лем садятся за стол  богача
Вильруа, но никакого угощения не разрешается подавать,  кроме  крынок  с
молоком. Это не смущает богача Вильруа.  Король  -  романтик,  он  любит
простые дары природы.
   - Съесть что-нибудь другое в этом трактире нам не по карману, - гово-
рит он, выпив молоко, ибо ему надо говорить и надо, чтобы  кругом  смея-
лись. Господин де Вильруа смеется вместе с другими. Этот весельчак не из
тех королей, что могут поймать его, Вильруа. О Людовике  Одиннадцатом  и
его палаче здесь вспоминать не придется.  Столбцы  цифр  какого-то  Рони
вскоре наскучат этому рубаке и кавалеристу. Артиллерист будет  досаждать
кавалеристу своими хозяйственными мероприятиями и восстановит против не-
го народ и всех почтенных горожан, если тот  вздумает  осуществлять  эти
мероприятия. В итоге он, безусловно,  поплатится  королевством,  твердил
Вильруа в финансовом совете и встречал полное сочувствие.  Новая  власть
сама по себе недолговечна, к чему сокращать отпущенный ей срок, до свое-
го падения она успеет порядком обогатить нас.
   Меж: тем господин де Рони спешил в Лувр. Это были все еще первые  дни
новой власти. Апрельская погода, дворянин попал под проливной дождь.  Он
берег хорошую одежду; шляпа от дождя потеряет  форму,  брыжи  размокнут:
какой же вид будет тогда у бриллиантов, украшающих эти предметы  одежды,
равно как и плащ кавалера? Перед старым Сен-Мишельским мостом, на  кото-
рый низвергались потоки дождя, господин де Рони повернул коня  и  въехал
под своды каких-то ворот, а сопровождающим велел подождать снаружи.  Тут
он, на беду, оказался свидетелем происшествия, ставшего  довольно  обыч-
ным. Какой-то человек собрался прыгнуть в реку. Его намерения были впол-
не очевидны: на пустынном мосту он был открыт всем взорам, если только в
домах по ту и другую сторону реки имелись зрители. Но их не было  видно,
они либо испугались ливня, либо такое зрелище стало для  них  привычным.
Человек снял башмаки, неизвестно зачем, ибо от башмаков сохранился  один
лишь намек. В камзоле, который он тоже бросил в воду, было  больше  дыр,
чем материи. Теперь он был совсем наг, жалкое  существо,  господин  Рони
считал, что спасать его не к чему. Тем не менее он  хотел  подать  своим
людям знак, но немощное создание мгновенно взобралось на парапет и пере-
валилось на другую сторону; теперь ему оставалось только  разжать  руки,
никто бы не успел добраться до него.
   Нет, успел. С той стороны моста, даже нельзя было  разобрать  откуда,
кто-то словно перелетел по воздуху, делая огромные прыжки. Схватил само-
убийцу за ногу и потянул назад. Человек закричал, шероховатый камень, по
которому его тащили, разодрал  ему  кожу.  Окровавленный,  пристыженный,
разъяренный, повернулся он к своему спасителю, замахнулся на него  кула-
ком - потом вдруг опустил кулак и бросился на колени. Его спасителем был
король.
   Эмалево-голубые глаза господина де Рони раскрылись на сей раз во  всю
ширь. Он не рад был видеть то, что видел, и все же  чувствовал,  что  не
ему одному следует быть зрителем, и берега не должны быть безлюдны.  Для
происшествия, в котором главными действующими лицами выступали король  и
спасенный самоубийца, необходима была толпа. Господин де Рони  почти  не
сомневался, что роли распределены заранее, хотя сцену и разыграли  менее
четко, нежели в прошлый раз у дубильщика. Вдобавок дурная погода  разог-
нала публику. Тем не менее зрители собрались, ибо тучи почти  рассеялись
и дождь только слегка накрапывал. Господин де Рони увидел, как  его  ко-
роль снимает плащ и, не долго думая, надевает на голого человека.
   Господин де Рони огляделся вокруг и убедился,  что  по  крайней  мере
этот жест не остался незамеченным: тогда он решил, что пора и ему высту-
пить на сцену. Он под уздцы повел свою лошадь на мост  и  всеподданнейше
предложил ее королю. В другое время он не стал бы предлагать  ее  своему
государю - разве что святому Мартину, если бы повстречал его. Генрих  от
души засмеялся и сказал:
   - Посмотрите-ка на плащ. Разве он  многим  лучше  уплывшего  камзола?
Дайте этому человеку денег. Если у меня нет для него  работы,  я  должен
его кормить. Пошлите кого-нибудь из своих людей с ним в больницу,  чтобы
его туда приняли.
   С этим покончено, теперь снова на коней. Сцена была короткая, но каж-
дое слово попало в цель. Кто из зрителей не  понял  и  не  прочувствовал
всего, не был достоин такой сцены. Спасенный вежливо поклонился и произ-
нес свою заключительную реплику:
   - Сир, - сказал он не без приятности, - я умру. Ваше  величество,  вы
не должны удерживать меня и мне подобных, пока не изготовляют ни  сукна,
ни кожи, а полевые работы заброшены. Я изучал богословие, а потому сумею
рассказать на том свете о великой, действенной любви нашего короля  Ген-
риха.
   После чего он ушел в сопровождении солдата, и всем зрителям,  которых
за это время скопилась целая толпа, показалось, что он играл самую глав-
ную роль ввиду близости его к потустороннему миру. Многие не прочь  были
надавать ему туда поручений. Король представлялся рядом  с  ним  хоть  и
внушительным, но второстепенным персонажем, не способным увлечь  сердца.
Когда он пустил коня рысью, люди расступились, чтобы  их  не  забрызгало
грязью, и не обнаружили ни приязни, ни неприязни. Поэтому  он  пришпорил
коня, под ним был серый в яблоках конь господина де Рони, а тот ехал  на
лошади спешившегося солдата, отставая от короля на полкорпуса. Небольшой
отряд - шесть или семь всадников, - не привлекая особого внимания, скоро
достиг Луврского дворца. Рони попросил аудиенции, и Генрих провел его  в
просторную пустую комнату; она выходила на реку, была открыта воздуху  и
солнцу, апрельскому солнцу, которое прорвалось из-за туч. Генрих сказал,
шагая по комнате:
   - Она будет пустовать, пока здесь не расставят моей мебели из замка в
По, - только в этой обстановке я хочу жить. Ибо моя мебель  в  По  самая
лучшая и самая красивая, какую только мне приходилось видеть за всю  мою
жизнь во всех замках королевства.
   Рони, как ни были ограничены области его знания, здесь  что-то  понял
или почувствовал. Его господин хотел связать то сложное настоящее, в ко-
тором он живет теперь, с более легким прошлым. Может быть, он  нуждается
в поддержке? И обстановка из материнского дома  должна  напоминать  ему,
как высоко он поднялся?
   - Сир, - начал верный слуга. - Захват власти  принцем  крови  понятен
всем. Настоящему королю не нужно украшать себя цепями  и  кольцами,  как
дворянину, не имеющему еще ни должности, ни звания. И тем не менее, ког-
да бы вы ни выезжали из вашего Лувра, пусть вас непременно  сопровождают
несколько лиц, одетых вроде меня. Тогда вы сами можете, если это  нужно,
носить старый плащ и дарить его тому, кто наг.
   Генрих удивился подобной речи, и не ее дерзости, а тому, что она была
основана на ложных предположениях. На самом деле он вовсе не оттого ока-
зался без всякого эскорта на берегу и на Сен-Мишельском мосту,  что  ка-
кой-то самоубийца ждал от него спасения. Вместо ответа он рассказал сле-
дующее:
   - Вчера я совсем один ехал  верхом  по  дороге  в  Сен-Жермен.  Хотел
взглянуть, действительно ли полевые работы  заброшены  и  мои  крестьяне
вследствие чрезмерных притеснений предпочитают заниматься разбоем. И тут
я испытал это на себе - меня остановили разбойники. Их  главарь  был  не
крестьянин, он был аптекарь. Я спросил его, неужто он  занимается  своим
делом на большой дороге и поджидает путешественников, чтобы  ставить  им
клистиры. Вся шайка покатилась со смеху, и я был  наполовину  спасен.  А
когда я вывернул карманы, то меня отпустили совсем.
   Трудно сказать, был ли Рони испуган, возмущен или потрясен: во всяком
случае, лицо его осталось непроницаемым.  Только  молчание  его  длилось
чуть дольше, чем следовало. Когда король, торопливыми шагами пройдясь по
комнате, остановился перед ним и поглядел на него, Рони  поспешно  вынул
свою докладную записку.
   Генрих стоял на месте, что было для него необычно, и смотрел в  листы
бумаги, по которым все читал и читал Рони. Когда он доходил до  столбцов
цифр, Генрих водил по ним пальцем, не довольствуясь тем, что глаза его и
вздернутые брови следили за каждой строкой. Когда они дошли до шести ты-
сяч безработных суконщиков, Генрих сказал:
   - Вы правильно вывели сумму, - и так как господин де Рони утратил дар
речи, пояснил: - Мне сообщил ее человек на Сен-Мишельском  мосту,  некий
богослов, который из нужды пошел в суконщики, но там уже  совсем  нечего
было есть, и без того голодало шесть тысяч человек. Парижские  красильни
раньше обрабатывали в год шестьсот тысяч кусков сукна, а  теперь  только
шестую часть. Есть у вас эти цифры, Рони? Хорошо, вот они стоят тут.  Вы
хорошо считаете. А я хорошо слышу, особенно когда  студент,  который  не
стал суконщиком и собрался отправиться в мир иной, рассказывает,  мне  о
том, что творится в здешнем мире. Мы с вами, мой друг, усердные тружени-
ки. Нам остается только  поразмыслить,  как  сделать,  чтобы  все  пошло
по-иному.
   - Вашему величеству это известно, - сказал Рони без смирения или  по-
добострастия, чтобы не приравнять себя к обыкновенным царедворцам. -  Вы
удивительно легко проникаете в суть вещей, я не могу похвалиться тем же.
- После чего он все-таки стал излагать свою программу, сперва в  отноше-
нии сельского хозяйства. Он требовал очищения дорог от разбойников.
   - Я это пообещал и моему аптекарю, - бросил Генрих.
   - Сир! Как я уже упоминал, нового я ничего не открываю. Браконьеры-те
же разбойники. Необходимо повесить несколько человек, в назидание  всему
деревенскому сброду, который охотится в королевских лесах.
   - А что мне сделать с дворянами, господин де Рони, если их  лошади  и
собаки вытаптывают крестьянский урожай? - спросил Генрих, несколько опа-
саясь ответа, что видно было по его склоненной набок голове.
   - Сир! Охота - исконная привилегия дворянства. Ваши дворяне-землевла-
дельцы только этим и пробавляются, а ведь из них вы вербуете себе офице-
ров.
   - Надо быть справедливым, - сказал Генрих. Это могло быть истолковано
и в ту и в другую сторону. Следующие свои слова он  резко  подчеркнул  и
при этом поднял голову: - Крестьянина давят поборы.
   - Сейчас, - только и ответил Рони; перелистал бумаги и протянул коро-
лю страницу. Генрих побледнел, когда заглянул в нее. -  Так  подробно  я
этого не знал, - пробормотал он. - Дело плохо.
   - Сир! Это не новость. Зато ново, что у нас теперь многоопытный и му-
жественный король. Он испробовал на  своем  маленьком  Наваррском  коро-
левстве, что надо делать, а ведь тогда была война.
   - Войны больше не должно быть, - решительно заявил Генрих. - Я не хо-
чу войны с моими подданными. Лучше я буду покупать свои провинции,  даже
если мне придется просить подаяния в Англии, в Голландии. За Руан и  Па-
риж я заплатил немало. Вы знаете - сколько и долго ли еще мы протянем.
   - Что и говорить. - Рони кивнул головой; он  окинул  взглядом  пустую
комнату, которая могла только усилить впечатление чего-то  временного  и
непрочного.
   Генрих же отбросил прочь все колебания:
   - Что бы там дальше ни случилось, поборы с крестьян  нужно  уменьшить
на треть.
   Безмолвно показал ему Рони готовый, во всех подробностях  разработан-
ный план постепенного снижения крестьянских  податей.  Генрих  прочел  и
сказал:
   - Не совсем на треть, и к тому же  снижение  растянуто  на  несколько
лет. Этим я не завоюю мое крестьянство.
   Затем перед ним, словно сама  собой,  очутилась  еще  одна  страница.
Здесь были приведены внутренние пошлины, они разъединяли провинции и ду-
шили торговлю сельскохозяйственными продуктами. Из  всех  столбцов  цифр
это был самый густой. Генрих хлопнул себя по ляжкам.
   - Вот это ново. За это я возьмусь. Господин де Рони,  вы  нужный  мне
человек.
   Последние его слова были услышаны за дверью. Дверь  распахнулась,  на
пороге появилась бесценная повелительница; верный слуга был раздосадован
помехой, хотя и поклонился очень низко. Генрих  поспешил  ей  навстречу.
Заботы и тревоги тотчас покинули его, он торжественно ввел ее в комнату.
   - Бесценная повелительница, - сказал он, - никогда еще ваш приход  не
был более кстати.
   - Сир! Господин де Рони нужный вам человек, - повторила она. Ее стра-
дальческая улыбка болью отозвалась в его сердце, но вместе с тем  и  ос-
частливила его. - У него к вам важные дела. Мне же просто захотелось ви-
деть вас.
   На это он церемонно ответил ей:
   - Мадам, когда вы появляетесь, каждый забывает,  что  хотел  сказать,
даже господин де Рони.
   - Сир! - воскликнул господин де Рони. - Вы опередили  мое  признание.
Стул для мадам! - закричал он и, не дожидаясь  слуги,  сам  бросился  за
стулом.
   Возвратясь в комнату, он застыл на месте и едва удержался,  чтобы  не
отвернуться. Король тем временем преклонил колено, поставил на него ногу
бесценной повелительницы и гладил ее. Умный Рони понял, что должен одоб-
рить и это. Он подал стул, и Габриель опустилась на него. Она  протянула
королю руку, он встал. И как ни в чем не бывало вернулся к прежнему раз-
говору:
   - Вот это ново, господин де Рони. Зерно не будет иметь твердой  цены,
покуда провинции отделены друг от друга пошлинами. Я их отменю. В  одной
провинции голодают, а рядом, в другой, крестьянин ничего не получает  за
излишки. Я отменяю пошлины. Я желаю, чтобы во всей стране товары обраща-
лись свободно.
   Рони открыл было рот, но Генрих жестом остановил его:
   - Транспорт, хотите вы сказать.  Его  нет.  Я  его  налажу.  По  всем
большим и проселочным дорогам будут с утра до ночи ездить фуры, и лошади
будут сменяться каждые двенадцать-пятнадцать миль. - Он постучал по  пе-
реплету докладной записки, которую Рони захлопнул, словно она уже больше
не была нужна. - Здесь это есть, - одобрительно сказал Генрих.
   - Да, сир! Здесь это есть, но на другой странице, вы ее еще не  виде-
ли. Ваш ум окрылен. Перо моего писца медлительно.
   - Что вы о нас скажете, мадам? - спросил Генрих.
   Габриель подперла щеку одним пальцем своей прекрасной руки и молчала.
   - Мы здесь задумали работу лет на десять. Бог знает, суждено  ли  нам
увидеть ее конец, - сказал он и неожиданно перекрестился. - Но мы начнем
ее, - воскликнул он радостно. - Сегодня же начали бы, если бы  наскребли
первую тысячу экю на уплату всего этого.
   - Сир! Ваши финансы могут быть улучшены, - спокойно и уверенно произ-
нес господин де Рони. Генрих и Габриель насторожились.
   - Если у вашего величества нет денег и далее нет рубах,  то  причиной
тому всеобщая неурядица, злоупотребления всякого рода, обман и  расточи-
тельство без конца, щедрость без удержу. - По мере того как он  говорил,
душевное спокойствие покидало его. - Управление вашей казной прошло  все
ступени беззакония, от простого мошенничества до беззастенчивой  раздачи
общественных доходов власть имущим, которых я могу назвать, хочу назвать
и которые все тут у меня поименованы. - Он с силой ударил по  переплету.
- И я не успокоюсь, пока они не будут разжалованы и наказаны.
   Тут и Габриель и Генрих обратили внимание на  его  глаза,  они  стали
темными и буйными. Удивительные, точно наведенные краски его  лица  сли-
лись от внутреннего волнения. Им обоим еще не случалось видеть это.  Пе-
ред ними был другой Рони, не повседневный, но, возможно, этот и был нас-
тоящий. Габриели стало страшно, она чувствовала:  этот  мне  никогда  не
простит. Генрих был поражен и очень заинтересован своим  верным  слугой.
Он понял яснее, чем когда-либо, что преданность и вера - чувства не  ма-
лые и во всей своей полноте не могут существовать в человеке между  про-
чим. Они - подлинная страсть. "Каменный рыцарь, который сошел с соборно-
го фасада, ожил теперь, да как еще ожил. Если бы дать ему волю, он  впал
бы в неистовство. Необузданное правдолюбие может стоить ему  жизни,  это
его дело. Мне же оно в конечном итоге может нанести больше  ущерба,  чем
все воры, вместе взятые. Надо быть осторожнее с каменным человеком!"
   - Друг мой, - сказал Генрих. - Вашу преданность и стойкую веру я знаю
хорошо, много лучше, чем все столбцы ваших цифр, и намерен употребить их
на пользу себе и, своему королевству. Работа вам обеспечена до конца ва-
ших дней, но всех денег, которые застревают в моем финансовом ведомстве,
вы никак выудить не можете.
   - Могу, - заверил Рони почтительно, совсем успокоившись; у него опять
были голубые глаза и девические щеки.
   - Каким образом?
   - Рискуя собственной головой.
   Больше он ничего не добавил, но ему можно было верить.
   Генрих:
   - Ну, хорошо. Покажите мне ваше ближайшее поле сражения и кого вы со-
бираетесь побить.
   Рони:
   - Многих, и именно там, где они чувствуют за собой  право;  ибо  наи-
большие злоупотребления совершаются законным путем. Пошлины на соль  от-
даны на откуп. В государственную казну едва поступает одна четверть. Ос-
тальное идет на обогащение весьма немногих господ и дам. Они распредели-
ли между собой паи, но не сделали ни одного взноса. Сир! Вы даже не  по-
верите: в  этом  замешан  сам  главноуправляющий  вашим  финансовым  ве-
домством, господин д'О.
   - Всего лишь О. - Генрих загадочно усмехнулся, бросив взгляд на  Габ-
риель. - Пузатый малый или был пузатым. Теперь он, вероятно, совсем  вы-
сох.
   - Разве вы не знаете, господин де Рони? Он при смерти,  -  подхватила
Габриель.
   Нет. Для человека из арсенала это была новость.  Он  проводил  дни  в
расчетах. Но удивление его длилось недолго, он сказал:
   - Надо наложить арест на его имущество, как только он  умрет.  Такого
рода люди вместе с жизнью теряют и сообщников, которые могли  бы  засту-
питься за них.
   - Об этом надо подумать, - сказал Генрих, который  решил  думать  как
можно дольше. - Вы сами понимаете, господин де Рони, что нам не  следует
забегать вперед и перехватывать работу у других, даже и у смерти.
   На это каменный рыцарь с собора, человек из арсенала, не  ответил  ни
слова. Генрих не прерывал молчания.  Прервала  его  Габриель,  ее  голос
прозвучал, как звон колокольчика.
   - Сир, - произнесла Габриель д'Эстре. - Я прошу о милости.  На  место
того, кто должен умереть, поставьте господина де Рони.
   Больше Габриель ничего не сказала и ждала. Господин де Рони, к  сожа-
лению, не был ей другом, она это знала. Но ведь король сказал  ему:  "Вы
нужный мне человек", а в начале новой власти те, в чьих она руках, долж-
ны действовать заодно. Их и так до сих пор всего  трое,  трое  в  пустой
комнате. Глаза женщины стали особенно красноречивы, они взывали к  слуге
короля: нам друг без друга не обойтись. Я помогаю тебе. Помоги мне!
   Невозмутимый Рони думал: "Галиматья. Ты, моя  красавица,  никогда  не
будешь королевой. Я же работаю и достигну своей цели, как бы далека  она
ни была".
   Генрих не сказал ничего или сказал очень много. Он  взял  руку  своей
бесценной повелительницы и поцеловал ее.


   ЛИХОРАДКА

   День начался назидательно. Король прослушал  мессу  в  церкви  позади
Лувра, колокол ее был самый гулкий в Париже. Как грозно он гудел,  когда
адмирал Колиньи... ну, об этом ни слова. Король был погружен в  молитву,
когда кто-то шепнул ему на ухо, что умер кардинал Пеллеве. Тот был пред-
седателем Генеральных штатов и сторонником Испании. После перехода влас-
ти в руки короля кардинал свалился в горячке, он кричал:
   - Захватить его! Захватить его!
   А вот теперь он умер. Перед тем как покинуть церковь, король приказал
помолиться за кардинала. Он хотел прибавить: "И за упокой души господина
адм..." Но даже додумать до конца это имя не решился.
   Во время краткого пути во дворец кое-кто из придворных отважился  уп-
рекнуть его за мягкость и снисходительность. Врагам надо  мстить:  этого
ждут все, без этого нельзя. К тому, кто не мстит, нет  уважения.  Король
изгнал сто сорок человек - кого из королевства, а кого только из  столи-
цы. Ни одной ка