ть громких слов.  Когда  сказать  уже
было нечего, король с потемневшим лицом пробормотал из своих мехов, едва
шевеля толстыми губами:
   - Видишь, Гиз, потому-то я принял тебя  наедине,  без  свидетелей:  я
опасался, что ты иначе не сможешь так свободно все это выложить.
   - А кого мне бояться? - спросил герцог, выпятив грудь и расставив но-
ги. Предложенное ему кресло он отпихнул. - Кто  из  нас  обоих  действи-
тельно вождь Лиги? - спросил он.
   - Ты, - убежденно заявил король. Герцог ощутил в этом ответе  что-то,
что вызвало в нем презрение. И он небрежно бросил: - Хоть вы  и  король,
но не дворянин, а потому королем не останетесь. Я... - Он запнулся,  по-
том крикнул еще раз: - Я... - но вовремя спохватился и не договорил  тех
слов, что уже вертелись на языке: "сам стану королем".
   Король же вместо того, чтобы дать ему отпор, только подзадоривал наг-
леца. Кузен, скрытый портьерой, уже едва в силах был терпеть такое дерз-
кое обращение с лицом королевской крови. Отпрыском той же крови, хоть  и
в двадцать седьмой степени родства, был он  сам.  Он  шевелил  складками
портьеры, чтобы привлечь внимание Гиза. Но Гиз был  слишком  занят  тем,
как бы посильнее унизить короля. - Вы король только для  ваших  любовни-
ков, - грубо заявил он. - Да и их поубавится, когда убавятся деньги. А в
конце концов вы забьетесь в  какой-нибудь  паршивый  угол  вашего  коро-
левства и будете там сидеть без всяких любовников, без денег  и  даже...
без крови.
   Тут короля потряс ужас. Он натянул на голову свой меховой плащ, и ку-
зен за портьерой понял, что сейчас Генрих третий сползет под стол.
   Но он умоляюще пролепетал: - Продолжай!
   Это было уже слишком даже для такого  бесчувственного  истукана,  как
Гиз. Он вдруг умолк, повернулся и подошел к креслу,  которое  перед  тем
отпихнул. - Продолжай! - пробурчал он себе под нос и пожал плечами. Сви-
детелю за портьерой все, было слышно, так как и кресло и герцог  находи-
лись совсем рядом. У Генриха даже слезы выступили  на  глазах:  какой-то
бессовестный нахал с избытком крови в жилах и шайкой  черни  за  спиной,
без всяких заслуг и без всяких прав смеет держаться перед королем этаким
героем и грозить ему, что, мол, последняя кровь выступит у него из  пор,
как у его брата! Что только творится в этом мире! Генрих Наваррский отб-
росил складки портьеры и вышел, держа в руке обнаженную шпагу: -  Я  мог
бы ее всадить тебе в спину, и стоило бы!
   - Ого! - воскликнул Гиз. - Да тут ловушка! Иначе к чему это  требова-
ние продолжать, если Валуа все равно ничего приятного для себя не ожидал
услышать. А я-то явился, - говорил этот здоровенный  мужчина,  незаметно
отступая к двери, - я явился сюда как верный слуга короля, чтобы  начис-
тоту выложить всю правду и спасти его и королевство. Свой меч я не  взял
с собой и кинжал не выну - это ниже моего достоинства.
   Вероятно, он забыл его взять, ибо держал  руки  так,  словно  вот-вот
хлопнет в ладоши. И в тот же миг в комнату ворвались бы толпой его  воо-
руженные люди. Генрих Наваррский помешал этому.
   - Генрих Гиз! - заявил он. - Мы играем! Убийство Цезаря, помнишь, как
все это было? Мы с тобой изображали заговорщиков.
   - Брось шутки, - сказал Гиз. На самом деле он был рад  такому  выходу
из положения. Он без всякой игры достаточно говорил и делал  такого,  за
что его можно было обвинить в заговоре. Лицо короля молниеносно  измени-
лось - оно стало страшным; он вскочил, выпрямился и стал подобен  караю-
щему властителю. - Это же Цезарь! - воскликнул Генрих  с  увлечением.  -
Бей его! - Гиз уже хотел ринуться вперед, но упал, так как его  сообщник
дал ему подножку. Генрих Наваррский тут же сел Гизу на шею,  придавил  к
полу и спросил, как того требовала роль: - Сир! Что мне сделать с оскор-
бителем вашего величества?
   - Отруби ему голову! - потребовал Цезарь в ярости. Может быть, он был
действительно взбешен или мысленно перенесся  в  Collegium  Navarra,  на
сумрачный монастырский двор, где три мальчика, три Генриха, когда-то иг-
рали в ту же игру.
   - Готово! - заявил кузен Генрих, дал своей жертве подняться  и  сунул
шпагу в ножны, не забыв стереть с нее воображаемую кровь.
   Наступила пауза; во время этого молчания чувство неловкости  все  на-
растало, и три Генриха постепенно возвращались от монастырского двора  и
детских игр к действительности, когда они стали взрослыми и вражда между
ними сделалась непреложным фактом: теперь мы уже выступаем не  в  траге-
дии, а в жизни. Однако какая-то неуверенность осталась.  Может  быть,  в
конце концов мы и сейчас участвуем в условной  трагедии?  Что  же  такое
жизнь, если в ней повторяются положения, которые мы уже  бог  знает  как
давно создали в своей фантазии? Возникает ощущение чего-то  нереального,
однако стараешься его как можно скорее преодолеть. Генрих Валуа  перевел
дух и сел. Генрих Гиз исправил свою оплошность  и  преклонил  колено.  И
только на лице Генриха Наваррского остался какой-то след  сожаления  или
недоверия; остальные  это  заметили,  они  обменялись  многозначительным
взглядом и незаметно ухмыльнулись. И это тоже было, как некогда в монас-
тырской школе.
   Новым оказалось то, что когда они, под вечер, играли  в  мяч,  Генрих
Наваррский нарочно поддался своему дружку Генриху Гизу  и  позволил  ему
обыграть себя; а в тот же час молодой дворянин по имени Рони (позднее он
носил имя Сюлли), принадлежавший к свите короля Наваррского - отец отдал
его Генриху в качестве пажа, -  в  тот  же  час  этот  шестнадцатилетний
мальчик, уцелевший в Варфоломеевскую ночь только потому, что ректор шко-
лы его спрятал, вызвал на поединок одного из дворян герцога Гиза и  убил
его. Тем временем герцог выиграл партию в мяч.
   Когда король снова встретился со своим кузеном, он сказал:
   - Тебя я должен бояться больше, чем могущественного Гиза.  Ты  будешь
наследовать мне. Ты принц крови, а кроме того, уж очень ловок.  Но  если
бы только ловкость! Мое недоверие подсказывает мне,  что  здесь  кое-что
пострашнее.


   ПРИКЛЮЧЕНИЕ ОДНОГО ГОРОЖАНИНА

   Королю, не доверявшему своим друзьям, пришлось выслушать от матери ее
мнение насчет того, что сейчас является самым главным: необходимо  прек-
ратить всякие слухи о растленных нравах, поощряемых его величеством. Од-
нажды, ранним утром, в лавочке некоего парижского  бельевщика  по  имени
Эртебиз зазвонил звонок. Супруги услышали его из своей спальни, хотя она
выходила окнами во двор. Сначала они не  решались  встать  с  постели  и
крепко вцепились друг в друга, чтобы один все-таки не  вздумал  подверг-
нуть себя опасности. Но так как звонили все более  нетерпеливо,  остава-
лось только пойти и посмотреть. Муж наспех оделся, жена схватила  молит-
венник.
   - Держи так, чтобы они сразу его увидели, Эртебиз, и отрицай все нас-
чет Лиги, никогда я, дескать, ничего подобного не говорил. Скажи, ты был
выпивши и, мол, только вчера исповедовался.
   Она прокралась следом и, спрятавшись за  прилавком,  следила  оттуда,
как он неторопливо снимает засовы и цепочки. Колокольчик дребезжал и за-
ливался, ню голоса все же проникали сквозь стену из толстых дубовых  до-
сок. Бельевщик стал громко молиться. Вдруг дверь распахнулась, и появил-
ся его собственный шурин Аршамбо, служивший в охране королевского  замка
Лувр. Он стукнул в пол своей аркебузой и строго возгласил:
   - Господин Эртебиз, следуйте за мной! - Но тут увидел, что из-за при-
лавка высовывается сестра, и сейчас же добавил вполголоса:  -  Не  знаю,
зачем ты там понадобился, зять, но нас тут четверо. Пойдем.
   Появились и трое остальных. Однако Эртебиз, вместо того чтобы  читать
молитвы, накинулся на солдат. Он грозил им Лигой, где он,  мол,  состоит
на службе и на жалованье. А там служить - совсем другое дело, чем в  ох-
ране короля, который только с мальчишками и возится. Уже с церковной ка-
федры проповедуют против такого безобразия.
   - Ладно, ладно, приятель Эртебиз, - отвечали солдаты,  -  но  ты  уж,
сделай милость, пойдем; может, нам и не придется тебя вешать.
   Тут вмешалась жена: - А сколько людей верили вам да  пошли,  а  потом
так и не вернулись? Ты останешься здесь, брат, вместо него, и  несдобро-
вать тебе, если с моим стариком приключится беда!
   Так аркебузир Аршамбо остался в лавке в качестве заложника, а бельев-
щика Эртебиза трое вооруженных людей отвели в замок Лувр. Ворота, мост и
арка были хорошо известны бельевщику - сколько раз ходил он этой дорогой
в колодец Лувра в финансовое ведомство, которое  неусыпно  наблюдало  за
его доходами! Но дальше все было ему незнакомо, и ничего не  стоило  его
напугать или ошеломить: каждый, кто был здесь за своего,  задирал  перед
ним нос, а почему, неизвестно - Уже самое начало его пути оказалось  бо-
лее приметным, чем всегда. Обычно ему самое большее, что пригрозят  пре-
фектом, если он не послушается обычного "Проходи, проходи! "... И  тогда
он ссылается на то, что принадлежит к почтенным горожанам, а  шурин  ру-
чался за него. Но сегодня он всюду слышит свое имя: - Эртебиз! - сначала
у ворот, от стражи, затем около присутственных мест, потом возле кухонь.
Двери всюду открывались, и, глядя ему вслед, люди шептали друг другу:  -
Эртебиз, - и при этом многозначительно кривили рожи.  Он  долго  не  мог
вспомнить, что ему напоминают эти гримасы, пока внутренний  голое  испу-
ганно не подсказал: "Эртебиз, у тебя самого бывает такое лицо, когда  ты
снимаешь шапку перед гробом с покойником".
   У подножия парадной лестницы стража передала его швейцарцам, один по-
шел впереди, другой позади. Своды, под которыми двигалось  это  шествие,
были окутаны сумраком, так как еще не совсем  рассвело,  и  эта  сторона
замка выходила на запад. Сначала они  спустились  по  ступенькам,  потом
поднялись и завернули за угол; бельевщику казалось,  что  они  идут  без
конца, у него дрожали колени. - Куда вы меня ведете, кум? -  спросил  он
переднего швейцарца, но с таким же успехом он мог бы обратиться к стене.
Чужеземный наемник даже не повернул толстой шеи и продолжал шагать,  то-
пая огромными башмачищами и сжимая в вытянутой волосатой лапе  алебарду.
Эртебиз тяжело вздохнул и уже приготовился попасть в такое место, откуда
не увидишь ни луны, ни звезд. Вдруг его одуревший взор заметил  какое-то
поблескивание: то блестели золото, рубины, мрамор, камка, парча,  слоно-
вая кость, алебастр. Все эти названия драгоценностей ожили в его памяти,
пробужденные светом с востока, лившимся в залу, двери которой были  отк-
рыты. Все окна горели пламенем солнечного  восхода,  и  тут  буржуа  по-
чувствовал, что поистине перенесен в королевский замок. Он  потом  готов
был поклясться, что в зале, через которую он  прошел,  находилось  целое
общество вельмож и дам и они были заняты изысканным  времяпрепровождени-
ем. Он не мог сообразить, что это фигуры на обоях и гобеленах  представ-
ляются ему живыми в трепетном свете пылающей зари.  Напротив,  когда  он
уже миновал золотую залу, то начал даже различать  голоса  этих  господ,
даже звуки арф расслышал и, про себя, не одобрил. С утра здесь предаются
бесполезным занятиям!
   После такой подготовки его охрана в третий раз сменилась, теперь  это
были уже не солдаты, а изящные молодые дворяне,  камергеры  и  пажи;  во
всяком случае, волосы у них были гладко  причесаны  и  спускались  вдоль
щек, накрашенных, как у женщин, и, вероятно, ради той же цели: чтобы ими
любоваться и их ласкать. Голова у бельевщика пошла кругом, а оба знатных
юноши улыбались ему и - слегка склоняли стройные шеи, именно перед  ним,
Эртебизом. Его лавкой они, видимо, пренебрегали: воротнички у  них  были
со складочками, тонкие, как облачко, но вышитые золотом -  таких  мы  не
делаем. И все же они шагали по обе стороны от него, точно он  им  ровня,
вошли вместе с ним в комнату и, говоря слегка в нос, сообщили ее  назва-
ние. В отделке и убранстве этого покоя было так  много  золота,  что  от
блеска Эртебиз не только ослеп, но и оглох. Ошарашенный, смотрел  он  на
красивых мальчиков, и они, благодарные за это  восхищение,  ласково  его
подбадривали. - Господин Эртебиз, - сказал в нос один из них,  -  сейчас
мы откроем еще две двери и проводим вас до третьей. Там мы покинем  вас,
вы войдете один, ибо никому не разрешено сопутствовать вам.
   Ну, как тут опять не перепугаться! Каждую  минуту  что-нибудь  новое.
Вот он уже успел попривыкнуть  к  обществу  этих  молодых  людей:  после
встречи с ними он готов даже отбросить некоторую предубежденность против
дворянского сословия и его нравов и отнестись более миролюбиво  к  замку
Лувр, на который, может быть, и не совсем справедливо попы  так  усердно
призывают громы небесные. Да, при дворе есть и  коечто  хорошее,  короля
можно понять. Я, Эртебиз, не вижу ничего, что бы  задевало  мое  чувство
благопристойности. В оба следующих покоя он входил уже  гораздо  уверен-
нее. Увидев обнаженную статую, Эртебиз даже подтолкнул локтем одного  из
своих новых друзей. Но вот они перед третьей дверью. - Сударь, - говорят
ему, - вас просят войти и открыть пошире глаза!
   - Соблаговолите смотреть и все примечать, - еще раз настойчиво  напо-
минают они, причем каждый из них распахивает одну половинку двери. Эрте-
биз делает шаг, и двери за ним захлопываются. Он в  сумеречной  комнате,
дневной свет скупо проникает в окна, прикрытые тяжелыми шторами; теплит-
ся ночник. Бельевщик постепенно начинает различать очертания  предметов,
особенно явственно видит он кровать. Полог откинут, кто же там спит?  Он
отваживается сделать еще один шаг, ведь ему разрешили и даже  советовали
смотреть во все глаза. Но тут волосы у него встают дыбом, дрожь пробега-
ет по всему телу, и он падает на колени.
   Король! Собственной особой! По одним губам - и то узнаешь; но его ве-
личество косится на него угрюмым глазом, не повертывая при этом лица.  В
точности так же смотрит он из глубины кареты  одним  глазом,  когда  ему
кланяются. Но здесь нет кареты, Эртебиз, берегись. Здесь перед тобой ко-
ролевское ложе. И твой король глазом подает тебе знак - смотри, дескать,
кто рядом со мной лежит. Оказывается, королева.  Можешь  сколько  угодно
щипать себя за ногу, все равно перед тобой королева, ее белобрысые воло-
сы, ее острый нос. Ты удостоен лицезреть королевскую чету, ты избран. Ее
величество повертывает голову на подушке, чтобы ты видел и другую  поло-
вину ее лица. И она лежит рядом с его  величеством  королем,  совершенно
так же, как кума Эртебиз, которую каждый знает,  лежит  рядом  со  своим
верным муженьком в супружеской спальне позади лавки. Все  очень  просто,
хотя и диву даешься, словно бог весть какое чудо увидел: этого не  пока-
жут и одному на тысячу, только тебе. -
   Благоговейно складывает он руки на груди и опускает  взоры,  дабы  не
злоупотребить оказанной ему честью. Кто-то касается его плеча.  В  своем
умилении он не заметил, как открылась дверь. Продолжая стоять  на  коле-
нях, Эртебиз, пятясь, удаляется из комнаты. Давешние молодые люди протя-
гивают ему руку, чтобы помочь подняться. Им понятно, насколько он потря-
сен, и они сообщают, что теперь-то и настало  время  хорошенько  подкре-
питься. Стол накрыт в проходе между галереей  и  лестницей,  место,  так
сказать, весьма публичное. Его усаживают  перед  единственным  прибором.
Мажордом поднимает жезл, и тут входят повара: все несут серебряные миски
не меньше как по восьми фунтов весом, а в них всякая рыба, мясо, пироги.
Вино льется к нему в стакан из посудин рубинового стекла с золотым носи-
ком; кроме того, за стол подсаживается хорошенькая девица. Он знает, что
хорошенькая, хотя не поднимает глаз от  полной  тарелки.  -  Эртебиз!  -
восклицают зрители, которые попадают сюда и со  стороны  лестницы  и  со
стороны галереи. Они останавливаются на почтительном расстоянии  от  его
стола, вытягивают шеи, повторяют "Эртебиз!" и удаляются на цыпочках.
   - Вы знаменитость, господин Эртебиз, - раздается льстивый  голос  де-
вушки. - Дозвольте попросить вас об одной милости: когда выйдете из зам-
ка и будете рассказывать обо всем, что здесь с вами приключилось, не за-
будьте и меня. Я мадемуазель де Лузиньян.
   Услышав это знаменитое, прямо  легендарное  имя,  бельевщик  горестно
вздохнул. Это было уже слишком. Уже давно все было слишком, и под  конец
он даже загрустил, вместо того чтобы  возгордиться.  Эртебиз  бросил  на
зрителей столь мрачный взгляд, что они неслышно удалились, иные  отвеши-
вая поклоны. А ему и в голову не могло прийти, что они просто  исполняют
заученные роли. И он ни за что бы не признал, будто рыба, которую прика-
зал подать ему король Франции, была вчерашняя, а пироги и  того  старше.
Вино взяли из соседнего трактира, дома он пил получше; впрочем,  послед-
нее не совсем от него укрылось. Он никак не  хотел  верить,  выпил  нес-
колько стаканов и нашел его еще  хуже.  Оставалась  мадемуазель  де  Лу-
зиньян, но она тоже была поддельная. Просто  мадам  Екатерина  отправила
одну из бедных дворянских девушек своего "летучего  отряда",  чтобы  она
обработала скромного горожанина. И первое, чем следовало ошеломить  его,
- это громкое имя. Все же несколько стаканов кислого вина  сделали  свое
дело, он набрался храбрости, подмигнул полуобнаженной женщине и уже  по-
тянулся к ней.
   Эртебиз так и не понял, почему вдруг свалился со стула.
   Бельевщик был кругленьким коротышкой с багровым лицом и седеющей  го-
ловой. Таким он увидел себя в зеркалах,  когда  выползал  из-под  стола.
Фрейлина исчезла, чему он, однако, не удивился. И тут в его  душе  роди-
лась непоколебимая уверенность, что его  надули,  надули  решительно  во
всем. И он положил обо всем этом непременно рассказать  своей  улице.  А
его приключение пусть пойдет на пользу Лиге и ее вождю! Правда,  он  еще
не знал, как выберется отсюда. Все его теперь покинули - зрители,  деви-
ца, повара, величественный мажордом, даже  изящные  дворянчики,  а  ведь
прикидывались его друзьями. Ему самому пришлось  отыскивать  дорогу:  по
безлюдным переходам он добрался до какого-то подвала, забитого  солдата-
ми, и они схватили его за шиворот. Уж тут не было никаких "господин  Эр-
тебиз", они попросту вытолкали его в Луврский колодец, а затем на  мост.
И молодцы из охраны его теперь знать не хотели: солдаты грубо  допросили
его, вывернули ему карманы, дали пинок в зад, и он вылетел из замка.
   Эртебиз предусмотрительно не рассказал солдатам о том,  что  видел  в
замке. Впрочем, он и сам начинал сомневаться, так ли все это было. И чем
дальше он шел по городским улицам, тем невероятнее и подозрительнее  ка-
залось ему все пережитое. Подобные истории не для него; а здравый  смысл
подсказывал, что тут не обошлось без козней диавола. Бельевщик решил, не
откладывая, сходить к исповеди. Тем, временем он добрался до улицы,  где
жил, и все соседи вышли ему навстречу из своих домов, он же поспешил ук-
рыться в собственном и лег  в  постель.  Госпожа  Эртебиз  принесла  ему
глинтвейна.
   Лишь спустя два часа - ибо это был кременьчеловек -  супруге  удалось
выведать все, что с ним приключилось. Вечером стало известно всей улице,
а на другой день - всему Парижу. Начали приходить люди из других  частей
города, они хотели услышать от него самого, что король спит с королевой.
Это явно шло на пользу королевской власти и подрывало Лигу,  почему  поп
Буше начал в своих проповедях громить Эртебиза, уверяя, что он подкуплен
и что он орудие сатаны. Однако коротышка-бельевщик настаивал  на  своем,
ибо с течением времени он стал гордиться этим приключением и был  теперь
более убежден в том, что все это действительно произошло, чем в день со-
бытия.
   - Эртебиз, что же ты, на самом-то деле, видел?
   - Его величество король лежал на своей золотой кровати, в золотой ко-
роне, а рядом с ним лежала ее величество королева, прекрасная,  как  ут-
ренняя заря. Все это истинная правда, готов поклясться  в  мой  смертный
час.
   Он повторял потом то же самое в те