под нею  что-то  притаилось",  -  подумала
Жанна. И она ответила: - Я же знаю, что со мной хитрят и хотят меня  об-
мануть.
   - Это бы еще ничего! Уезжайте отсюда, мадам, и как  можно  скорее!  -
выкрикнула, вернее, взвизгнула, Марго, - в ней говорило уже  не  величие
души, как ей того хотелось, а лишь охвативший ее внезапный и нестерпимый
ужас. И вдруг беззвучно добавила: - Нас, наверное, никто не слышит?  Ну,
так берите вашу прелестную девочку и бегите с нею на юг, может быть, еще
не поздно! Если вы хотите  чего-нибудь  добиться,  то  вам  нельзя  быть
здесь, а, уж вашему сыну - и подавно!
   Однако в эту, быть может, честнейшую минуту своей жизни Марго  встре-
тила со стороны Жанны только упорство и недоверие. Жанна заранее  решила
никаким угрозам не поддаваться. Принцессе так и не  удалось  вызвать  на
этом стареющем лице тревогу, поэтому она нерешительно потянулась к моло-
дой в надежде, что хоть та ей поможет. Марго  оторвала  свой  взгляд  от
Жанны и стала смотреть на Екатерину, но ее взгляд по-прежнему предназна-
чался Жанне. Пусть видит, какую тревогу в светлых глазах девочки вызовет
Марго силой своих черных глаз. Вот в них мелькнула догадка. А сейчас это
ужас!
   Однако Жанна продолжала упорствовать в своем нежелании  понять  прин-
цессу, а когда увидела, что ее дочь побледнела и едва  стоит  на  ногах,
окончательно рассердилась.
   - Довольно! - твердо заявила она, - Иди и ложись обратно  в  постель,
дитя мое! - И лишь после того, как Екатерина прикрыла за собою  дверь  и
флорентийский ковер перестал шевелиться, Жанна ответила на совет и  пре-
достережение принцессы Валуа.
   - Поверьте, мадам, я все поняла. Вы хотели вызвать во мне колебания и
страх, это вам поручено, конечно, вашей матерью. Ну так вот,  расскажите
ей, удалось ли вам сокрушить меня! Я же, со своей стороны, могу сообщить
вам, что господин адмирал добился от короля всего, чего мы, протестанты,
желали. Вам лично незачем принимать какое-либо окончательное решение от-
носительно вашего вероисповедания, пока вы не услышите, что  французский
двор объявил войну Испании.
   Но вы об этом услышите! Во всяком случае, мой сын и ваш жених  прибу-
дет сюда, только когда наша партия обретет полную силу.
   - Ну, разумеется, мадам, - согласилась Марго.  Тощая  грудь  королевы
бурно вздымалась, когда она произносила эти горделивые слова. Но  сестра
Карла Девятого, вернувшись к обычному равнодушию, уже не видела  причины
ни для тревог совести, ни для порывов благородства.  Она  уже  повторяла
про себя, как и в начале беседы: "Да, они опасны! Они очень опасны.  Моя
мать права, против них надо принимать какие-то решительные меры. Но  они
сами себя погубят. Античный рок, да и только!" Так рассуждала эта ученая
особа.
   - Разумеется, мадам, - сказала Марго, - я обдумаю ваши слова. -  Глу-
бокий реверанс. - И если окажется, что правы именно вы, тогда и ваша ве-
ра, вероятно, станет моею. Надеюсь, господин адмирал привезет сюда прин-
ца, моего жениха, чтобы мы встретились "здесь все вместе. - Глубокий ре-
веранс, пахнуло мускусом, и мадам Маргарита удалилась.
   Когда Жанна открыла дверь в комнату дочери, та посмотрела  на  нее  в
упор своими голубыми, широко раскрытыми от ужаса глазами. Жанна  подошла
к ее кровати, и девочка, обняв мать за шею, прошептала:
   - Мне страшно, мама! Мне страшно!


   ПИСЬМА

   Потом обе написали в По, Генриху. Писались  письма  обычно  в  разных
комнатах замка Блуа, и Екатерина тайком совала свое письмо нарочному,  с
которым отправляла письмо Жанна. Мать давала сыну советы: почаще  слушай
проповеди, каждый день ходи на молитвенные  собрания.  Волосы  зачесывай
кверху, но не так, как носили раньше!  Первое  впечатление,  которое  ты
должен тут произвести, - это изящество и смелость. Однако сейчас сиди  в
Беарне, пока я не напишу тебе опять.
   А Екатерина сообщала брату: "Мадам подарила мне  прелестную  собачку,
потом угостила меня роскошным обедом. Она очень ласкова ко  мне.  Ну,  а
если я теперь скажу тебе, милый братец, что мне все-таки страшно, я  от-
лично знаю, что ты не поймешь меня. Прощаясь, ты наказал мне: "При  пер-
вом признаке опасности - немедленно гонца!" Признаков опасности я  ника-
ких не вижу, а письмо с гонцом все-таки шлю. "Береги ее! -  приказал  ты
мне взглядом при нашем расставании - береги нашу дорогую матушку!" И вот
на днях наша дорогая матушка уедет со всем двором в  Париж,  где  у  нас
столько врагов. Я, конечно, не буду глаз с нее спускать, но как  бы  мне
хотелось, чтобы ты опять был с нами!"
   В мае Жанна д'Альбре написала сыну из Парижа, где остановилась в доме
принца Конде. Писала она вечером, окно было открыто,  лампа  мигала  под
теплым дыханием ветерка.
   "Портрет мадам я здесь достала и посылаю тебе. Надеюсь, ты будешь до-
волен. Кроме наружности мадам, которая действительно очень  хороша,  мне
здесь мало что нравится. Королева Франции обходится со мной  по-скотски,
твоя Марго, как была, так и осталась паписткой, все мои труды пошли пра-
хом. Одно только доставило мне большую радость: наконец-то я смогла  со-
общить Елизавете Английской, что твой брак с Марго - дело решенное.  Сын
мой, не знаю, буду ли я всегда подле тебя, чтобы оберегать от  соблазнов
этого двора. Не позволяй же совращать себя ни в жизни, ни в вере!"
   А сестра, запершись в другой комнате, с трудом выводила: "Спешу  ско-
рее сказать тебе два слова о том, что с нами случи