с  нагими  гречанками.   Однако   для
большинства суровых борцов за веру смысл увиденного ими оставался закры-
тым. И было у них только одно желание - опрокинуть идолов, рассеять  на-
важдение. Потому что идолы самонадеянно жаждали затмить  самого  господа
бога.
   Молодой король Наваррский, ехавший между кардиналом и адмиралом, вни-
мательно разглядывал Париж; это был незнакомый город, никогда еще Генрих
его как следует не видел: ребенком его держали, как в  плену,  в  монас-
тырской школе. До его ушей доходили враждебные возгласы, он замечал, как
люди пытаются выглянуть в глазок наглухо закрытых ставен. Все,  что  ему
довелось увидеть во время своей первой поездки через город,  были  любо-
пытные служанки и уличные девки, да и те прятались в глубокой  тени.  По
две высовывались они из закоулков, там блеснут светлые глаза, тут вспых-
нут рыжие волосы, смутным пятном выступит из сумрака белая  кожа.  Каза-
лось, они-то и воплощают в себе тайну этого враждебного города, и Генрих
повертывался в седле и тянулся к ним, как и они к нему. Ты, белая и  ру-
мяная, покажись, покажись, ты, плоть и кровь, горячее, чем языческие бо-
гини, твои краски нежны и смелы, такие расцветают только здесь. Всадники
нежданно сворачивают за угол, и там стоит одна, вполне осязаемая в  сол-
нечном свете, она застигнута врасплох, она хочет бежать, но  встречается
взглядом с королем разбойников и остается, оцепенев, привстав на  цыпоч-
ки, словно готовая упорхнуть. Она стройна и гибка, точно поднявшийся  из
земли стебелек риса, кончики ее длинных-длинных пальцев слегка  отогнуты
назад, лебединая шея упруга. Кажется, в ее пленительном смятении и женс-
кий испуг и жажда, чтобы ее сейчас же обняли.  Когда  Генрих  поймал  ее
взгляд, в нем была веселая насмешка, а когда он наконец был вынужден от-
вести свой взор, ее глаза уже отдавались, затуманенные и ничего не видя-
щие. Да и он опомнился не сразу. "Она моя! - сказал он себе. - Другие  -
тоже! Париж, ты мой".
   Было ему тогда восемнадцать лет. И лишь в сорок, когда борода его уже
седела и он стал мудрым и великим, он завоевал Париж.


   СЕСТРА

   В эту минуту его двоюродный брат Конде заявил: - Мы  прибыли.  -  Уже
стража княжеского дворца окружила лошадей и  повела  их  через  передний
двор. Генрих с кузеном поднялись по широкой лестнице, однако Конде  про-
пустил его вперед, а может быть, сам Генрих обогнал его, взбежав наверх,
ибо там ждала его женская фигура. "Ты! Только ты!" Бешено застучало  его
сердце, он не в силах был слова вымолвить. Они  обнялись,  он  поцеловал
сестру в одну и другую щеку, такие же мокрые от слез, как у него. Брат и
сестра не говорили о матери. Вновь и вновь узнавая знакомые черты,  каж-
дый из них целовал лицо другого - родное с детства и навеки. Они  молча-
ли, а на них смотрели вооруженные слуги, стоявшие у каждой двери.
   Из одной двери, наконец, вышла старая принцесса Конде, обняла Генриха
и прочла молитву. Потом, заметив, что он запылен и устал, приказала при-
нести вина. Генриху не хотелось задерживаться, он спешил в  Лувр,  чтобы
предстать перед королевой, однако двоюродный брат сказал ему, что ни его
дяди кардинала, ни других придворных, встречавших его в предместье,  уже
нет. Они простились, и их свита разошлась. Но перед  тем  они  настояли,
чтобы сопровождавший Генриха большой отряд гугенотов был распущен. Коро-
лю Наваррскому разрешили иметь при  себе  только  пятьдесят  вооруженных
дворян, а он привел с собой восемьсот. Конде сказал:
   - Ведь с ними можно было захватить Париж. От страха жители  позапира-
лись в своих домах. Была минута, когда двор перед тобой дрожал. О чем же
ты думал?
   Генрих возразил: - Об этом - нет. Но если бы следовало так поступить,
мне бы тоже это пришло в голову. А теперь о другом.  Я  жду  не  дождусь
увидеть королеву Франции.
   Его сестричка вполголоса, но решительно попросила его: - Возьми  меня
с собой. Я же часть тебя, и нам предназначена одинаковая доля.
   - Ну конечно! - воскликнул он. Перед невинной девочкой Екатериной  он
старался держаться бодро и уверенно. - Значит, и женюсь не я один.  Твой
брат Генрих раздобудет тебе красивого мужа, сестричка! - Затем обнял  ее
и убежал.


   КОРОЛЕВСКИЙ ЗАМОК

   А внизу поредевшее войско Генриха, в котором оставалось все же больше
сотни всадников, продолжало толпиться во дворе и на улице.  Тридцати  из
них он поручил охранять сестру. С остальными поехал к замку. Вот,  нако-
нец, и мост через реку - "Мост ремесленников", отсюда королевский  замок
еще кажется новым и роскошным. Однако если пройти  улицу  под  названием
"Австрия", то он представится довольно жутким сооружением - не  то  кре-
пость, не то тюрьма, насколько можно судить по первому взгляду,  брошен-
ному на эти черные стены, грузные башни, островерхие  крыши,  широкие  и
глубокие рвы с вонючей, застоявшейся водой. У тех, кто хочет туда войти,
невольно сжимается сердце, и особенно трудно тому, кто только что был  в
широких полях, под высоким небом. Но Генрих хочет войти, чем бы  это  ни
кончилось: там ждут его приключения.  Свободный  ум  юноши  подсказывает
ему, что волшебством его не возьмешь. Старая ведьма, которая представля-
лась ему в детстве такой страшной, все еще сидит, как  паук  в  паутине.
Его бедная мать, попалась в нее. Но уж тем зорче будет остерегаться он.
   Кони, гремя копытами, вступают на мост. В памяти Генриха быстро  про-
носится воспоминание о реке, оставшейся позади, - то последняя радостная
картина широкого мира, светлые облака плывут в небе,  вода  поблескивает
между челнами с сеном, тяжеловозы тащат по берегу грузы под крик и гогот
простого люда, который ни о чем не догадывается.
   "Но здесь убили мою мать - убили! здесь!" Им вдруг овладевает ярость.
Бурно разрастается, ослепляет. Кто-то трогает его за  плечо  -  один  из
друзей, и Генрих слышит, как тот говорит: - Они заперли за нами ворота.
   Его мысль сразу становится холодной и ясной. Охрана Лувра в самом де-
ле поспешила отрезать Генриха от моста, и его вооруженный отряд не успел
проехать. Люди Генриха подняли шум. Он приказал им успокоиться, обрушил-
ся на привратников и, конечно,  услышал  в  ответ  лишь  отговорки:  для
стольких протестантов-де и места не хватит!
   - Так потеснитесь!
   - Да вы не беспокойтесь, господин король Наваррский, в  Лувре  хватит
места для всех гугенотов, которые войдут в него! Чем больше, тем  лучше.
- Тут лучники и аркебузиры решительно встали по  краям  моста  и  крепко
сжали в руках оружие.
   Генрих оглядел своих немногочисленных спутников, затем во главе отря-
да проехал еще ровно двадцать футов, как он прикинул на глаз, потом  ко-
пыта снова застучали по доскам - это был подъемный мост. А вот и двери -
двери Лувра, темные и массивные, меж двух древних башен. И наконец свод,
настолько низкий, что всадникам пришлось спешиться b вести лошадей в по-
воду. Одной рукой они взялись за уздечку, другая невольно легла на руко-
ять пистолета, И еще двадцать футов  отсчитал  Генрих,  весь  охваченный
тревожным ожиданием. Так он вошел во двор.
   Во дворе была теснота, но, невзирая на множество людей, все выглядело
вполне мирно. Здесь были только мужчины - всех сословий,  вооруженные  и
безоружные, предававшиеся самым разнообразным занятиям: придворные  спо-
рили или играли в кости, горожане входили  и  выходили  из  дверей  при-
сутствий, помещавшихся в нижнем этаже  самого  старого  здания.  Прервав
свою работу в жарких кухнях, повара и слуги выбегали подышать холоднова-
тым воздухом: на этом дворе людей прохватывала дрожь даже в июле.  Посе-
редине еще виднелся фундамент разрушенной башни; это была самая  толстая
башня замка, с древних времен громоздилась она  здесь,  бросая  тень  на
весь двор. Лишь король Франциск, двоюродный  дед  Генриха,  снес  ее.  И
все-таки света было в этом дворе не больше, чем на дне колодца. Он так и
назывался: Луврский колодец.
   Приезжие затерялись в пестрой толпе. Генрих и" его спутники не увиде-
ли здесь ни одного знакомого лица. Но когда они попытались пробраться со
своими лошадьми через толпу, королевская стража остановила их.
   - Назад, господа! Да, да, без  возражений!  Вернитесь!  Назад,  через
мост, конюшни снаружи, никаких исключений, особенно для гасконцев, у ко-
торых даже слуг нет.
   Вот как их встретили! Генрих не открыл, кто он, запретил  говорить  и
остальным и в ответ только начал потешаться над  молодым  офицером,  на-
чальником охраны. Это продолжалось до тех пор, пока тот не схватился  за
шпагу; тогда долговязый дю Барта  обезоружил  его  и  крикнул,  пожалуй,
слишком громко: - Это же король Наваррский!
   Вокруг них уже толпился народ; послышался шум и  спор,  лейтенанта  с
трудом оттащили от его противника, так как он не желал отпустить гугено-
та: - Он такой же король Наваррский, как я король  Польский.  -  Наконец
кто-то растолкал толпу глазеющих слуг, и  Генрих  увидел,  что  это  его
собственный слуга Арманьяк, которого здесь уже знали. Арманьяку  удалось
убедить их, что это правда, впрочем, лишь пустив в ход все свое  красно-
речие. Заверения простых людей успокоили и господ, и  все  отступили  на
почтительное расстояние от будущего зятя  французского  короля...  Д'Ар-
маньяк держался рядом со своим господином, а по другую сторону шел моло-
дой офицер, опасавшийся еще каких-либо недоразумений. Когда  они  очути-
лись, у подножия лестницы, офицер сказал, стараясь оправдать свое  усер-
дие:
   - Еще и месяца нет, как тут вот лежал мой  начальник  с  перерезанным
горлом. А мой предшественник, некий господин де Линьероль, упал с  лест-
ницы и убился насмерть; как это случилось, никто не знает.
   Стремясь загладить свою вину, он выдал тайну, прошептав:  -  А  прямо
над лестницей-то и живет королева, мадам Екатерина. -  Испугавшись  этих
слов, он вдруг умолк и не сделал дальше ни шагу.
   Д'Арманьяк проводил Генриха в его комнату. Этот дворянин, исполнявший
должность слуги, опередил своего господина и уже успел все приготовить -
даже бак, до половины налитый водой и столь огромный, что, не будучи ве-
ликаном, король вполне мог сидеть в нем. А какие одежды тут были  разло-
жены - молодой сельский государь никогда таких не  носил!  Сплошь  белый
шелк, затканный блистающими узорами, самый красивый  свадебный  наряд  в
мире. Генрих догадался, что за его изготовлением наблюдали глаза матери,
и его собственные сейчас же наполнились слезами.
   Королева Жанна не заказала ему траурной одежды, - значит, она не ожи-
дала смерти и была сражена внезапно. Нет, это была  не  болезнь,  а  яд.
Генриху казалось, что теперь он уверился окончательно, и в ту минуту  он
был даже этому рад. Сейчас он предстанет перед убийцей его матери.


   ЗЛАЯ ФЕЯ

   Генрих приказал доложить о себе старой королеве, и, когда он был  го-
тов, за ним явились два дворянина. Долго шли  они  втроем  по  дворцовым
комнатам, не обменявшись ни словом, и он понял, что молчат они из  осто-
рожности. В другое время он забросал бы  их  вопросами,  но  сейчас  был
одержим одной-единственной мыслью - он думал только о ненависти. Но  вот
провожатые распахнули двери в приемную королевы, почтительно  склонились
и оставили его одного. У двери, в которую вошел Генрих,  словно  застыли
два коренастых швейцарца, а двое, охранявших вход во  внутренние  покои,
скрестили перед ним алебарды. Все четверо казались изваянными из  камня,
их светлые глаза были устремлены прямо перед собой. Они не видели  чуже-
земца и не поняли бы его, даже если бы он громко воскликнул:  "Мою  мать
отравили!"
   Так как Генриху пришлось ждать, то, ему взбрело на ум  спрятаться  за
оконным занавесом. Когда войдет отравительница, пусть не знает,  что  он
тут, а он подглядит, какое у нее будет выражение лица. Но - в окно  све-
тило полуденное солнце, а позади тщательно  ухоженного  сада  он  увидел
светлые воды реки и все то, с чем он, подъезжая  к  воротам  замка,  уже
распростился - ничего не ведающий шумный люд, шаткие высокие возы с  се-
ном, скрипучие лодки и повозки. Бросился ему в глаза и длинный,  озарен-
ный солнцем дворцовый фасад, который был виден весь из этой угловой ком-
наты; фасад был великолепен, прямо какоето чудо. Казалось, здание  пере-
несено сюда по волшебству из сказочных миров мечты. В  почтенном  городе
Париже местами вас встречали такие неожиданности, которые никак не вяза-
лись с его обитателями. Этот фасад был выше французского двора:  он  как
бы поднимал его из Луврского колодца, где останки дряхлой башни догнива-
ли на могиле столетий. Словом, это была блистательная, обращенная в  бу-
дущее сторона очень мрачных, древних  времен.  Увидев  дворцовый  фасад,
Генрих Наваррский понял, что хотя владелица замка и  отравительница,  но
что она вместе с тем и фея. Правда, нужно  всегда  остерегаться  ловушек
лукавого, а такой ловушкой может оказаться даже прекрасный фасад. "Обман
чувств, наваждение!" - подумал молодой протестант, - или же это подумала
покойница, воспользовавшись живым мозгом своего сына? Королева Жанна  не
раз бывала в этой комнате. Здесь она добивалась прав для  своей  веры  и
своего сына, здесь боролась и изнемогала, и, может быть,  здесь  ей  был
предложен стакан воды, куда старая волшебница что-то подсыпала.
   Генрих круто обернулся. Он не слышал даже  шороха,  однако  Екатерина
Медичи уже успела, переваливаясь, дойти до середины  комнаты.  Он  узнал
только ее силуэт, так как был ослеплен светом, она же отыскала  взглядом
молодого человека и рассматривала его. А где ее руки - она спрятала их в
складках платья? Королева была в черном, она  заговорила  своим  тусклым
голосом. "Вот она - жива!" - с горечью подумал сын покойной.  Охваченный
ненавистью, он слушал, как Екатерина заверяла его, что глубоко скорбит о
своей дорогой подружке Жанне и так рада, что он, наконец, здесь  у  нее.
Этому он охотно верил, но решил про себя, что еще заставит старуху пожа-
леть об этом. Тем временем его глаза привыкли  к  сумеркам,  царившим  в
комнате. Да, Екатерина прятала руки! А еще  приплела  десницу  господню!
Сын покойной Жанны прикусил язык, иначе он не сдержался бы и потребовал:
"А ну-ка, покажите ваши руки, мадам!" Впрочем, она и показала их,  Выта-
щила из  складок  юбки  мясистые  ладони  с  жирными  отростками  вместо
пальцев, на которые ему так хотелось взглянуть, и, усевшись, положила их
на стол.
   В гневе Генрих сделал к ней шаг, другой. Эти шаги были слишком тороп-
ливы и не обдуманы. Ведь перед старой королевой стоял широкий  массивный
стол, а за ее спиной - четыре здоровенных швейцарца с  длинными  пиками.
Она могла не тревожиться и говорить благодушным тоном.
   - Как мне жаль вас, молодой человек! Всего восемнадцать лет, не прав-
да ли, и уже круглый сирота. Но я буду вам второй матерью, буду  направ-
лять каждый ваш шаг, ведь шаги молодежи часто бывают слишком  торопливы.
И я знаю, молодой человек, что вы поблагодарите меня за это, у вас нату-
ра живая и искренняя. Мы оба заслужили того, чтобы понимать друг друга.
   Его охватил ужас. Казалось, на столе стоит незримый стакан с ядом,  и
жирные отростки старухи уже подкрадываются к нему, а ее  устами  говорит
бездна. Это колдовские чары, их нужно разрушить! Вероятно, какие-то зак-
линание и магические знаки заставили бы это свинцовое лицо  с  отвисшими
щеками лопнуть и растаять в воздухе! Однако не  о  таких  фокусах  думал
Генрих в этот решающий миг; ему  открылось  нечто  иное:  он  вдруг  по-
чувствовал в глубине души, что убийца его матери достойна сожаления, как
та башня в Луврском колодце - остаток погребенных столетий.  И  все-таки
башню скоро снесут окончательно. Может быть, Екатерина сама сделает это.
Ей или ее поколению ведь уже пришлось возвести прекрасный, озаренный по-
луденным солнцем фасад дворца. Сама же она еще сидит здесь, как воплоще-
ние черного и неразумного прошлого. Зло, когда оно уже одряхлело,  вызы-
вает смех, даже если продолжает убивать. И, несмотря на  его  запоздалые
злодейства, оно порождает в нас  жалость  своей  слабостью,  своей  вет-
хостью.
   Поэтому юноша воскликнул звонко и уверенно: - Поистине вы правы,  ма-
дам! Я когда-нибудь, бесспорно, скажу вам спасибо! Да будут мои поступки
так же непосредственны, как и ваши! Я постараюсь понравиться столь вели-
кой королеве.
   Преувеличенной иронии подобного обещания она, конечно,  не  могла  не
заметить; но он и не скрывал ее. Черные,  без  блеска  глаза  Екатерины,
вдруг ставшие колючими, действительно впились в его лицо, в  котором  не
отражалось решительно ничего, кроме юношеской отваги.  Под  ее  пытливым
взглядом Генрих продолжал:
   - От вас, мадам, я надеюсь услышать о кончине моей бедной  матери-ко-
ролевы больше, чем мне могут сообщить другие. Она имела счастье  быть  с
вами близкой, и во всех своих письмах моя бедная мать всегда  отзывалась
о вас с высокой похвалой.
   - Я думаю! - заметила Екатерина. Она вспомнила  последнее  письмо,  в
котором Жанна д'Альбре льстилась надеждой отнять у нее власть и  которое
Екатерина собственноручно вскрыла и снова  запечатала.  Об  этом  письме
вспомнил и Генрих.
   А старуха стала еще проще и сказала: - Дитя мое! - сказала прямо-таки
дружелюбно.
   - Дитя мое, мы не случайно здесь одни. Вы  поступили  хорошо  и  пра-
вильно, что прежде всего явились ко мне, иначе я сама пригласила бы вас,
чтобы дать некоторые разъяснения по поводу смерти вашей матери, моей до-
рогой подруги. Тот, кто не знает, как было дело, может в  самых  естест-
венных событиях усмотреть тайну, и это вызовет в нем озлобление.
   "Ловко разыграно!" - подумал он и ответил: - Вы совершенно правы, ма-
дам, я сам в" этом убедился. Никто из тех, кто видел  мою  мать-королеву
незадолго до ее смерти, не поверил бы, что ее жизнь уже под угрозой.
   - А вы, дитя мое? - напрямик спросила Екатерина, и притом с такой ма-
теринской-заботливостью, как будто она самая честная старуха  на  свете.
Вот он, этот миг! Ведь именно ради этих слов Генрих явился сюда. И  сей-
час он должен крикнуть: убийца! Так представлял он себе расплату с мадам
Екатериной до того, как этот миг настал. Однако юноша медлил. Его жгучая
ненависть натолкнулась на неожиданное препятствие. - Я жду ваших разъяс-
нении, - изумленно услышал он собственный ответ.


   ДВОЕ В ЧЕРНОМ

   Она кивнула с довольным видом. Затем слегка  повела  плечом,  подавая
знак двум швейцарцам, охранявшим вход во внутренние покои. Солдаты опус-
тили пики, распахнули обе половинки двери. Тотчас вошли двое  одетых  во
все черное мужчин - высокий и поменьше. Они были с  непокрытой  головой,
без оружия, но "а их лицах  лежала  печать  какого-то  скорбного  досто-
инства. Они склонились, как и полагалось, сначала перед королевой  Фран-
ции, затем перед королем Наваррским, потом замерли, ожидая знака, прика-
за королевы, и, как только она милостиво опустила руку, заговорили,  об-
ращаясь к Генриху:
   - Я Кайар, бывший лейб-медик ее величества королевы Наваррской. - Эти
слова произнес долговязый и, видимо, сам глубоко проникся их торжествен-
ностью.
   - Меня зовут Дено, я хирург. - Это был совсем другой тип, он  с  удо-
вольствием обошелся бы без казенной скорбности.
   - По приказу ее величества, я, Кайар, член факультета, четвертого ию-
ля, во вторник, был вызван в дом принца Конде и нашел королеву в  посте-
ли, у нее был приступ лихорадки,
   "Стакнулись, - подумал Генрих, - и теперь  будут  без  конца  разгла-
гольствовать". Он сел.
   - А какое лечение вы применили? - спросил он вторично мужчину в  чер-
ном. - Клистир?
   - Это не мое дело, - ответил хирург, - этим вот он  занимается,  -  и
толкнул локтем своего коллегу.
   Врач побелел от гнева, однако продолжал с полным самообладанием:
   - Я, Кайар, член факультета, незамедлительно произвел обследование  и
установил, что правое легкое у королевы весьма сильно поражено.  Заметил
я также необычное затвердение и  предположил  наличие  опухоли,  которая
могл