что  местный  лесни-
чий... Она не слушает их, она узнала короля.
   Король одет лесничим. Он держит на своре двух собак. На левой руке  у
него повязка. Никто не узнал его, кроме предмета его страсти. Она проез-
жает вплотную мимо него, говорит сверху:
   - Этого я вам никогда не прощу, - и скачет прочь.
   На этот раз трудно поверить, чтобы Генрих забыл, как низкорослый ста-
рик крестьянин, с закопченным лицом, со связкой  хвороста  на  согбенной
спине некогда пробрался в замок Кэвр напрямик через  вражеские  позиции.
Сир! Какой вы некрасивый, сказала тогда Габриель д'Эстре.  Но  затем  он
тронул и пленил ее, перед ним лежали годы, годы величия и власти. А  что
теперь? Он хочет воскресить минувшие дни, он подражает самому себе.  Что
может знать об этом дитя, но оно говорит: этого я вам никогда не  прощу.
А что было бы, если бы она понимала все!
   Впрочем, как не быть польщенной, что ради нас король меняет свой  об-
лик. Значит, мы ни с чем не сравнимая дамочка. Только будем помалкивать,
решила дамочка или овечка. Наученный горьким опытом, Бассомпьер  дал  ей
еще другое имя. Между тем хозяйка того дома, который был целью  поездки,
настойчиво советовала овечке полюбоваться пейзажем. Ее взгляд  при  этом
невольно упал на окно бокового крыла: король, стоя у окна и приложив ру-
ку к сердцу, слал воздушные поцелуи.
   - Боже мой, что ж это такое! Мадам, король в вашем доме.
   Мадам де Треньи хотела повести к нему испуганную малютку: доброе сло-
вечко никогда не пропадает даром. Милая малютка думала: "Добрые  словеч-
ки, не говоря о всем прочем, пока что отложим. Пускай старик сперва  вы-
гонит свою старую толстую королеву со всеми своими  девятью  незаконными
отродьями. А я сама найду, откуда мне взять законного дофина".
   Принц и принцесса де Конде не доверяли друг другу, у них ни в чем  не
было согласия. Оба хотели наследовать королю, каждый на  свой  лад.  Под
конец оба остались ни при чем. Принцесса-мать боялась громкого скандала;
она покинула этот кров, не преминув сперва открыть  глаза  сыну.  Генрих
печально воротился в Париж. Теперь или никогда,  Конде  решил  хитростью
увезти жену за границу. Ей он сказал лишь, что они едут осматривать  ка-
кое-то поместье. Из первого испанско-нидерландского  городка  он  послал
инфанте просьбу оградить его честь и жизнь от  египетского  тирана.  Эта
дама, собственная честь которой была под надежной защитой заживо  погре-
бенной женщины, пригласила гонимую жертву в свою  брюссельскую  резиден-
цию. Примерное дитя было принято и водворено со всеми отличиями, подоба-
ющими его званию. Но с возвращением на родину дело обстоит по-иному. Все
попытки неизменно приведут к неудаче.
   Король получил ошеломляющее известие  вечером  за  карточным  столом.
Присутствовали при этом его кузен Суассон, герцоги  де  Гиз  и  Эпернон,
Креки и Бассомпьер, последний сидел всех ближе к королю. Он сказал шепо-
том, отнюдь не желая быть услышанным:
   - Сир! Я не поступил бы, как принц де Конде, да и быть на  его  месте
не хотел бы. - Король пожелал видеть одного лишь Сюлли.
   Начальник артиллерии уже лег, он не хотел вставать, пришлось показать
ему депеши. Тогда он явился. Как ни странно, король отправился к короле-
ве, она недавно лишь родила. Но настроение скорее подошло бы  к  комнате
умирающей. Король выслушивал нелепые  и  предательские  советы.  Министр
Вильруа рекомендовал дипломатический путь, потому что он был самым  мед-
ленным. Президент Жаннен признавал только одно - применение силы. Каждо-
му государю, который даст приют Конде, пригрозить войной. А Генрих доби-
вается мнения своей жены. Она лежит, отвернувшись, лица ее он не  видит.
Слишком поздно станет ему известно, что в эту  ночь  Мария  окончательно
освоилась с мыслью о его смерти. Но сейчас он надеется тронуть ее  серд-
це.
   Когда Сюлли вошел, Генрих взял его за руку.
   - Наш приятель сбежал и все захватил с собой. Что вы на это скажете?
   Сюлли забарабанил марш на оконном стекле. Генрих понял его, они  при-
выкли друг к другу. Наш приятель давно бы мог сидеть в крепости, означал
марш.
   - А что ж теперь? - спросил Генрих.
   Сюлли посоветовал ничего не предпринимать. Чем меньше раздувать дело,
тем это будет благоразумней перед лицом европейской общественности и тем
скорее возвратится принц. Хотя бы из-за недостатка денег.
   На этом закончился государственный совет, если можно назвать его  та-
ковым. Сюлли видел то, что королю  в  его  состоянии  было  еще  неясно:
предпринять нельзя ничего - даже и для войны уже поздно. Король  медлил,
пока Европа ждала его как избавителя. Как мог бы он выступить  в  поход,
чтобы добыть себе из Брюсселя метрессу! И тем  не  менее  обстоятельства
сложились так, что его поступки приобрели именно  этот  смысл.  Папскому
легату Генрих скажет:
   - Нелепо думать, будто я действую, повинуясь страсти. Во Франции най-
дутся женщины покрасивее. - Но изменить он не мог уже ничего. Народы  ни
на миг не поверили этому; дворы и придворные  иезуиты  только  притворя-
лись, будто верят. Однако же все пишут, сообщают, обсуждают: новая Елена
послужила для короля Франции поводом разжечь войну.
   Альбрехт Австрийский правил испанскими Нидерландами вместе  с  женой,
инфантой Изабеллой. Он был эрцгерцогом и пронырливым чиновником. Он  не-
замедлительно принял решение воспользоваться родственником короля  Фран-
ции как орудием против него, не останавливаясь перед крайностями, вплоть
до оспаривания престолонаследия и бунтов  в  королевстве.  Предлогом  он
выставлял сомнения правого порядка и охрану своей чести. Чтобы он, Габс-
бург, отослал нетерпеливому любовнику жену другого, оттого что  влюблен-
ный грозит военной силой! Генрих в  самом  деле  велел  оповестить,  что
явится за принцессой во главе пятидесятитысячного войска. Эрцгерцог  ре-
шил выждать. В конце концов, может быть, сластолюбивый старец и  потерял
голову, однако это маловероятно. Эрцгерцог смутно догадывается, что Ген-
риху важнее прибрать к рукам принца, нежели принцессу.
   После того как получилось предписание короля  Испанского,  Конде  был
объявлен претендентом на престол. Двор инфанты отпраздновал это  событие
восьмичасовой трапезой и танцами. Эрцгерцогу так и не  удалось  привести
веские доводы, почему он не выдает принца крови главе семьи, - когда на-
перекор воле этого главы никто, разумеется, не может  оставаться  членом
королевского дома и превращается  попросту  в  мятежного  подданного.  В
дальнейшем события вынудили короля предать Конде гражданской смерти.  От
этого былая мрачность сменилась проворством и живостью. Эрцгерцог  посо-
ветовал Конде путешествовать, и он принялся колесить на испанские деньги
по всей Германии, в Триенте едва не был  схвачен  венецианцами,  которые
выдали бы его своему союзнику. Однако он сбежал в Милан,  который  стоит
Мадрида.
   При этом известии Генрих втихомолку отступился. Про себя он отказался
от своей последней любви, но официально еще нет. Малютка и не подозрева-
ла об этом; только что ее брюссельскими  покровителями  была  расстроена
попытка похитить ее. Ганнибал д'Эстре, брат Габриели, плохо оправдал ко-
ролевское доверие; Генрих, который уже отправился навстречу  своей  кра-
сотке, обозвал его дураком. Тогда он еще не знал, что Ганнибал неповинен
в неудаче, ибо весь замысел был выдан еще до его  прибытия  в  Брюссель.
Кем - Генрих узнает вскоре.
   Овечка в роли новой Елены не переставала  упиваться  сознанием  того,
сколь важна ее роль. Мадам де Берни говорила с ней по поручению  короля,
советуя призадуматься: ведь король уже однажды развелся с женой.
   - Вы совершенно правы, - отвечала Шарлотта. - Пожилой человек, обожа-
ющий меня превыше всего, куда лучше молодого с наклонностями моего мужа.
Мадам, напишите вы его величеству, ибо мои письма здесь читают; заверьте
его, что я знаю одну-единственную любовь: любовь к его  величию,  к  его
славе. А посему по мере сил буду стараться наконец-то подарить ему  сов-
сем законного дофина.
   Супруга посла сомневалась в этом, ибо милое дитя принимало, кроме то-
го, ухаживания генерала Амброзио Спинолы,  завоевателя  Остенде.  Рубенс
написал для него портрет Шарлотты; генуэзский купец, которому лишь из-за
его богатства испанцы открыли доступ к военному поприщу, упорно  пресле-
довал принцессу. Его честолюбие было устремлено не на  обладание  первой
встречной красоткой: на войну с Генрихом было оно устремлено.  Он  хотел
достичь вершины; встретиться на поле брани с прославленнейшим  полковод-
цем жаждал он. Эрцгерцог, как осмотрительный чиновник, мнимыми уступками
оттягивал войну до другого события, о котором был предуведомлен. Мертве-
цы не воюют.
   Неугомонный Спинола доказывал ему: надо раздробить и задержать мощное
войско захватчика, пока вселенская монархия не начнет наступать со  всех
сторон и не раздавит его. Однако это было весьма недостоверно; эрцгерцог
знал свою династию. Убийство много надежнее. Если же  Генрих  отрекается
от своей далекой любви и втайне называет ее скотницей Дульцинеей, налицо
остаются интриги Конде и Спинолы, который больше  торопит  события,  чем
сам Генрих.
   Генрих слал в Брюссель письма, полные сердечной тоски. Позднейшие бы-
ли лживы. Пусть он прослывет помешанным от любви, тем труднее будет раз-
гадать его планы. Впрочем, то, что он продолжал  писать  малютке,  почти
ничем не отличалось от первых нетерпеливых излияний. Овечка,  во  всяком
случае, ничего не замечала. Письма великого короля она прочитывала вслух
инфанте, та выражала почтительное  удивление,  но  выпустить  добычу  из
Брюсселя не соглашалась. Ответы Шарлотты прямым путем попадали к  Генри-
ху, считалось, что они для него яд.
   - Меня называют новой Еленой, - сказала овечка.
   - Так оно и есть, - сказала инфанта. - Но почему вы обманываете свое-
го августейшего обожателя со Спинолой?
   - Он к этому привык, ему бы этого недоставало, -  сказала  овечка.  -
Позвольте и мне задать вопрос вашему высочеству.  Почему  вы  так  реши-
тельно помешали господину д'Эстре увезти  меня?  Вовсе  не  обязательно,
чтобы это удалось. Пусть ваши солдаты в пути отняли бы меня у людей  ко-
роля. Борьба за новую Елену прогремела бы по всем европейским дворам.
   - Эрцгерцог предпочитает действовать без огласки, - сказала инфанта.
   - Но вы-то разве не можете понять женщину? - вкрадчиво  спросила  ма-
лютка.
   - Француженку - нет, - отвечала инфанта с таким  высокомерием,  какое
не охватить неискушенному воображению. Легкомысленная малютка не поняла,
как ее хотели уязвить.


   ЧЕЛОВЕК В ОДИНОЧЕСТВЕ

   В начале 1610 года военное положение короля было лучше, чем когда-ли-
бо. Он добился договора с Савойей против Испании: герцог обязался  защи-
щать юго-восточную границу. Мориц Нассауский с отрядами своих старых во-
як готовился обрушиться на империю, не дав ей опомниться. Швабский город
Халль был свидетелем встречи протестантских князей с послами короля. Его
советник Буасис образовал союз князей и вольных городов против императо-
ра. Целью союза выставлялось возвращение свободы и  империи  и  князьям;
лишены они ее оттого, что императорская корона слишком  длительно  нахо-
дится во владении дома Габсбургов. Если предприятие удастся, дофин будет
провозглашен римским королем.
   Генрих подразумевал нечто иное и метил дальше. Но кому втолкуешь это.
Великий план создается в одиночестве, он - достижение целой жизни одного
человека, и для него он уже действительность. Когда он  станет  действи-
тельностью и для других? Едва  только  выступишь,  начнешь  действовать,
тотчас же наталкиваешься на чужие притязания и запутываешься в них.  Со-
юзники короля досаждали ему своими распрями, кознями, они боялись и друг
друга, и императора. Немецкие отряды вкупе составили бы войско не меньше
его собственного, если бы кто-нибудь взялся сосчитать их. Вообще же  чу-
жеземные полки спешили на зов барабана, в чаянии добычи.  Пример  беско-
рыстного полководца был им чужд. Его дело - научить их,  как  можно  бо-
роться только за веру. Воспитать ли нам вновь борцов за свободу и  веру?
Десять лет истекло с нашей последней войны. Великий план созрел под  ко-
нец жизни.
   Он, разумеется, поделился своими сомнениями с неизменным Рони,  кото-
рый рассеял их. В этом королевстве, в этом народе нет более ни одной мя-
тежной клики. Заговор двора против короля мы отрицать не станем,  напро-
тив, он у нас под наблюдением. В народе заговорщики не имеют опоры, нев-
зирая на своих пресловутых ораторов с амвонов и придорожных камней.  Од-
нако мы поступили бы разумно, если  бы  потихоньку  устранили  господина
Кончини, засадили господина д'Эпернона и воспрепятствовали тайным  пере-
говорам многих лиц, по крайней мере до начала войны.
   Многих лиц. Генрих понял, что подразумевалось одно-единственное  лицо
- королева. Но обстоятельства сложились так, что не ей, а ему самому де-
ловые встречи были затруднены. Вот эта, например, происходит в арсенале.
Собственный дом не ограждает могущественного монарха от предателей.
   Рони спешит рассеять подобные мысли своего  государя.  Он  следит  за
каждым душевным движением своего государя. Человек  расчета  и  действия
обычно делит людей на друзей и недругов. Недруги его  подразделяются  на
семь родов. Но в сердце он заглядывает одному своему государю.
   - Сир! - молвил он. - Ваша власть не опорочена необузданностью и про-
изволом. Именно этим страдают император и империя, вселенская монархия в
целом. Помните вы те времена, когда крепости ваши были в запустении? Те-
перь им нет равных. Король Испанский сам ослабил свою мощь, и, между на-
ми говоря, также ослабела после смерти королевы и мощь вашего британско-
го союзника. Ваше величество - богатейший из монархов. Угадайте, сколько
миллионов я сберег для вашей войны?
   - Одиннадцать, - сказал Генрих.
   - Больше, - сказала начальник артиллерии.
   - Пятнадцать.
   - Больше.
   - Тридцать.
   - Еще больше. Сорок.
   В порыве радости Генрих повторил много раз, что меньше всего  намерен
расширять свои границы. Завоевания он поделит между  своими  союзниками.
Он будет воевать за мир на веки вечные, за свободу наций, за счастье че-
ловечества, за разум.
   Он хочет быть третейским судьей Европы, - понял верный Рони. Пока что
итог сходится. Дальше видно  будет,  не  оставим  ли  мы  все-таки  себе
кое-что из завоеванного.
   - Сир! - молвил он. - В вашем Великом плане для меня бесспорно одно -
что вы прогоните дом Габсбургов за Пиренеи.
   Это была та область горних высей, где вольнее всего человеку в одино-
честве. Король покинул арсенал, даже не упомянув о предмете своих  отда-
ленных заветных мечтаний. И все же он в ту пору объединял одним чувством
дитя в Брюсселе и цель своей жизни. Живая цель имеет облик женщины,  ко-
торую он добудет, хотя бы с помощью пятидесяти тысяч провожатых. Чувство
изменилось после того, как Конде добрался до Милана. Похищение юной Шар-
лотты не удалось; хитрость и уговоры - все пошло  прахом;  даже  родному
отцу не выдали дочь, как ни настойчиво ходатайствовал коннетабль у  эрц-
герцога о ее возврате, горя желанием заслужить милость короля. Тут  лишь
Генрих заметил, до чего довел себя. Вот письмо принцессы Оранской, ранее
бегло просмотренное и отложенное. Генрих один у себя  в  кабинете  берет
его в руки, он видит наконец, что добродетель против  него.  Престарелый
государь, пишет ему мадам д'Оранж, не вправе  преследовать  молодое  су-
щество.
   Добродетель призывает его отречься от этой любви, запоздалой  и  пос-
ледней. Господь возбраняет ему жертвовать во имя своей страсти  бессчет-
ным множеством людей, и прежде всего невинным созданием, которое подетс-
ки чтит его. При наступлении его войск на Брюссель ее  удалят  оттуда  и
отошлют к супругу, чего она боится превыше всего: он бьет  ее.  На  этом
месте Генрих перестал читать. Теперь он знает: дитя горячо призывает его
из страха, что ее прогонят и будут обижать. Суровый натиск  злого  рока,
указующий одновременно предел и его королевской власти, и его  права  на
любовь.
   Он страдал бы еще сильнее, если бы ему вдруг не  пришла  мысль  вгля-
деться в ее образ. Нарисованного он не имел, слишком мало  случалось  ей
быть подле него. Внутренний взор его силился  воскресить  ее,  что  тоже
оказалось тщетно. Потому ли она ускользает от него, что этому не суждено
быть? Или встречал он ее слишком редко, видел бегло, и  то,  что  любил,
было игрой воображения? Но когда он отчаялся увидеть ее внутренним  взо-
ром, перед ним действительно предстал образ - только отнюдь  не  далекой
незнакомки, прозванной новой Еленой. Как живую увидел он женщину,  кото-
рая была его бесценной повелительницей и осталась ею. Габриель  явилась,
она говорит ему: "Сир! Мой возлюбленный повелитель. - Она говорит: - Не-
даром ваш Великий план зародился в мою пору. Я все знаю о вас - я  одна,
ибо под конец я стала вашей плотью и кровью. Не в могиле лежу я, я  живу
в вас. Мы не умрем".
   Она умолкла и скрылась; он же увидел, какой предмет был перед его те-
лесными очами во время их свидания: скелет в  обличье  пахаря,  мертвец,
который не перестает творить. При этом он испытал  небывалое  счастье  -
пока Габриель была с ним не воспоминанием,  а  живой  действительностью,
усладой и упованием. Он сидел, думал и мысленно перечитывал отчет своего
Морнея. "Мадам Морней познала счастье лишь при завершении своей  строгой
жизни. Так ли это? Она исполнилась такого блаженства, что стала молода и
красива. Блаженство приходит перед могилой. Так ли это? Будь  отважен  и
упрям, не сдавайся". Генрих вслух произнес эти слова. Отныне  ему  ясно:
смерть придет рано или поздно в том обличье, какое назначено ей - он  же
шагает ей навстречу.
   К концу марта Луврский дворец стал нестерпим для  него.  Сюлли  велел
приготовить ему комнату в арсенале, там  король  спал  под  охраной  на-
чальника артиллерии, его солдат и пушек.
   - Малоподобающее положение для могущественнейшего монарха  Европы,  -
сказал он в последний вечер месяца марта, сидя при этом на краю постели,
одетый в шелковый халат, и собирался посмеяться. Но герцог де Сюлли имел
суровый и официальный вид, как будто тысячи зрителей смотрели на  них  и
что бы они ни делали, предназначалось для всего мира.
   - Сир! - молвил Сюлли. - Причин, по которым вам пришлось искать здесь
прибежища, несколько. - Он перечислил их в строго установленном порядке:
- Первая - это ваша дурная слава, вторая - измена ваших союзников. Заго-
вор вашего двора отходит на третье место, ибо при самой лютой злобе  ва-
ших врагов он никогда не претворится в действие. А  чего  стоит  заговор
сам по себе! Позвольте привести вам пример сиракузского тирана Дионисия.
Он спасся тем, что позаботился о своей доброй славе, вместо  того  чтобы
умышленно порочить ее.
   - Довольно о древних тиранах, - потребовал Генрих. -  Займемся  лучше
современными.
   Сюлли поднял брови, а также указательный палец.
   - Король Англии-с ним, правда, одно горе - только и ждал случая отка-
заться: ради какой-то новой Елены он не вступит в  войну.  Его  министры
опять уже хлопочут об европейском равновесии, что всякий раз бывает дур-
ным знаком. Ваше величество соблаговолили облегчить задачу этим малодуш-
ным людям. Вы, в премудрости своей, показывали вид, будто ваша любовь  к
принцессе де Конде непреодолима, почему вы и ставили возврат этой  особы
условием европейского мира. Будь вы другой государь...
   - Тиран Дионисий, например, - ввернул Генрих.
   Рони:
   - Я бы сказал: высокий повелитель, великий сиракузский  монарх  любит
маленькую девочку, пока это ему удобно. Вы давно  уже  перестали  любить
ее. Но вы настаиваете на своих особых правах и королевских  привилегиях.
Не хотите сдаваться. Слишком горды, чтобы оспаривать свою пагубную  сла-
ву.
   Генрих:
   - Все становится безразлично, когда летами уподобишься древнему  Дио-
нисию.
   Рони внезапно меняется, голос делается нас